Глава 1. Ловелас

 

– А ты и вправду любишь меня? – Маринка прижалась щекой к грубому сукну курсантского мундира.

– Очень, я очень люблю тебя! – руки Валеры неуклонно приближались к четко намеченной цели. Он крепко держал Маринку за талию левой рукой, а правая, убедившись в упругости ее грудей, уже скользнула под юбку. Продолжая борьбу с крепко сжатыми коленями, Валера впился в Маринкины пухлые губы. Он знал, что так она долго атаку не выдержит. И действительно, на второй минуте страстного поцелуя Маринкины коленки дрогнули и стали расходится в разные стороны. Чем немедленно воспользовалась Валерина ладонь.

Маринка была далеко не первая его подружка. Первый раз с группой таких же шестнадцатилетних пацанов он опробовал Аську. Сбил себе, как они тогда говорили, целку. Аська любила это дело больше всего на свете и соглашалась улечься в любом месте, если ее угощали парой стаканчиков вина, и желающих воспользоваться ее добротой собиралось не меньше пяти. Иначе это для нее были зря потраченные усилия.

Валерина мать работала санитаркой в районной больнице и растила его одна. Сводить концы помогал огород и примыкающая к нему заросшая ореховая роща, которая была когда-то ореховой плантацией, но ее хозяин умер, и Пелагея Петровна считала, что фундук, в ней произрастающий, принадлежит ей. Она по воскресеньям, опасливо озираясь, не идет ли участковый, торговала на шоссе зелеными гроздьями почти созревших орехов, которые нарвал на плантации Валера, и овощами, выращенными ею на огороде.

– Мама, – подошел к Пелагее Петровне Валера, – а мне сегодня шестнадцать лет исполнилось.

– Тебе каждый год что-то исполняется, – с трудом разогнулась Пелагея, – так что мне теперь в пляс пуститься, что ли?

– Да, нет. Просто паспорт надо идти получать, – от обиды даже скулы свело, – и с ребятами я отметить хотел.

– Ох, горе мое, где ж денег напастись? – запричитала она, но пошла в дом, порылась там, в базарной кошелке и вынесла на свет Божий целую десятку.

Такой щедрости от матери Валера никак не ожидал. Все его надежды и чаяния никак не распространялись далее трояка. Он растерялся и неумело чмокнул мать в щеку.

– Ну, вот еще! Что за нежности?

А Валера уже шел быстрым шагом в сторону райотдела милиции. Быстро и неутомимо ходить он научился в горах. Кавказ сурово подступал к самому его дому. Он участвовал во всех походах, какие организовывались в их школе. При его небольшом росте соперников в ходьбе ему не было. Когда, в училище с ним рядом шел Длинный, самый быстрый стайер на курсе, то тому приходилось шпарить вприпрыжку, чтобы не сильно от Валеры отставать.

Получив паспорт, он встретил Витька и Ахмета. Они его и позвали отметить совершеннолетие в Аськиной компании. Она шлялась где-то неподалеку и зазывно поглядывала на всех проходящих мужчин. Идти в заросли только с тремя, тем более что один был совсем желторотый, она отказалась наотрез. Даже бутылка «Ркацители» ее не соблазнила. Ахмету пришлось оббегать три улицы, и он привел с собой еще троих «любовников». Двоим было лет по семнадцать и они уже пользовались услугами Аськи, а третьему, Борьке, было всего 12 лет, но глазенки у пацана горели от предвкушения запретного удовольствия.

Теперь Аська согласилась, правда презрительно покосилась на дрожащего от страха и нетерпения Борьку:

– Он будет третьим, – показала она пальцем, – все равно на третьем я ничего не чувствую, а ему без разницы.

Валеру, как именинника, запустили первым. К его чести будь сказано, со своей задачей он справился отлично, несмотря на первый раз. Аська даже застонала от удовольствия:

– А у тебя,парень – елда, будь здоров! Ну, хватит, слезай, следующий.

Валера еле дышал, переживая вновь и вновь новое ощущение, полученное от Аськи. В тот день ему больше не хотелось, но в трусах чувствовалось нечто наливающееся силой. Мать потом, когда стирала эти трусы, спросила:

– Небось, к Аське позавчера ходил? Вон все трусы измазал. Начались мои славные денечки! Вырос уже. Мужиком стал, а я и не заметила.

Валера покраснел, опустил голову и ничего не ответил.

После этого он повадился на танцы. Там, прижимаясь к очередной партнерше, он ощущал растущую силу, и партнерша её ощущала. А когда он предлагал поводить до дому, ему редко кто отказывал. Правда, и выбирал он не самых ярких чувих. Он понял, что, если хочешь быстро добиться своей цели, надо выбирать девушек попроще. Хотят они так же, если не сильнее, а гонору и запросов у них меньше. И соглашаются они легче. А итог и результат тот же.

Лето у них длинное, зарослей много и мест для любовных утех сколько угодно. А когда по весне курортницы появляются, то отбоя от них нет. Дома ведут себя – и не подумаешь ничего, а тут как с цепи срываются. И развился Валера наш в отборного и неутомимого кобеля.

 

Глава 2. Училище

 

Резвился он так и развивался два года. А на третий год пришла ему повестка из военкомата. Не хотелось ему в армию от такой жизни уходить. Да что поделаешь? Мать только плечами пожала.

– Надо, так иди. У меня ни денег, ни знакомств, чтобы тебя от армии откупить. Иди, служи. Войны сейчас нет, даст Бог, живым и невредимым вернешься.

Перекрестила и, как смогла, в армию спровадила.

Попал Валера в Тамбов. Стал служить при летном училище. Сначала в ШМАСе (школа младших армейских специалистов) три месяца должности авиационного механика обучался. А потом в учебный авиаполк при училище разнарядили. Служба не шибко тяжелая и, если не лезть, куда не просят, не опасная. Понравилось ему смотреть, как «элки» взлетают и над полосой носятся. Как курсанты в «квадрате» сидят, в небо смотрят, а инструкторы в кружащие над головой самолеты указками тычут и ошибки курсантов на ладонях объясняют.

 

Ты никому об этом не расскажешь,

Как ветры гимнастерки теребят,

Как двигатель взрывает на форсаже,

Отталкивая землю от себя.

 

Плывут леса и города,

А вы куда, ребята, вы куда?

А хоть куда, а хоть в десант.

Такое звание – курсант.

 

Полтора года он отслужил и, не советуясь с матерью, рапорт в училище подал.

Здоровья он был отменного да и вынослив, как армейский мул, горная закалка сказалась, по дисциплине в нарушениях замечен не был. Зачислили его в абитуриенты.

А вот в науках он подкачал. Три экзамена на трояки еле-еле вытянул, а сочинение и вовсе на два балла написал. Но сильно он старался и старанием своим начальству понравился. А тут в штурманском училище недобор. Там вначале тоже от всех троечников-двоечников нос воротили. А когда подсчитывать стали, здоровых-то парней маловато оказалось. Даже двоечников заставили экзамены пересдать, лишь бы по здоровью подходили. Вот Валеру в штурманское училище из Тамбова и наладили. С теми, кто в летчики по конкурсу не прошел.

Его как старослужащего (как-никак полтора года оттрубил в войсках) командиром отделения назначили. Да в первом же увольнении он так девахой увлекся, что спрыгнуть с нее вовремя забыл. На построение опоздал, да еще и пахло от него подозрительно. Сняли его с командиров. Но он не унывал. Учился средне. По физподготовке выделялся в лучшую сторону. Бегал кроссы среди лучших. Вот только с лыжами никак справиться не мог. В его краях лыжами никто не увлекался. Для горных лыж горы в его краю были низковаты, а для гонок снега никогда не было. Если и выпадет немного, пока до магазина дойдешь, пока лыжи купишь, глядь, а снега-то и нет.

За время учебы все женские общаги, что в радиусе пяти километров были, обошел. И ведь не скажешь, что красавец писанный. Так себе паренек. Росту среднего, полноват, волосики светлые, глазки голубенькие, носик востренький и маленький. Но девчонок цеплял на раз. А потому, что сильно не перебирал. Красивая, некрасивая, ему без разницы. Лишь бы молодая была да здоровая и хотела, чтобы сильно. Тут уж он свою удаль во всей красе проявлял. Видать, от природы указание ему было: сеять свои семечки с широким размахом, ни одной щелки не пропуская. На его счастье, посевные работы особых плодов не приносили. Так, два аборта и три выкидыша. Но до серьезного зачатия дело не доходило. Понимали девки, что это только кровь в нем кипит и, на серьезные отношения не надеясь, свои меры предосторожности принимали.

А он все напевал под нос или во всеуслышание:

Буду лежать я на дне морском

Грудой холодных костей.

Вот и простая романтика

Будущей службы моей.

 

И где он эту песенку подцепил? Я ее полностью только через сорок лет услыхал. Слова там немного другие, но смысл этот.

 

Глава 3. Попался

 

Шатко ли валко учился Валера, но курс освоил, полеты отлетал без особых замечаний и отбомбился на «пятаки». Во все отпуска ездил, ни один по неуспеваемости не пропустил. Когда из отпуска возвращался, рассказывал, без хвастовства, как он там девок у себя, на родной землице, жучил. Между делом упоминал он о какой-то соседке-Маринке, которой тогда лет пятнадцать было. Дескать, смотрит на него девчонка во все глаза. И красивая, и стройная, он бы ее давно того, но мать у нее наполовину черкешенка, бдительно за девчонкой смотрит: как бы в подоле не принесла. Да и срок за малолеток тогда давали вполне взрослый.

Приехал в последний курсантский отпуск. Через восемь месяцев выпускаться должен. Маринке уже восемнадцать стукнуло, да и мамаша что-то бдительность потеряла, вот Валерина-то ладонь Маринкины коленки и развела. Весь отпуск они целовались и любились. Когда расставались, Марина с него страшную клятву взяла, что он на ней женится, что на других и не посмотрит никогда и всю жизнь он с ней проживет. Валера клятвы с большой легкостью и охотой давал и даже от себя кое-что добавил.

Он еще и до училища не доехал, как в тамбуре хохлушечку прижал, а когда все уснули, и овладел два раза. Один раз в извращенной форме.

Он о Маринке и думать забыл. А она о нем – нет. Тем более, что вскоре ее на солененькое потянуло. А там и задержка, тошнота, пятна. Мать как прозрела, долго лупила ее оставшимся от отца ремнем. Об абортах в их роду никто и слышать не хотел. Дозналась, кто ее будущий зять ненаглядный. А что он зятем будет, она и не сомневалась. Или сдохнет, или будет. Собрались они с Маринкой и в училище Валерино поехали.

Маринкина мать, видно, с опытными людьми советовалась, да и сама не глупа. Не стала по командирам рот да батальонов ходить, а прямо к начальнику училища на прием записалась. Вот она Маринку в кабинет к генералу притащила. У той пузичко уж заметное. О чем они с генералом говорили, никто не знает. Только стали мы замечать, что Валера часто перед штабом училища по стойке смирно стоит, а вокруг него генерал ходит и что-то по-отечески Валере советует.

А Валера и не спорит. Во всем с генералом соглашается. Как мы позже узнали, он пообещал сразу же после выпуска на Маринке жениться и с собой ее забрать. Сейчас никак нельзя. Во-первых, месяц с подачи заявления пройти должен. А, во-вторых, женитьба его от успешной сдачи госэкзаменов отвлекать будет. А не такой он человек, чтобы отделение свое низкими результатами сдачи «госов» подводить.

Мы-то знали, что намеревался Валера в Крыму служить. Там курортниц много, а без них и большого их количества он жизни себе не мыслил. А тут вдруг за месяц до госэкзаменов возжаждал Валера Дальний Восток своим присутствием и службой укрепить. Он на Тихоокеанский флот записался.

Госполет и экзамены прошли успешно. Да и не для того летной пайкой четыре года кормили, чтобы на последнем этапе кому-то блажь пришла двойку схватить и от офицерской службы увильнуть. Сдали все чин-чинарем. Валерина будущая теща с будущей женой, а той уж рожать скоро, на выпуск приехали. Все торжества с Валерой под ручку проходили. На его морской мундир да на кортик налюбоваться не могут. Невеста только живота, что под самый нос прет, немного стесняется. На банкете рядком сидят, как голубки. Теща глаз не сводит, бдит.

На другой день Валера их двоих возле проходной оставил. Марине, мол, тяжело до казармы и назад пехом топать. Я, говорит, щас. Только чемоданы с офицерским приданым заберу, и мы в гостиничку, а там, через ЗАГС, честным пирком да и за свадебку. Вы, говорит, только погодите маленько. А сам в казарму, чемоданы хвать, да через забор. И на такси в другой город уехал, а оттуда прямо на Тихоокеанский флот покатил. Даже домой с матерью попрощаться не заехал.

Теща с Маринкой ждали его, ждали, а как видят – последний лейтенант с пыхтеньем чемоданы свои проволок, поняли, что Валера их надул. Дала несбывшаяся теща Маринке оплеуху в сердцах, да больше бить не стала. Еще родит тут на асфальте перед проходной, что тогда делать?

 

Глава 4. Гарнизон

 

Приехал Валера в штаб авиации Тихоокеанского флота, распределили его куда надо. В полк приехал. Там узнали, что холостяк, обрадовались. В общагу его офицерскую засунули, в экипаж вторым штурманом определили. Сдал зачеты, начал летать и по нарядам ходить. По субботам да воскресеньям в Дом офицеров на танцы повадился. Тогда дискотек еще не было. А когда появились, ничем от танцев не отличались. И на Дальнем Востоке девушки есть. Еще и красивей, чем на Западе. А если подходы к этим крепостям знать, то сдаются на милость победителя с большой охотой. Так как здоровья в них больше и кровь бурлит шибче. И одеты модней и красивей, чем в Москве, так как сказывается близость Владивостока. А Владивосток – это почти что Япония.

Валера своего местопребывания скрывать не стал. Зачем? Удаленность такая, что никакая теща не страшна, никакая невеста не грозит. Мать письмо прислала. Пишет, что Маринка сыночка родила. Хоть и маленького, но весь в Валерку. Она его издалека видела. Маринкина мать прокляла и Валеру, и ее самое. Прилюдно и неоднократно. Но Маринка к ней иногда забегает, спрашивает, нет ли весточки от него. Чувствуется, что хоть и зла на него, но по-прежнему любит.

Валера после этого письма три дня спать-есть не мог. Даже с лица спал. А потом собрался с духом и к командиру полка пошел отпуск выпрашивать. Не могу, говорит, подлецом жить. Я думал, что это просто так, а это, вишь, не просто так. На колени, говорит стану, а выпрошу прощения у нее и у тещи за все горести, что доставил. Командир, он ведь тоже человек. Хоть и не просто в начале года экипажи по новой тасовать, но Валеру он с первым экипажем в новом году в отпуск отпустил.

Не буду рассказывать, как он у тещи и Маринки прощения просил. Как теща в него нож бросила (черкесская кровь) да не попала. И мать его ругала, а Маринка светилась вся от счастья. Вначале, конечно, нахмурилась, а потом, когда мать вышла, на шею кинулась и плакала, и смеялась, и малыша, которого Валерой же назвала, показывала. И как он агукает, и как ножками сучит, и как смешно зевает. И весь он на Валеру похож. Такой же носик крошечный.

Свадьбу скромную сыграли. Да и какая свадьба на лейтенантские отпускные, когда только три месяца назад теща будущего зятя на всех перекрестках проклинала. Как только расписались, не стали и конца отпуска ждать. Собрали нехитрое приданое Маринкино и на Дальний Восток улетели.

 

Глава 5. Кара

 

Я уже писал, что Валера ни одной, буквально ни одной перспективной юбки не пропускал. То, что Марина с Валеркой-маленьким плотно вошли в его жизнь, нисколько его не изменило. И на Марину сил хватало, и на всех, кто юбки носил и в пределах досягаемости его рук появлялся. Марине, конечно, очень не нравилась его любвеобильность. Она прошла хорошую школу у своей матери. Как умеют проклинать горянки, знают те, кто на Кавказе жил.

Маринка, со своей четвертью адыгской крови, могла, кому хошь всю кровь перепортить. Голос у нее был, как у всех сирен вместе взятых, что Одиссея к скалам подманивали. Да и были эти сирены где-то из тех же краев, что и Маринка. О каждой Валериной победе гарнизон узнавал на следующее же утро, как Марина вскрывала очередное его похождение. Все узнавали до мельчайших подробностей всю низость его падения. А также о карах, уготованных ему небесами за эти злодеяния. Чаще всего, не думая о себе и ребенке, она грозила ему разнести в клочки самолет, на котором он летал. Когда он напоминал ей, что на самолете с ним летают еще восемь человек, оскорбленная в своих лучших чувствах Марина во весь голос кричала, что они не лучше и тоже заслуживают кары небесной, и была где-то права. Но когда он уходил на полеты, незаметно крестила его спину и смотрела в окно, пока он не скрывался из виду.

Так и прожили они несколько лет. Валеру поставили первым штурманом, дали звание капитана. Несмотря на его многочисленные похождения, приняли в партию и собирались в ближайшее время выдвинуть на должность штурмана отряда. Он не угомонился, но стал вести себя осторожнее. Маринка так же громогласно проклинала его на всю улицу, а он озирался в поисках очередной юбки.

Ту-95, на которых летал полк, машина большая и серьезная. Задания часто выдавались из самой Москвы. Так, например, ни один запуск космических кораблей не обходился без того, чтобы одна-две тройки этих самолетов не вылетали далеко в Тихий океан на случай нештатной ситуации при запуске или при возвращении космического корабля на землю.

В феврале над Тихим океаном не самая лучшая погода. И если в Охотском море стоят тридцатиградусные морозы, то южнее Курильских островов грохочут свирепые грозы. И чем южнее, тем температура воздуха выше, а наковальни грозовых облаков протыкают тропопаузу и высоко в стратосферу заносят свои белоснежные змеиные головы.

Отряд(три самолета) в котором Валерин был замыкающим, пересек Курилы и, взяв курс на юг, двинулся в район, где им предстояло дожидаться успешного или, не дай Бог, безуспешного запуска космического корабля. Они только вышли в Тихий океан, как штурман отряда, ведущий эту группу флагман, заметил перпендикулярно курсу следования на удалении около двухсот километров цепочку засветок на экране своего локатора. Это могло означать только одно – впереди линия теплого фронта, обозначенная башнями грозовых облаков. И этот фронт придется пересекать.

Автору случалось попадать во внутримассовые грозовые облака, которые значительно ниже и слабее фронтальных, встречающихся в открытом океане. Впечатления, которые автор вынес из этого попадания, можно выразить всего четырьмя словами: «Не дай Бог никому!» А тут, на пути к району обеспечения запуска, стоит барьер, который ни справа, ни слева не обойти. Остается только один путь – пройти выше облаков. Это легко сказать, но не так-то легко сделать.

На сомнительное счастье трех экипажей высота верхней кромки грозовых облаков описываемого барьера, по данным бортового радиолокатора, составляла около девяти тысяч метров. То есть вполне преодолимая для самолетов Ту-95. Если бы не два «но». Самолеты были заправлены «под завязку» и успели израсходовать всего по четыре-пять тонн из тех девяноста, что составляли полную заправку. И это не могло не сказаться на максимальной высоте, которую они могли набрать. В момент обнаружения грозного фронта высота самолетов в группе и так составляла более восьми километров и была близкой к практическому потолку.

А второе «но» заключалось в том, что самолеты летели на юг, навстречу теплому фронту, и температура окружающего воздуха была выше стандартной на 15-20 градусов Цельсия. Что уменьшало высотные возможности самолета еще на 600-800 метров.

Так как деваться некуда и задание из той категории, что умри, но выполни, штурман отряда рекомендует командиру группы пройти над грозовой облачностью. Тот, еще не зная о больших положительных отклонениях температуры, принимает решение набрать группой еще тысячу метров.

Решение принято, ведомые экипажи его получили и начинают набор. При этом, если у ведущего 8000 метров, то у первого ведомого 8300, а у второго 8600. Когда они перешли в набор, ведущий заметил, что самолет на требования руля высоты отзывается весьма неохотно. И выше 8900 в набор идти не хочет. Вспомним, что последнему самолету, штурманом которого был наш Валера, в соответствии с этим планом надо набрать высоту 9600 метров, а температура на двадцать градусов выше стандартной, и 9600 метров для данного веса и данной температуры недостижимы. Но экипаж, получив команду, упорно пытается ее выполнить. И пытается это сделать до тех пор, пока самолет Ту-95, огромная махина, не срывается в штопор.

Не знаю, пытался ли кто выводить Ту-95 из штопора. Говорят, что он с «потолка» до земли делает всего полтора витка и что этого очень мало, чтобы покинуть самолет. Ту-95 не оборудован катапультами, и покидание его осуществляется через входной люк. А люк этот можно открыть только если выпущена передняя стойка шасси. А выпускается она целую минуту, во время которой самолет неудержимо падает вниз. Когда самолет в штопоре, возникают такие ускорения и перегрузки, что весьма проблематично встать и сделать эти пять-шесть шагов к открытому, если его удалось открыть, входному люку. А если и удалось, то в лучшем случае Валера мог оказаться в бушующем февральском океане. И еще неизвестно, лучший ли это случай или лучше об воду на куски и на дно, как он когда-то напевал и как угрожала ему в своих проклятиях Марина.

И надо же такое совпадение! В этот день я летал на разведку кораблей в море, что считалось боевой службой. Мы прошли мыс Брескенс, что на острове Итуруп, самый большой остров Курильской гряды, и собирались лететь над Тихим океаном вдоль Курил на северо-восток. Тут мы получаем команду сменить курс и следовать на юг, в район с координатами…. Там надо снизиться до предельно малой высоты и обследовать визуально указанный район. Обо всем, что обнаружим, немедленно доложить на КП авиации ТОФ.

Мы прибыли в указанный район, снизились, обнаружили, что облака и дождь простираются до самой воды и видимость практически нулевая. Около часа мы барражировали в этом районе и кроме пелены дождя не видели ничего. Если бы я знал, что и кого мы ищем, видел бы я еще хуже из-за слез. Мы же все-таки были с ним друзьями. Обо всем, что касается экипажа, я узнал гораздо позже. Вначале, сразу после посадки, нам сообщили, что мы искали, потом фамилию командира корабля, а уж только месяца через два нам был зачитан приказ, и я узнал, что Валера был штурманом на этом самолете.

Потом в этот район летали спасатели и вышла корабельная группа. Они рассказали, что видели оранжевые куски спасательной лодки и даже фрагменты тел, которые из-за сильного волнения поднять на борт не удалось. Скорее всего, это была милосердная ложь. Так как если не найдены тела погибших, они по советским законам считались без вести пропавшими, и пенсии детям и женам погибших не начислялись.

 

Глава 6. Верность

 

Неладное Маринка почувствовала еще до вылета. Валера забыл ее поцеловать перед выходом, а она, обиженная его невниманием, забыла перекрестить его спину. А когда выглянула в окно, он уже исчез, успев завернуть за угол соседского дома. Весь день ныло сердце. Все валилось из рук. Когда упала и разбилась любимая Валерина чашка, Марина не выдержала и разрыдалась. Она знала, что слезы вызывают другие слезы, и взяла себя в руки. Она тепло одела Валерчика и выпустила его гулять.

До обеда время тянулось невыносимо медленно. Уходя, Валера сказал, что полетят на радиус. Она не знала, что это такое, но ненавидела это слово всей душой. Когда Валера говорил «радиус», его потом почти сутки не было дома, а приходя, он валился без сил и, не приласкав ее, засыпал надолго. Иногда не мог уснуть. Тогда он вставал и выпивал прямо возле холодильника стакан водки. Иногда два. Она знала одно – «радиус» мучает ее мужа. А Валера на другой день, когда ему удавалось выспаться, объяснял, что «радиус» – это хорошо, по 14-15 часов налета удается враз хапануть.

И сегодня он полетел на «радиус». Она покормила Валерчика, румяного и веселого, когда он пришел с улицы. Не в силах съесть ни кусочка, она оделась и пошла в магазин, наказав сыну вести себя хорошо.

На улице ей показалось, что соседки смотрят на нее как-то странно. Но она уже привыкла к косым взглядам и не реагировала на них. Она не успела пройти и ста метров, как увидела трех офицеров, повернувших в ее сторону. Двоих она знала. Первый был замполит полка подполковник Овсейчик, справа от него шел секретарь парткома и еще один молодой капитан, которого она если и видела, то не запомнила, кто он.

Офицеры замедлили шаг и молча остановились. Они не глядели на нее, но она была уверена, что они шли именно к ней. Сердце сжалось еще сильней и, казалось, сейчас остановиться.

– Валера! Что-то с Валерой? Да говорите же, не томите!

– Мы не знаем, что случилось, но два часа назад они перестали отвечать на запросы. И их не видит ни ведущий, ни второй ведомый. Они полетели на обеспечение запуска космонавтов…

– Будь они прокляты, ваши космонавты! – закричала Марина, и крик ее перешел в вой, – Они погибли! Я чувствую это! Они погибли! Валера-а-а-а! Валера-а-а! Он там, он упал в море. Он погиб!

– Ну, что вы так сразу? Мы ничего не знаем, кроме того, что они не отвечают на вызовы. Может, они потеряли ориентировку и сильно уклонились от маршрута.

– Нет!! Я знаю…, я чую! Его нет на белом свете, – Марина заплакала.

Она оттолкнула майора, который хотел поддержать ее. Глаза ее гневно сверкали.

– Вы убили их! Что я говорю…? Нет, они погибли, погибли ни за грош! Извините…. У меня что-то с головой. Я пойду.

– Мы хотели собрать семьи этого экипажа, чтобы вместе… – что «вместе», замполит и сам не знал. В полку давно не случалось катастроф, а он сравнительно недавно здесь, и что в таких случаях делают, знал только по фильмам и книжкам.

– Пойдем, Марина с нами, – увещевал ее секретарь парткома. – Вместе будет легче ждать вестей. Может, еще все обойдется. Вернутся парни. Вот увидишь, вернутся!

Марина покачала головой и повернула к дому.

Вечером к ней зашла соседка. Она покормила испуганного Валерика, который тихо сидел на своем диванчике и смотрел на лежащую ничком на кровати Марину.

Марина уже не плакала. Она тихо, сквозь зубы, стонала и изредка повторяла:

– Валера. Ну, зачем так? Валера…

Несколько дней гарнизон жил надеждой, которая становилась все слабее и слабее. Потом пришло известие со спасательного корабля о том, что видели в океане оранжевые лоскутки спасательной лодки и «фрагменты тел», поднять которые на борт из-за волнения не удалось. Затем совершили ритуальные похороны экипажа. В гробы была насыпана земля, а сверху на нее положили мундиры погибших. Гробы заколотили и так пронесли по улицам гарнизона. Их похоронили на самом видном месте. А через год поставили памятник.

Летом, когда все окна открыты, над гарнизоном плывет вой. Это воет Марина. В своей квартире она развешивала по стенам мундиры и вещи Валеры, садилась на пол и выла, как волчица. Соседи, опасаясь за психическое состояние малыша, вызвали Маринину маму и она, так и не сумев утешить и успокоить Марину, увезла Валерика с собой.

Через пару лет все жены погибшего экипажа устроили свою жизнь. Только Марина по-прежнему развешивает по стенам Валерины мундиры и воет раненой волчицей, правда, в последние годы все тише.