(пьеса, пересказанная от третьего лица)

 

Осязаемо плотный ароматный воздух вытеснил вчерашний жаркий и липкий, который полночи маял, не давая заснуть. Утренняя прохлада наполнила комнату, принеся с собой запах реки и влажность тумана. Захотелось укрыться одеялом, почувствовать его привычную тяжесть, уснуть, удобно вытянув ноги и погрузив в холодную подушку измученную за ночь голову. Хотелось допьяна напиться этой манящей свежестью, надышаться ею досыта, утонуть в сладкой дрёме.

Ираида Антоновна отмерила себе еще десять законных минут, с наслаждением закрыла глаза, но уснуть так и не смогла. Может, ожидание неизбежно скорого подъема, может, планы предстоящего дня, а, может, и посторонние звуки во дворе - неизвестно что, но что-то помешало вкусить удовольствие от этих коротких сладостных утренних минут.

В доме еще спали. Ираида Антоновна села на постели, спустила ноги, привычно и без суеты вступила в комнатные туфли, надела шелковый халат с темно-бордовыми и чайными хризантемами и вышла на собственный маленький балкончик. Она предпочитала называть его собственным. При этом собственным был и двухэтажный дом, и сад в двенадцать соток, и кусты сирени под окном. Хотя, что о них говорить – нынче уже отцвели. А балкончик был собственным, во-первых, потому что являлся законным продолжением её комнаты и только ею использовался, а, во-вторых, потому что позволял обозревать всю ее собственность. С балкончика просматривался сад, меж деревьев видна была дорога, дома ближайших соседей и даже маленький кусочек пруда. Отсюда же по левую руку можно было увидеть вход в гараж, где сейчас отчаянно бился Вафлик, пытаясь открыть ворота.

- Вафелька, что ты делаешь? У тебя проблемы с ключом?

От неожиданности Вафелька вздрогнул, вскинул голову, увидел на балконе мать и со злобой и мольбой одновременно, едва контролируя громкость и эмоциональность ответа, крикнул:

- У меня не с ключом, у меня с замком этим чёртовым проблема! И не называй меня Вафелькой, я тебя тысячу раз просил. Что за глупость такая - Вафелька!?

- Нет, Вафелька, проблема у тебя все-таки с ключом. Не кричи, разбудишь всех. Подойди ко мне поближе, - Ираида Антоновна, казалось, даже не слышала стенаний сына относительно неподобающего обращения к нему.

Вафелька, только что выразивший свое конкретное неприятие дурацкому прозвищу, зову матери, тем не менее, покорно подчинился и подошел.

- Мальчик мой, у тебя не с замком, у тебя с ключом проблема. Это просто не тот ключ.

Вафелька разжал ладонь и растерянно уставился на ключ.

- Ты вчера примчался возбужденным. Я подумала, опять с Ларисой схлестнулись. Поняла, что ночь ты все равно спать не будешь, а рано утром, как обычно, помчишься в город. Извини, но схема твоих действий не меняется с того времени, как ты стал приводить в дом девочек. От проблем ты сбегаешь в одиночество, но всякий раз как верный пёс возвращаешься обратно. А мне необходимо, чтобы сегодня ты отвез меня в город. Вчера не хотелось затевать этот разговор, поэтому я просто поменяла ключ на связке.

- Мам, ты издеваешься надо мной? Я полчаса бьюсь с воротами, засадил этот дурацкий ключ в замок, еле вытащил, а ты, оказывается, не хотела затевать разговор. А если бы я не вытащил ключ? Мне ехать надо, меня люди ждут.

- Вот если бы ты не вытащил ключ, я, наконец, увидела бы в тебе мужчину! Ведь надо было бы дужки у замка спиливать? Я правильно мыслю? А ножовки по металлу в доме нет. Куда бы ты пошел? По соседям ножовку искать или на станцию, добираться электричкой?

- Я бы взял лом и снес эти ворота к чёртовой матери, вместе с этим домом, - Вафелька рассвирепел и изо всей силы швырнул ключ в клумбу.

- Дурачок. Лом я убрала загодя. А ключ ты сейчас еще полдня в петуньях искать будешь. Он от кладовочки, где сумки сложены. И портфель твой с бумагами, кстати, там же. Ты же знаешь, Вафлик, что дверь в кладовке очень крепкая, папа специально усиливал ее, чтобы воры не вскрыли, пока мы в городе. Так что поторопись. Я пока кофе выпью, соберусь, а ты найди ключ и приходи в дом. Может, тоже успеешь кофейку попить. А там сразу и поедем.

- Мама, ты – чудовище! Ты издеваешься надо мной с особым цинизмом! Твои иезуитские замашки откуда-то из средних веков, честное слово. Всю жизнь ты борешься не за меня, а со мной. Только по отношению ко мне ты проявляешь столь последовательную, я бы сказал, болезненно последовательную тактику мелких атак и нападений. И в то же время никуда от себя не отпускаешь. Ты пользуешься тем, что я - твой единственный сын - не могу уйти и бросить тебя в твоем возрасте, - Вафлик краснел, шумно набирал в легкие воздух, чтобы не только смыслом обвинений, но и силой их выброса напрочь снести войска материнских издевательств.

- Ну, заверши еще свою пламенную речь поминанием естественного старческого маразма, присущего возрасту старше семидесяти… Ты, Вафлик, смешон в своей свирепости. Найди ключ, остынь немного, а поговорим в машине по дороге в город…

 

Так или почти так начинался каждый дачный день в Кисляково. Ираида Антоновна забавлялась, поддевая и поддразнивая Вафлика, потом отпускала или не отпускала – не важно. Просто теряла интерес к игре и обращалась к домашним хлопотам. А сын, приведенный, по ее мнению, в «тонус» гораздо более споро заканчивал утренний моцион и выдвигался на работу в город...

 

* * *

 

Ираида Антоновна многие годы подряд открывала дачный сезон в начале мая и завершала поздним октябрем. Уже семнадцать лет, как только в положенном возрасте вышла на пенсию, дача стала ее любимым местом времяпрепровождения. Пока был жив муж, Ираида Антоновна то и дело собирала на даче друзей и знакомых, и дом вместе с семьей жил напряженной светской жизнью. Но супруг в одночасье умер тринадцать лет назад. Случилось это в городской квартире, зимой. Для Ираиды Антоновны смерть мужа не выглядела чем-то потрясающе невозможным. Супруг - старше на одиннадцать лет - до самой своей смерти был деятелен и активен, много работал и столько же нервничал. Очередной министерский конфликт вызвал кровоизлияние в мозг и последовавшую за этим скоропостижную смерть в семьдесят лет. Ираида Антоновна переживала его кончину, но, как уже было сказано, возможность подобного исхода всегда предполагала. Слишком ответственной и напряженной была его работа, слишком энергично он шёл по жизни – такие обстоятельства быстро выжигают организм. Остался только дом, сын и некоторые особо близкие дому люди, которые не перестали навещать Ираиду Антоновну после ухода ее законного супруга.

Опустевшая городская квартира перестала вызывать в Ираиде Антоновне чувство надежности. Именно здесь она потеряла супруга, не сумев и не успев ничего предпринять для его спасения. Поэтому её она воспринимала теперь только как временное пристанище, как «зимние квартиры» вольнолюбивых и необузданных гусар, с усилием сдерживающие до весны их мятущиеся души. С мая Ираида Антоновна собирала все свои многочисленные жизненно необходимые вещицы, включая фотографии Николая Семеновича – покойного супруга, детские альбомы Вадюшки или Вафлика, как звала она сына, большой эстамп с изображением давно ушедшего пса Арнольда – красивого рыжего сеттера, и выезжала на дачу. Перестало перемещаться за Ираидой Антоновной только пианино. Теперь оно оставалось зимовать на даче.

О пианино она заботилась не меньше, чем обо всех домашних. Понимая его тонкую организацию, Ираида Антоновна беспокоилась лишь, чтобы инструмент благополучно переносил тяготы зимовки. В октябре из кладовой доставались старые ватные одеяла, пуховые подушки и рулон синтепона. Пианино укутывалось в несколько слоев и так зимовало. Весной, тем не менее, все равно приходилось звать настройщика, который всякий раз подчеркивал, что не отапливаемое зимой помещение губительно для инструмента. Ираида Антоновна соглашалась, но везти его в город было слишком хлопотно. Кроме того, она больше чувствовала свою вину перед инструментом именно зимой - в теплой квартире пианино простаивало невостребованным. Им мало пользовались и летом, но раз от разу кто-то все-таки открывал крышку и проходился по клавишам. Хоть и крайне мало, но здесь пианино считалось полезной вещью и ощущало себя членом семьи.

 

* * *

 

Нынешняя весна не была исключением. Ираида Антоновна открыла сезон первого мая. Пожила немного одна, насладилась наблюдаемым пробуждением природы, привела в порядок дом после долгой зимы, обновила шторы и накидки на мебели, преобразив и осовременив, таким образом, убранство большой гостиной.

В один из июньских дней приехавший из города Вадим привез письмо от маминой племянницы. Ольга Ильинична жаловалась на здоровье, тяжесть в ногах, значительно ограничивающую ее в движении, однообразие жизни и ощущение наступившей старости.

- Вафлик, представляешь, Ольга жалуется на старость! В ее-то годы! Она ведь значительно моложе меня, лет на десять, полагаю. В этом возрасте я только открывала полезные свойства закаливания. Ты помнишь, Вафлик, я начала бегать босиком по снегу, обливаться холодной водой на морозе именно в шестьдесят два!

- Мама, я все помню. Я, правда, еще помню твое воспаление легких, из-за которого ты слегла в больницу, и потом я всю зиму мотался между городом и нашим Кисляково, не видя ни семьи, ни дома.

- Ты ставишь мне это в упрек? Та зима заставила тебя мобилизоваться, привести в порядок свою мало организованную жизнь. Наконец, если бы не мое воспаление легких, ты никогда бы не узнал, что за сучка твоя жена.

- Мама!

- Что мама, мама? Я называю вещи своими именами. Если бы ты обладал хоть каплей гордости, еще десять лет назад Лариса покинула бы нашу семью без всяких претензий и необоснованных надежд на наследство. Но, к сожалению, я не смогла привить тебе чувство собственного достоинства. Впрочем, хватит об этом. Я решила пригласить Ольгу погостить к нам. Хочу посмотреть, что там у нее не ходит в столь раннем для отчаяния возрасте. Вафлик, привези ее ко мне в выходные.

- Мама, я просил тебя…

- Знаю, знаю. Ты тысячу раз просил меня не называть тебя Вафликом. Но что поделать – привычка. Тем более, даже твоя семья не знает иного к тебе обращения.

- Я не это имел в виду. Хотя Вафликом ты называешь меня специально, чтобы унизить в глазах друзей, знакомых и даже моей дочери. Мужик в сорок восемь лет заслуживает уважения хотя бы уж тем, что, несмотря на все твои причуды, не перестает быть внимательным, не перестает быть сыном, пусть и нелюбимым. Но что касается твоего отношения к Ларисе…

- Не надо, не начинай. К Ларисе я отношусь вполне сносно, учитывая ее характер и образ жизни. И тебя сорокавосьмилетнего обалдуя люблю, правда, странною любовью… Ты отвлек меня от генеральной линии. В субботу ты привозишь Ольгу.

- Если у меня будет возможность.

- У тебя будет возможность. А вот «если» у тебя быть не должно.

 

* * *

 

Так с июня в доме поселилась Ольга Ильинична. Она предстала значительно располневшей, тяжелой на подъем. В отличие от Ираиды Антоновны, летавшей с первого на второй этаж десятки раз на дню, покрывавшей значительные расстояния в пеших прогулках по окрестностям дачи, Ольга Ильинична предпочитала пассивное времяпрепровождение. Она с удовольствием вязала на веранде, варила легкие щи со щавелем, часами гладила мягкой рукой кота Шпака – восьмикилограммового любимца, приехавшего в Кисляково по приглашению вместе с хозяйкой. Этот последний был тем еще перцем. Кастрированный в юном возрасте, к своим без малого четырем годам из истинно «мужских» привычек он сохранил страсть метить территорию.

Особые неприятности вышли с новыми шторами. Дизайнерский ход, красиво распределивший оборки по полу, искусно уложивший складки, будто разбежавшиеся по брегу волны, Шпак оценил по-своему. В первый же день он пометил шторы в нескольких местах и довольный водрузился в кресло в навязчивых парах собственного амбре. Обнаружив это, Ольга Ильинична тщательно застирала «отмеченные» участки, прополоскала в уксусном растворе, просушила утюгом, пока Ираида Антоновна осуществляла променад, и на живульку подхватила шторы снизу, чтобы Шпаку не было так сподручно осуществлять свои дикие задумки. Шпак мало колебался. Ольга Ильинична впервые наблюдала непокорность и смекалку в, казалось бы, полностью обленившемся и одомашненном коте. Он изменил угол наклона, пристроился и пометил шторы значительно выше от пола. Ольга Ильинична неуважительно натыкала Шпака мордой в сотворенное, надрала задницу и выгнала из гостиной. Процедура по восстановлению внешнего вида и, главное, сокрытию «аромата» повторилась. Уставшая, она не успела еще закончить подгиб штор на недосягаемое от пола расстояние, а Шпак в отместку уже драл в щепы перила деревянной лестницы. Со дня своего появления в гостях Шпак бывал спокоен только в периоды дневной дремы. Именно в эти моменты Ольга Ильинична самозабвенно гладила своего питомца, как это всегда бывало дома. В остальное время ей приходилось быть начеку и экстренным порядком устранять последствия его деяний. Это, впрочем, шло ей на пользу. Малоподвижная еще месяц назад, теперь Ольга Ильинична удивлялась сама себе – настолько легко она поднимала свое грузное тело на второй этаж и столь же резво слетала вниз, едва заслышав, как Шпак с остервенением загребает очередную предательскую метку.

 

* * *

 

С Ираидой Антоновной находилось бесчисленное множество тем для разговоров. Ольга Ильинична впервые за много лет чувствовала себя свободно и даже молодо. Они часто смеялись, вспоминая прожитое, обсуждали телевизионные программы и книги, баловали себя утренними оладьями, ходили в деревню за молоком – все как в детстве.

«Бабушек» часто наведывал Вадим. Он специально подтрунивал, называя их бабушками. Ольга Ильинична смеялась в ответ, а Ираида Антоновна обижалась не на шутку. В очередной свой приезд Вафлик, наблюдая за идиллией дачного существования, заметил, что летний отдых явно идет бабушкам на пользу.

- Что за бабушки? Какие мы для тебя бабушки? Что за неуважительное обращение к женщинам! Вафлик, я требую это прекратить.

- Мамочка, я всю жизнь требую прекратить называть меня Вафликом. Это что-то меняет?

- Это совершенно другое дело. Ты мой сын, и я вправе называть тебя так, как звала всю жизнь. Знаешь, мне уже сложно менять привычки.

- Да, я понимаю. Возраст, привычки, избирательные свойства памяти - характерные «бабушкины» отговорки, - Вадик заканчивал свое высказывание уже на почтительном от матери расстоянии, так как, поняв его хитрый ход, Ираида Антоновна готовилась запустить в сына тапкой.

Ольга Ильинична хохотала до слез:

- Переиграл тебя Вадик, Ирочка. Бабушки мы, бабушки и есть.

- Не смей поддаваться на его провокации. Я не позволю так обращаться с собой.

- Ирочка, ну не сердись, он шутит.

- Он делает это специально, знает, насколько выводит меня из себя. Вафлик, немедленно извинись перед нами! Я требую!

- Не слышу-у-у, бабушка-а-а, - со второго этажа нараспев ответствовал Вадим.

- Вадим, прекрати!

- Прекратил, мамочка, - и Вадим скрылся за дверью своей комнаты.

- Ну что ты, Оля, скажешь! Он невозможен. Лучше бы проявлял свой характер, воспитывая жену и дочь. А он матери настроение портит.

- Что ты так раскипятилась? Это шутка, всего лишь шутка. Но даже шуткой Вадик пытается объяснить тебе, что прозвище Вафлик ему тоже не нравится. Он ведь платит той же монетой. Ирочка, милая, постарайся понять и его.

- Я все понимаю, но в том, как я называю сына, нет ничего предосудительного. Я зову его так с детства, с пеленок.

- Вот именно, с пеленок. Вадиму сорок восемь лет. У него ответственная работа, у него взрослая дочь, жена красавица. И вдруг «Вафлик». Ты не обращала внимания, что даже гости вашего дома нет-нет, да и назовут Вадима Вафликом? Он захлебывается на полуслове, слыша такое обращение.

- Ах, оставь, Оля. Ты вечно все преувеличиваешь. У меня тысяча примеров, когда министерские посты занимают «козлики», «зайчики». Знаешь, есть поистине уникальные экземпляры – «спонжик», представляешь? И ничего, руководят. На работе у них даже секретарши писаются, когда такой «спонжик» является не в настроении и вознамеривается показать, кто есть начальник. А Вадим… Он мягкий, вялый, не харизматичный. Как я хотела бы видеть в нем отца! Но он - Вафлик, понимаешь, просто Вафлик.

- Ира, а кто поддерживает в нём это? Не ты ли винишь его в самых малых огрехах, неудачах? Он всю жизнь оберегает тебя, не выступает на первый план. Но признайся себе, смогла бы ты содержать дом, оплачивать счета, заказывать такси до города, если бы не Вадим? Твой не харизматичный, как ты выражаешься, Вадим успевает зарабатывать деньги, навещать тебя через день-два, привозить продукты, решать дочерины проблемы с учебой. Это не в счет?

- Ладно, Оля, давай прекратим этот ненужный разговор. Ты не знаешь, о чем говоришь…

 

* * *

 

В одну из ленивых жарких суббот прямо с утра звонкий Наташкин возглас огласил окрестности:

- Бабуля, встречай гостей!

Ираида Антоновна, сидевшая за чашкой кофе в гостиной, поторопилась выйти на порог. На ее лице отразилась сложная палитра чувств. К Наталье она относилась настороженно. В детстве играла с ней в слова, изредка, в основном осенью, водила в парк, иногда брала внучку к себе на выходные. Когда Наташа подросла, трудностей ее переходного возраста с лихвой хватило всей семье. В седьмом классе Наталья начала курить, к десятому полностью забросила учебу, и только Вадим всеми правдами и неправдами смог запихать дитя на технологию силикатов. Учили ли там детей, сложно сказать. Наталья изводила отца второй год, к каждой сессии подходя с задолженностями, незачетами и устойчивыми претензиями деканата к ее неудовлетворительной посещаемости. Убеждать дочь в чем-то брался только отец. Лариса считала факт зачисления Натальи в институт уже необыкновенной удачей, особых надежд на нее не возлагала, а потому и не придиралась. Ираида Антоновна заняла отстраненную позицию.

В быту же Наташка была обыкновенной девятнадцатилетней девчонкой – ленивой, болтливой, разбросанной, безответственной. Она сутками висела на телефоне, моталась по ночным дискотекам, торчала в Интернете, по три раза на дню красила глаза и ногти. Ее комната напоминала воронье гнездо. Повсюду была разбросана приличная, модная, но мятая и не очень чистая одежда. Каждое новое мероприятие вводило Наташку в шок – в чем идти? Она с трудом отыскивала в ворохе барахла нужные вещи, избирательно гладила то топ, то брюки, в зависимости от того, что именно сейчас шло в ход. Об остальных вещах заботилась стиральная машина и иногда Лариса. У той тоже жизнь была насыщенная. Уделять много времени дочери не получалось, но иногда всё-таки материнский долг призывал ее к гладильному столику, и вахтовым методом Лариса отглаживала часть Наташкиного гардероба. Хватало, правда, ненадолго. Проще было купить очередной безумный нарядец в Stress-shop.

Сегодняшнее появление Натальи на даче было неожиданным. А появление ее еще и с такой же чумовой подружкой – нежелательным. Ираида Антоновна нешироко улыбнулась, сохраняя вежливость, пригласила в дом. Наташка настроение бабушки не уловила:

- Бабуль, мы потусуемся у тебя денька два. В городе жара, надоело. Это Моська, - представила она крепенькую черноглазую подружку.

- Моська – это по паспорту кто?

- Мария, - с вызовом бросила подружка.

- А, ну тогда лучше Моська. Действительно, больше подходит, - Ираида Антоновна имела мысль съязвить, но, как ни странно, Моська сарказма не услышала. Она уже более спокойно посмотрела на Ираиду Антоновну и по-деловому справилась, где им бросить сумки.

Ираида Антоновна хотела сказать «за забором», но сдержала себя.

- Идите на второй этаж. Наталья, располагайтесь в угловой комнате, достань там плед из шкафа, застели кровать, - Ираида Антоновна терпеть не могла, когда девицы Наташкиного окружения в уличных грязных джинсах заваливались на чистое постельное белье, ели в кровати бутерброды или чипсы, потом в этих же крошках спали.

- Ба, я все знаю.

- А я знаю, что знаешь, но без напоминания не сделаешь. Так что не забудь, пожалуйста.

- Ладно, - недовольно буркнула Наталья, - вечно у тебя правила и строгости. Моська, пошли наверх.

- И не гогочите там, как лошади, у Ольги Ильиничны с утра мигрень.

- У тебя Ольга Ильинична? Давно?

- Три недели.

- Славно, - Наталья часто к месту и нет вставляла это слово. Оно ничего не означало, так – поддержка диалога.

 

* * *

 

Ольга Ильинична спустилась вниз только к обеду. По сосредоточенному виду Ираиды Антоновны и двум полным тарелкам свежих сырников поняла, что в дом кто-то прибыл.

- У тебя гости? Я не помешаю?

- Оля, в этом доме ты – единственная, кто никому не мешает. У остальных даже вопроса подобного не возникает. Наталья явилась с «чудом» под названием Моська.

- У Наташи появился мальчик?

- Оля, не будь дурой. Что касается мальчиков, то они появились у нее еще в восьмом классе, я думаю. А Моськой она называет свою чумазую подружку. Причем, знаешь, у подружки есть светское имя Мария, но оно приводит ее в бешенство, - Ираида Антоновна сама развеселилась, вспомнив реакцию Моськи. - Я теперь поняла, почему у нее такая кличка. Она, действительно, как дворовая собачонка наморщила нос и пренебрежительно тявкнула «Мария». На помойках ее имя «Мария» звучало бы слишком выспренно, а Моська в самый раз.

- Ирочка, хватит заводить себя на пустяках.

- Нервы сегодня ни к черту, Оля. Ты знаешь, я не люблю беспорядок, не выношу некоторых Наташкиных, будто случайно подобранных на дороге подруг. Я и Ларису не терплю поэтому. От нее Наталья взяла привычку шастать по сомнительным друзьям, вести какой-то абсолютно бесполезный образ жизни. Вот что она сегодня приехала? Вафлик говорил, что ей пересдавать еще два экзамена, а она подружку под ручку и драть из города.

- Ирочка, ты ведь можешь ей сказать об этом. Ты, пожалуй, единственный человек в семье, которого она уважает.

- Оля, она вряд ли кого уважает, что ты? У нее давно своя жизнь, свои интересы. Я у нее – хата. Боюсь, она от отца сбежала, чтоб не донимал. Правда, поверишь – нет, без своих «покемонских» подружек она иногда бывает даже нежна, внимательна. Мне кажется, это просыпается что-то из наших генов. Я не хотела бы ее отдалить настолько, чтоб пропустить момент, когда случится достучаться до ее души.

- Ирочка, давай я салатик быстро сооружу и картошечки отварю. Девчонки на свежем воздухе поесть захотят.

- Сделай, Оленька, а я пойду, отдохну немного. Не то гроза будет, не то я просто перенервничала, - Ираида Антоновна поднялась к себе и спустя десять минут задремала.

 

* * *

 

Проснулась она от громкого хохота внизу. Спустилась. Бросила взгляд на циферблат – спала два часа. Девчонки вместе с Ольгой Ильиничной уже отобедали, на столе, прикрытый салфеточкой, стоял салат для Ираиды Антоновны, а на плите любовно укутанная полотенцем сохраняла тепло и аромат картошечка в кастрюльке.

- Бабуль, нас Ольга Ильинична уморила, рассказывая, как папа вас тут воспитывает. Говорит, на всю округу разнес, что вы его бабушки.

- Вадим может, ему бы только над матерью издеваться. Как я теперь в сельмаг покажусь? Я их несколько лет учила обращаться ко мне по имени-отчеству. Они «Ираиду» месяца три запоминали. Только все на лад пошло, пьяные колхозники привыкли к плетням прижиматься, когда я по делам в деревню захаживаю, а тут твой папенька все опошлил. Это вот Ольга попустительствует, защищает его. «Вафликом не зови, мальчика это смущает». А то, что меня его «бабушка» смущает – ничего!?

- А что его бабушке от Вас надо? – Моська отвлеклась и пропустила главное в разговоре – прояснение родственных связей, поэтому встряла с совсем неуместным вопросом.

- Какой бабушке? Его бабушка умерла много лет назад, царствие ей небесное, - Ираида Антоновна искренне удивилась и на секунду сбилась с линии повествования.

- Тогда кто Вас смущает? – совсем оторопела Моська.

- Меня, деточка, никто не смущает. Уже давно.

- Но Вы же сами сказали, что Вас смущает его бабушка! – Моська совсем растерялась.

- Ой, не могу, - Наталья застонала от смеха. – У папы, оказывается, еще и приемная бабушка, совершенно, видимо, непристойная, которая пристает к моей бабушке и смущает ее.

- Девицы, хватит чушь пороть. Развеселились за мой счет, - но Ираида Антоновна произнесла это уже без злобы, чуть ворча для порядка.

- Бабуль, а кто у нас на фазендах, ребята какие-нибудь есть? Представляешь, мы с Моськой недавно познакомились с парнями, слово за слово, выясняется – у одного дача в нашем поселке.

- Ну, наконец-то выяснилось, что вдруг сподвигло тебя прибыть на дачу. Наталья, тебе об учебе думать надо! С кем тут встречаться? Зачем?

- Бабушка, ты вышла из зоны актуальности. Парни очень даже ничего, правда, Мось? А учеба твоя никуда не денется, мне все равно хвосты на осень перенесли.

- Оля, ты слышишь? Она говорит об этом, как о само собой разумеющемся! Хвосты на осень. Это какие – зимние или летние?

- Моська, пошли, Ираида Антоновна сегодня в ударе. То парни ей не те, то хвосты несвежие. Пошли до станции прогуляемся, - и девицы тут же выползли из-за стола, не вымыв рук, напялили сандалии и потащились в деревню.

- Ну, правильно! Натрескались сырников, масло вытерли о джинсы – зачем руки мыть? - и к кавалерам. Оля, я не понимаю, зачем им цивилизация? Они же дремучие?

- Ирочка, когда-нибудь и у них будут дети, и даже внуки, представь себе. И точно также они не будут понимать, в чем смысл их существования, ругать за неприбранные волосы, грязные брюки, отсутствие принципов и морали. Так устроен мир. Хотя, я согласна, принимать это в нашем возрасте уже сложно.

- Да какой наш возраст? Оля, мы тоже были молодыми, я и сейчас живу далеко не старческими интересами, ты тоже. Вон как ты сегодня разговаривала с девчонками - они слушали тебя и им было интересно.

- И что, Ирочка? Им интересно, пока мы за столом. А приходит вечер – нам с тобой о мировой политике «дозу» принять и на боковую, а у них парни на уме, и ничего тут не поделаешь.

- Не поделаешь, точно. Как-то быстро все уходит, Оля. Уже и дети почти старые, а мы… Для Моськи мы просто древние. Как твой сын живет? Ему сейчас?...

- Сорок один.

- И что?

- И ничего. Ему сорок один, он холост, и внуков я уже, видимо, не дождусь. Красивый ладный парень, все при нем. Женщины или девушки то появляются, то исчезают. Я готова была бы принять, кажется, любую.

- Ой, не скажи, Оля. Не дай господь тебе такую, как Лариса!

- А что у вас с Ларисой? Я помню ее на свадьбе, потом как-то пару раз виделись у вас. Красивая женщина. Вадим на нее смотрел, помню, не отрываясь.

- Вадим и сейчас смотрит, не отрываясь. А она крутит романы на стороне, заигрывает с его друзьями, Натальей вовсе не занимается. Я не говорила тебе, но у меня есть не основания – факты! Лариса не должна быть рядом с Вафликом, это не его женщина. Как он этого не понимает?

- Ирочка. Это его женщина, если без нее он не может.

- Не знаю, Оленька. На мой взгляд, у них не семейная жизнь. У нее с ним сосуществование, а у него – не знаю, что и зачем у него. Чтобы ты поняла, я расскажу тебе один случай. Несколько лет назад я схватила воспаление легких. Случайно. Переборщила с закаливанием. Лежала в больнице, но ты меня знаешь, долго терпеть этого я не могла. В городе находиться было тяжело, в квартире батареи топят как ненормальные, сухость, дышать нечем. Я уговорила Вафлика отвезти меня на дачу. Сначала он вывозил меня по субботам только на день, потом мы оставались на выходные. Вафлик топил печь, я с удовольствием спала в этом особенном теплом и одновременно свежем дыхании дачного дома… Короче, Оля, всё это не о том. Как-то раз мы приехали среди недели – у Вафлика так сложились дела. А здесь его Лариса с каким-то мужчиной, обедают. Слава богу, ничего более непристойного мы не увидели, но на столе вино, фрукты. Прелюдия, одним словом. Вафлик весь побелел, Лариса давай что-то про коллегу по работе рассказывать. Это было невыносимо. Знаешь, Оль, я так хотела тогда увидеть в Вафлике настоящую мужскую ярость. Мне хотелось, чтобы он вымел этого «коллегу» одним махом, рассвирепел, пусть бы ударил его! Это было бы по-мужски. А Вафлик только сжал кулаки и вышел на крыльцо. «Коллега» посеменил быстренько, Лариса принялась что-то лепетать, объясняя мне произошедшее…

- А потом?

- А потом Вафлик ее простил. Спустя неделю они поехали на дачу уже вместе, а через два месяца Лариса сделала аборт. Вафлик-дурак умолял ее оставить ребенка. Это же надо быть таким непроходимым идиотом! Он искренне считал, что ребенок его, и уговаривал Ларису решиться родить второго. У нее хватило совести этого не сделать.

С тех пор, думаю, в их отношениях ничего не изменилось. Вафлик один раз должен был заявить о своих правах решительно и твердо. А не сумел – все остальное она уже просчитывает безошибочно. Знает, что он попыхтит, помучается, и сам себе объяснит, где его Лариса, с кем и почему задерживается. Да еще так объяснит, что сам себе поверит. Я, Оля, зову его Вафликом отчасти по привычке, а иногда, чтобы разозлить. Мне хочется вывести его из себя, заставить сделать что-то из ряда вон выходящее, взбеситься, взорваться! Я хочу, чтобы в нем восстал мужчина – не послушный внимательный мальчик, покорно приносящий матери пледик, воспитывающий повиновение и усидчивость в дочери, оправдывающий и покрывающий жену, а дерзкий, может быть, жесткий, по-звериному пахнущий мужчина. Да, Оля, это странно слышать от меня. Странно слышать от матери, к которой сын столь внимателен и чуток. Но это необходимо ему. Я люблю его, очень, и жалею безумно, но жалость не то чувство, которое должен вызывать мужчина.

- Я понимаю, Ира. Ты никогда не говорила об этом. Я всегда считала, что твое особое отношение к Вадиму имеет скорее не материнское, а женское начало. Углядывала чувство женщины, не желающей расставаться с молодостью, но которой взрослый сын упорно напоминает о возрасте. Прости за дерзость.

- Да. Со стороны это выглядит так. Более того, пикируясь с Вадимом, «дергая его за усы», я действительно ощущаю себя совсем не старой и еще весьма современной женщиной. Современной по отношению ко всем другим. А с ним – ты теперь понимаешь. Николай Семенович был совершенно иным. У меня никогда не было повода не гордиться им. Он был властным, но не до тиранства. Ему хватало одного взгляда, чтобы все мы понимали степень его недовольства или раздражения, например.

- Ирочка, в этом, возможно, и кроется причина внутренней организации Вадима. Внешне он крупный сильный мужчина, а в душе мальчик, опасающийся твердого взгляда отца. Это как в прайде. Если старый лев еще силен, молодой и сильный телом, но не духом, самец остается в одиночестве, без львицы. Это очень тонкая материя. Не мне судить. Но и ты, Ирочка, очень волевая женщина. С Николаем Семеновичем вы были достойной парой. И еще кто на кого брови сводил – вопрос. А Вадим другой. Хватило ли тебе в свое время внимания и мудрости, чтобы найти верный путь к сыну? Ирочка, я ни в коем случае не хочу критиковать и тем более осуждать. Я вместе с тобой хочу найти причину и повернуть вас с Вадиком друг к другу. Вы очень близкие люди, но любви вашей не хватает открытости. Сделай шаг ему навстречу, при людях, при нас, приходящих к вам в дом. Подними его самооценку, поддержи.

- Ты веришь, что это возможно? Оля, ему сорок восемь!

- Ира, мне шестьдесят два, но до сих пор, когда ты говоришь, что я единственный человек, с которым тебе легко и просто в доме, я как на крыльях поднимаюсь и …

- И иду делать сырники.

- Пусть сырники, пусть лестницу мыть, пусть шторы подшивать…

- Я знаю, Оля. Спасибо тебе за все. И за этот разговор спасибо. Ты действительно единственный для меня столь близкий и столь необходимый мне человек, ты и Вадик, конечно… Да, кстати, насчет подшивки штор. Оля, перестань заниматься глупостями! Ты думаешь, я не вижу твои ухищрения со шторами? Эта кастрированная скотина угадила все, что могла! На втором этаже она присаживалась на мой махровый халат. Вынести эту вонь и мерзкий характер твоего Шпака невозможно. Халат я выкинула. Шпака хотела отравить, но тебя пожалела. Давай его кому-нибудь подарим.

- Ирочка, боже мой! Я думала, что успеваю все убирать за ним.

- Господи, какое там! Я тебе говорю, что эта лошадь только и делает, что гадит. Как насчет избавиться?

- Извини, Ирочка, но он член семьи.

- Скотина не может быть членом семьи. Ладно, Оля, тогда давай хотя бы днем не пускать его в дом. На улице жара, он не простудится. А ночью... – надеюсь, ночью он спит?

- Да, Ирочка, спит как убитый.

- Тогда скажи ему, чтобы играл роль дохлого кота как можно натуральнее, иначе я за себя не ручаюсь. И довольно об этом, проехали. Господи. Уже почти ночь. Где Наталья с Моськой?

 

* * *

 

За окном действительно стало темно, как в черном бархатном ящике иллюзиониста. Далеко за деревьями виднелись огоньки, а близ дома темнота ощущалась физически – плотной, густой, вязкой.

- И где искать теперь этих мартышек? Вот скажи мне, Оля, зачем нам эти сложности?

- Может быть, пройтись по деревне?

- Две бабки шарят по кустам в поисках двух молодых здоровых девок! Смешно. Если не хуже. Оля, прости меня, но скажу прямо. С некоторых пор я боюсь застать Наталью в неподходящий момент. Не знаю, как реагировать на ее стремительное взросление.

На этих словах что-то тяжелое шмякнулось в клумбу, тут же, взлетев, зависло над петуньями, и необыкновенным образом развернувшись в воздухе, унеслось в кусты.

- Шпак! Ирочка, это Шпак. Наверное, он ударился, - полушепотом, задыхаясь от только что пронесшегося ужаса, вымолвила Ольга Ильинична.

- Убью заразу, - так же тихо и сдержанно, чтобы еще больше не испугать племянницу, вынесла приговор Ираида Антоновна.

- Бабуль, я пришла, - из темноты появилась Наталья.

- Ну и что вы себе думаете? Мы уже не знаем, что делать, где вас искать, а ты появляешься, как ни в чем не бывало. Наталья, коль вы приехали, я настаиваю, чтобы ты и твоя подруга уважали мои порядки. Мне не нужны лишние волнения. Дома можешь делать все, что тебе вздумается. Там за тебя отец с матерью отвечают. Но пока ты здесь…, - Ираида Антоновна смолкла на полуслове. Зареванная Наталья, ничего не объясняя, прошла мимо и поднялась на второй этаж.

- Оля, ну ты видела!? Наталья, а где твоя эта, ну Моська твоя?

- Она если придет, то ночью, - сквозь зубы и с явным раздражением крикнула сверху Наташка.

- То есть как ночью? А мы что будем сидеть и караулить ее? Так прикажешь?

- Нечего ее караулить, ложись спать. Достучится – я впущу. Нет – пусть сама решает свои проблемы.

- Да что случилось-то?

- Ничего, ни-че-го, Ба. Я хочу спать, очень хочу спать! – Наташка заорала во все горло.

Ираида Антоновна пристально посмотрела на нее. Удивительно, но, сделав паузу, успокоились обе.

- Ладно, иди спать. Спокойной ночи, детка.

- Спокойной, бабуль. И Вам, Ольга Ильинична, спокойной ночи.

- Отдыхай, Наташенька, утро вечера мудренее.

Еще около часа после ухода Натальи Ираида Антоновна и Ольга Ильинична сидели у окна, почти не разговаривали. Ольга Ильинична вскипятила воду, заварила чай с мятой, молча подала Ираиде Антоновне. Приятный аромат мяты вывел Ираиду Антоновну из оцепенения.

- Ладно, Оленька, пойдем спать. Действительно, чего выжидать. Ты иди наверх, а я здесь себе постелю. Если Моська придет, я открою.

- Ирочка, ночью будет сыро. Давай я здесь лягу.

- Нет, Олюшка. Иди. Я вон плед теплый достану.

 

* * *

 

Первой утро встретила Ольга Ильинична. Она спустилась, стараясь ступать осторожно и тихо. Поправила плед – Ираида Антоновна спала на редкость крепко. Ольга Ильинична услышала слабый скрежет. Медленно, чтобы не скрипела, приоткрыла дверь. В дом тут же ворвался Шпак. Влетел он весьма довольный собой, с высоко поднятым хвостом, холодный и почти дворовый. Но, увидев Ольгу Ильиничну на пороге, тут же прикинулся голодным и несчастным, нагло мяукнул, упрекая ее в предательстве. Ольга Ильинична поддалась на провокацию, обняла своего любимца, зашелестела ласковыми словами, принялась извиняться за свой бесчеловечный проступок, за то, что оставила бедное животное на холоде на всю ночь.

- Оля, перестань перед ним заискивать. Эта скотина приходила ночью, я его покормила и выпустила только под утро, - не открывая глаз, прояснила ситуацию Ираида Антоновна.

- Ирочка, а Моська?

- А Моська явилась на рассвете с каким-то парнем, гоготала противным нечеловеческим образом еще минут сорок под окном. Оля, у меня не выдержали нервы. Боюсь, в запале я сказала им многое из того, что разгневанный Николай Семенович обычно говорил своим подчиненным по телефону в кабинете и при закрытых дверях. Короче говоря, парень ушел сразу, не прощаясь. Моська шмыгнула наверх, я даже не успела предложить ей чаю.

Ольга Ильинична представила себе ситуацию, и удержаться от смеха уже не могла.

- Оля, что смешного? Я не спала почти всю ночь. Я зла и агрессивна. Сегодня до обеда лучше не иметь со мной дел.

- Иди спать, Ирочка. А лучше давай я сделаю тебе чаю с яблоком, гренки. Ты поешь, а уж потом пойдешь спать, хотя бы до обеда.

- До какого обеда? У меня еще тысяча дел.

- Спать, Ирочка, только спать. Все дела потом, по мере снижения уровня агрессивности.

Ольга Ильинична быстро, но без суеты, заварила чай, нарезала дольки яблока, добавила ложечку меда и сотворила великолепные аппетитные гренки с сыром. Один аромат их уже примирял с действительностью. Ираида Антоновна поплыла, веки ее потяжелели.

- Ирочка, милая, попей чайку и баиньки.

- Что бы я без тебя, Оля, делала? Давай свои коварные калорийные гренки. Съем две, нет три, и пусть все катится к чёрту.

 

* * *

 

Только Ираида Антоновна всерьез приступила к гренкам, со двора послышались возгласы.

- Мамочка, это мы. Мама, Наталья не приезжала? – в дом шумно и решительно ввалился Вафлик, а следом Лариса.

Ольга Ильинична не видела ее лет шесть-семь. Лариса повернула голову, но, казалось, не узнала либо не захотела узнать. Не получилось даже короткого «здрасьте» - она просто перевела взгляд на Ираиду Антоновну, а Ольга Ильинична так и осталась частью обстановки гостиной.

В свою очередь Ольга Ильинична смотрела на Ларису очень внимательно. Даже не потому, что вчера они разоткровенничались с Ирочкой. Лариса подавляла красотой и едва сдерживаемой энергией. За последние годы она еще расцвела. Ей ведь сорок, не меньше. Но на вид не больше двадцати восьми. Яркая, броская, с великолепным цветом лица, блестящими черными глазами, вся подтянутая, точеная.

Лариса небрежно бросила в кресло лаковую красную сумку, скинула на пол подушки со второго кресла и одним движением упала, влилась в него.

- Ираида Антоновна, Наталья не у Вас?

- Наталья здесь, Лариса. Вчера приехала с подругой. А что вы так переполошились?

- Она сошла с ума, просто рехнулась. Сегодня рано утром улетел ее самолет, и накрылась путевка в Испанию. А она со вчерашнего дня здесь. Вы говорите она с другом?

- С подругой. Я еще не готова быть столь современной, чтобы принимать у себя девятнадцатилетнюю внучку с другом. Извините, не то воспитание.

- Мама, не злись. Наташка сбежала из дома. Знала, что мы с Ларисой будем у Кашиных на даче. Договорились, что она соберет вещи, приготовится за целый день, мы вернемся, и утром я отвезу ее в аэропорт. Мы пришли в два. Ночи, разумеется. Чемодан собран, записка: «Не волнуйтесь, я на дискотеке. Приду в четыре, высплюсь в самолете». В четыре нет, в пять нет. В шесть нам выезжать. Мы все больницы, все морги обзвонили. Лариса случайно решила проверить ее сумку, а там вперемешку всякая одежда и летняя и зимняя напихана. Просто для веса. Кроме как здесь ей быть негде. Чёрт с ним с самолетом и с Испанией этой. Рванули сюда. Ну вот, сейчас восемь пятьдесят семь. Рейс через восемнадцать минут. Замечательно!

- Вадим, я не понимаю твоего восторга! Тащи сюда эту идиотку. Она думает, что будет мне нервы трепать? Я не поехала отдыхать. Взамен ее - дуру безмозглую - в кои-то веки собрали в приличное место. Группа молодежная, гостиница дорогая. Что еще надо? Нет, надо все через жопу сделать, всем говна в щи намешать.

- Заткнись, не смей говорить гадости про дочь, - Ираида Антоновна решительно встала. – Тебе, Лариса, стоило бы понимать, где и с кем рядом ты находишься. Свои «кулинарные изыски» побереги для любовников. А здесь не сметь произносить подобные мерзости!

- Что? Что Вы сказали? Вадим, о чем она говорит, какие любовники? Вы что себе позволяете? Нет, если я доживу до такого маразма, лучше пристрелите меня. Вы бы о внучке подумали, порассуждали, с чего вдруг она Испанию на дачу разменяла. Вот где надо бы о любовничках подумать!

- Заткнись, - по отношению к Ларисе Вадим произнес это впервые. Присутствующие в комнате оторопели, включая Ларису. – Я сказал «заткнись». И не смей разговаривать таким тоном с моей матерью.

- Это не я, это она приплела каких-то любовников.

- Заткнись! – на Наташкин голос сверху все резко подняли головы. – Ты отвлеклась от темы. Про любовников нам уже не интересно. Ты что-то вещала насчет меня и говна.

- Наталья, я не хочу слышать в своем доме ничего подобного, - Ираида Антоновна спокойно без заискиваний, но четко определила свою позицию – рядом с внучкой.

- Ты что себе позволяешь, стерва, - это Лариса адресовала уже дочери. – Это кому ты говоришь «заткнись»?

- Тебе, мама.

- Да ты, ты…

- Заткнись, - хором это прозвучало гораздо мощнее и убедительнее. Ираида Антоновна, Вадим и Наталья переглянулись. Еще чей-то голос присоединился к ансамблю?

- Это я, случайно, - Ольга Ильинична виновато посмотрела на Ираиду Антоновну. – Ирочка, я не хотела вмешиваться, так вышло.

- Оленька, спасибо за поддержку. Твое «заткнись» было самым выразительным.

- Вы можете изображать команду «единомышленников» сколько угодно. Только это ничего не меняет. Сегодня Наталье взбрендило не поехать в Испанию, завтра она выдумает что-нибудь похлеще. И плевать на деньги, мы выше этого! Что за меркантильные мысли? Плевать, что отец на нее работает. Она ведь с «нечеловеческим» трудом преодолевает учебный процесс! Плевать, что все ее сверстники как-то сами управляются и с учебой, и с личными взаимоотношениями. Наташенька у нас особенная, нам надо обязательно привлечь к себе внимание. Сессию не сдали – ну и что, у нас нет внутренней уверенности в необходимости высшего образования. Парень нам на дискотеке понравился – бог с ней с Испанией. Мы помчимся за ним в деревню, а папа нам потом еще заработает. Не так, моя милая?

 

* * *

 

Лариса произносила свои обвинения мерзким противным тоном, сейчас было неприятно наблюдать за ее еще недавно просто завораживающим лицом. Но что-то в сказанном скребло по душе. Не так далека была она от истины. С образованием проблема известная. Наталья не могла ни в чём серьезно определиться, зачем и чему учиться не хотела задумываться. С трудом пристроили девку в институт, и толкали теперь от сессии до сессии. Если так не нравятся силикаты, тогда что нравится, и, главное, что другое ты можешь? Возьми на себя инициативу, возьми ответственность и скажи, что хочу, например, быть парикмахером. Но нет, прогибаться перед клиентом мы не хотим, мы же не из той среды, мы хотим непыльненько в офисе, да чтобы муж обеспечивал, отец время от времени спонсировал. Мы хотим, не напрягаясь, не борясь, отсидеть положенные часы, но чтобы деньги вовремя и в достойном количестве. О возможности в принципе не работать не говорим - мечтаем потаённым образом. Ждём этого счастья несказанного.

Об отношениях дочери с парнями Лариса тоже в чем-то права. Мечется Наташка по дискотекам. Вся такая модная, свободная, современная. Дома по всякому поводу капризы и истерики, а за чужим малознакомым парнем готова лететь хоть на край света. И была бы это любовь! Так, одни Наташкины фантазии. Подружки ее все в поиске, и она туда же. Вот что неслась на дачу? Показалось, любовь? Что ж не билась за нее окаянную, что ж уступила подружке? Духу не хватило, обидно, что другую предпочли? И, конечно, вылить злость свою безмерную надо на самых близких, которые тебя, дурочку, любят и жалеют.

А с мужчинами, пока еще парнями, такой номер не проходит. Там надо и сильной, и терпеливой быть одновременно: уметь не всякую обиду заметить, где-то глупенькой прикинуться, где-то слабенькой, но в нужный момент так ситуацию развернуть, чтоб как жизнь потерять тебя боялся, чтоб ни спать, ни есть без тебя не мог. Моська - обыкновенная дворняжка, но именно она до утра гоготала во дворе, у нее там какие-никакие отношения случились. Значит, знает она эту бабью хитрость или, может, дошла уже до точки взросления. А Наташка – всё ребенок. Ночью пришла зверь-зверем, рыдала, но уже ни Испанию не воротишь, ни парня Моськиного - все, тю-тю.

Что делать с Наташкой? Мать, выражений не выбирая, провезла ее словно мордой по столу. Оскорбила так, что даже Ольга на защиту кинулась. Объединились все против Ларисы. Её не жаль - не в правилах семьи добивать слабых. Но только Ираиде Антоновне абсолютно ясно, что Лариса грубой своей тирадой всколыхнула глубоко залегающий пласт сомнений, осознанных ошибок, горьких оценок, когда-то проявленного равнодушия и безразличия. Самой себе предъявляла сейчас счет Ираида Антоновна. Она отстранилась от жизни внучки – оберегала себя от потрясений, не хотела волновать общением с нелюбимой Ларисой, предпочитала отдать решение проблем на откуп сыну. А теперь вот она Наташка. И лицом не дурнушка, и стройненькая, как сейчас модно. В принципе и не плохая, когда хочет. А чего-то не хватает. Может энергии этой Ларисиной - аккумулированной, жесткой, эгоистичной? Энергии, которой Вадиму природа не додала, Ларисе отмерила с лихвой, а с Натальей даже церемониться не стала - обошла. Ираида Антоновна будто со стороны смотрела на себя и всех присутствующих в гостиной. Заметили ли они произошедшее в ней пробуждение?

 

* * *

 

- Ты не смеешь, мама. Ты ничего не знаешь!

- А что мне знать, дочь? Да и надо ли? Я неплохо изучила тебя, поверь. Целей у тебя, девочка, нет и ума негусто. Вот вы тут дружненько так построились. Заткнись, говорите? А когда я всем вам правду сказала, аргументов «против» не услышала. Любовников моих вы к месту и не к месту вспоминаете. Знаете вы об этом что-то, видели? Не знаете, потому что живете как иваси, косяком. Только по исторически начертанному пути, только по течению! На любовь еще решиться надо. Правда, Вадим? Решиться заметить, что жены долго дома нет, решиться разговор об этом завести открыто. Не так? Думайте, что хотите, только я в свои сорок живу и хочу жить. Знаю, что при взгляде на меня у мужиков челюсти выворачивает, вижу, что у Вафлика от этого желваки ходят. А ты скажи, Вафлик, хочешь жену - мышку серую, чтоб голубцы готовила? Будешь к ней домой с работы бежать, захочешь к друзьям вывести – похвалиться?

Молодость – пшик, миг один. А чуть в тираж вышел – все, никому не нужен. Даже близким неинтересен. Я понимаю, что не семи пядей во лбу, что не Складовская-Кюри, не Софья Ковалевская. Работа у меня скучная, да и никому не нужная. Но у меня всегда дела, встречи, новости. Я жить едва успеваю. А вот Наташка в девятнадцать пусть киснет в вашей деревне, потому что смелости и куража только на курево в тринадцать лет хватило. И не Вы ли, Ираида Антоновна, точно также изо всех сил молодость догоняете? Не Вы ли в семьдесят два - маникюр, педикюр, вести со всего света, книги модные – всей этой белибердой наполняете до отказа каждые сутки? Страшно остаться с сознанием пустоты и старости? Мы ведь с Вами похожи во всём. Не замечали?

- Хватит, Лариса. Все всё поняли. Твоя пламенная речь произвела неизгладимое впечатление на присутствующих. Наталью оставь в покое. Да, и ещё. Про говно изволь рассуждать вне этого дома. Я от тебя устала. Вафлик, вы уже поедете?

- Да, скоро, мама. Я поговорю с Наташкой, съем чего-нибудь, и мы поедем.

- Хорошо. Мы с Ольгой Ильиничной тебе омлет с помидорами сделаем. Годится?

- Спасибо, мама.

- Ты, Лариса, тоже перекусишь?

Лариса, выговорив слишком много и эмоционально, вяло махнула:

- Да, кофе и сыр, если есть.

- Есть.

- Наталья, пойдем на веранду, - Вадим старался говорить спокойно, по-отцовски.

- Пап, извини, я слишком многое о себе узнала. Не будем сейчас говорить. Я тебе деньги пойду принесу.

- Деньги?

- Это за путевку и билеты. Там только неустойка получилась процентов двадцать. Я потом отдам, попозже.

- Что отдашь?

- Папа, не тормози. Деньги, неустойку эту отдам. И всё на этом, потом поговорим, ладно?

Вадим подошел к Наталье, потрепал ее по волосам и согласился, произнеся прощение тихо в макушку:

- Ладно, Ташка. Переживём.

Ираида Антоновна с трудом проглотила подступивший ком. Лариса посмотрела на Вадима, резко развернулась и вышла на веранду. Ольга Ильинична не смогла сдержать слёзы, отвернулась и принялась активно орудовать у плиты.

Наталья отстранилась от отца, поднялась наверх, и только тогда Вадим решился спросить:

- Мам, она поживёт у тебя немного?

- Если захочет, - Ираида Антоновна ответила поспешно и нарочито сердито, маскируя внезапно нахлынувшую нежность и любовь к внучке и своему слишком взрослому сыну.

 

* * *

 

Дверь в гостиную распахнулась, и появилась Лариса, удивленная и будто обрадованная.

- К нам гости. Сергей приехал.

- Кто приехал? - Ираида Антоновна точно не ждала гостей.

- Какой Сергей? - Вадим не успел переключить мысли на вдруг возникшие обстоятельства, поэтому спросил машинально и незаинтересованно.

- Я не знаю… Это Сергей, - Лариса растерялась. Прибывший явно был ей хорошо знаком, но что нежданный гость мог оказаться незнакомым хозяевам, она не предполагала. Лариса переводила взгляд с Ираиды Антоновны на Вадима в надежде, что кто-то из них всё-таки вспомнит, какой Сергей. Пауза затянулась. Дверь снова широко распахнулась, больно ударив Ларису в плечо.

- Ой, простите, я ушиб Вас? – в проёме возник высокий мужчина, но лицо было трудно разглядеть, солнце освещало его со спины.

Лариса не почувствовала боль. Его появление на пороге разрешило тупиковую ситуацию. Теперь пусть сами разбираются, какой Сергей. Лариса поспешно ретировалась на задний план.

- Господи, боже мой, Серёжа! Как ты здесь? – единственным, кто, оказалось, знал гостя, была Ольга Ильинична. – Ирочка, Вадик, это Серёжа! Мой Серёжа!

- Сергей, вот уж точно неожиданность! Дай хоть посмотреть на тебя. Оля, я видела его в последний раз чумазым пацаном, он нудил и рюмсал, выпрашивая у тебя сливы. Ну, ты красавец! Кто бы подумал? Вафлик, это Сергей, Олин сын, - Ираида Антоновна была искренне удивлена и восхищена.

- Да, тетя Ира, это я, прошу любить и жаловать, - Сергей смущенно хмыкнул в усы, пытаясь понизить градус восторга, вызванного своим появлением.

- Вадим, - Вафлик протянул и пожал руку Сергею. – Мать упорно называет меня Вафликом, что ни перенести, ни изжить невозможно. На самом деле я Вадим.

- Запомню, брат, - Сергей сразу обозначил готовность к сотрудничеству.

- Серёжа, но откуда ты?

- Знаешь, мама, когда три с лишним недели ты не выходишь на связь, когда я случайно узнаю, что ты поехала к кому-то в деревню и никаких адресов не оставила, начнешь напрягаться и мыслить логически. Я подумать не мог, что ты сбежишь, совершенно обо мне не заботясь.

- Серёженька, но ведь ты так надолго уехал. Я думала, что спокойно вернусь к твоему приезду.

- Но это не значит, мама, что я не буду звонить.

- И как же теперь?

- Теперь так же. Всё, приехал. Свернул все дела и приехал. Тебя еще чуть не сутки вычислял.

- Ирочка, это мой Серёжа, - Ольга Ильинична была совершенно растеряна.

- Оля, мы поняли, это твой Серёжа, - Ираида Антоновна с улыбкой взяла из рук Ольги Ильиничны венчик и принялась взбивать яйца. Проку от племянницы в данный момент всё равно не было никакого.

Ольга Ильинична обняла Сергея, долго извинялась, что доставила ему столько беспокойства. Вадим вынужден был прервать сцену покаяния:

- Да сядьте вы, наконец. Человек с дороги, тетя Оля едва на ногах держится. Сергей, давай, усаживай мать. Наши бабушки кого угодно достанут.

- Но-но, я покажу тебе, бабушки! – Ираида Антоновна воинственно двинулась на Вадима.

- Мама, у Вас молоко убежало!

- Молоко? Ах ты, хитрый лис, ах ты, великовозрастный пожиратель мультиков. Я твои штучки знаю, иди, бездельник, доставай колбасу, сыр, огурчики там малосольные, посмотри маслины, помидоры в холодильнике. Не сиди сиднем.

- Так, может, я до магазина слетаю?

- Слетаешь, а как ты думал?!

- Тетя Ира, всё есть, ничего не надо. Думаете, я с пустыми руками? Вадим, пойдем, поможешь, - Сергей подхватил Вадима и потянул во двор. У двери столкнулся с Ларисой.

- Лариса? Ты как здесь?

- Это моя жена, – у Вадима вмиг пропало настроение. - Давно знакомы?

- Да уж, знакомы... У меня, честно сказать, отношения с женским полом безалаберные. Правда, мать?

- Ты бы этим не кичился, сын, - Ольга Ильинична напряженно старалась понять характер связи Сергея с Ларисой. Все затихли и боялись вздохнуть. Сергей ощутил напряженность, особенно матери, и постарался побыстрее снять вопросы.

- Так вот. Была у меня подруга лет шесть назад. Кстати, она была и Ларисиной подругой. Кочевали мы с ней по шумным компаниям. Там и познакомились с Ларисой. Я тогда, как ее увидел, думаю, красивее женщины быть не может. Ты, Вадим, не обижайся. Веришь, знать не знал, что вот так сегодня встретимся. Подруга моя всё смекнула разом, обложила меня, как зайца на болоте. Шагу не давала ступить. А Лариса в мою сторону и не глядела. Я помаялся, вижу – бесперспективно. Тогда и подруга та стала неинтересна. Едва избавился - ну не мой человек! Ещё, правда, месяцев шесть рвали друг другу душу. Так что спасибо, Лариса. Сама того не зная, спасла ты мое холостятское существование. А сейчас я спокоен и тих, в личной жизни удовлетворен согласно минимальным запросам. Прошу ни претендента, ни соперника в моем лице не видеть. Это я для тебя, Вадим, говорю, чтобы ненужных мыслей не возникало.

Выдохнули разом. Простое легкое объяснение, разрешившее тысячу вопросов и одну большую проблему. Вадим протиснулся вперед, Сергей за ним, пошли в машину за гостинцами.

 

* * *

 

Стол накрыли шикарный. Появившееся внезапно изобилие преобразило завтрак в королевское застолье. Вадим поднять рюмку отказался – ехать пора.

- Мне еще в офис смотаться надо. Прости, Сергей. Я мигом - только туда и обратно.

- Я с тобой, Вадим, - Лариса отложила салфетку.

- Да оставайся, чего тебе ехать. Ты же не собиралась никуда.

- Раз Наташка нашлась, можно возвращаться к привычной жизни. У меня дела в городе.

- Ларис, мне некогда будет тебя там ждать. Я вопросы решу и обратно.

- Если что, останусь в городе.

- Ну, как хочешь.

- Лариса, не говори глупостей. Что тебе в духоте в городе ночевать. Вафлик, подождешь ее, и приедете вместе. А нас пока тут Сергей развлекать будет, да вон девчонки, надеюсь, все-таки спустятся - Ираида Антоновна пребывала в необыкновенно приподнятом настроении.

- Тетя Ира, да я, собственно, не против. Но думал мать забрать. Сколько уж она гостит?

- Ты в нашу дачную жизнь смуту не вноси. Есть у тебя день-другой свободный?

- Есть.

- Вот, поживешь с нами, передохнешь. Ты, кстати, примчался-то откуда?

- Из ЮАР.

- Ничего себе расстояньица. И прямо к нам?

- И прямо к вам. Маманю-путешественницу разыскивать.

- Ну, вот и чудненько. Давайте, голуби, проку от вас за столом все равно нет. Дуйте в свой город. Вечером привезите пирожные, что ли. Сто лет не ела. И девчонкам соку какого-нибудь. А мы здесь пока на солнышке потомимся. Оленька, может замахнуться нам на вареники с ягодами?

- Попробуем, Ирочка.

- Ну, мам, коль такое дело, я пулей слетаю. Только при варениках пирожные зачем?

- Не экономь на матери, скряга. У меня свое к ним отношение. Всю жизнь мечтала позволить себе когда-нибудь вволю полакомиться. И всю жизнь боролась за фигуру.

- И что, борьба окончена?

- А ты не язви. Посмотрим, будешь ли ты в такой форме в мои годы.

- Не, мам, точно не буду.

- Вот тогда и не зли меня. Вези свежие, с кремом. И кофе хорошего купи, натурального. Знаешь, там у рыбного ресторана, на углу есть фирменный магазин.

- Да знаю, мама, знаю. Каждый раз ты мне объясняешь, где его найти, будто кофе не я тебе покупаю.

- Пусть при тебе намелют. И в пакет бумажный. Положи его в машине отдельно, в кулек полиэтиленовый не смей класть.

- О боже, я с ума сойду!

- Заканчивай свои стенания. Всё, все по коням. Сергей, ты идешь со мной на второй этаж. Я тебя сейчас пристрою на отдых. А мы тут с Олей поколдуем немного.

- Надо девочек еще покормить.

- Сейчас Сергея размещу, потом за этих сонь возьмемся.

 

* * *

 

Вадим с Ларисой уехали. Ираида Антоновна устроила Сергея в бывшую комнату Николая Семеновича. Сергей надеялся, что чуть приложит голову на подушку и уснет мгновенно, но сознание ещё долго не отпускало ему грехи. Лежал и думал - чуть хмельной, безумно уставший от долгого перелета, волнений и напряженных поисков пропавшей матери, местонахождение которой с трудом и только благодаря своим профессиональным связям вычислил.

Вчера всё виделось в совершенно мрачном свете. Матери дома не было. Ни записки, ни письма. Унылая пустая квартира, напомнившая Сергею, что перед отъездом они в очередной раз не простились по-хорошему. Вернее, мать пыталась поговорить с ним, быть как всегда ласковой, но опять напряженно смотрела в его глаза. Он устал от её немых вопросов. Да, такая работа. Мотается, куда пошлют. И не вписывается в эту жизнь никакая семья, дети. Мать стареет, ждёт от него внимания, ждёт внуков, а ему нечем её успокоить. В последний раз уезжал с раздражением – надоело, всё надоело.

Первые две недели работы было по горло, даже не звонил. А потом вдруг как током ударило. Как она? Всё-таки шестьдесят два года. Звонок, другой. Ни утром, ни поздно вечером застать ее дома Сергей не смог. Позвонил другу - съезди, посмотри как там. После того, как друг сообщил, что был несколько раз, но в квартире, похоже, никого нет, и соседи недели две мать не видели, покоя больше не было.

Сергей переговорил с руководством, там ни в какую: «Заменить некем. Потерпи, отыщется мать. Может, куда уехала». Да куда она уедет? Родственников раз, два и обчёлся. И не те там отношения, чтобы мать поехала к ним с бухты-барахты. Про тетку Ираиду, честно говоря, даже не вспомнил. Как зверь сутки ходил из угла в угол. Наутро разругался вдрызг, собрал вещи и улетел домой. На «большой земле» ещё день ушёл на просчет вариантов, поиск адреса тетки, мысль о которой внезапно пришла в голову и после стольких часов волнений дала надежду. Перебирая бумаги матери, весь изматерился – ну кто выбрасывает конверты с адресами? Наконец, нашёл где-то имя, отчество, фамилию тетки и старый телефон. А дальше уже дело техники. Перед отъездом успел наспех повидаться со старым другом. Тот пообещал пристроить в хорошее место – мосты-то Сергей сжёг до основания, в фирму не вернёшься.

Так что на дачу прибыл почти человеком. Увидел мать – слезы навернулись. С трудом отыграл весь спектакль – боялся ее разволновать. И всё было бы ничего, пока не столкнулся с Ларисой. Вот уж подарок! У Сергея чуть ноги не подкосились. Его Лариса - единственная женщина, с которой он готов был связать судьбу. Четыре долгих года длилась их запретная связь, четыре года любви, бешеной, безумной. То он уходил, боясь быть затянутым в отношения, то Лариса решала вернуться в семью. Да она из неё и не уходила. Если быть честным, Сергей жутко ревновал Ларису к мужу. Не видел его, не знал, но как только она собиралась домой, цеплялся, не отпускал, а уговорить не мог. Уходила всегда. И вот надо же! Ларисин муж – его, можно сказать, близкий родственник… С этим и уснул.

 

* * *

 

Вадим молча вел машину. Лариса курила, глядя в открытое окно.

- Давно у тебя с ним?

Лариса поперхнулась, уронила пепел на колени.

- Новые брюки, блин! Ну что теперь делать? – Лариса была в отчаянии.

- Хватит ломать комедию. Выкрутились перед бабушками – ладно. Но мне-то не надо по мозгам ездить. Давно, спрашиваю?

Лариса задумалась, что ответить. Сказать правду – выглядеть как блудливая провинившаяся кошка. Не признаваться – вряд ли Вадим согласится на такую «правду». Она не ожидала, но и не испугалась его вопроса. Сергей так натурально врал, что Лариса почти поверила в свою безгрешность. Да, сказать по совести, она и не считала себя грешной. В чем грех, если отношения с мужем давно стали пресными. Не об интиме речь. Просто пресными. Друзья разные, стремления разные, даже отношение к политике разное.

Ей давно казалось более честным уйти от него. Пусть не к кому-то, но от него. Надоело быть лишней в их отношениях с матерью, о которой Вафлик проявляет потрясающую заботу, несмотря на её постоянные замечания и уколы. Надоело смотреть на его возню с Наташкой. Дочь уже настолько взрослая, что надеяться вложить что-то ещё в её сознание утопично. Либо она через какое-то время станет взрослой и проявит все свои истинные качества, ну, либо уж отрицательный результат, плохая оценка их воспитанию.

Ларисе доставалась третья очередь, до которой Вафлик доходил без сил, энергии и желания что-то доказывать и требовать. Он обращался с ней как с товарищем, на плечо которого можно рассчитывать, как с собеседником, с которым можно поделиться проблемами. А Лариса не хотела обсуждать проблемы. И не потому, что была вечно танцующей легкомысленной стрекозой. Она хотела быть в его глазах женщиной, во-первых, во-вторых, и, в-десятых. А после этого можно было быть и слушателем, и товарищем, и даже кухаркой. До последнего момента Лариса именно так рассуждала, именно это не устраивало ее в муже, и к своей мысли о разводе она подходила периодически и весьма взвешенно. До последнего времени. Если бы не известные обстоятельства, Лариса предпочла бы сейчас ни в чем не признаваться, но было одно «но».

- Давно. Так давно, что давно прошло. Нет больше ничего.

- Что так?

- Не сошлись характерами.

- А-а-а… Кто с кем не сошёлся – ты с ним?

- Какая разница. Я с ним, он со мной. Отвези меня домой. Заезжать обратно не надо, я в городе останусь.

- Не останешься. Ты вернёшься со мной, будешь вести себя прилично, даже подругу ту вспоминать, благодаря которой вы якобы познакомились. А завтра уедем, и тогда делай, что хочешь.

- Что значит, что хочешь?

- Я ухожу, Лариса. Хватит друг друга мучить.

- Почему вдруг?

- Не почему. Хватит, говорю, мне надоело. Если ты не против, Наташка останется со мной.

- Тебе это надо?

- Надо.

- А женщине твоей это надо? А Наташке надо видеть твои новые отношения?

- Какой женщине, о чём ты?

- Ты хочешь сказать, что дело не в ней?

Вадим резко затормозил, съехал на обочину.

- Лариса, чтобы не было никаких недоговоренностей.

- Подожди, не говори ничего. Иначе ты начнешь врать, я всё равно не поверю, и больше не останется ничего, что могло бы сохранить хотя бы память о нас с тобой. Лучше я тебе всё скажу. Ты всегда был надежным, верным и всё такое. Не знаю, был ли любящим. Я была не той женщиной, которая была бы тебя достойна. Но в этом никто не виноват. То, что ты всегда считал вселенской проблемой, для меня было не столь важным – новым опытом, если хочешь. Мне не хватало в тебе силы характера, нет не характера – любви. Понимаешь? Мне хотелось открытого проявления твоих чувств, а ты был сдержанным, закрытым. Для кого-то это, может быть, хорошо, но не для меня. Я искала ярких красок и страстей. Но теперь это тоже неважно. Чтобы у меня не изменилось мнение о тебе, чтобы ты не начал выкручиваться и терять лицо, признаюсь, я видела тебя с ней.

- С кем?

- С женщиной, которая станет причиной нашего развода.

- Ты не понимаешь, Лариса.

- Я все понимаю. Если бы не она, ты не решился бы на сегодняшний разговор. Врать ты не умеешь, жить на две семьи не сможешь. Вот я и спрашиваю, нужна ли тебе сейчас Наташка?

- Нужна.

- Да не упрямься ты, подумай. О ней подумай. После утреннего скандала ты для нее - правильный папа, а мама – дерьмо. Но чем ближе ты ей сейчас, тем больнее она ударит. Она отомстит тебе, потому что любую женщину рядом с тобой будет воспринимать как соперницу. Ты – её собственность… Знаешь, я была поражена, что о деньгах на Испанию она всё-таки позаботилась. Надо же! Правда, удивлена.

- А ты?

- Что я?

- Ты легко меня отпустишь?

Лариса долго молчала, глядя в сторону. Несколько раз Вадиму казалось, что она готова ответить, но нет. Лариса достала новую сигарету, щелкнула зажигалкой:

- Поехали… Я выполню то, о чем ты просишь. Сейчас забросишь меня домой. К пяти я буду готова, пирожные и кофе куплю. Ты захвати только сок. Всё, разговор окончен.

Вадим завел машину. До города не проронили ни слова.

 

* * *

 

Наталья спустилась, села у стола.

- Поешь чего-нибудь?

- Нет, бабуль.

- Ты спала?

- Читала… К нам кто-то приехал?

- Олин сын, Сергей. Спит наверху. Моська вставать не собирается?

- Сейчас спустится. А Ольга Ильинична где?

- Пошла в деревню за ягодами. Сегодня намечаются вареники.

- Славно. Я сейчас Моську провожу до станции, вернусь и помогу вам.

Моська спустилась минут через десять. Умытая, свежая, волосы подняты высоко надо лбом – ничего, в общем симпатичная. Ираида Антоновна внимательно посмотрела на неё. Вчера Моська казалась безродной собачонкой. А сегодня – ишь ты, женщина!

- Здрасьте.

- Добрый день. Садись, надо поесть. Обед на дворе, а у нас люди не кормлены, - Ираида Антоновна вспомнила свою ночную тираду и смутилась. Сказанные в запале слова были адресованы той девчонке-замарашке, неряшливой и неопрятной. Этой она не сказала бы многого из, к сожалению, сказанного.

Моська улыбнулась:

- Поесть точно стоило бы. Я ещё ночью мечтала о сырниках, - Моська прыснула. – Здорово Вы нас вчера припечатали. Не помню, как в спальню влетела и уснула. А Гоша, по-моему, от страха так в клумбе и залёг.

- Нервы, детка, что поделаешь.

- Я теперь понимаю, я их теперь тоже чувствую. Чем кормят?

 

* * *

 

Наташа молчала, наблюдая за Моськой. Она была деморализована. Вчера Наталье казалось, что уж кто-кто, а Моська точно не конкурент. Потому и взяла её с собой на дачу. С подружкой в компании легче. А найти Гошу Наталье было необходимо.

Гоша был не просто симпатией. Мимолетные дискотечные романы Наташка переживала легко. А Гоша был из другой оперы. Наталья увидела его несколько недель назад в ночном клубе. В первый раз подойти не решилась. Потом все-таки попала в зону внимания. Познакомились, тусовались вместе с его друзьями и весёлой Моськой. Как-то обсуждали, кто, куда собирается на каникулы. Гоша проговорился о даче. Наталья тут же наметила план действий. И всё, казалось, складывалось хорошо. Вчера, дойдя по длинной деревенской улице до конца, у нового двухэтажного коттеджа нос к носу встретили Гошиных друзей. Вместе с ними легко попали в дом и также просто были приняты. Компания всё та же, а потому никаких неожиданностей не предвещалось. Однако Гоша почему-то сел рядом с Моськой, потом ушёл с ней гулять, оставив Наталью и друзей одних в доме. Когда Моська с Гошей вернулись, в глазах подруги Наташка увидела огонь победительницы. Быстро попрощалась, звала Моську с собой, но Гоша не отпустил, сказал, что сам проводит. Наталья шла в темноте, глотая слёзы. Что он в ней нашёл? Несуразная девчонка, ничего особенного. Пусть весёлая, пусть живая - и что? Таких тысячи!

Сегодня Наташа видела произошедшее с другой стороны. Вот сидит перед ней свеженькая, легкая в общении, заводная Моська. Красивые темные глаза, яркий естественный румянец, ресницы – позавидуешь. Она никогда и не видела её такой. Вчера Моська была крепенькой, низкорослой, в каком-то грубом почти мужском одеянии и таких же грубых сандалиях. Но Гоша разглядел в ней и глаза, и ресницы, и саму Моську. Вчера Наталья полагала, что проиграла ей только тактически, временно провалила один фланг, но сейчас осознала весь исход сражения.

Пока она рассматривала Моську, Ираида Антоновна наблюдала за Натальей. Всё, сдалась девочка. Ну что с ней делать? Где характер? Какая бы удивительная ни была сегодня Моська, Наташка красивее, тоньше, чувствительнее. Она не для Гош этих. Её расцвет и сила придут чуть позже. Только хватит ли у нее терпения дождаться, не разуверится ли в себе?

- Ты поедешь в город? – Наталья старалась не выказать своего волнения.

- Да. Ты не провожай меня, сама доберусь.

- Я только до станции.

- Не надо, - Моська прямо и с вызовом посмотрела Наталье в глаза.

Наташка поняла, в чём дело - Моська едет с Гошей. Ну что ж, пусть так.

- Пока, - Наташа легко поднялась. – Бабуль, я пойду наверх, почитаю, пока тётя Оля не придет. Позови меня потом.

Ираида Антоновна кивнула, собрала оставшиеся тарелки со стола. Моська дождалась, пока Наталья поднимется наверх, встала следом, попрощалась и твёрдой походкой вышла из дома.

- Надо же, не уступила даже на чужом поле! Ушла последней, как победитель, – Ираида Антоновна и хотела бы быть придирчивой, но Моська ее поразила...

Вскоре подоспела Ольга Ильинична. Наталью беспокоить не стали. Ираида Антоновна догадывалась, что на втором этаже сейчас льются слезы. Но только так лечится поражение – наедине с самой собой.

Вареники вышли знатные. Быстро прибрали гостиную, навели порядок на веранде. Ираида Антоновна накрыла стол крахмальной скатертью. Дом готов был к приёму гостей.

 

* * *

 

Выходя из своей комнаты, Наташка столкнулась с незнакомым мужчиной. Оба не знали, как назвать друг друга, как представиться.

- Наталья, это Сергей – сын тёти Оли. Сергей, а это Наташа, дочь Вадима и моя внучка, - Ираида Антоновна снизу на правах хозяйки быстро и непринуждённо разрешила ситуацию.

Наталья легко слетела вниз. Сергей с интересом посмотрел ей вслед.

- Ну и где Вафлик? Обещал туда и обратно. Время шесть, а их всё нет!

- Приедут, раз обещали, - Наталья ответила абсолютно равнодушно, на что Сергей обратил внимание.

- Серёженька, как поспалось? – Ольга Ильинична подошла к сыну сзади и погладила по волосам.

- Мам, как в раю. Тётя Ира, я давно так крепко не спал. Просто провал сознания.

Послышался шум подъезжающей машины.

- Ну, слава богу, пожаловали.

Вадим с Ларисой вошли порознь. Сначала он приволок коробку с соками, махнул головой, мол, сейчас притащу оставшееся. За ним появилась Лариса с пирожными и бумажным пакетом, остро пахнущим кофе.

- Как заказывали, Ираида Антоновна.

- Спасибо, Лариса. Давайте, проходите скорее в дом. У нас всё готово. Олюшка, ставь воду.

Вадим пристроил машину в гараж, недолго повозился во дворе и, наконец, шумно ввалился с какими-то баулами.

- Вафлик, что это? – Ираида Антоновна поправила очки, пытаясь рассмотреть поклажу в руках сына.

- Приданое, мама.

- Какое еще приданое?

- Мам, это подушки, пледы. Если сегодня собрались ночевать здесь всей оравой, где ты столько подушек возьмёшь? И вот еще портфель мой с бумагами прибери. Завтра мне прямо с утра ехать по делам.

- Так вы из дома всё это тащили?

- Вообще-то везли, не всё так драматично. Пешком я вряд ли на это дело подрядился бы.

- Случилось чудо, мой сын вырос и стал мыслить! – Ираида Антоновна картинно воздела вверх руки.

- Я бы сказал сильнее - стал мыслить категориями! В данном случае категория «семья и семейные ценности»!

- Ладно, довольно хвастаться. Привёз, сообразил – молодец. Только я подозреваю, что мысль пришла Ларисе.

- Нет, Ираида Антоновна, это целиком Вафлика заслуга. С некоторых пор он мыслит только семейными категориями. Правда, Вафлик?

Что-то из смысла второго ряда проглядывалось в этих словах. Ираида Антоновна внимательно посмотрела на Ларису, сына. Он, как ни в чём не бывало, подошел к Ларисе, чмокнул в щеку:

- Правда, жена. К своему возрасту я осознал, что есть истинные семейные ценности.

Только Наталья, находившаяся в это время у буфета с посудой, видела, как отец сильно сдавил матери плечо. Она обратила внимание и на её напряженную спину, и на то, что та впервые не фыркнула в подобном случае. Раньше всякое неуместное или не принимаемое ею действие отца тут же возвращалось ему замечанием, наказанием в виде плохого материного настроения или её отстраненностью. А тут – чудеса. Мать спровоцировала его чем-то, что Наташа упустила в разговоре, а, вызвав у отца злость, спустила на тормозах. Да и отец раньше, как бы ни выводила его мать из себя, не позволял себе сделать ей больно. Сейчас же Наташа видела, что плечо у матери болит. Лариса села в кресло и, будто кутаясь, накинула плед, обхватила плечо рукой и незаметно под пушистой объемной тканью растерла больное место.

Закипела вода. Около Ольги Ильиничны колдовал Сергей, смешивая напитки в какой-то необыкновенный коктейль. Он мурлыкал себе под нос, сопровождал буквально каждое действие веселыми замечаниями, Ольга Ильинична с Ираидой Антоновной, очарованные им и его обаянием, смеялись. Обстановка у рабочего стола была легкой и беззаботной.

Вадим распаковал баулы, отнес часть вещей наверх. Пока его не было в комнате, Наталья исподволь смотрела на мать.

* * *

 

В доме свекрови Лариса никогда не брала инициативу в свои руки. Её поведение было неоднозначным - она напрягалась и отдыхала одновременно. Напрягалась, зная, что Ираида Антоновна относится к ней более чем холодно. Стычки, подобные утренней, случались, правда, крайне редко. Если Лариса становилась источником конфликта, то обычно вовремя притормаживала и успевала уйти до прорыва праведного гнева Ираиды Антоновны. В свою очередь Ираида Антоновна предпочитала задирать сноху по мелочам, но на такие вещи Лариса почти не реагировала. Могла ответить с долей цинизма, могла поддеть, но биться за право последней сказать своё слово не старалась. Больше доставалось Вадиму с той и другой стороны. О него, как о буфер, гасились встречные негативные эмоции.

Лариса изучила Ираиду Антоновну весьма неплохо и извлекала из общения с ней другую пользу. Как ни странно, но в её присутствии Лариса могла позволить себе отдых. Ираида Антоновна – настоящая и хорошая хозяйка - не выносила чужих рук в доме. Разве что только эту Ольгу Ильиничну, которая бог весть откуда взялась. Поэтому, приезжая с мужем, Лариса большей частью нежилась в кресле, долго спала по утрам, загорала, пила ароматный чай, приводила в порядок лицо, накладывала маски, а воскресным вечером, отдохнувшая и помолодевшая, возвращалась к своей бурной городской жизни.

Сейчас Наташа наблюдала мать внешне в привычном состоянии - полулежащей в кресле. Ираида Антоновна занята, поэтому можно не суетиться у стола. Но расслабленности в Ларисе не было никакой. На дочь она не смотрела. Во-первых, была погружена в свои мысли. Во-вторых, потому, что была с ней в ссоре. В утреннем неприятном разговоре она, пожалуй, высказала много, что редко прорывалось по отношению к Наталье в бытовой жизни. Может быть, и сегодня не вылилось бы в столь резкое обвинение. Лариса, почти спокойно относившаяся доселе к образу жизни дочери, сорвалась даже не из-за Испании. Истинной причиной был Вадим. Узнав накануне о его связи с другой женщиной, Лариса посчитала себя глубоко уязвлённой. Ему с его флегматичным характером революционный настрой не был свойственен. А другая женщина – это не просто настрой, это бунт. Лариса не планировала раньше времени обнаруживать свое знание, но не сдержалась, поэтому сорвалась на дочери и совершенно по другому поводу.

Теперь она наблюдала движение у стола. Утром, увидев Сергея, Лариса на минуту потеряла связь с реальностью. Они не виделись почти два года. Когда расставались, ушла первой. Он ещё долго пытался встретиться и начать всё сначала, но Лариса отказалась и не жалела ни о чём. Об отношениях с мужчинами она знала слишком много. Вся её личная жизнь строилась на пике взаимоотношений с ними. Ею восхищались, влюблялись, добивались. Пока в отношениях не наступала стадия определения перечня обязательств, в это можно было играть, черпать силы, энергию. Но дальше все становилось слишком сложным и ненужным.

Лариса и Вадима когда-то любила. С ним единственным её не испугал логичный переход влюбленности в супружеский долг. Глупость или молодость – всё равно, но Лариса вышла за него замуж, родила Наташку, пожила размеренной семейной жизнью и поняла, что это не для неё. Так живут все, она знала, но ей дана была красота, живость, желание быть на гребне судьбы. В это не вписывались тефтели и котлеты.

Первый роман на стороне Лариса переживала тяжело. Ну не была она уж такой ветренной и беспринципной! Просто появился мужчина, напористый, сильный, властный. Пока Лариса была для него несбыточной мечтой, его бурные ухаживания будоражили ей кровь. На людях или наедине, неважно, она видела его отношение и пьянела от сознания собственной силы. И когда отношения получили дальнейшее естественное развитие, продолжала наслаждаться его чувством. Только у него иногда, редко, стали случаться заседания, командировки, проявилась усталость. Ничего плохого, и ничего нового. Лариса не успела выскочить в точке экстрима, вовремя катапультироваться, и первая увидела последствия, увидела и потеряла интерес.

В последующем была умнее. Не позволяла себе втянуться слишком глубоко. Сегодня она с обидой сказала «что вы знаете о моих любовниках». Действительно, что? Не было у нее ни бесконечного количества связей, ни случайных выборов, ни кратковременных отношений. Не было и все. После первого романа был второй, из которого Лариса вышла даже не став в полном смысле любовницей. Насладилась произведенным эффектом, цветами, целованием рук и оставила, поняв, насколько мелок и неинтересен оказался вблизи избранник. С ним, правда, вышел тот неприятный инцидент на даче. Случившийся позже аборт был приписан несчастному воздыхателю, а он, видит бог, не имел к этому никакого отношения. Вадим знал, потому и простил.

О третьем романе Лариса не хотела бы вспоминать. Сергей был четвертым и последним. Пока. С Сергеем всё было по-другому. Ларису затянуло по-настоящему. Сколько могла - противилась, вела свою роль по привычному сценарию. Но не было сил больше ломать себя. Несколько раз всерьёз решала уйти от Вадима. Что её тогда остановило? Что-то, видимо, остановило.

Лариса знала, что дорога Сергею. По природе он был не из тех мужиков, кто станет долго страдать и преследовать женщину. В его природе, скорее, встретить другую и переключиться. Но её добивался, уговаривал, умолял. Испугалась она что ли? Представила, что итог будет как с Вадимом – размеренная семейная жизнь? Может, испугалась себя, а, может, испугалась за себя, за то, что когда-нибудь не сможет его удержать, что он ускользнёт от неё, и уже не будет сил жить.

 

* * *

 

Увидев Сергея сегодня, едва уняла сердце. Он тоже не ожидал, с волнением пережил внезапную встречу. Вывернулся легко, даже красиво – её на пьедестал неприступности, себя в пучину холостяцкой распущенности. По-мужски, ничего не скажешь. Но почему-то было обидно слышать о своих с ним отношениях в такой упрощенно-юмористической интерпретации.

А сейчас он смешивает коктейли, веселит бабушек, и не смотрит в её сторону. Не подчеркнуто, чтобы скрыть чувства, нет. Просто не смотрит, потому что нет интереса. Наблюдать это странно. И совершенно понятно, что как бы ни переживала она тогда, бросая и уходя, последствия просчитала почти верно. Как и Вадим, Сергей любит свою мать и дорожит ею. Он стал более спокоен, научился до обидного хорошо владеть собой. И Лариса ясно представила – вот такой была бы её жизнь. Коктейли, разговоры с мамой, лето на даче, кресло и теплый плед. У нее всё это есть и сейчас. А отсутствие так ею желаемого и необходимого высокого градуса отношений с мужем, оказывается, и Сергей не смог бы компенсировать. Сегодняшний Сергей иной – домашний, ручной, но чужой для нее и потому уже неинтересный. Лариса не знала о его теперешней жизни, но четко поняла, что Сергей ближе им всем, он с ними, в рамках приличий и дозволенности. Так, может, и ей в общий косяк с «ивасями»? Все так живут и счастливы. Почему она плывет против течения? Почему ей неймется?

Наталья сидит несчастная. Опять, видимо, что-то не так на личном фронте. Знала бы ты, дочь, какое это надувательство - любовь. В совершенно прямом банальном смысле, когда твоя завоеванная, единственная она превращается в быт, завтраки, стирку, газеты у телевизора. И человек рядом хороший, и дети здоровы, слава богу, работа, дом – всё как у людей. А ее нет, ну нет. И в халате ты или нет, в бигуди или с прической – говорят, что любят тебя всякую, а ты себя такую не любишь.

 

* * *

 

- К столу, все к столу. Вареники, пальчики оближешь! – Ольга Ильинична раскрасневшаяся счастливая поставила на середину стола большую супницу с варениками.

Лариса встала. Обещала вести себя естественно – она постарается, хотя только что перебранные и нанизанные на одну нить мысли многое разбудили в ней. Самое странное, что меньше всего ей хотелось сейчас протестовать. Допустив мысль о том, что, возможно, зря она всю жизнь искала чего-то несбыточного, Лариса осознала, что опаздывает в общий строй. С её желанием свободы смирились, и косяк уже не заботится, останется ли она в строю.

- Пошли, Наталья. Не дуйся на меня. Я погорячилась с утра, но и ты, извини, вывела меня из себя. А настроение сегодня ни к чёрту.

- Ладно, проехали. Бабуль, только мне не очень много!

- Что значит не очень много? Бабуль, вообще ей не кладите. Меньше братьев, больше на брата! – Сергей подвинул стул Наталье. – Не сердись, родственница. Я шучу. Но заказывать такую вкуснятину в гомеопатических дозах – преступление. Ешь, покуда влазит. А утром на пробежку, если сможешь, конечно.

- Давайте, дети, не стесняйтесь, сметану берите. Давно, Вафлик, у нас такого застолья не было.

Вареники пошли на «ура». Возникшее оживление, предложения поднять бокалы за здоровье хозяек стола, шутки – всё растворялось в ягодном аромате, таяло в нежных варениках, и оторваться от этого наслаждения было невозможно.

- Посмотрите-ка, наша девочка - «в чём душа вон» - ест и попискивает. Молодец, Наташка, наша кровь! Когда ты, ребенок, веса наберешь до бараньего, возьму и женюсь на тебе, слово даю, - Сергей раздухарился, Наталья расцвела, заулыбалась. С дядей Серёжей было весело и приятно. И, главное, не чувствовалось никакого неудобства. Натальино дневное минорное настроение улетучилось, жизнь показалась совсем не такой несчастной, и она смело потянулась ещё за порцией.

- Вадим, я чтобы судьбу свою спланировать, возьмусь за Наташку всерьёз. Виданное ли дело, до чего ребенка довели! Мне жена в теле нужна, и вот именно такая как Наталья – покладистая. Сказано ешь – ест как миленькая, ни тебе капризов, ни слёз, - Сергей хотел продолжить шутку, но наткнулся на твёрдый взгляд Вадима, осёкся и уже закончил, просто чтобы закончить. – Не отдаст тебя, Наталья, отец за меня. Ишь, как смотрит сурово. Не для меня, видать, такую кралю растил.

Прошло еще какое-то время. Первой сдалась Ираида Антоновна:

- Всё, больше не могу.

- Может, пирожные, мамочка? – Вадим подкинул фразу, не задумываясь, просто по привычке никогда не давать матери расслабляться и терять состояние оптимизма. Со своей стороны Ираида Антоновна всегда поддерживала такой стиль отношений и давно играла с ним в эту игру на правах постоянного партнера. Как она говорила, пикирование шлифовало мозги, а шутки всегда собирали за их столом людей с уже отшлифованными и хорошо работающими мозгами. Пас она приняла.

- Уберите от меня этого негодяя. Он подстерегает меня в самые тягостные моменты жизни, когда мне особенно требуются участие и забота. Но нет, сын засаживает мне один моральный удар за другим. Вот кто просил тебя поминать сейчас о пирожных, если мать и так без сил от сотворенного греха обжорства?

- Мамочка, я только узнать, когда подавать пирожные. Не ты ли обвиняла меня в скупердяйстве, взывала к совести коварного сына, отважившегося заикнуться о неуместности пирожных в предлагаемых обстоятельствах.

- Вадим, слушать тебя – одно удовольствие. Но если тебе не трудно, если ты можешь сделать такое одолжение – помолчи, - Сергей легко подхватил шутливый тон и подыграл вовремя.

- Правильно, Серёжа, так и скажи ему – заткнись, - Ираида Антоновна изображала саму невинность, а в глазах хохотали озорные чертики.

- Так и скажу, тетя Ира, так и сделаю. А то ведь сил нет даже слушать о ненавистных пирожных, а он всё терзает и терзает наше сознание, - Сергей вдохнул побольше воздуха и гаркнул во всю мощь. - Заткнись!

Ольга Ильинична вскрикнула, зашикала на сына, чтобы вел себя прилично, а Сергей захохотал вовсю. Ираида Антоновна и Наташа тоже более не могли сдерживаться – смеялись от души, Вадима пробило на улыбку. Только Лариса, отстраненная и погруженная в себя, встала, обвела всех взглядом:

- У вас сегодня мило. Я слышу много нового, но повторения случаются. Не далее, как сегодня утром, вы также дружно орали мне «заткнись», но при этом доброты и смеха я не заметила.

- Лариса, сядь! - Вадим бросил приказание не допускающим неповиновения тоном.

- Ну, это почти «заткнись». А что-то более любезное и человеческое для жены у тебя есть? Или всё, списал с корабля? Можно не пыжиться, не притворяться воспитанным и таким всепрощающим?

- Лариса, я не понимаю, о чем ты, но настроение тебе удалось испортить всем, - Ираида Антоновна на правах хозяйки попыталась затушить конфликт.

- Вам сложно понять, Ираида Антоновна. Вы знаете Вафлика только с хорошей стороны – примерный мальчик, заботливый, шутит впопад, знает, как маме настроение поднять. А у нас с ним, знаете, свои дела, семейные. У нас с ним несовпадение характеров, как выяснилось.

- Лариса, если ты хочешь об этом поговорить – пойдём, поговорим. Здесь не время и не место, - Вадим напрягся, опустил глаза, плотно сжал губы, и только подвижные желваки выдавали внутренний гнев.

- Вафлик, да ты прямо как психотерапевт. Я никогда не слышала от тебя этой анекдотичной фразы «может быть, вы хотите поговорить об этом?» Да, я хочу поговорить, но скрывать мне нечего. Насколько я понимаю, за столом все свои?

- Лариса, что с тобой? Всё шло так хорошо. Был праздник, - Сергей говорил с улыбкой, все ещё надеясь урегулировать неприятный инцидент.

- Да, Серёженька, был праздник. Вот я сидела и смотрела, как ты тут коктейли смешиваешь, играешь в желанного гостя дома. Хватит притворяться, Вадик всё знает. И Вы, Ираида Антоновна, и Вы, Ольга Ильинична, и ты, Наталья, должны знать.

- Мы знаем всё, Лариса. Но только у нас не принято вываливать и разбирать грязное белье на людях. Будь порядочной хотя бы по отношению к дочери, - Ираида Антоновна говорила спокойным ровным голосом.

- Моя дочь понимает всё гораздо лучше, чем Вы думаете.

- Твоя дочь, а моя внучка, действительно понимает всё лучше и воспринимает острее, чем многие её сверстники. Но это не значит, что её чувства надо эксплуатировать предлагаемым тобой способом. Сейчас за тебя стыдно всем. Но кто-то здесь тебе посторонний, а кто-то очень близкий. Я - из чужих и не претендую на снисхождение, но прошу по отношению к близким его проявить, - Ираида Антоновна, не вставая из-за стола, все наступала и наступала на Ларису.

- Пойдем, Лариса, вечер всё равно закончен. Сегодня уже не будет повода о чём-то вместе пошутить, поэтому пойдем, выясним всё, что тебя волнует.

- Меня волнует одно – твое решение уйти из семьи!

Впервые за сегодняшний день Лариса четко и ясно сформулировала причину своего вызывающего поведения. А вместе с тем осознала и причину своего настроения. До настоящего времени она не раз убеждала себя, что хочет быть свободной. И пока Вадим был фигурой пассивной в этой шахматной партии, ему не придавалось серьезного значения. Он был не самостоятельной фигурой, но солдатом Ларисиного войска и ее тылом. А теперь тыла нет, войска предали и уходят. Лариса готова была бороться за свободу одна, но, оказалось, что нет и врага, нет трофеев, нет пленного короля. Ничего нет. Одна с самой собой. И оставшись таковой, единственное, о чем ей стало, действительно, жаль - о потере своего рядового - Вадима.

 

* * *

 

- Тебе надо было это сказать именно сейчас? – Вадим резко схватил ее за руку. – Ты как минер, даже уходя, разбрасываешь по полю мины – авось рванет.

- Вафлик, это правда?

- Мама, мы поговорим об этом после.

- Папа?

- После, Наташа. Не сейчас.

- Нет, папа, сейчас. У нас происходит что-то очень серьезное, что нельзя откладывать. Теперь за столом, действительно, только свои - чужих нет. Не только я, но и бабушка, и Ольга Ильинична, и дядя Сергей не смогут делать вид, что ничего не происходит, что нам просто надо удалиться. Мы не сможем молчать друг с другом. Так зачем что-то скрывать, зачем провоцировать тихие напряженные разговоры за спиной?

- Хорошо. Поговорим все вместе... Тебя не должно так волновать, Наташа, принятое мной решение. Поверь, я обдумывал его достаточно долго. Для тебя я был и буду отцом, я хотел… Я хочу предложить тебе остаться со мной, вернее с нами. Могу обещать, что твой выбор будет свободным. Но я прошу тебя по-взрослому отнестись к ситуации, не пытаться перевести ее в привычное тебе русло. Решение мое пришло сознательно, и отказываться от него я не намерен.

- А мама? Папа, как же мама?

- Наташа, отец предложил тебе сделать серьезный выбор, - Лариса задохнулась, сделала паузу и попыталась продолжить спокойным тоном, но голос предательски задрожал. – Это не значит, что ты должна выбрать кого-то одного из нас. Тебе необходимо определиться, с кем жить. Я не думаю, что папа будет настаивать на полном разрыве отношений. Я не думаю… и не позволю делить тебя меж нами как тряпичную куклу. Пока у тебя есть и отец, и мать. Из этого и будем исходить.

- Но, как же ты, мама? С кем останешься ты?

- Я останусь с тем, что мне достанется.

- Ты не будешь бороться за меня?

- Мне не с кем бороться, девочка. Ты не хуже меня знаешь отца. Он никогда не был и не будет мне врагом. Только сейчас, сегодня, я поняла, пожалуй, насколько это верно. Но если ты сделаешь выбор не в мою пользу, это будет только твой выбор. С чем и с кем мне в таком случае бороться?

Сергей подошел к Наташе, встал за ее стулом, положил руки на плечи.

- Я не вправе принимать участие в этом разговоре. По многим причинам. Я прошу тебя, Вадим, простить меня за всё. И тебя, Лариса, прошу простить. Я виноват перед тобой, и виноват не только всем, чего не случилось раньше. Виноват, что, встретив тебя сегодня, не учёл, не вспомнил твой особенный характер, обидел тебя невниманием, своими отстраненными шуточками и рассказами. Я должен был предвидеть твою реакцию. Но дело не в этом. Вадим, вам все-таки надо поговорить с глазу на глаз. Такая реакция женщины говорит о многом. Если наше прошлое стало общим достоянием, то давай, Лариса, поставим все точки над и. Ты не захотела, не смогла, не решилась и еще сто тысяч «не», которые не позволили тебе в своё время уйти от Вадима.

Лариса хотела прервать Сергея, но он жестом отстранил её:

- Подожди. Я должен сказать всё, что думаю. Так вот. Нашлась масса причин, по которым ты не ушла. А я просил, Вадим, приказывал, пытался за неё решить. Я не знал, что ты – это ты. Я был требователен и настойчив, но в итоге Лариса оставила меня. У неё не нашлось аргументов в мою пользу, значит, нашлись в твою. А теперь вопрос – понял ли ты это? Знал ли ты о ее метаниях?

- Скажи, Вадим, ты знал? - Лариса смотрела прямо в его лицо. – Не молчи только, скажи.

- Знал.. Вернее, догадывался, - Вадим произнес это едва слышно, потом поднял голову и уже твердо, - я видел, Лариса, что тебя многое не устраивает. Я пытался понять причину, но разговоры у нас не получались, ты знаешь. Ты хотела внимания, безраздельного и на острие чувств. Я не такой человек. Я – мужчина и твой муж. Мне сложно было всю жизнь доказывать тебе это, конкурировать с мнимыми соперниками. Мне казалось, что ты должна понимать моё истинное отношение. Но ты всё отдалялась. И с какого-то момента расстояние стало слишком большим. Я не мог разглядеть тебя на таком расстоянии. Когда понял, что мы давно идем разными курсами, пытался выждать время, надеялся, что ты одумаешься. Сергей сказал, что ты нашла аргументы с мою пользу. Но я этого не понял, потому что, как ни странно, ты нашла повод и время высказать эти аргументы ему, но не мне.

- И что теперь? Другая женщина нашла аргументы против меня?

- Ни за, ни против. Ты ищешь в моих действиях, Лариса, полного отражения себя и своего образа жизни. Ты хочешь найти простое и понятное решение. Другая женщина – и всё ясно. У меня были женщины, если ты это хочешь знать. Были, и наивно полагать, что я мог быть безгрешен и столь предан тебе всё это время. Мне тоже хотелось внимания. Наташка была маленькой, родители – извини, мама, но у вас с отцом шла своя жизнь, а потом ты длительное время относилась ко мне, как к ребенку. Я не мог найти поддержки в тебе. Поэтому в моей жизни появлялись женщины, то на короткий срок, то дольше. Но ты, Лариса, вряд ли замечала это. Ты не замечала большее - что всякий раз к твоему «пробуждению от любви» я оказывался рядом, никем не завоёванный, ничем не занятый. В этом смысле я всегда был тебе предан. Лариса, вопрос уже не о моём терпении. Я просто не хочу так жить. Я привык быть один, а к пятидесяти годам я хотел бы еще самому себе не быть столь противным. Расценивай, как хочешь. Я хочу иметь свою судьбу, жить своей жизнью.

- Папа, но если вы с мамой давно так жили, если каждый шёл своим путем!.. - Наташка захлебнулась в слезах.

- Я понял. Ты хочешь спросить, зачем же всё менять теперь. Не знаю, Наталья, я вдруг почувствовал себя взрослым, ответственным перед тобой, собой, перед всеми вами. Я не хочу больше быть Вафликом, потому что это пошло, мама, в моём возрасте. Я захотел быть немного эгоистом, чтобы, наконец, вы заметили, что у меня тоже есть желания. Главное, я понял, что, не уважая себя, это же неуважение я внушаю вам. Не спорьте. Я стал для вас средством, способом, кошельком, носильщиком, сиделкой, нянькой, кем хотите, но только не мужиком. И кончим на этом. У меня завтра переговоры, мне надо немного поспать.

 

* * *

 

Ираида Антоновна поднялась:

- Пойдемте. Серёжа, Наташа, Оля – устраивайтесь в своих комнатах. Лариса…

- Я лягу у Натальи.

- Вадик, я постелю тебе здесь на большом диване.

- Спасибо, я сам, мама.

- Спокойной ночи.

В комнатах быстро выключили свет, слышно было, как ворочается Ольга Ильинична. Ираида Антоновна сидела в темноте в своем старом кресле и думала. Оля была права. Они с Николаем Семеновичем заигрались в благополучную семейную пару, в родителей с навыками образцового воспитания. За всем этим покладистый Вафлик был удобен. Ни в юности, ни после никто всерьез не думал о его внутреннем состоянии. Учился, работал. Ираида Антоновна и сейчас точно не знает, кем он работает. Надо же! Она никогда не думала об этом. Действительно, Вафлик должен был всегда быть под рукой, ему всегда поручалось серьезно поговорить с ребенком, решить проблемы с сантехниками, помочь перевезти вещи на дачу и устроить еще тысячу других важных дел. Она была недовольна Ларисой и открыто высказывала ему это, а он жил с ней, любил. В доме всегда нужны были деньги, и достать их тоже должен был Вадим. Он был той грубой рабочей машиной, которая никогда не давала сбоев, работала без отдыха, ухода и профилактики. И вот все - сломалась. Надо срочно чинить, приводить в порядок – а есть ли надежда, что это поможет? Заработает ли механизм как прежде? Ираида Антоновна впервые за многие годы заплакала.

 

* * *

 

В чуть приоткрытую дверь просунулась лапа. Шпак уперся плечом и растворил ее шире. Прыгнул Ираиде Антоновне на колени.

- Что ты пришёл, балбес? Нашёл к кому приходить. Я ведь твой потенциальный палач, твой кошмарный кошачий ужас.

Шпак замурлыкал, стал тереться о руку, колени. Ираида Антоновна вытерла слёзы и машинально принялась гладить зверя по мягкой меховой спине.

- Дурак ты. Пришёл, улёгся тут. Не соблазняй меня, всё равно кошек в доме не потерплю. Вот уедешь и всё. На том и закончится твоё пребывание у меня.

Сквозь приоткрытую дверь Ираида Антоновна услышала шаги. Кто-то спускался вниз по лестнице. Сергей, Наталья? Нет, шаги тихие, деликатные, виноватые. Наташка топает громче. Лариса!

Внизу послышались приглушенные голоса – значит, Вадим так и не смог уснуть. О чём говорили, слышно не было, но шёл диалог. То более низкие ноты, то нежные воркующие. Ираида Антоновна подумала, что ни разу не обращала внимания, как они говорят между собой. Оказывается, после окончательного решения Вадима, столько всего недосказанного ещё осталось на ночь.

Рука продолжала гладить кота, а Шпак мурлыкал ровно, размеренно. Тревожно бьющееся сердце стало успокаиваться, и Ираида Антоновна почувствовала, что пора ложиться. Легла, укрылась одеялом. Душно. Липкий жаркий воздух не дает уснуть. Поднялась, открыла балконную дверь, постояла, потом тихонько подошла к двери, вышла в коридор к лестнице – внизу прямо на полу у дивана сидели Вадим и Лариса.

- Слава богу. У нас еще будет время поговорить, - подумала Ираида Антоновна и вернулась к себе в спальню. Она как всегда старалась оставаться оптимисткой. Завтра все встанет на свои места. Ираида Антоновна переговорит с Вадиком, объяснит ему, что пылить в такой ситуации неразумно. Надо успокоиться и всё обсудить. И Лариса, похоже, готова изменить многое в своей жизни. Просто надо дождаться утра.

Шпак прогулялся по балкону, немного повалялся в кресле, но конечным пунктом выбрал кровать и умостился на постели рядом с Ираидой Антоновной…

 

* * *

 

Наступившее утро было совсем непривычным, не домашним. Ираида Антоновна встала, распахнула балконную дверь, но даже не взглянула на сад. В неопределенном настроении – смеси волнения, тяжести и надежды - спустилась вниз. На диване аккуратно сложена постель, приоткрыта входная дверь, слышно, как Вафлик возится у гаража. Может быть не всё ещё потеряно? Надо просто попытаться переиграть весь вчерашний вечер в новом сценарии?

Ларисы не было. Видимо, под утро вернулась к Наталье. Ираида Антоновна сварила кофе, налила две полных чашки, сделала бутерброды. Только собралась выглянуть на веранду, позвать сына к столу, Вадим появился сам.

- Садись, Вадим, позавтракай.

- Я тороплюсь, мама.

- Я поеду с тобой. У меня уже все приготовлено.

- Мама, что тебе надо в городе? Я привезу.

- Не беспокойся, обратно я доеду сама.

- Сюда?

- Сюда, Вадик, куда же еще. Не волнуйся, здесь ходит рейсовый автобус.

- Мама, ну что ты из меня садиста делаешь?

- Вадим, хватит говорить глупости. Выводи машину, и по дороге обсудим, нам надо серьезно поговорить.

- О чём? У меня нет желания что-то ещё обсуждать.

- А у меня есть. Давай, бери портфель и выходи. Я следом.

- А наши как здесь останутся?

- Я написала Оле записку. Она позаботится.

Выехали в скором времени. Ираида Антоновна собралась с духом.

- Вадик. Я долго думала над тем, что ты вчера говорил. И признаю, что виновата перед тобой.

- Мама, зачем ты снова об этом?

- Нет, я о своем. Я виновата во многом именно по отношению к тебе. В детстве я обращалась с тобой, как с очень взрослым ребёнком. Ты все понимал, и, я всегда знала, также по-взрослому поступал. Когда ты вырос, мне показалось, что ты не столь дерзок, силен, упорен, как твои сверстники. Я хотела в тебе видеть образ отца. Но только вчера, обдумывая всё тобой сказанное, поняла, что взвалила на тебя непосильный груз. Отец был состоявшимся большим человеком. А тебя я все время подталкивала на поступок, такой, какого ожидала бы от отца. Но вы разные люди. Ты не мог конкурировать, хотя бы потому, что был сыном, был молодым. Я не понимала этого и настаивала. В итоге ты начал жить своей собственной жизнью.

Я будто грубый привратник у ворот ждала момента, когда ты пойдешь сквозь них, а я решу, пускать тебя или нет. Моё решение зависело только от внутренней оценки – достоин, не достоин. Но я не заметила, что ты давно ходишь другим путём, мимо этих несчастных ворот, и не расстраиваешь меня только потому, что не хочешь открыть истину моей бесполезности. Я стояла там до вчерашнего дня и оставалась бы сегодня, если бы не вечерний разговор.

- Мама, я ни в чём тебя не упрекаю.

- Я сама себя упрекаю, Вадик. Более того, я действительно состарилась и мне действительно сложно изменить стиль наших с тобой отношений. Я с трудом контролирую себя, чтобы не назвать тебя Вафликом. Но если ты скажешь, что больше не станешь этого терпеть, я изменюсь, честное слово. Если ещё вчера, задевая тебя, я думала, что просто играю со своим мальчиком, то сегодня, знаю, не решусь уже раздражать своего взрослого сына. Ты научился принимать решения и быть самим собой. А это уже совсем другое.

- Мам, не надо ничего менять. Как ты говоришь, шлифовка мозгов. Я привык шлифовать их ежедневно. А потому, возможно, смог увидеть себя со стороны и оценить.

- Я видела, что ночью вы сидели с Ларисой в гостиной. Мне показалось, что впервые за столько лет вы были родными людьми. Я боялась, что ты сегодня испугаешься этой своей слабости, и уедешь очень рано. А мне надо было тебе сказать – не торопись. Ты знаешь, с Ларисой друзьями мы не были и, возможно, не будем. Но поверь мне, как женщине, сегодня ночью она впервые пришла к тебе как к любимому человеку. Ты был ей нужен, только ты. Дай ей шанс.

Вадим долго молчал, неясно было, готовится он ответить или не считает нужным обсуждать свои отношения с Ларисой. Но Вадим заговорил:

- Мама, не придумывай ничего. Лариса уехала.

- Как уехала, когда?

- Рано утром, электричкой на пять двадцать.

- И ты отпустил ее.

- Мы простились ночью. Мама, пойми, только в фильмах бывает так – всё обсудили, поняли друг друга, и стали жить, как ни в чём не бывало. У меня так не получится. Дело не в том, что и как я переживал. Мужики об этом не говорят. Вчера я сказал правду – я хочу жить своей жизнью. И поэтому я вчера спросил тебя, можно ли Наталье пожить с тобой какое-то время. Я обеспечу вас до конца лета, но сам уеду.

- Куда, Вадик?

- Мам, давай не будем ничего менять в наших с тобой отношениях, но при этом научимся не спрашивать «куда». Хорошо?

- Но я не могу так. Мне надо знать, где ты и что с тобой.

- Мама, я никуда не денусь, но мне нужно время.

- А женщина, та женщина, о которой вчера сказала Лариса? Это связано с ней?

- Это связано только со мной и моей жизнью. Мама, у нас еще будет время поговорить. Мне многое надо сказать Наталье и тебе. Мне надо понять, смогу ли я жить так, как задумал. Я прошу только, постарайся быть помягче с Наташкой. Если она решит жить у Ларисы – что же, значит я не смог стать ей ближе матери.

- Вадик, ты не понял её. Вчера она тоже стала взрослой. Ты вкладывал в неё всё правильное и хорошее, теперь пожинай плоды - она не сможет оставить мать одну, потому что считает её сейчас более слабой, а себя обязанной помочь.

Еще долго ехали молча. Вадим не отрывал взгляд от дороги. Ираида Антоновна тоже смотрела вперёд, но вряд ли видела дорогу. Думала.

- Мама, ты вчера очень расстоилась? Не ожидала?

- Вадик, мальчик ты мой наивный. Что назревает что-то, я почувствовала ещё днем. Рассказ Сергея никак не вязался с восторженно-недоуменным возгласом Ларисы «Сергей приехал». Так ведёт себя женщина внезапно, невзначай встретившая бывшего любовника. Она была удивлена и поначалу обрадована – это след любви. А когда он случайно ударил ее дверью – ушла в тень. Это след утерянного чувства, которое уже не возвращают.

- Да ты у меня психолог.

- Я у тебя мать. А ещё мы все - иваси, как говорит Лариса.

- Почему иваси?

- Живем стаей, плывем косяком, если попадаем в сети, то все вместе, пока кто-то один не обнаружит выход и не повернет вспять. И снова сформировался косяк, и снова вместе в путь. Вне косяка была только Лариса, но, похоже, и она приняла для себя решение быть со всеми. Я надеялась, что всё утрясется, но никак не думала, что своей дорогой поплывешь ты один, - Ираида Антоновна замолчала, борясь с эмоциями.

Сегодня утром ей казалось, что всё будет как всегда. Надо только найти правильные слова, по-другому по-новому начать жить. Что сын не изменит своего решения и уйдет ещё дальше, чем ночью, она не предполагала. А сейчас поняла, что повлиять более ни на что не может.

- Не плачь, мама. Ты у меня единственная верная сильная и очень мудрая. Я не отдаляюсь, не бросаю тебя. Прошу только – подожди, потерпи. Я вернусь.

- Я буду ждать, Вафлик. Сколько надо. У меня другого пути нет. Куда ты, туда и я – одним косяком. Хоть никогда себя сельдью и не считала.

- Иваси – это не сельдь.

- А кто же?

- Вид сардины. Их часто ошибочно относят к сельдевым.

- Надо же? Это благороднее.

- Не знаю, по-моему, один чёрт.

- Нет. Сардины явно благороднее… Ты должен был сказать мне об этом раньше.

- О том, что мы не селёдка?

- Глупый, о том, что ты вырос…

 

* * *

 

Ольга Ильинична гладила невыспавшегося Шпака. Шторы снова были застираны, Шпак надран, но он не понимал – почему. Он не ссорился с Ираидой Антоновной, даже в общем-то наладил с ней контакт. А шторы – это совершенно другое, ничего личного.

Ольга Ильинична вновь ощущала себя старой. С Сергеем не было сказано ни слова. Она не судила его. Она просто пыталась понять всё произошедшее, осмыслить. Но то, что уже открылось её сознанию, было безрадостным – не быть ей бабушкой. Самая большая и, возможно, единственная настоящая любовь сына прошла. Её следы – весь вчерашний день. Её последствия – их скорый отъезд с сыном. Она дождется возвращения Ирочки, и покинет этот гостеприимный дом. Кончилось лето – кончилось в июле.

Наталья залезла с ногами в кресло. Листала П.Коэльо, но не останавливалась мыслями на тексте. Уехала мама. Наташа видела, как она собирается, начала одеваться сама, но мать остановила её, обняла, погладила как в детстве по голове, глубоко запуская пальцы в волосы, потом прижала порывисто и очень сильно.

- Не торопись, девочка. Пока я ещё ничего не знаю. Но ты не решай за отца. Ему нужно время. Ты подожди, я очень тебя прошу. И я подожду. Может быть, всё ещё вернется. Сейчас я этого хочу, как никогда.

- Мама, а та женщина, про которую ты вчера спрашивала.

- Он сказал, что её нет. И я ему верю.

Наташа сидела в кресле и тоже впервые поняла, что никакой Коэльо не откроет ей сути происходящего, не поможет вернуть отца, не сделает ее счастливой. Она додумается до всего сама, и дождется. Оказывается, для неё тоже важно, чтобы родители были рядом, просто были. И Наталья закрыла книгу, неаккуратно, сминая сразу несколько страниц.

Сергей подошёл к пианино, легко пробежал по клавишам, постоял немного, задумавшись, и закрыл крышку. В этом году инструмент был, можно сказать, востребован.

 

Август 2008

 

Из сборника "Неяркое солнце в легком миноре"