Недавно разбирала в своем шкафу, перекладывала пакетики с пеленками и распашонками, чтобы отдать сестре, недавно родившей, и увидела папку с подшитыми туда заметками по уходу за ребенком, ежедневник, где зафиксированы малейшие изменения веса ребенка, температуры в комнате и листочек про первый прикорм.

Помню, мамка тогда учила размять желток, смешивая с грудным молоком. А по телевизору решительно твердили про кашу «Нестле». Вообще, мамка была права даже в том, что запретила категорически придерживаться кормления по часам. Так снова захотелось в те бессонные ночи, к пеленкам, развешанным в нашей маленькой комнатке общежития, в те далекие мечты о ребенке, которые стали реальностью.

 

Когда – то очень давно, еще в моем детстве, к мамке приезжала подруга из области, и они с вечера долго беседовали на кухне. Когда я проснулась среди ночи, то услышала их полушепот, и вот подруга тогда сказала, что самое главное – успеть до родов взять благословение у батюшки.

По телевизору была замечательная программа, «Мамина школа» называлась, я с таким энтузиазмом взялась смотреть передачу за передачей. Сейчас вспоминаю, и без улыбки не обходится. Я даже «уголок» кружевной тогда нашла среди постельного белья, и куклу красиво заворачивала в одеялко и этот уголок.

 

Дело наверно не в разнице в возрасте, кто, когда и во сколько лет рожал, а в самом подходе к делу, в готовности стать матерью. И девочки не зря в «дочки – матери» играют. Только у подружек мужья либо погибли либо из командировок не вылезали, а у меня в плавание ходил. Образ морячка с ленточками на бескозырке так и остался только мечтой. Но главное, я училась воспитывать ребенка, нянчить и разговаривать с ним. Заучивала потешки и колыбельные.

 

Тот ночной разговор мамы и ее подруги я припомнила, когда штудировала женские журналы. Было там и про то, что воды отходят, и про часы пыток на родильном ложе.

Вот сколько раз сталкивалась с описаниями в сопровождении ругательств и болей неимоверных, столько и удивлялась, а было ли со мной что – то такое???

 

Надо сказать, со второй половины беременности меня два раза старательно укладывали в больницу, приводя кучу доводов в пользу и правоту врачей, и я валялась в палате, наблюдая, как ноябрьский снежок заносит улочки в больничном парке, как мерно ниспадают эти хлопья, укрывая грязь улиц белым пушистым одеялом. Наш будущий папка очень волновался за нас, и всячески старался проскальзывать через подсобки в коридорчики и их переходы, чтобы встретиться со мной, и это непременно заканчивалось пощипываниями и всякими нежностями. Таблетки я не глотала, а выбрасывала, сонный порошок не принимала, а гемоглобин поднимала принесенными мужем гранатами. Сочные и рубиновые зерна аккуратно вытаскивала ложечкой, и неизменно думала о свалившемся на меня счастье. Ведь мой избранник был моим мужем, а плод нашей любви давал о себе знать то уютным комочком внутри меня; то внезапно проснувшимся юнным пионером с барабанными палочками, чье имя за давностью школьных лет выбросило из памяти, - его сердечко барабанило так громко, что по возвращению домой мне стало не хватать этой уютности внутри и вот этого стука, и я прижимала сынишку к себе, прислушиваясь к ритму его сердечка.

 

Так вот, в больнице, а был это четвертый этаж, я видела кучу плакатов статей, посвященных материнству и предстоящим родам. Инфы было множество, но до сих пор я помню одну, в которой говорилось о даре стать матерью, о том, что именно мне предстоит родить человечка, и что боли, которыми так пугают, чуть ли не выдумка. Но боже мой, думала я, ведь это в первый раз, а первый раз все сложно. Я приготовилась даже умереть, припомнив слова подружки, что обязательно нужно купить капельницу и всякие такие медицинские штуки. Что в больнице ничего не допросишься, даже элементарного анальгина.

 

В такие минуты, как эта, перед моими глазами непроизвольно вставала картинка, - огромная картина- панно в фойе женской консультации, где приходилось подолгу сидеть на лавчонках, ожидая своей очереди. Ребенок в короткой рубашонке бежал вперед, и поэтому видно его было только сзади: ручки подняты навстречу солнцу, что радовало воображаемый небосвод, волнистые локоны напоминали локоны ангелочков со старых открыток, какие я видела в бабушкином сундучке; и весь он был настолько настоящий, с перевязочками на ногах и руках, настолько реальный, что я гордо несла свой живот (если так можно сказать, конечно), шагая по улице рядом со своим мужем. Меня прямо распирало от собственной значимости, впрочем, это чисто женская особенность.

 

Несомненно, с врачом мне повезло. Она своим громовым голосом посвящала ассистента- акушера в истории из своей практики, подробненько рассказывая, как прыгала с парашютом, чтобы принять роды в горном поселке у шестнадцатилетней девочки, о том, как рожала цыганка в вагоне, как цыганский барон со знанием дела советовал не нянькаться с дурной бабой, а я… я училась правильно дышать, и делала все с завидной ловкостью. Так что меня, подготовленную, можно было пускать в спецподразделения будущих рожениц. Врач укладывала нас на койки, а нянечка советовала ходить по коридору, а во время подуг дышать поглубже, ровным счетом так, будто вверх тянешься, потому что воздух – он там, наверху, и просто так его не достанешь.

Потуга проходила плавно, сливаясь с болью настолько, что не чувствуешь рук, обнимающих металлический каркас кровати.

 

О чем будущие матери думают в такие минуты???

 

Я держала в руках бирочки, оранжевые такие. Их надевают на только что родившегося ребенка.

Я застыла у окна, боясь потерять то ощущение тревоги и нечаяной радости.

Хрупкой. Почти прозрачной. Будто тот же мороз за окошком.

То же утро под новый год.

 

Когда ОН родился, врач выдала фразу, которую я помню до сих пор: «О-о-о!! МУЖИКА родили», и я тут же подумала, что муж будет очень рад, что родился именно мальчик.

Роды были скорые, врач что-то быстро скомандовала, и под неумелым надавливанием акушера все это произошло. Малыш родился. И не заплакал так голосисто, как четырехмесячные дети в отечественных фильмах 60-х годов, выдаваемые народу за новорожденных младенцев.

Он не расправил свои легкие сразу, а будто захлебывался, вскрикивая. И пяточки у него были синие. Это меня поразило.

А потом были капельницы, и всякие разные медицинские хитрости, которые я заранее собиралась прихватить с собой в больницу, и я видела, извернувшись, что моего малыша положили на специальную детскую лежалку, стали вытирать, измерять и все такое. Тут сработало, наконец-то, лекарство, которое во время схваток или уже потуг ввели наскоро мне в руку, и я улетела.

 

Вот, думала я, я наркоманка. Эти звуки-вызвуки, эхом грохающие со всех сторон. А потом я увидела людей, которые копошатся и суетятся вокруг. Они ходили вверх ногами, их зеленая одежда походила на костюмы марсиан, для полной достоверности им не хватало только усиков – антенн на головах.

Итак, голоса грохали, зеленые люди ходили вверх ногами, а мне казалось, что меня заживо замораживают.

«Кровавая ты какая», - ухало в воздухе железными прессами эхо, и раздражение женщины в преддверии Нового года я простила только за то, что помогла мне не умереть, и за то, что доложила нашему папе после дразнящего робкого звонка в сравнении с ее громовым голосом: «…мальчик… три четыреста пятьдесят восемь… пятьдесят один сантиметр… в 12-05…»

 

«Сколько же вас здесь?» - не удержалась и спросила я.

«Нас???… Трое».

«А мне кажется, вас штук двадцать», - и услышала дружный хохот…

 

Именно нянечке я благодарна больше всего. Она кротко подошла ко мне и накрыла мне ноги двумя сложенными покрывалами. Из окна несло страшенно – на улице буйствовал декабрь, завьюживал пути-дороги и скрЫпел под нашими ногами еще и через неделю, после наступления Нового года, когда я бережно передала своего первенца в заботливые папины руки.