Как празднично цветут вишни! Кажется, множество маленьких мотыльков с нежными белыми крылышками облепили ветки, даже листьев не видно.

Вишнёвые деревья всюду – в садах, палисадниках, вдоль тротуаров. Одноэтажные кирпичные дома прячутся за белыми кронами, и только потемневшие шиферные крыши выдают их. От нежного цвета солнце ярче, а день – светлее.

Вера Николаевна, опираясь на клюшку, подошла к калитке, открыла её и заглянула в белый вишнёвый тоннель. По нему со стороны автобусной остановки медленно приближалась соседка Лидия Петровна.

– Здравствуй, Вера! – Лидия Петровна опустила на землю сумки с продуктами. Поохивая, разогнула спину и потёрла рукой поясницу. – Устала – спасу нет. Что ни говори – восьмой десяток… – Достала из кармана синей кофты носовой платок и промокнула потное лицо.

– День добрый, Лидочка! Похоже, полрынка скупила. Наверное, всю пенсию потратила.

– Да, – вздохнула Лидия Петровна. – Всё дорого, но ради такого случая… Гость у меня. Внук Денис приехал... Отсыпается от городской суеты...

– Дениска? Радость-то какая!.. – улыбнулась Вера Николаевна. – Давно он здесь не появлялся. Я теперь его и не узнаю… Наверно, подрос, настоящим мужчиной стал… Зайду посмотреть… – Вера Николаевна перевела взгляд на сумки соседки, – Нам ли такие тяжести на своём горбу таскать? Место хоть уступили? А то я вчера влезла в автобус – мест свободных нет. Держусь одной рукой за клюшку, другой – за поручень, чуть не падаю. А передо мной сидит парень, бритоголовый. Плечи – шире сиденья! Ему один пожилой мужчина говорит: «Уступи место бабушке!», а тот – в окно смотрит. Мужчина – давай его воспитывать, как нас когда-то учили. Тут парень вскочил с места да как заорёт на весь автобус: «Ты чё добиваешься, чтоб я вены себе порезал?» Боже ты мой!.. Мне садиться расхотелось. Сошла на первой остановке и другим автобусом доехала.

– Спасибо, уступили… – усталым голосом ответила Лидия Петровна.

– Завтра пойдёшь к памятнику Победы? – перевела разговор Вера Николаевна.

– Пойду, если здоровье не подкачает. Я всегда ходила. Сейчас на митинге не так многолюдно, как бывало раньше. Да и ветеранов совсем мало осталось.

– И мы с Алексеем любили этот праздник. Алексей мой надевал в этот день все награды. Идём по улице – все головы поворачивают. А уж я какая гордая рядом с ним!... Двадцать лет прошло, как Алёши нет. Я теперь не на праздничный митинг хожу, а на кладбище мужа проведать… – немного помолчав, Вера Николаевна предложила, – Дениска, наверное, на танцы вечером побежит? А ты, Лидочка, приходи сегодня вечерком ко мне. Посидим, поговорим, чайку попьём…

Лидия Петровна кивнула, взяла с земли сумки и скрылась за своей калиткой.

 

День Победы для Веры Николаевны был особым праздником. С него она исчисляла начало своей жизни, а то, что было до него – военное детство – не хотела вспоминать, а забыть не могла. Только погрузится в воспоминания – слёзы на глазах. До сих пор ей не верится, как они, мама и три сестры, смогли пережить голод и бомбёжки. Зато её глаза вспыхивают радостью, если она вспоминает долгожданный День Победы. Вера Николаевна на всю жизнь запомнила счастливые лица соседей, когда она, девчонка-подросток с русыми косичками, неслась по пыльной улице и, забегая в каждый двор, кричала: «Победа! Победа!»… Её семья, не веря похоронке, всё ещё ждала отца…

Когда солдаты вернулись с войны, и началась мирная жизнь, Вера познакомилась со своим будущим мужем Алексеем. В душе она чувствовала: есть и её доля в том, что он вернулся домой, потому что она, её мама и сестры ежедневно перед иконой Казанской Божьей Матери молились за Победу, за возвращение солдат, и в том числе за Алексея, которого тогда ещё не знала. И Алексей, хоть и был дважды ранен, вернулся!

 

Закатное солнце опустилось за сады, унося полоску света со стола. Вера Николаевна включила лампу. Достала толстый фотоальбом. Вот Алексей в форме сразу после войны – высокий и подтянутый. А вот его портрет: густые чёрные брови, сросшиеся на переносице, лихой вихор… и синие смеющиеся глаза. Хоть фото черно-белое, но Вера Николаевна видит их цвет...

Тут её взгляд остановился на фотографии с оторванным уголком, на ней – она с мужем у цветущего куста боярышника, сидят на траве, она в своём любимом белом платье в чёрный горох, в белых носках и босоножках. Светлые волосы, собранные сзади, открывают лоб. Голова на плече мужа... И Вера Николаевна погрузилась в воспоминания: как они с Алексеем на весеннем лугу майских жуков ловили… как дом строили, и соседи им помогали…

– Вера, ты дома? – она услышала голос соседки, быстро закрыла альбом и вышла навстречу, – я раз постучала, другой – никто не отвечает.

Лидия Петровна стояла в дверях и держала тарелку с блинами.

– Проходи, Лидочка. Я и не слышала, как ты стучала: фотографии смотрела... Жалко, что Алёша так рано ушёл. Иногда забудусь, разговариваю с ним, и, вроде, на душе легче,– Вера Николаевна достала из шкафа плетёную вазочку с пряниками, из холодильника – банку с яблочным повидлом.

– Я вот блинов напекла, с творогом, – Лидия Петровна придвинула ей тарелку, присев на табурет. – Да, без Алексея плохо. Он и мне, бывало, помогал по-соседски. Что говорить, подорвал здоровье своё: всё по окопам… да ранение ещё…

Вера Николаевна, ставя на стол чашки, продолжила разговор:

– Да…Уважали его…Когда открывали Памятник возле завода, ему доверили ленточку перерезать… И в школу каждый год приглашали! О жизни на фронте рассказать, о боевых товарищах, о себе... На фронт добровольцем ушёл. В семнадцать лет. Прибавил себе год в военкомате… Пол-Европы в пехоте прошагал. И до Берлина дошёл!.. Любил повторять: «Наша возьмёт!»… А когда совсем слёг, каждый год в День Победы ждал пионеров. Знал: придут они, в белых рубашках и красных галстуках, с цветами, с горнами и барабанами. «Бом-бом-бом-бом!» – слышалось во дворе, когда к дому подходили. А у меня сердце выпрыгивало!.. Посажу ребят за стол, пирогами с вишней угощаю, смотрю: они хоть и стесняются, а с удовольствием кушают, хвалят…

– А мы отца с войны ждали. Я всё представляла, что однажды он подойдёт незаметно сзади и закроет ладонями мне глаза… Не дождались... Он в танке заживо сгорел… В письме своём последнем, из Белоруссии, как чувствовал, написал: «Эх, жить чертовски хочется!.. Не плачь, утри слёзы. Жалей, люби детей. Целую вас в последний раз»… Хорошо, фотографии сохранились. Внук Денис на него похож: такой же рослый и плечистый!

Помолчав, Лидия Петровна тихонько запела: «…Лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…» Вере Николаевне тоже вспомнилась эта песня. Пластинку с ней в исполнении Марка Бернеса она хранила в шкафу. Она бы поставила её сейчас, но сломанный проигрыватель давно выбросили.

Вера Николаевна потянулась за блином:

– Для внука старалась? – Перевела разговор, – Дениска приехал: так он уже все экзамены сдал?

– Да нет, – Лидия Петровна опустила голову, словно провинившийся ребёнок, – бросил он институт. Родители столько денег в его учёбу вбухали… Теперь ему повестку за повесткой из военкомата шлют. Вот он у меня от армии и прячется…

– Ой, да как же так?! – Вера Николаевна заслонила ладонью рот и пристально посмотрела на подругу.

– Ты, Вер, молчи…– голос Лидии Петровны стал тише. – За тысячу километров не найдут! Не отдам единственного внука! Сама знаешь, сколько ребятишек погибло в Афганистане и Чечне. Тебе, Вера, не понять, у тебя нет внуков…

– Да, мне не понять ... – с болью в сердце отозвалась Вера Николаевна.

Сколько она ни просила Бога, не дал он ей деток. А теперь, когда ушёл в мир иной её муж Алексей, испытала на себе, каково – быть одной…

Дальше разговор не клеился. Чай допивали молча. Разошлись, думая каждая о своём...

 

…Вера Николаевна среди ночи проснулась. От выстрелов. Нехорошо стало на душе: где-то недалеко палят: «А, может, это салют в честь Победы? Что-то рановато…Завтра салют будет. Тренируются, может…» И снова задремала.

Утром поднялась рано, про себя сказала: «Вот и ещё один день начался. Дай, Господи, здоровья мне и всем добрым людям!». Вскоре дом наполнился запахом выпечки. Вера Николаевна разделила пирожки: в глубокую тарелку сложила и накрыла салфеткой – соседей угостить, в сумку – на кладбище взять.

Оделась по-праздничному: светлая вязаная кофта поверх тёмно-зелёного платья. Седую голову прикрыла белым капроновым шарфом, завязала его свободно под подбородком. Медленно ступая, понесла тарелку с пирожками по вишнёвому тоннелю, соединявшему дворы.

– Возьми, Лида, сама покушай и внука угости. Да Алексея моего помяни. А я сейчас пойду его проведаю, – подала соседке тарелку с румяными пирожками.

 

Городское кладбище располагалось неподалёку. Как до конца улицы дойдёшь, повернёшь направо, пройдешь мимо церкви, разрушенной ещё до войны, но так и не восстановленной, окажешься у его ворот. Помогая себе клюшкой, брела Вера Николаевна по пыльной грунтовой дороге. У ворот кладбища продавали яркие искусственные цветы. Она такие цветы никогда не покупала. Для себя она решила: «Пока силы есть и ноги носят – на могиле Алексея живые цветы будут. Посажу!».

Рядом с продавцами цветов сидели две нищенки – просили подаяния. Вера Николаевна положила им по пирожку. На кладбище у многих могил копошились люди. Ограды и памятники блестели свежей чёрной и серой краской, изредка голубой, – их обновили перед Пасхой. Вера Николаевна шла по знакомой дорожке к голубому памятнику с красной звездой наверху.

Вот и добралась. Остановилась перед памятником:

– Здравствуй, Алёша мой родной… Не могу быстро ходить…Но ты знал, что я в этот день обязательно к тебе приду…

Наклонилась, пощипала траву на холмике среди красных тюльпанов. Села на скамейку. Смотрит на овальную фотографию – улыбается с неё Алексей. «Что это на ней?» – Вера Николаевна достала носовой платок. Протёрла портрет – не оттирается. Провела по эмали пальцем и нащупала пробоину. Губы её задрожали:

– Не поняла сослепу… А это же… это след от пули… выстрел!.. Войну прошёл и живым вернулся… Чья же пуля его достала?.. Не уберегла я его…

Долго сидела Вера Николаевна на скамейке у могилы мужа, плакала и причитала. Огляделась – у других могил тоже женщины плачут. Поговорила с ними: такая же беда…

Когда с кладбища возвращалась, остановилась у разрушенной церкви. Поднялась на невысокое крыльцо, заросшее сочным чистотелом: «Кто? Кто это сделал? У кого рука поднялась?» – обращалась она к Всевышнему. За горькими раздумьями не заметила, как спряталось солнце. Сумрачное небо опустилось ниже. По его тёмно-серой глади плыли друг за другом холодные облака. Теперь сады виделись ей мертвыми заснеженными холмами. Показалось: она замерзает среди них под ледяным небом.

Не заходя домой, побрела к Лидии Петровне: захотелось поделиться горем с подругой.

Та усадила её на диван. Выключила телевизор. Внимательно, не перебивая, выслушала.

– Кто же это стрелял?.. И я слышала выстрелы…ой…неужели это…– голос её осёкся, – неужто это внук мой, Денис?.. Вчера на пистолет наткнулась, когда в его комнате убирала… И пришёл под утро…

Потемнев лицом, Лидия Петровна крикнула:

– Денис, ну-ка, иди сюда!

Из спальни появился широкоплечий парень в чёрной майке с крестом, похожим на свастику.

– Где-то я видела этого парня…– попыталась вспомнить Вера Николаевна, – и этот страшный крест на майке…

– Денис, это ты на кладбище стрелял? Или дружки твои? – строго спросила Лидия Петровна, – чувствую, что – ты! Завтра же отцу позвоню! Пусть забирают тебя!

– Ты чё добиваешься, чтоб я вены себе порезал? – загремел в ушах Веры Николаевны раздражённый голос парня, мгновенно скрывшегося за дверью.

Грудь Веры Николаевны сдавило так, что дышать нечем. Захотелось поскорее на свежий воздух. Встала с дивана и – к выходу.

– Ну и что с ним делать?! А ничего не сделаешь…Времена такие… – попыталась оправдаться Лидия Петровна, провожая соседку до калитки, – спросила у него: «Откуда пистолет?», а он гаркнул: «Молчи!»... А фотографию заменить можно…Ты, Вера, прости его, дурака …Внук ведь…

– Да, времена…– вздохнула Вера Николаевна.

У калитки обняла подругу:

– Лида, у тебя такое горе…