Про доктора Н. говорили, что он не просто сильный экстрасенс, но и обладатель каких-то древних техник. Этим «техникам» он, якобы, обучился много лет назад, когда жил не то в Индии, не то на Тибете. Доктор Н. был человек скрытный: даже жены его – а женат он был пять раз – не знали ничего толком о своем муже – куда он уезжал, чем занимался, о чём думал. Ни женам, ни друзьям, ни тем более, пациентам, доктор Н. никогда не рассказывал, что это за техники такие, которые многим запутавшимся в жизни людям помогли.

– Надо уметь этим пользоваться, – уклончиво говорил он, если его пытались расспросить. – А в общем-то, всё просто...

На этом разговор и заканчивался – вернее, доктор Н. ловко переводил его на другую тему, да так, что собеседник сразу же забывал, о чём спрашивал.

Были у доктора пациенты, которым он помогать отказывался – а если те начинали упорствовать, то опять-таки применял свой прием, уведя разговор в сторону и сделав так, что потом и вспомнить никто не мог – зачем вообще приходил.

 

Как-то раз, на именинах у профессора консерватории Рубена Рубеновича, зашел разговор о докторе Н. Гостей за столом сидело шестеро – две супружеские пары, и сам именинник-профессор с женой. Все были люди уже немолодые, лет под пятьдесят, а некоторые и чуть старше. И так совпало, что у каждого случался повод побывать на приеме у доктора Н. Лишь Глеб Глебович ни разу не обращался к знаменитому экстрасенсу, и даже не слышал, что такой существует.

– Ах, если бы не доктор Н., навряд ли я тогда лауреатом конкурса имени Чайковского стал, – сказал Рубен Рубенович. – А именно с лауреатства моя карьера и пошла в гору. Вы не поверите, друзья, но до тридцати лет я проваливал все конкурсы, даже призовых мест не занимал.

– И это при том, что блестяще консерваторию закончил, – вмешалась его супруга. Профессор, широко раскрыв чёрные глаза и покачивая головой, продолжал говорить:

– О, как я репетировал каждый раз перед выступлением! До совершенства доводил каждый пассаж! Ни единой ошибки! Но, стоило на сцену взойти, хоть краем глаза жюри увидеть, или просто подумать: они здесь, будут сейчас слушать, как я играю – и сразу словно вся сила из меня выходила. Правильно, чисто играл, но так невыразительно, так скучно... Как я себя ненавидел. И понять не мог, что со мной происходит.

– А потом нам доктора Н. посоветовали, – сказала супруга профессора.

– Всего один сеанс, – с жаром воскликнул профессор. – На другой день я улетел в Москву. Когда на сцену вышел, руки трясутся, пот по вискам течет. Подумал – зачем меня к этому доктору понесло – только хуже стало. Как меня колотило от волнения, передать нельзя. Помню – играть начал, в руках дрожь, сердце колотится. Одного хотел – скорее закончить и домой уехать. Тоска напала, хоть вой. И вдруг – такое странное ощущение появилось, мое тело будто кто-то подменил, и стало вдруг легко и свободно. Какие божественные звуки стали выходить из-под моих пальцев! Я вдруг понял, что больше не волнуюсь...

– Я была в зале, я видела, как все замерли! Как потом грянули апплодисменты! – выпалила супруга профессора и с восхищением посмотрела на мужа.

Профессор закивал, и, казалось, глаза у него слегка увлажнились.

– Он что, вас загипнотизировал, этот доктор Н.? – спросил Глеб Глебович.

– Не знаю, – ответил Рубен Рубенович. – Честно говоря, я не верил, что он мне поможет. Наверное, оттого и пропустил мимо ушей всё, что он говорил. Мы беседовали, да, долго беседовали... А потом я не мог вспомнить, о чем.

 

– Вот и у меня так же! – сказал другой гость, журналист Кошечкин. – Ничего не запомнил. А ведь хотел про него статью написать. Мобильник на запись тайком поставил. Но его не обманешь: сразу мне сказал – выключите, любезный, телефончик свой сначала, тогда сеанс начнём.

– Так вы только ради статьи к доктору приходили разве? – поинтересовался Рубен Рубенович.

– Нет-нет-нет! – замахал руками Кошечкин. – Бессоница замучила. Никакие таблетки не помогали...

– Теперь бы ещё от храпа тебя доктор избавил, – процедила сквозь зубы жена Кошечкина.

На самом деле вовсе не бессоница была поводом обратиться в доктору Н., а двенадцатилетняя соседская дочка, мысли о которой не давали уснуть журналисту Кошечкину. Не хотелось ему быть Гумбертом Гумбертом, но ничего с собой поделать не мог...

Пока журналист расказывал, как мучила его бессоница, супруга прошептала Глебу Глебовичу: «Тебя бы тоже на прием к доктору Н. записать не мешало».

– О, вам-то зачем? – спросила жена Кошечкина, бесцеремонно перебив рассказ про бессоницу.

– Да, знаете, резкие перепады настроения, – ответила за Глеба Глебовича супруга и тут же умолкла, заметив, как её муж нахмурился.

 

Глеб Глебович даже не пытался поддержать разговор с женой, когда они поздно вечером возвращались по пустынным улицам домой. Жена несколько раз заговаривала – только ради того, чтобы прервать молчание, но, заметив, что ни одна из тем не интересует супруга, оставила его в покое. В другое время она бы вспылила, рассердилась на мужа. Но в последние несколько месяцев почувствовала – с ним творится что-то неладное – будто бы чужим стал. Неуправляемым. То пугающе отстраненным, то беспричинно веселым.

Конечно, она предполагала, что в перепадах настроения её мужа виновата женщина. Но, если это новое увлечение (увы, были в его жизни увлечения), то какое-то странное. Интуиция подсказывала, что, если тут и замешана женщина, то это не просто влюбленность. Но что именно – она понять не могла.

– Ты со мной развестись не собираешься? – спросила его однажды супруга.

– Нет. Пока... – ответил муж.

 

По вечерам, после работы, Глеб Глебович устраивался в кресле своего кабинета с айпадом и что-то сосредоточенно печатал. Супруга спрашивала – что пишешь? Роман решил, наконец, дописать? «Давно пора», – думала она, но вслух не произносила, боясь его рассердить. Он отвечал, что пишет комментарии на одном из литературных сайтов и даже сказал, как называется этот сайт. Супруга, призвав на помощь сына, аспиранта филфака (поскольку плохо ориентировалась в интернете), попыталась прочитать эти «комментарии». Но то, что она увидела только ещё больше запутало её.

Однажды, когда она вышла ночью на кухню, ей довелось заглянуть на экран айпада Глеба Глебовича – он в этот момент отлучился закрыть балконную дверь в гостинной. Кусочек текста, который она успела прочитать, напоминал письмо:

 

"...Ты сегодня, в связи с той песней о любви, сказала о Знаках, которые нам судьба порой подбрасывает. Не всегда, правда, мы бываем открыты для такой информации и восприимчивы к ней. Я бы добавил, а иногда – не хотим верить в то, что очевидно. А Судьба как бы говорит – глазоньки то раскройте, друзья; это же вполне очевидно, все ясно как божий день... Но нет, мы с упорством обреченных предпочитаем не замечать правды. Скрываем свою нерешительность за трафаретом каких-то надуманных схем и в общем-то пустых отговорок, не имеющих под собой никакого ценностного смысла..."

 

На другой день Глеб Глебович прибывал в таком пасмурном и даже озлобленном настроении, что супруга решилась и ещё раз напомнила о докторе Н. – не следует ли обратиться? Сколько можно и себя мучить, и домочадцев своих? Неожиданно Глеб Глебович согласился, и даже сразу же позвонил доктору, попросившись на прием – как можно быстрее.

 

Доктор Н. оказался по виду совсем не таким, как полагал Глеб Глебович. Ему представлялся демонический старец с горящим и пронзительным взором, а увидел Глеб Глебович добродушного толстяка, с блестящей от пота лысиной и припухшими глазами.

– От кого у вас мой номер? – мягко спросил доктор.

– Кажется, от Рубена Рубеновича, – ответил Глеб Глебович.

– А, помню, помню! У него жена нервная такая, заражала его волнением всякий раз, когда он на сцену выходил. Жаль было, но пришлось пуповину отрубить.

– Какую ещё пуповину? – удивился Глеб Глебович.

– Энергетическую. Понимаете, у Рубенчика с женой была очень сильная общая энергетика. На нашем жаргоне это называется «пуповина». По аналогии с той пуповиной, которая связывает мать и ребёнка в утробе. Тогда два организма соединены друг с другом, как сообщающиеся сосуды. Чаю хотите?

– Нет, спасибо, – мотнул головой Глеб Глебович. – Не совсем понял, про «пуповину». Это когда...

– ...это когда у двух людей возникает некая перемычка энергетических полей, и они становятся чувствительными к любым колебаниям настроения другого. Появляется нечто вроде зависимости. Вот, у Рубенчика тогда с молодой женой так было. О, у них была редкостной крепости «пуповина»! Такое редко случается. Если выражаться поэтично – это была высокая и одухотворенная любовь. Да-да, любезный Глеб Глебович, бывают такие разновидности «энергетической зависимости»...

Доктор задержался взглядом на Глебе Глебовиче, который, усмехнувшись, пробормотал под нос: «Бывают, бывают...».

– Ну так вот, – продолжал доктор Н. – Жена Рубенчика очень хотела, чтобы он побеждал на конкурсах, и так всякий раз волновалась, что это волнение передавалось ему – и он, великолепно подготовленный, начинал фальшивить.

– То есть по этой «пуповине» она передавала ему своё волнение?

– Скорее наоборот – он был слишком восприимчив к настроениям жены! – воскликнул доктор. – Поэтому и начинал волноваться на сцене, и ничего с собой поделать не мог – «пуповина» не давала!

Доктор Н. вздохнул и сказал:

– Жаль, но мне пришлось это разрубить... Он освободился и стал выигрывать все конкурсы.

– Почему тогда жаль? – спросил Глеб Глебович.

– Потому что с женой у них стали совсем другие отношения... Слава Богу, они это хорошо перенесли, союз не распался, но... стал другим. Обыкновенным.

– Может, это даже хорошо... – задумчиво произнес Глеб Глебович.

– Это определенно хорошо, – охотно согласился доктор. – Но, однако, заболтался я с вами, любезный. Давайте-ка, посмотрим, с чем пришли...

Доктор тщательно помыл руки. Закрыв глаза, замер на несколько мгновений, потом подошел к Глебу Глебовичу и долго делал плавные движения руками, будто поглаживал его, не касаясь при этом тела.

– Вы, любезный, переплюнули даже Рубенчика, – сказал доктор Н.. – Чуть ладони о вас не обжег. Огранизм у вас крепкий – не всякий такую «пуповину» выдержит, иной бы в петлю полез...

Глеб Глебович промолчал, лишь тень улыбки мелькнула на его лице.

 

– Будем рубить? – спросил доктор. – Да, забыл предупредить – я делаю так, что после сеанса вы забудете о нашем разговоре, как и обо всем, что здесь произошло. Я избавлю вас от «пуповины». Жизнь станет спокойной, вы даже представить-то не сможете, что когда-то были зависимы от эмоций и чувств этой женщины. Да, кстати, и роман ваш, наверняка, допишите в скором времени – ничего мешать не будет.

Доктор умолк, и даже глаза в сторону отвел. Он всегда так делал при разговоре с пациентами – не хотел давить, время на обдумывание давал.

– Вы считаете, что я именно из-за неё мой роман закончить никак не могу? – тихо спросил Глеб Глебович.

– Конечно! – сразу отозвался доктор. – Вы ведь потому в последнее время писать не можете, что вам кажется – каждую новую фразу она сразу читает и хмурится, думает – «о, нет, не то, слабо написано, не талантливо...». Пуповина, любезный, вещь коварная. Вы, вроде как, сам себе теперь не принадлежите. Писателю пуповина особенно вредна. Он должен быть независим, ни от кого и ни от чего... Да, что я вам говорю, сами знаете.

Доктор лукаво улыбнулся.

– По-вашему выходит, что она меня за бездаря держит? – пытаясь улыбнуться в ответ, спросил Глеб Глебович.

– Никак нет. Она считает вас талантливым, и именно это-то вам и мешает. Ждет от вас многого, беспокоится. И тем самым блокирует ваши мысли. Знаете-ли, не всегда работает правило: «одна голова – хорошо, а две – лучше». Бывает, что не лучше... Так что – рубить-то пуповину будем?

Не дождавшись от Глеба Глебовича ответа, доктор продолжил:

– Станете с той женщиной просто хорошими знакомыми. Разве это не прекрасно? Разве покой не лучше страстей, которые вышли из-под контроля и терзают вас? И не только вас самого! Ваша жена извелась... Что, начнем?

Глеб Глебович молчал.

– А можно сначала разрубить, а потом снова... Не знаю как правильно... Склеить? – глубоко вздохнув, тихо спросил Глеб Глебович.

Доктор покачал головой и с улыбкой произнес:

– Нет, любезный, нельзя. Точнее, я не в силах это сделать. Рубить – пожалуйста... Кстати, оттого я и стираю из памяти разговоры с пациентами, чтобы не просили потом вернуть все назад. Впрочем, зря я вам это сказал. Вам и так жаль со своей «пуповиной» расставаться. Но, признайтесь, вы ведь в тупике. Пора уж и на свободу...

– А вы сами себе когда-нибудь эту «пуповину» обрубали? – спросил Глеб Глебович.

Доктор Н. удивленно поднял брови – никто из пациентов такой вопрос не задавал.

– И не раз, – с улыбкой произнес он. – Раз пять. И не жалею – иначе я бы не стал тем, кем стал. Ну так что – решились?

Глеб Глебович отрицательно мотнул головой.

– Как хотите, – равнодушно ответил доктор. – Сейчас я сотру из вашей памяти наш разговор, и сеанс на этом будет закончен. Только глоток чайку сделаю, взбодрюсь немного...

Oн поднялся и, прихрамывая, поковылял к столику у стены, где стоял электрический чайник и чашки. Начал втыкать вилку в розетку, и вдруг брызнули искры, раздался громкий хлопок. Доктор вскрикнул, одернув руку, и, покачнувшись, грузное его тело стало клониться в сторону.

Глеб Глебович метнулся к доктору, но не успел его подхватить. Под грохот разбивающейся посуды он упал навзничь. Перепуганный Глеб Глебович выбежал из кабинета, чуть не столкнувшись с дамой из приемной.

Доктор Н., вскоре очнувшийся, решительно запретил секретарше вызывать скорую помощь – он, де сам себе лучше поможет, и просил лишь оставить его теперь одного.

Глеб Глебович спорить не стал, а развернувшись, почти бегом устремился прочь.

 

Через полчаса он добрался до дома и, не сняв пальто, заглянул в комнаты жены и сына. Убедившись, что дома один, он отослал на имя, обозначенное лишь одной буквой «Л» короткую смс, всего в одно слово – «Позвоню?». В ожидании ответа Глеб Глебович уселся за компьютер, почти машинально кликнув на текст недописанного романа. Несколько дней подряд он каждый день перекраивал последнюю фразу, и всякий раз оставался недоволен результатом.

Мобильник молчал, и Глеб Глебович, уже привыкший в последнее время к топтанию на месте, начал печатать слова, приходившие в голову – лишь бы просто что-нибудь писать, а не сидеть, вперив грустный взор в светящийся монитор.

«...неправда, это все неправда, любезный доктор, вы такой смешной, вы лжете, нет, вы все лишь опошляете, нет никакой вашей идиотской «пуповины», а если даже и есть, то это чушь...Я не желаю об этом думать. Пусть все смешалось, твое и наше, но я никогда, ни за что не поменяю это на книгу, на роман, рассказ... Я не хочу тебя отпускать, я...»

Тут Глеб Глебович вдруг перестал печатать: ему представились герои его книги, и внезапно он словно увидел занимательное действо. История внезапно приняла неожиданный поворот, и стало ему странно – как же раньше он не додумался до такого поворота сюжета. Он понял – вот теперь роман вновь ожил, и остается лишь сидеть и писать, писать...

 

Мелодично звякнул мобильник. Глеб Глебович увидел на дисплее: «можно» и сразу набрал номер, тот, который был обозначен всего лишь одной буквой «Л».

– Привет! – произнес Глеб Глебович.

– Привет! – отозвался женский голос.

– У тебя все в порядке?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Нет, что-то не так. Где ты была сегодня? Я смс-ку посылал, ты не ответила...

– Я не могла ответить, была на приеме у врача. Мой муж уговорил сходить, хотя...

– Что еще за врач? – голос Глеба Глебовича сделался хрипловатым.

– Даже не знаю, как его лучше назвать... Психотерапевт. Нет, не беспокойся, не психиатр. Просто в последнее время все находят меня немного странной. Я не хотела идти, но...

– Как его зовут? – почти крикнул в трубку Глеб Глебович.

– О... Доктор... Доктор Н., кажется, – неуверенно произнес женский голос.

– О чем вы говорили?

– Ты знаешь, о совершенной ерунде... Я даже ничего конкретно не припомню...

– О пуповине говорили?

– Что? – она прыснула со смеху. – Что ты сказал? О пуповине?

– Да! Да! О пуповине!

– Глеб, что ты несёшь! Я же сказала – ерундовый какой-то разговор был, я даже ничего вспомнить не могу. Впрочем... Кажется, мы говорили о том, что у меня есть знакомый писатель, и что у него есть назаконченый роман... Да, да, меня доктор еще спросил, хочу ли я ему помочь, и я сказала – конечно, хочу, я все готова для этого сделать. Глеб, мне правда было неинтересно говорить с доктором о себе, ведь со мной все в порядке, но мне хочется, чтобы ты снова начал писать...

– И ты согласилась?

– Что значит «согласилась»? Я сказала, что хочу тебе помочь. Дальше не помню. Ой, слушай, давай потом поговорим, а то муж домой вернулся...

 

Глеб Глебович ударил кулаком по столу и, резко поднявшись из-за стола, быстро зашагал прочь из дома. Когда он появился на пороге кабинета доктора Н., глаза его горели от гнева.

– Как хорошо, любезный, что вы сами пришли, я уж было звонить собрался – сеанс-то незакончен, – добродушно улыбаясь, произнес доктор.

– К вам сегодня приходила женщина, – выпалил Глеб Глебович и назвал имя той, что значилась в его телефоне под единственной буквой «Л».

– Приходила, – просияв, ответил доктор.

– И что вы с ней сделали? – закричал Глеб Глебович. – Зачем вы это с ней сделали? Кто вы такой, чтобы влезать в чужие судьбы, чтобы резать то, что не вами...

– Да ничего я с ней не сделал, успокойтесь, голубчик, – примирительно ответил доктор. – Не захотела она, так же как и вы, ничего менять. Разве я против воли своих пациентов что-то делаю?

Глеб Глебович молчал, недоверчиво наблюдая за доктором. Тот, вздохнув, продолжал говорить:

– Никогда против воли человека «пуповину» не резал. Уговаривать пытался – судите сами, какая от нее, пуповины этой энергетической, польза? Одни мучения, для работы помеха... Ан нет – страдают, а рвать не хотят... Глупо...Идите-ка, сюда, голубчик!

Потерев ладони, доктор коснулся лба Глеба Глебовича, пробормотал: «Вот, так, теперь мы всё забыли, почти всё забыли... успокоились... всё осталось, как вам хотелось, идите теперь с Богом»...

 

Некоторое время спустя, на очередных именинах у профессора консерватории Рубена Рубеновича, зашел разговор о докторе Н. Гостей за столом сидело шестеро – две супружеские пары, и сам именинник-профессор с женой.

– Похоже, что доктор Н. совсем сдал, – сверкая черными глазами, говорил Рубен Рубенович. – Жена нашего ректора у него от депрессии лечилась – и никакого результата! Не ожидал я от доктора Н. такого фиаско.

– Шарлатан он, этот хваленый доктор Н.! Только деньги брать умеет! – сказала супруга Глеба Глебовича.

– О, вы что, у него на приеме были? – спросил журналист Кошечкин.

– Я-то нет, а... – супруга осеклась, встретившись с укоризненным взглядом Глеба Глебовича.

– Это я у него был, – произнес Глеб Глебович.

– Ну так ведь все осталось, как было! Твоя депрессия тоже как была, так и осталась. Он тебе не помог! Ты это понимаешь? – воскликнула супруга.

 

Глеб Глебович пожал плечами. Отвечать ему не хотелось, и журналист Кошечкин, воспользовавшись паузой, начал воодушевленно рассказывать о новом голливудском фильме, так несправедливо номинированном на «Оскар».