Иду с полетов. Настроение не ахти. На полигоне обработка информации не пошла, прошли холостыми. Опять флагман пороть будет. Тридцать один год, а все капитан. И перспективы не блещут. Академия не светит. Перевод завис, молчат. Все как-то неладно. А тут еще холод собачий, мороз градусов 25, не меньше. И ветер, куда ни повернись, все в харю. Погрузился в свои мысли невеселые и столовую нашу летную проскочил. Возвращаться обратно лень. Ладно, думаю, жена дома ужином покормит. Давно уже просит, что бы ей компанию составил. Про дочку вспомнил. Сразу потеплело на душе. Вот и дом мой. Но что-то окна неярко светят. Неужели опять света нет!? Мало того. Ни света, ни воды, и отопление такое, будто по батареям фреон гоняют. Ужином и не пахнет. Ленушка что-то чихает и вроде подкашливает. При таких симптомах жена сама не своя становится. Пугается, от дочки не отходит. То головку ее трогает, то наводящие вопросы задает типа: А горлышко не болит? А головка? Ленушка сердится и капризничает. Ей и так неудобно в трех кофточках при свечке что-то из пластилина лепить, а тут мама со своими заботами. Лариса в тревоге. А когда она в таком настроении, об ужине и речи быть не может. Она начинает перечислять мне тяготы и лишения гарнизонной жизни, а я их и сам наизусть знаю. – Ты, поел? – Нет. Задумался и проскочил. Ты же сама просила компанию тебе составить. Вот и корми. – Чем? Бюстом? Воды нет, света нет. Электроплитку не включишь. Ребенок болен. Весь день капризничает. Уже, значит, болен. Хм! И ужина нет. – Ну, хоть блинов напеки. – На чем? Света нет. – На керогазке. Сейчас разожгу. Жена тяжко вздохнула и пошла на кухню. Я за ней, керогаз разжигать. Она на цыпочки встала, тянется банку с мукой из подвесного шкафчика достать. Как продолжение вечернего концерта ля-минор, банка выскакивает у нее из рук, открывается и обсыпает мою любимую с головы до ног. Лариса, похожая на коверного, только выпущенного с мельницы, где мельник не пожалел помола, чтобы показать Кузькину мать, переполненная чувствами, смотрит на меня и моргает пушистыми от муки белыми ресницами, выбирая октаву, чтобы разразиться громким плачем. Я еще раз глянул на нее, схватился за живот и покатился на пол в неудержимом приступе смеха. Хохотал я так, что дочка прибежала посмотреть, что тут такого смешного. Смотрю, жена под слоем муки улыбается и подхихикивает. Дочка глянула на свою мамочку и серебряным колокольчиком залилась. Лариса оценила свой вид и давай с нами смеяться и хохотать. Я пуще прежнего закатываюсь. В цирке так не смеялись. И тут свет зажегся. Слышу, бачок в туалете зашумел, значит, воду дали. Следом батарея забулькала. Потрогал – на глазах теплеет. И Ленушка шмыгать носишком перестала. Напекли блинов, достали банку красной икры и кусок копченой семы – Дальний Восток, это вам не хухры-мухры. Гляжу, жена бутылочку токайского из заначек своих достает. Ничего, и на Дальнем Востоке жить можно, пошли бы они со своим переводом все! А что капитан – это даже хорошо, моложе выгляжу. И звание майор мне не нравится, как звучит. И на полигоне я им послезавтра шесть шаров нарисую, крест на пузе. Чай, не впервой. Примечание: Шесть шаров - шесть нулей - прямое попадание бомбы на полигоне (000 - по азимуту, 000 - по дальности) | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
