«Вообрази, что нет рая, попробуй — это не сложно», — насвистывал он песенку, которую при жизни не любил. «Внизу нет ада, над нами лишь небо». Смотрел он в это время, правда, не в небо над собой, а вглубь пруда, возле которого он лежал на животе. Там, танцуя, бродила блескучая форель. Джеймсу было хорошо. Он вдохнул воздух поглубже, чтобы насладиться его свежестью. Вообще-то, дышать ему было не обязательно, он делал это по привычке, как и многие здесь.

Глядя на форель, он спросил себя: хочется ли мне ее съесть? Нет, голоден он не бывал. Ели здесь по желанию — когда хотелось отведать чего-нибудь вкусного. Немного подумав, он решил, что ему лень идти за сачком, лучше он полежит еще так, на животе.

На закате пришла Брэнда. Он ощутил ее легкое приближение и то, как она села рядом с ним, еще не видя ее. Джеймс поднялся, сел ближе к ней. Она прислонилась плечом к его груди.

Он гладил ее по волосам. Они были даже мягче, чем при жизни.

— Хочешь, заберемся на вершину холма и будем искать созвездия? — спросил он.

— Да, — ответила она, ни на миг не задумавшись.

— Помнишь, как мы уезжали подальше от города, чтобы не мешали уличные огни, брали с собой карту звездного неба? А ты даже мечтала купить телескоп. Теперь у тебя будет телескоп, как только ты пожелаешь…

— Но теперь звезды ближе, и он уже не нужен, — закончила она его мысль.

— Каждый день, когда я просыпаюсь, я думаю: наконец-то ты со мной. Я долго ждал этого и не переставал верить, что так и случится рано или поздно. Когда я видел тебя с Итоном, моя вера только укреплялась.

Брэнда подняла на него лицо, пролепетала:

— Как я была глупа, когда выходила за него замуж! — и уткнулась носом в его шею. Джеймс припомнил, как раньше, когда они были молодыми, она прижималась к нему так, и ее дыхание приятно щекотало его кожу. Теперь она не дышала.

 

По утрам к нему часто заходил Алекс с двумя кульками черешни. Сегодня они устроились на ветке большого дуба, свесив ноги, ели черешню и сплевывали косточки вниз.

— Всегда мечтал наесться черешней, — сказал Алекс, будто оправдываясь. — Мне ни разу это не удалось, в наших краях она не росла.

— Неужели в раю нет других удовольствий, кроме как наесться от пуза? — поддразнил его Джеймс.

— Не просто наесться, — Алекс воздел палец, — но и не заработать оскомину.

— Ты только подумай — можно ведь в любой момент получить то, о чем мечтал всю жизнь! Самое невероятное, самое несбыточное! А ты все таскаешься со своей черешней.

— Ну и о чем ты, например, мечтаешь?

Джеймс призадумался. Листья дуба перешептывались на ветру.

— Побывать на концерте Нопфлера. Услышать своими ушами, как он играет.

Алекс расхохотался, едва не подавившись:

— Не хочу тебя огорчать, да ведь парень еще жив!

— Ах да… Ну, тогда Курт Кобейн.

— После того, что он с собой сделал? Не думаю, что его пустят сюда.

 

Джеймс наконец-то вспомнил. До того, как поступить на службу, он мечтал быть художником. Способностей к рисованию у него, к сожалению, не было.

Он поставил мольберт в своем саду. Сначала Джеймс написал ветку яблони с алыми и золотистыми плодами. Потом — пейзаж с холмом, на который они вчера забирались с Брэндой. Обе картины радовали глаз. Первая получилась совершенно правдоподобной, как живопись старинных мастеров. Вторая, как он и хотел, — в стиле Клода Моне.

Он позвал Брэнду и попросил попозировать ему. Он всегда считал, что портрет — самая сложная дисциплина в искусстве. Ведь стоит ошибиться на один волосок, и на картине уже другое лицо. И его удивило, с какой легкостью он добился идеального сходства.

Он нарисовал по памяти «Девушку с жемчужной серьгой». Вышло все так же безупречно.

 

Они с Алексом запекли гору форели в дотлевающих углях костра.

— Ты чего такой задумчивый? — спросил его друг.

Джеймс выдергивал из мякоти рыбы тонкие кости. Не дождавшись ответа, Алекс предположил:

— Боишься, что рыба в пруду закончилась?

— Напротив. Боюсь, что мне никогда ее всю не переловить.

— Что-то ты, парень, раскис. Давай-ка сходим завтра в город. Зайдем в кабак, выпьем пивца.

— Пивца?

— Что, Брэнда будет против?

Джеймс покосился на их домик, где Брэнда уже, наверное, спала.

— Да нет, не будет.

 

Город был возведен для тех, кому не нравилась уединенная деревенская жизнь; при этом он оставался все же провинциальным. Бесхитростный городок с нарядными домами и тихими улочками.

Джеймс и Алекс подсели за стол к двум девушкам. Одна была застенчивая, а другая разбитная. Разбитную Алекс вскоре увел за собой, а скромница застеснялась еще сильнее и сидела молча. Джеймс не торопился уйти домой, сейчас ему эта неловкость была приятна.

Подошла официантка — немолодая женщина в переднике, принесла им какое-то блюдо. Джеймс в этот вечер ел, не разбирая вкуса.

— Вот интересно, — нарушил он молчание, — кому захочется быть официанткой в раю, где никто не работает и все живут в свое удовольствие?

— Быть может, — несмело ответила девушка, — ей работа нравится, потому что это ее призвание.

— Хм, возможно.

— Или же она просто трудоголик.

Джеймс согласился.

— В конце концов, — философски заметил он, — кто-то ведь должен трудиться для обитателей рая.

— Во всяком случае, мы можем быть уверены, что здесь никто не страдает. Никто не улыбается через силу, сдерживая слезы. Никто не скрывает от окружающих мужа-алкоголика или ребенка-инвалида. Не нужно ни больниц, ни кладбищ. — Девушка говорила все более пылко, ее смущение исчезло. — Не нужно подавать милостыню, не нужно собирать посылки для беженцев. Не нужно утешать плачущих и пытаться понять сумасшедших. Можно просто радоваться каждому встреченному человеку и знать, что ничем его не обидишь, потому что у него нет незаживших ран. Жизнь стала проще.

— Да, так гораздо… удобнее.

 

Левая рука рисовала так же уверенно, как правая.

Джеймс открыл глаза, посмотрел на результат. У него не получалось рисовать плохо.

Утром он не заправил постель, не убрал пижаму в шкаф, даже выбросил некоторые вещи из шкафа на пол. Он попросил Брэнду не убираться в доме. Она не поняла, почему.

Алекс пришел в обед. Они сидели в кухоньке, а Брэнда в это время все же затеяла уборку.

Алекс потянулся. У него был сытый, заспанный вид. Он сказал:

— Нужно будет попросить Управителя, чтобы девушки хоть иногда отказывали. Было бы интереснее.

— О чем ты говоришь? Причем здесь Управители, разве девушки не сами решают?

— Э, парень… Сам подумай. Если бы все здесь делали то, что хотят, то скоро наступил бы такой же бардак, как… там. Ты заметил, что здесь нет детей? Нельзя всех людей запихнуть в один рай.

— Но поэтому нас и поделили на округа. В каждом свой Управитель, который следит за порядком…

— А мне вот что кажется. Здесь некоторые люди настоящие, как ты или я. А некоторые — не люди на самом деле, а так, для нашего ублажения. Как гурии у мусульман.

Джеймс нахмурился. В его голове забродила какая-то мысль. Она была едва различимая, как форель в омуте пруда, только иногда вспыхивал солнечный зайчик на ее хвосте.

Когда Алекс ушел, он пошел в спальню, где Брэнда прибирала вещи в шкафу. Сел на кровать. Смотрел на ее руки, складывающие одежду в идеально ровные стопки.

— Помнишь, — сказал он после долгого молчания, — мы как-то ездили на водопад и нам так понравилось, что мы решили каждый год праздновать тот день? Шестое августа.

— Пятое, — поправила она.

— А, ну да. — Может быть, он все-таки ошибается?

Поразмыслив, Джеймс опять заговорил:

— Все-таки странно, что ты согласилась остаться со мной. Итон был твоим мужем, а браки, говорят, заключаются на небесах.

Ее руки замерли. Она порывисто села рядом с ним, сжала его ладони.

— Я люблю тебя, это самое главное.

Он посмотрел на нее с тоской:

— Правда?

Она кивнула.

Он постарался не поддаваться чувствам.

— Как ты считаешь, почему Итон не попал в рай? Если уж я попал — а он был куда набожнее меня.

Она беспечно пожала плечами:

— Ты сам говорил, что его набожность напускная.

— Что, если он все-таки попал бы в рай? Тебе пришлось бы выбрать одного из нас, и другой был бы несчастлив. А это противоречит сути рая.

— Зачем думать об этом? — мягко сказал Брэнда.

Джеймс подобрал прядь, которая спадала ей на глаза, пристроил у нее за ухом. Она закрыла глаза. Он стал гладить ее волосы. Потом понял, что скорее пробует их на ощупь.

 

Вечером он отправился к Управителю. Это был белый старик с зычным голосом и смеющимися глазами. Он жил в фургончике на полпути между деревней и городом. Днем он продавал из этого фургончика сладкую кукурузу.

Джеймс застал Управителя за работой. Старик наливал масло в огромную кастрюлю, стоявшую на плите. Джеймс подал ему мешок с зернами кукурузы, стоявший в углу.

Управитель насыпал в кастрюлю кукурузы. Снял с головы забрызганную жиром бейсболку, промокнул лоб платком.

— Ну что, сынок, как жизнь? Все хорошо?

— Хорошо, — несчастно сказал Джеймс.

— Ты что-то хочешь спросить у меня?

— Да… Можете ли вы отправить меня на один денечек в ад?

— Зачем? — старик поднял брови.

— Понимаете, когда я вернулся бы в рай, то начал бы наслаждаться жизнью с новой силой…

Старик достал длинную ложку и стал мешать кукурузу в кастрюле.

— А так, — продолжал Джеймс, — когда все время хорошо, это, конечно, хорошо, но так хорошо, что уже и плохо. Всякие мысли появляются… беспокойные.

Старик молчал и мешал кукурузу.

— Вы понимаете, о чем я? — робко спросил Джеймс.

— Вполне.

Он накрыл кастрюлю крышкой и повернулся к Джеймсу лицом. Огонь плиты бросал на стенки котла красные сполохи.

— Только одного я, сынок, не понимаю. С чего ты взял, что ты в раю?