Ко мне пришёл мой давний друг. Он пропадал где-то несколько месяцев, на звонки не отвечал, а жене своей велел говорить всем, что очень занят; и вот, наконец, объявился.

 

- Что с тобой Гарри? На тебе лица нет! Осунулся, похудел. Где тебя носило? - озабоченно принялся я расспрашивать, усаживая его за стол на кухне и наливая чаю.

 

- Похудеешь тут, когда узнаешь такое.

 

- Что?!

 

- И не спрашивай! Сил больше нет, думать об этом.

 

- Нет уж, давай выкладывай! Сначала исчез, потом является в таком виде и ещё отказывается говорить, — встревоженно стал выпытывать я.

 

Мой друг тяжело вздохнул, взглянул на меня исподлобья собачим взглядом, и излил свою душу:

 

- Вот, жил я себе припеваючи. Ты знаешь, я особо не заморачиваюсь, лишь бы меня лишний раз не трогали. И на тебе – случай! А всё началось три месяца назад. В субботу, выходной, стало быть, впереди воскресенье, тоже выходной, настроение отличное, устроился я у телевизора, во рту бутерброд, жизнь прекрасна! Переключаю каналы, ищу, значит, что посмотреть, да что-нибудь полегче, тебе известно думать я особо не люблю, утомляет. И как назло, ничего «полегче» ни на одном канале. Ну, щёлкнул я наугад, смотрю, что-то увлечённо рассказывают, доказывают, оказалось, передача под названием «У каждого есть талант». Битых полчаса они там с пеной у рта доказывали, что он, то есть талант, прям у каждого, без исключения долженствует быть. Я послушал, в одно ухо влетело, как говориться, и вроде из другого вылетело. Потом ещё фильм посмотрел, затем ещё один, о передаче уже и забыл. Ан нет! Зерно упало в оставшиеся серые клетки и украдкой давай прорастать.

 

Среди ночи я проснулся уже весь одержимый идеей фикс, какой же у меня талант?

 

Подлей-ка ещё чаю, в горле пересохло.

 

Итак, всю неделю я искал, думал, сам не свой, и ничего придумать так и не смог. Нету, и всё! Нет, чтоб успокоиться, плюнуть! Я, дурак, решил, что он, видимо, у меня скрытый и надо его открыть. Взял на работе отпуск за свой счёт, чем начальник, а ещё больше жена остались крайне недовольны, но я был неудержим. Записался разом на курсы живописи, ваяния, классических танцев, писательского мастерства, риторики и резьбе по дереву. Музыку, как возможный талант, я сразу отмёл, потому как мне с детства медведь на ухо наступил. Вот.

 

- Что, вот? Открыл? – нетерпеливо поинтересовался я.

 

- Открыл, что никчёмный я человек и никаких способностей, а тем более таланта у меня и слыхом не слыхивали.

 

Гарри многозначительно замолчал, не то, ожидая требований продолжить, не то, предаваясь отчаянью.

 

- Ну, давай уже, не томи, продолжай! — подбодрил я его.

 

- Ещё чаю! – поставил условие Гарри.

 

Я подлил ему чаю и Гарри возобновил своё повествование о перипетиях Крестового похода за чашей Грааля, простите таланта, в землю обетованную – мир искусств:

 

- С какого бы поражения начать? Пожалуй, начну с живописи. Шесть недель я изучал технику смешения цветов, наложения светотени, правила пропорций, перспективы, контраста и прочей специфической тематики. Рисовал шары, конусы, цилиндры, кубы и торы. Должен признаться, меня это даже увлекло! Но когда дошло до дела… Под конец сего весьма познавательного курса, каждому участнику было дано домашнее задание, скопировать по мере сил фрагмент одного из шедевров мирового изобразительного искусства. Я поначалу аж ахнул, подумав обо всех этих Мона Лизах, Похищениях Психеи, Девочках с персиками и т. д. А потом облегчённо вздохнул, припомнив спасительных авангардистов. Тут я мелочиться не стал, а замахнулся сразу на «Прямоугольник» Малевича. Аккуратно под линеечку начертил квадратик, густо закрасил чёрной краской и гордо отнёс на суд в школу.

 

После последних слов я больше не в силах сдерживаться вспрыснул от смеха.

 

- Вот! – заявил Гарри с совершенно серьёзным, каменным лицом без тени улыбки. — Преподаватели точно так же отреагировали, покрутили у виска и сказали, что если я намереваюсь заняться модернизмом, мне, вообще, уроки необязательны, а талант и подавно. Я, было, принялся излагать им десять смыслов транслируемых сим великим произведением, но эти ихтиозавры, даже недослушав, выгнали меня взашей.

 

- Гарри! Я и не предполагал, — давясь от смеха, выдавил я, — что ты у нас приверженец абстракционизма!

 

- У меня самосознание рушиться, а он смеётся, — произнёс всё с тем же непроницаемым лицом Гарри. — Сейчас тебе сделается ещё веселее, а мне с точностью наоборот горше. Перейду ко второму, не менее позорному провалу моих изысканий – классическому танцу.

На первый урок я немного припоздал, разучивая позы перед зеркалом. Хотелось взглянуть на себя со стороны, прежде чем другим доставить удовольствие.

Прихожу, опоздал и, конечно, всех миниатюрных уже разобрали. Мне досталась солидная дама рубенсовских объёмов пышнотелая фемина. Разучивали, по-моему, вальс. На мою долю выпавшая мадам так сразу без церемоний подхватывает меня, чуть ли не поднимая в воздух, и заявляет: «Ведите меня!». Я, прям, опешил, не ожидал, такая солидная дама и вдруг так сразу «ведите!». Говорю: «Прям сейчас?». Она закатила глаза, эдакой нимфой, и ещё настоятельней «вы ведёте!».

Ну, если женщина требует, тем более такая представительная! Такая на ногу наступит, изувечит. Я перечить не стал, желание женщины надо уважать, и так неприметно, чтобы не скомпрометировать даму, в кружении вальса, покружил её в направлении туалета. А где ещё, коль ей так срочно приспичило! И когда уже я её таким манером вырулил из залы, она, изумлённо округлив глаза, прям девочка-ромашка, честное слово, вопрошает: «Что вы делаете? Куда вы? Я пояснил: »вы же сами сказали: ведите! План здания мне незнаком. Успел ознакомиться пока только с туалетными помещениями, они чистые, не беспокойтесь«. И что ты думаешь, эта матрона? Обернувшись маленькой невинной девочкой, забыв о своих габаритах, как заверещит! Мне пощёчину – бах! И ногу не сберёг, опасаясь за которую я собственно и пошёл у неё на поводу.

Как результат: вторично изгнание с позором плюс отдавленные пальцы. До сих пор болят.

 

И Гарри демонстративно вытянул левую ногу, исказившись лицом в болезненной гримасе.

 

Мне тоже было несладко, живот от смеха пребольно надрывался.

 

Гарри, сжалившись надо мной, приостановил своё повествование и, поднявшись, сам налил себе ещё чаю.

Когда через несколько минут я смог говорить, переходя периодически на не отпускавший меня гогот, я настоял на продолжении эпопеи «В поисках дарований»:

 

- Прошу тебя, продолжай! Я не смеялся так со времён университета! Что там у тебя ещё было, писательское мастерство?

 

Гарри свысока глядел на меня и медлил.

 

- Брось, Гарри, хватит набивать себе цену, колись, что ты там сочинил?

 

- Дерьмо! – однозначно ответил он.

 

- Почему ты так решил? Тебе кто-то что-то сказал? Ты показывал кому-нибудь?

 

- Нет.

 

- Тогда не горячись! Возможно, ты себя недооцениваешь! Принеси мне, посмотреть.

 

- Не могу.

 

- Почему?

 

- Я его съел! Уничтожив все следы, и превратив его, так сказать, физически в то, чем оно являлось по сути.

 

Последний факт меня внезапно поразил и тронул, тем более что Гарри, произнося это, вдруг показался мне на самом деле поистине несчастным и страдающим. Я перестал хихикать и совершенно серьёзно озвучил охватившее меня беспокойство:

 

- Гарри, ты стал очень чувствительным. Раньше я этого за тобой не замечал.

 

- Да нет. Пустяки, — попытался приободриться мой друг.

 

Я сочувственно потрепал его по плечу, силясь выявить на ходу, по крайней мере, подобие таланта у этого мученика. Хоть бы какая-нибудь мелочь всплыла на поверхность. Ничего! Я решил не сдаваться и дальше копать.

 

- А что там с ваянием и резьбой по дереву?

 

- Лучше не вспоминать. Полное фиаско.

 

- А риторика?

 

- А вот здесь мне не повезло с преподавателем. Прямо попался какой-то формалист лишённый чутья. Ты ведь знаешь, как я люблю всевозможные юморески и анекдоты, и, по-моему, у меня неплохо получается. Хотел блеснуть, а этот догматик окрестил мои искры юмора – «комическими куплетами» Гарриса из "Трое в лодке, не считая собаки». Кстати, услышал один потрясающий анекдот на уроках ваяния: Мужик…

 

- Не надо Гарри! – оборвал его я.

 

При всём теперешнем плачевном состоянии духа Гарри, я всё же был не готов подвергнуть себя вновь пытке его анекдотами. Нет, не мог! И чтобы отрезать ему путь ко всяческим поползновениям продолжить, я быстро перевёл тему:

 

- Послушай, Гарри! Талант не ограничивается сферой искусств. Я так считаю. Ты, например, отличный слушатель, это тоже не всем дано. К слову, помнишь, я тебе рассказывал о моём кузене…

 

- Нет, не помню, — прервал меня Гарри. — Я ведь толком не слушаю никогда. Так, делаю вид. А думаю о своём.

 

Это признание, надо сказать, стало для меня сюрпризом, и отнюдь не приятным. Я, в самом деле, почитал Гарри за внимательного и сопереживающего слушателя. Именно ему я всякий раз вверял свои самые сокровенные мысли и переживания. Он всегда при этом так сосредоточенно слушал и даже поддакивал. А, оказывается, сосредоточен-то он был в это время на своих мыслях! А я дурак из кожи вон лез, метая бисер!

Ну да ладно. Я ведь тоже не люблю его «комических куплетов», как верно их нарёк зоркий преподаватель.

 

- На работе тебя ценят, Гарри! – не унимался я. – Ты там сколько лет уже работаешь, лет 20? Значит, тебя уважают, значит, ты хороший специалист и коллега.

 

- Не знаю. Мне иногда кажется, что они привыкли ко мне как к старой мебели, которую жалко выбросить. К тому же я человек неконфликтный и они, как и ты вообразили меня хорошим слушателем.

 

- Гарри! Так нельзя! Ты себя уничижаешь. Щас разберёмся. Вот, нашёл! У тебя ведь жена красавица. Сколько в молодости мужиков за ней ухаживало, помнишь? А она выбрала именно тебя. Ты, верно, непревзойдённый любовник?

 

- Увы. Я, признаться, тоже так считал. Но недавно в сердцах, вне себя, оттого что я всё ещё не вышел на работу, она призналась, что всю жизнь с молодости была повёрнута на верности. И вышла за меня главным образом только по той причине, что с моей ленью и способностями в этом деле, она могла быть на все сто уверенна, что измена ей не грозит.

 

Гарри совсем сник. Мне стало его до того жаль, что я уже было решил принести себя в жертву и напомнить ему об анекдоте, который он хотел рассказать. Но к счастью нашёл другой выход.

 

- Гарри! Друг! Не печалься. А то ты на меня тоже такую тоску нагнал, хоть волком вой. Пойдём в бар! Развеемся, выпьем «нектару» и обязательно отыщем твой талант, я уверен!

 

Гарри кивнул, мы прошли в прихожую, набросили плащи и вышли на улицу.

 

Моросил мелкий дождь и земля, а, вернее, то, что на ней в великом множестве, в этом рае собачников, было отложено их питомцами, шибало в нос испарениями. Ненавижу собачников! Или они полагают, что этими кучками они оставляют свой след по жизни?

 

В общем, я, как всегда по дороге угодил в одну из них.

 

Очистив негодующе перед входом в бар о траву свой ботинок, как смог, я, проклиная всех собакодержателей на свете самыми последними словами, вошёл в паб.

 

- Ненавижу! По улице невозможно пройти, чтоб не вляпаться! – шумно возмущался я, садясь за столик.

 

- А ты знаешь, — вставил Гарри, — я ещё ни разу в своей жизни не наступил в дерьмо.

 

- Как?! Ни разу?

 

- Да. У меня шестое чувство. Иду, по сторонам гляжу, и как только лепёшка, у меня как будто антеннки на это дело, взгляд сам туда падает, и я благополучно её миную.

 

Я смолк, дивясь и завидуя такой полезной и незаурядной способности. И тут меня осенило:

 

- Гарри… — заговорщически, как перед обнародованием грандиозного открытия протянул я. – А ты говорил у тебя нет таланта!

 

Гарри вылупился на меня как баран на новые ворота, а я крикнул бармену:

 

- Скотт! Налей ка нам и сам подходи, будем пить за талант!

 

А если серьёзно, мой друг Гарри – самый бесхитростный человек и верный друг из всех кого я знаю.

 

А это редкий талант!

 

Об это я ему потом тоже сказал.