Жил я среди добрых и отзывчивых людей. По этой причине моя голова распухла от подзатыльников и щелбанов. Зато всё вокруг рисовалось ясным и понятным. Дворник дядя Федя, яростный борец с мусором, виделся мне винтиком в стройной системе дворового бытожития. Очень нужным винтиком, но примитивным. Грузчик продмага дядя Кузя на болтик тянул. Водитель троллейбуса рыжая тётя Ксюша походила на ржавый гвоздик, торчащий из брошенной на дорогу доски. Всю эту «славную триоцу» иначе как пофигисты и раздолбаи никто во дворе не называл.

 

Когда своя рука созрела подзатыльники раздавать, быстро скумечил: какие, нафиг, винтики, болтики, гвоздики – всё гораздо мудрогелистее. Наш мир оказался начинён дичайшими парадоксами, как фугас порохом. Вдумчиво разобраться в хитросплетениях бурного времени, как ни старайся, но одной жизни маловато будет.

 

Миросоздатель ещё тот приколист! Лепя Вселенную, наплодил себе на потеху множество тайн и загадок. Потому не дано людям понять почему китаянки в Америке краше, чем в Китае. Раскрошит человек мозги, исследуя подобные фактики, и вздохнёт обречённо: «Пятно белое! Парадокс природы!» А супротив природы не попрёшь. Она в такой рогалик скрутит, не вздохнуть, не бздюхнуть.

 

Вот и швагер Степан нажил себе туманную заковырку. Мужик он не шибко грамотный, в науках ни бум-бум, но сына сотворил чистейшей воды копию. Кровь у мужика дюже сильной оказалась, коль у мальца к третьему году на попешке батькина татуировка прорезалась штришок в штришок.

 

На левой мальчуковой ляжке один кентуля, фамилию на кличку променявший, скомячив в руке кепку, перстом путь пастве с броневика указывает. Народ, слепо веря поводырю, и, распевая песню: «…иного нет у нас пути…», в расщелину меж поповин соскальзывает. А на правой ляжке - подельник первого пройдохи дожидается тех, кто сумел из расщелины выбраться. Хитро в ус улыбается, трубкой попыхивает. И знать не знаешь, то ли в той расщелине остаться, живя в тепле, хоть и вонючем, то ли с судьбой играя, отдаться усачу, полагая, что хуже не будет.

 

На швагере живопись прикольно в бане смотрится, когда он с шайкой в руках среди намыленных мужиков топчется. Швагеровы ляхи покачиваются, а те, кто на них наколот, шевелятся. Одним словом, кино. Беда, что немое. Силён, по моему разумению, мастер тату оказался, сумев невероятную прозу жизни в подходящее место втюхать. А вот ребятёнка с размалёванной срачкой водить в баню стесняются.

 

- Дуралеи! – Говорю несметливым родителям. – Зачем парадокс природы прячете?! Выставьте мальца на обозрение, и деньга немалая от любопытного народа к вам потечёт. Наслаждайтесь славою, ведь она только миг между безвестностью и забвением.

Но швагера мои слова не успокоили.

- Бушует во мне непонимание, – признался он, разливая водку по стопкам. - У десяти моих детей даже намёка на нечто подобное нет, а у одиннадцатого живопись на жопке красуется. Догадки покоя не дают. К чему бы это мать-природа на последнем дитяти чуданула?

Выпив стопку, чтобы не перестояла, и, хрупнув солёным огурцом, я вдумчиво произнёс:

- Ты к этому времени десять пацанов намайстрачил. Одиннадцатый тоже неплохо получился. Сдаётся мне, на попешке мальца мать-природа поздравление выписала по случаю начала второго десятка.

- Ты думаешь? А может это знак, что пора перестать штамповать парней для футбольной команды и о девочке подумать?!

- Проще на жизнь смотри! Это мать-природа взялась помечать твоих детей. Ведь ты их наплодил столько, что не мудрено забыть, как кого звать. А когда штаны снимешь, на жопку глянешь, так сразу вспомнишь.

 

Пока с делом швагера разбирался, у самого пятно белое в семье прорубилось, дай Бог терпения до сути докопаться.

 

Родился у моей жены, как и у любой другой нормальной женщины, ребятёнок. Всё чин-чинарём получилось, аккурат к сроку вышел. Никто косо не посмотрит, что переспелый, или, того хуже, недозрелый. Как бабка-повитуха навеяла, так по уму-разуму всё и сложилось. Ребятёнок - вылитая моя копия. В этом родственники жены два месяца меня убеждали. Не устоял их напору и согласился. Радуюсь, что не только у швагера кровь сильна, но и моя не промах. А на шестом месяце зубы золотые у мальца прорезались. Один в один, как у меня. Вот тут-то вместо густого ощущения чуда почувствовал острое шипучее недоумение. Сигарета и та, посновав во рту, замерла, приняв, как бобик, стойку. Будь пострелёнок ногами на меня похож, принял бы сей факт как должное. Ноги у меня красивые, когда брюки на них. Но зубы?! Понимаю, я и швагер вышли не из одного инкубатора и возможности у нас разные. Но когда нечто невероятное происходит в чужой семье, меня это не волнует. Поохаю для приличия, ахну пару раз, языком поцокаю и кранты. Есть кому и без меня мучиться в догадках. Но с зубами совсем иная история: тут тайна подле меня затихарилась, и докопаться до её сути - дело чести и жизни.

 

Беру мальца в охапку и волокусь в Институт генетики и биологии. Там сюрпризам природы типа: почему ты похож на своего отца, если похож, и почему не похож на него, если такое случилось, дают научное толкование.

 

Институт дышал горячей озабоченностью и напоминал пробудившийся вулкан. Люди в белых халатах с печатью мудрости на лицах сновали по коридорам, и никому не было дела до меня с пацаном. Пришлось влезть на подоконник, взять малого на руки и заорать благим матом:

- Люди! Помогите, мать вашу-у-у-!

Хватаю за чуприну первого, кто подвернулся, и тяну к себе.

- Вам чего, папаша? – Взвыл доктор, смигивая слёзы боли с глаз.

- Вижу, врач ты толковый. Очки, бородка, халат спиртом пропах. Верю, моё диво тебя не спужает. – И показываю оскал золотых зубов у своего мальца.

- Папаша, вы счастливчик! – Недолго думая, выпалил «врачуга» и, дыхнув на меня медицинским неразбавленным, авторитетно предложил. – Следите, не мигая, за моими руками. Вот давлю вашему пацанёнку на пупок, вот его письку дёргаю – не сливаются зубы! Железобетонно стоят! Протезист вам на совесть золотые вставил, и они, прижившись, дали всходы в этом чудном отпрыске. Коллизии генетики простому разумению не поддаются. Это я вам авторитетно заявляю, как шнобелевский лауреат. Извините, папаша, спешу.

- Постой, не беги. Давай радость мою зарюмашим. Говорят, у вас спиртец заместо воды в графинчики налит.

- В другой раз. Тороплюсь, честное слово. Ректор дал команду скрестить слона со слоном. Эксперимент так себе, но позырить прикольно.

 

Чувство небывалой радости придушило меня. На легонце выдаю феерический танец в два притопа три прихлопа. Кровь свою могучую восхваляя, помыслить боюсь, чего она в экстазе ещё вытворить может.

Пацанёнок у меня одиннадцатый по счёту. Придёт время, и слупимся со швагеровым семейством в футбол команда на команду. Одиннадцать моих против одиннадцати его. Жаль, моя команда не сыгранной будет. Дети друг друга не знают, их разные мамки рожали. Мамки разные, а папка общий - один на всех! Но не беда! Главное путаницы с именами не будет. У Нинки – Славка, у Ленки – Витька, у Светки – Митька…

 

Но уже утром следующего дня белые пятна непонимания вновь зарябили перед глазами. Вспомнил, ведь я золотые зубы себе вставил, когда одиннадцатому сыну три месяца стукнуло.