...- Поручик, я мельком слышал от местных обывателей, что истинным просветителем в Обдорске считают местного священника, по фамилии…кажется, Шиманский.

- Это отец Иринарх, в миру Иван Семёнович Шемановский. настоятель православной миссии. Он приехал в село в 1898 году, и организовал братство во имя святителя Гурия Казанского. Цели – самые благородные: просветительская работа, распространение грамотности, благотворительность. По его иницативе в Обдорске появились и дом для престарелых, и школа, и сиротский приют, и та самая библиотека-читальня, и производственные мастерские, и музей, который стал настоящим хранилищем коллекций по истории инородцев Тобольского Севера.

- Но ведь этого иеромонаха мы там не застали.

- Верно. В 1910 году Шемановский уехал из Обдорска. Причём, как рассказывали местные, он не взял с собой ни одной личной книги, ни одного музейного экспоната. Он всё собирал для интеллектуального развития народов севера. Вот такой это благородный человек.

- Хорошо, и меня просветил. Так, пойду караулы проверять. И вдруг наша погоня вернётся. Расскажу тебе, как и что.

Хлопнул полог палатки, захрустели шаги по снежному насту. Миланюк вздремнул, снилась родная Волынь, яблоневый сад отца, дорогая подруга Марта. Вернулся штабс-капитан. Поддержал огонь в костерке, пламя быстро лизало сухие ветки, маленькие полешки, припасенные ещё в Обдорске. Он поставил на треногу чайник. Когда капли кипятка брызнули на головёшки, чуткий сон поручика оборвался. Армейская кружка Сазонтьева окуталась ароматным паром: английская заварка вселяла в убогость нынешнего бытия радость. Александр протянул другу свою кружку, пока тот её наполнял, достал из вещмешка заготовленные галеты и разложил их на салфетке. Они с удовольствием втягивали в себя чай, такой вкусный вприкуску с кусочками сахара и галетами. Крики постовых:- Стой! Кто идёт! , - и шум подняли друзей на ноги, и они - вон из палатки. За плечами у каждого винтовка, в правой руке – револьвер. Из погони вернулись две нарты, а третья с бойцами и унтер-офицером осталась в завьюженной тундре. Чувствуя возможность погони, красные им устроили засаду. Унтер не успел развернуть пулемёт, как дружный залп винтовок совершил злое дело: каюр и весь экипаж остался недвижим. Оставшиеся две нарты преследователей рванули в разные стороны, так и спаслись от неминуемой расправы. Вдогонку им летели очереди из бывшего их пулемёта. Кое-кого пули слегка поцарапали. И на том спасибо судьбе-злодейке.

- Искать солдат бесполезно, всех секут шашками,- угрюмо молвил ефрейтор. – С пулемётом им теперь сам чёрт не брат. Однако к нам не полезут, видали, никак, здесь силу нашу.

Сазонтьев узнал ефрейтора, да – это тот самый, что перевязывал на пароходе Миланюка.

- Давай веди в мою палатку раненых. И отдыхать идите. Вызовы ко мне вестового.

- Слушаюсь, господин штабс-капитан.

Когда вестовой явился в палатку, Сазонтьев приказал ему с первыми лучами рассвета послать вперёд на разведку четыре нарты с нижними чинами и унтер-офицером, владеющим пулемётом.

- Да не моргать мне! Двадцать пять вёрст вам надо в один и обратно, другой конец,- приказал он шустрому унтеру. - И не приведи Господь, если будут потери. Пойдешь под военно-полевой суд! Мы пока будем разбираться с каюрами, почему они в усмерть были напитаны горькой. Повара спозаранок к полевой кухне, чтоб завтрак на всех был отборнейший. Аж до вечера нам идти до поселения. Шагом марш, унтер!

Они расположились было почивать. Да сон ни в одном глазу. Миланюк обратился к Сазонтьеву:

- Господин штабс-капитан, помнится во время речного похода вы как-то обменивалмсь с полковником, царствие ему небесное, Костовским мнениями об авиации. Мне показалось, что Вы неплохо владеете темой. Видно, когда-то служили в авиачастях?

- Правда, у тебя аналитический ум. Понимаю, почему подполковник , фронтовик и умница, взял тебя к себе в адъютанты.

Тут заявился вестовой, сообщивший, что у него важные сведения.

- Так говори, что стоишь, как вкопанный!

- Ваш блаародие, так разведка верталась. Кликнуть унтера? Он у палатки торчит.

Сазонтьев махнул ладонью на себя, дескать, сюда его, быстрее.

С волной морозного воздуха в палатку вошёл унтер-офицер. Откинув башлык шинели с папахи, открылся суконный верх защитного цвета, обшитый унтер-офицерским бело-оранжево-черным шнуром, что нашивался крест-накрест, поднял правую руку в тёплой перчатке для приветствия. - Не теряй времени, унтер, рассказывай, что встретил в разведке?

- Так в небольшом распадке торчал из снега аэроплан, ваш бродь. Мы извлекли из кабины летуна. Еле привели его в чувство. Сильно зашибся, озяб, продрог. Ну, малость, ему спирта влили в глотку. Ожил. Дали пожевать галету, кусок вяленого мяса.

- Что он говорит? Чей он, наш или их?

- Впал в забытье. В моей палатке на малицах лежит. Фельшер осмотрел летуна. Говорит, мол, надо время, чтобы пришёл в себя.

- Значит, вот что: хорошо обыскать его, снять унты и тоже внутри всё прощупать. А ты охрану оставил у аэроплана?

- Ваш бродь, а на кой он кому тут сдался?

- Далеко от нашего лагеря аэроплан?

- Часа три ходу.

- Организовать охрану объекта! Да с пулемётом! Марш, выполнять приказ! Да, всё, что у него найдёте, любую мелочь, нести мне. Немедля! Скажи вестовому, чтобы готовил отряд к выдвижению к аэроплану. По прибытии обратно, доложить мне. Скажешь ещё вестовому, как только лётчик придёт в себя, немедля его вести ко мне. Круугоом!

Спустя четверть часа вновь возник вестовой. Доложив о прибытии, подал Сазонтьеву офицерскую папаху, заполненную мелкими вещами обиход. Штабс-капитан вытащил - портмоне, жандармский свисток, блокном с карандашом, карманные часы, миниатюрный самодельнай сборник поэзии из толстых прошнурованных листов бумаги, походную оловянную ложку, фляжку с остатками коньяка, большой перочинный нож, коробок толстых спичек, нательный крест, зашнурованный кисет с табаком, туго свёрнутый газетный листок.

- Надеюсь, отдал распоряжение готовиться в путь?

- Исполнено, ваш бродь.

- Иди, попытайся с фельдшером поднять лётчика на ноги и ко мне.

Когда полог палатки за вестовым закрылся, сказал Александру:

- Видать, это наш человек. Как думаешь?

- Похоже на то, Николай Семёнович. Извольте посмотреть стихи?

- Держи. А я блокнотик полистаю.

- Любопытно, командир, здесь самые известные стихи Несмелова – Митропольского и других поэтов. У меня нет сомнений – это наш человек. Вот только откуда летел и куда направлялся? С какой целью?

- Скоро, Александр, всё узнаем. На кисете инициалы С.Х.

- Вот как. Обычно первая буква – начальная имени, а вторая – начальная фамилии. Нечасто встретишь фамилию на ха. А что в блокноте?

- Как и положено авиатору – о топливе. Пишет, что последнее время заправки хорошей не было. Пришлось заливать казанку.

- Что это за топливо, командир?

- Казанска - это гремучая, скажу тебе, смесь, состоявшая из керосина, газолина, спирта и эфира. Лишь только на бочках с горючим была надпись: «при употреблении взбалтывать», летуны и технари знали – прибыла казанка, значит, её более тяжелые фракции выпали в осадок, и у ёмкости следует хорошенько потрясти душу, - улыбнулся штабс-капитан.

- Догадываюсь, - поддержал разговор Миланюк,- с такой капризной горючкой зимой можно волком взвыть.

- Вот – вот, поручик. В самый неподходящий момент отстой мог забить жиклеры карбюраторов. А это хана: двигатель чихнул и заглох. Ты тогда родился в рубашке, если под крылом наша территория, плюс высмотрел подходящую посадочную площадку. Ага, вот ещё накарябано: «горчица», и жирно подчёркнуто. Ясненько, заправился бензолом и толуолом. Н-да, повезло летуну. Жидкость эта настоящий кошмар – сущий яд.

Их обмен мнениями прервал скрип снега у входа в палатку. Полог откинули, вошли один за другим – вестовой, незнакомый мужчина в меховом комбинезоне, со связанными за спиной руками и унтер-офицер. Не слушая доклад, штабс-капитан сердито бросил унтеру:

- Чего истуканом стоишь! Немедленно развяжи ему руки! Хоть поесть ему что-то дали?

- Так, чай со спиртом малость, галету с куском вяленого мяса.

- Вестовой, марш в расположение отряда. А вы,- он почти вплотную приблизился к незнакомцу,- докладывайте о себе, и как в этих местах оказался? Соврёшь, шкуру спущу. Красная морда!

- Никак нет, господин штабс-капитан. Я подпоручик лётного отряда Северной армии. Степан Хмелько. Документы в целях конспирации остались в штабе. Задание – личная встреча с любым действующим командиром боевого соединения Освободительного движения в нашей юрис-дикции на территории Усть-Сысольского уезда, с целью сбора данных о положении дел. И высказать личные рекомендации генерала Миллера.

- А почему здесь в сугробе оказались? Горчица подвела?

- Это ведь наш, профессиональный термин. Вы тоже авиатор?

- Зубы мне не заговаривай! Выкладывай всё начистоту.

- Горчица – это полбеда, в неё мне вплеснули коньячного спирта. С топливом сейчас у нас беда. А не долетел – красная разведка подгадила. Один выстрел угодил в кабину, осколками побило лицо, едва ушёл от них, они шли в вашу сторону, как при наборе высоты зачихал двигатель. И вот я стою перед Вами.

- Кого знаешь из окружения Миллера?

- Я боевой лётчик, выполнял конкретные задания: бомбил, что приказывали, и доставлял в передовые части медикаменты, продовольствие. Нашим в Архангельске туго, британцы уплыли к себе. Сброд поднимает голову.

- Можно подумать, у тебя голубая кровь?

- Нет, вестимо. Но я верю в наши идеалы. Насмотрелся на адские загибы красных! Тошно аж! Серая дуроломная масса сейчас прёт верх,- с явным оттенком горечи и сожаления произнёс пленник.

Миланюк, стоявший к нему в полоборота, громко и требовательно спросил:

- А стихи откуда у тебя?

Пленный вздрогнул, отступил на шаг, вглядываясь в лицо офицера.

- Александр! Саша! Так это ты?

Александр сдержался, чтобы не броситься к другу и не обнять его. Что-то мимолётное в лице Семёна его насторожило. Словно, вспыхнула в глазах этого сейчас нового для него человека некая настороженность. «А почему?- рассуждал мысленно Александр.- Мы же рядом стояли в окопе, глотали одну похлёбку, вместе вели в штаб дивизии пленного австрияка, валялись на соседних койках в госпитале? Чего он будто бы опасается?» Но последующая сцена всё поставила на своё место.