Духота мешала спать. Василий Васильевич, охая и вздыхая, ворочался на постели, истекая потом. Вконец измучившись, отмахнул полог и сел, свесив босые ноги. Посмотрел на часы, мирно тикающие на стене. Было пять часов утра. Жара, превратившись в ночную духоту, казалось, высосала из него последние силы. Шатаясь, на непослушных ногах он подошел к окну и увидел, идущего мимо, сутулого и плешивого мужичонку.

- Жига, тихонько окликнул он, высунувшись из окна, - зайди!

 

Мужичонка с неожиданной прытью вскочил на высокое крыльцо и, старательно вытерев ноги о половик, прошел в просторные сени.

 

- По делу идешь или так болтаешься? - спросил Василий Васильевич, как только Жига открыл дверь в избу.

 

- Не спится. Жарко!

 

- Времени сколько, знаешь?

 

- Какая разница, Василич, сколько. Рассвело и ладно.

 

- Опохмелить? Голова, небось, болит?

 

- Ага.… Не мешало бы, - согласился Жига.

 

Василий Васильевич достал из холодильника початую бутылку водки и налил полстакана. На закуску подал малосольный огурец. Коричневыми, то ли от солнца, то ли от грязи, пальцами мужичонка крепко ухватил стакан и, довольно крякнув, опрокинул его содержимое в рот. Хрустя огурцом, осведомился:

- Зачем звал? Не поверю, если скажешь, что опохмелить.

 

- Да нет, не опохмелить. Это ты угадал. Есть у меня к тебе дельце. - Василий Васильевич задумчиво смотрел то на Жигу, то в окно, где медленно разгорался новый день. Он решался на что-то важное. Наконец, тихо, но твердо произнес: - Вот что, Жига, сослужишь мне службу честно, без обмана, награжу, а если вертеться начнешь, так, как говорится, пеняй на себя. Ты меня знаешь! Я не обману, но и не прощу.

 

Мужичонка заинтригованно уставился на хозяина дома. Он даже жевать перестал и, поперхнувшись огурцом, переспросил:

- А, что за дело? Дело-то, какое?

 

- Дело не хитрое, при желании ты справишься. Вот что, пошли-ка на улицу, там поговорим. - Василий Васильевич покосился на дверь во вторую половину избы, где спали дочь с подругой, приехавшие его навестить, и пробормотал, - у стен тоже уши бывают.

 

Они вышли в сад, которым хозяин гордился. Здесь не только легко дышалось, а и глаз радовался изобилию всевозможных садовых насаждений. Сорта яблоней и ягодных кустов были тщательно подобраны по вкусовым качествам и времени созревания плодов. Распределены по участку не кое как, а продумано. С пользой для насаждений, удобно для ухода за ними и сбора урожая.

После того, как он удачно женился на Арине, и получил в приданое пасеку, для себя решил - бедствовать не станет. Все силы положит на то, чтобы его умению хозяйствовать завидовали сельчане. Для него стало правилом, прежде, чем что-то сделать или сказать, обязательно продумать. Он считал, что человеческие ошибки, а вместе с ними проблемы и неприятности, от недостатка ума и выдержки. На селе его за это не только уважали, но и побаивались. Если обращались к нему, то уважительно, по имени отчеству, а между собой, чаще называли по фамилии – Груздев.

 

Как-то повелось, что в их селе, с незапамятных времен, за людьми закрепились прозвища. Было оно и у Груздева. За хитрость, ум и изворотливость нарекли его Гитлером. В глаза, конечно, не называли. Но потихоньку, чтобы, не дай бог, он услышал, ругали. Василий Васильевич про кликуху знал. Поначалу обижался и сердился, но потом, будучи умным человеком, рассудил так. «Ну и пусть. Наплевать. За глаза и царя ругали».

 

С Ариной жил он в согласии до самой ее смерти. В том, что у них в семье был мир, надо отдать должное ей. Она ему не перечила, во всем его слушалась и со всем соглашалась. Считала, что решения принимает хозяин, а ее дело их исполнять. Она умерла рано, надорвавшись тяжелыми корзинами с яблоками и ягодами, которые безропотно, каждое лето, на попутках возила продавать на железнодорожную станцию за семьдесят километров. Как бы между делом, Арина родила ему шестерых детей. Когда умерла, старшему сыну было двадцать, а младшей дочери два года. Вновь жениться Груздев не стал. Не хотелось ему приводить в дом чужого человека, где создавал достаток для своей родной семьи. Не хотел ни с кем делить добро, нажитое вместе с покойной женой.

Оглядываясь на прошлое, Василий Васильевич считал, что с Ариной прожил самые счастливые годы из своих семидесяти.

 

После многолетнего вдовствования и долгих раздумий, решил он, всё-таки, жениться. Про него нельзя сказать, что, рано овдовев, свою жизнь прожил монахом. У него были женщины. Его мужское естество требовало своей доли жизненных удовольствий. Но это были ничем не обременяющие связи. Серьезных отношений он не завязывал, в душу никого не пускал. Несмотря на то, что ему исполнилось семьдесят, чувствовал он себя превосходно. Ни на что не жаловался, ничего у него не болело. Единственное, что не давало покоя, так это одиночество. Детки выросли и разлетелись из родного гнезда, кто куда. У каждого из них была своя судьба. Ближе всех из детей жила Зинаида, поэтому и наведывала его чаще остальных. Она была тоже одинока. С личной жизнью у нее как-то не заладилось.

 

Зинаида неоднократно улавливала его недвусмысленные взгляды в сторону женщин. Может быть поэтому, в ее голове зародился авантюрный план – женить отца на своей подруге. Она думала, что при его осуществлении, одним выстрелом убивала двух зайцев - груздевское богатство прибирала к своим рукам и любимая женщина оставалась при ней. Зинаида собиралась переехать жить, что называется, к отцу под бок. Иными словами, выходило так, что волки были бы сыты и овцы целы.

Не откладывая в долгий ящик, в этот раз, она привезла подругу с собой. По слухам знала, что отца одолевает Нинка, которая была чуть старше ее. В юности они одно время даже дружили, но, из-за халдовского характера Нинки, их дружба распалась. К тому же, Зинаида очень не хотела, чтобы богатство Груздева попало в чужие руки. Он же, мечтая о женской теплоте, и, как ни странно, о любви, был готов привести в свой дом даже матерщинницу Нинку.

 

***

 

В саду, среди деревьев, было прохладней, чем на открытом месте. Мирно гудели пчелы, не обращая внимания на двух озабоченных мужиков. Оглянувшись на дом, Груздев наклонился к мужичонке и тихо проговорил:

- Вот что, Жига, дело, которое я тебе поручу, должно остаться между нами.

 

Они уселись на небольшую скамейку, сколоченную из узких реек, недалеко от пасеки. Василий Васильевич любил отдыхать на ней, наблюдая за пчелками, караулил рои в пору роения. Пахло медом. От этого аромата у Жиги слегка кружилась голова, и сводило живот.

 

- Щекотливое это дело, Петька, - назвал он Жигу по имени.

 

- Умрет со мной, Василич, - заверил Жига. - Доверься мне, говори. - От нетерпения он то и дело шмыгал носом, ерзая по скамейке.

 

- Ну ладно. Вот что. Видел, наверное, что Зинка с подругой приехала?

 

- Видел. А что?

 

- Да ничего особого. Приехала и хорошо. А ты вот что, последи-ка за ними. Куда пойдут, как пойдут. Неплохо если услышишь, о чем говорить будут.

 

Жига, непонимающими глазами, следил за Василием Васильевичем.

 

- Понял?

 

- Нет, - поспешил ответить он и тут же поправился, - ну да…

 

- Вот, как проснуться, пойдут, наверное, купаться и ты ступай с ними. Разговор заведи о том, о сем. Да, мне тебя, что ли, учить. Поди, сам знаешь, как с женщинами обращаться.

 

Жига кивал головой, глупея все больше. Василий Васильевич посмотрел на него и махнул рукой.

- Ну, для начала с тебя хватит. Выполняй, а там посмотрим.

 

В дом он вернулся без Петьки. Тот остался на улице ждать женщин, чтобы вместе идти на реку.

К тому времени, дочка с подругой уже проснулись и весело готовили завтрак. Они, не смущаясь, ходили по дому, чуть ли, не нагишом. Из всей одежды на них было по трусам и майке. Василий Васильевич невольно отметил, что подруга вовсе даже ничего. Плотная, но не толстая, с большой грудью и крепким задом, она ходила мимо оторопевшего хозяина, покачивая крутыми бедрами, словно дразня, и как бы говоря, « Пожалеешь, если откажешься. Где еще найдешь такую»?

 

- Пап, что стоишь, проходи. Завтрак готов.

Зинаида ликовала, что удалось смутить отца, и инициативу из рук решила не выпускать.

 

Василий Васильевич, стараясь не смотреть на женщин, подвинул к себе окрошку. Подруга уселась напротив. Когда Груздев поднимал глаза, его взгляд упирался в ее внушительный бюст, который рвался из майки, чтобы вывалиться в тарелку.

 

- Ох, Зинка, что-то есть совсем не хочется, - томно вздохнула Катерина, выпрямляя спину.

- Не ешь, коли, не хочется, - засмеялась та. - Пап, что молчишь? Хоть скажи, вкусно или нет?

- Ничего, есть можно, - пробурчал Груздев и еще больше нахмурился.

 

Зинаида засуетилась.

- Пап, выйди со мной. Я тебе кое-что скажу, совсем было забыла.

 

Положив ложку на стол, и, не глядя на Катерину, Василий Васильевич вышел в сени. Прикрыв дверь в избу, дочь взяла отца за руку. Заглядывая в глаза, проникновенно с участием спросила:

- Если честно, плохо одному? Вот скажи, сколько можно жить бобылем? Зачем себе жизнь укорачиваешь?

Василий Васильевич молчал, все больше и больше мрачнея. Он отводил взгляд, не желая встречаться с глазами дочери. Она подвела его к широкому окну, смотрящему в сад, и усадила на длинную, широкую скамью вдоль стены. Распахнув окно, вдохнула чистый, ароматный воздух и задержала дыхание. Медленно выдохнув, рассудительным голосом посоветовала:

- Жениться тебе надо и жить по-человечески. Хоть и есть еще в тебе сила, но годы берут свое. Скоро и уход за тобой потребуется. Если ты думаешь здесь женщину найти, то это вряд ли. Такие, как Петровна, за тебя не пойдут, потому, что идейные слишком. А Нинка гулять будет, и все твое добро с очередным хахалем промотает. Тебе это надо? - Зинаида говорила убедительно, пытаясь заглянуть отцу в глаза, не выпуская его руку из своей. - А Катя? Ты только посмотри на нее - умная, красивая, сильная и еще молодая.

 

- Вот то-то и оно, что молодая, - обрадовано, подхватил Василий Васильевич. - Мне семьдесят, а ей сколько? Она тебе, наверное, ровесницей будет.

 

- Ну и что. - Зинаида снисходительно улыбнулась. - Кому плохо оттого, что рядом молодая женщина? Своей энергией она тебе жизнь и душевную молодость продлит. Хозяйка из Катерины получится хорошая, вот увидишь. Готовит она вкусно. Чего еще-то надо? Притом, неужели я родному отцу плохое подсуну?

 

Зинаида кожей почувствовала, что отец почти сдался. Еще немного и колебаниям его придет конец, но тут он неожиданно спросил:

- А работать она, где будет? Еще не пенсионерка, ей работа нужна, а здесь нет никакого производства. На мою шею, что ли, сядет?

 

Зинаида возмущенно всплеснула руками, хлопнув себя по круглым коленкам.

- Пап, да ты что? Какая работа? Ты о чём? Ситуацию вокруг не видишь? Половина людей моложе ее мыкаются без дела. А у тебя хозяйство, к тому же пчелки, медок, сбережения. Твоих запасов для скромного проживания хватит не только для двоих, но и целого семейства. Зачем тебе, чтобы она работала?

 

Неожиданно дочь встала и, потянувшись, лениво произнесла:

- Да, что я, на самом деле, перед тобой распинаюсь. Как хочешь. - Взявшись за дверную ручку, оглянулась. - Хочу, чтобы ты подольше пожил в удовольствии, а ты упираешься. Думай, время еще есть. Только смотри, не прогадай, а мы, пожалуй, искупнемся.

 

Василий Васильевич недовольно заметил:

- Оденьтесь, не позорьте себя и меня. Не девочки семнадцати лет. Жиров поднакопили, слава богу.

 

- Ты, вроде, современный человек, а рассуждаешь, как древний дед. - Зинаида вернулась к окну и сорвала черную ягоду вишни, висевшую над самым подоконником. - Жара стоит несусветная, дышать нечем, а тебе хоть бы что. Да и что такого, если мы на речку пойдем в шортах и топике? Теперь, все так ходят, ничего особенного в этом нет.

 

- Молодежь ходит, а не тетки здоровенные, - упорствовал Василий Васильевич.

 

Вскоре женщины ушли, а с ними и Петька – Жига.

 

Уже никто и не вспомнит, с чьей легкой руки и почему Петьку прозвали Жига. Кличка прилипла к нему намертво. Теперь он и сам не скажет, какое прозвание ему больше нравится - Петька или Жига. На жизнь зарабатывал тем, что выполнял разные поручения, таких, как Груздев, или просьбы таких, как беспомощная, больная Серафима. Платили, кто чем. Иногда, довольствовался простым обедом. После родителей достался ему небольшой домик, куда он ходил, пожалуй, только ночевать.

 

В чем смысл поручения Василия Васильевича Петька не понял, но и не расстроился. Философски рассудил, что дальнейшие события все поставят на свои места. А пока надо смотреть и слушать. Груздева он побаивался и, одновременно, уважал за несвойственную ему - Петьке, какую-то внутреннюю силу, с которой тот умел надавить на человека, и получить все, что хотел. Жига не мог ему противостоять в силу слабого характера и незавидного материального положения. К тому же, он боялся мстительного и злопамятного Василия Васильевича. Никогда ему ни в чем не перечил. Только иногда, потихоньку, пока никто не слышит, он отводил душу, ругая своего благодетеля, на чем свет стоит. Вот, и в этот раз, стоя на берегу, выслушивая в свой адрес насмешки купающихся женщин, которых сейчас, попросту, ненавидел, он мысленно мстил Груздеву. « Чертов Гитлер! Шел бы сам, да и караулил своих баб. Рассматривал бы их жирные телеса. Ему надо, а я тут стой, слушай их бредни да издевательства. Заразы».

 

- Ну что? Рассказывай, о чем девки говорили, как вели себя? - Наступал Василий Васильевич на Жигу, как только они остались вдвоем.

 

- А, никак не вели, нормально вели. Шутили, в меня водой брызгали, купались.

 

- Ты что, дурак? - Василий Васильевич неожиданно занервничал. - О чем говорили, спрашиваю?

- Да не о чем не говорили, Василич. Вот ей богу. Хохотали да плавали. Меня намочили. Я купаться не стал.

- Почему? Надо было с ними в воду лезть.

 

- Да не могу я, - взмолился Петька. - Нельзя мне.

 

- Это почему же, нельзя тебе?

 

Жига замялся, потом прошептал, оглядываясь на дальние кусты смородины, с которых Зинаида с подругой собирали ягоды, весело смеясь. - Без трусов я.

 

- Подумаешь, - усмехнулся Василий Васильевич. - Стеснительный какой. Купался бы в одеже. - И, оглядев одежонку Жиги, предположил: - Она у тебя, наверное, давненько воды не видела.

Петька обиделся, но виду не подал. Он хоть и считал себя никчемным человеком, но не любил, когда над ним насмехались.

 

С Зинкой Груздевой они ровесники, даже учились в одном классе. После окончания школы она поступила в техникум, он же остался работать в колхозе. В армию его не взяли по причине глухоты на одно ухо, а он, особо, не расстроившись, летом пас колхозное стадо, а зимой работал скотником на ферме. Но это было, пока существовал колхоз.

С Зинкой местные парни не гуляли, даже ухаживать за ней не пытались. Она была какая-то резкая, холодная и не притягательная. На каникулы и в отпуск всегда приезжала с подругами. На танцы в клуб не ходила, с местными парнями и девчонками общалась мало. Годы шли, а Зинка, по слухам, замуж так и не вышла, но женщин, по- прежнему, возила.

 

***

 

В общем, и целом Катерина Василию Васильевичу понравилась. Бабенка ладная. Он не любил худосочных женщин. Считал, что жена должна быть женственной во всем, а особенно, в фигуре. Чтобы было к чему прижаться и, за что подержаться. Единственное, что его смущало, так это дружба Катерины с его дочкой. Он знал об изьяне Зинаиды. Знал, что она транссексуалка, и ему очень не хотелось, чтобы отношения между женщинами были не просто дружеские. Хотел исключить малейшее сомнение и подозрение, поэтому и поручил Жиге проследить за ними.

 

Катерина замужем была дважды и оба раза неудачно. Первый муж оказался эпилептиком и умер, ударившись головой об угол дома, во время приступа. Они прожили с ним всего два года. Второй муж был пьющим человеком и во время очередного запоя попал под колеса автомобиля. С ним Катерина промаялась четыре года. Детей ни от первого, ни от второго брака не осталось. После неудачных попыток устроить свою личную жизнь Катерина на замужестве поставила крест.

Однажды, отдыхая, в местном санатории - профилактории, познакомилась с Зинаидой, которая работала тут завхозом. Понравились друг другу, стали общаться и дружить. На тот момент Зинаида жила с женщиной намного старше себя. Катерина, по первоначалу, думала, что это её мать. Но, однажды, женщина собрала вещи и уехала, освободив место для молодой подруги. Как-то, само собой получилось, что Катерина большую часть времени стала проводить у Зинаиды. Вскоре и жить перебралась к ней, но свою квартиру не бросала, хотя Зинаида и настаивала ее продать. Катерину, одновременно, и устраивала такая жизнь, и нет. Помня судьбу своей предшественницы, она, нередко, задумывалась о будущем. Молодость быстротечна, как и сама жизнь. Не всегда она будет молодой и сильной. Годы идут, приближая к старости, а ни детей, ни мужа, никого, на кого бы можно было надеяться и опереться в случае чего…. Поэтому, предложение подруги, на счёт её отца, заинтересовало, хоть и смутно, но она увидела впереди перспективу…

 

За обедом Катерина поведала Василию Васильевичу о той части своей жизни, которая касалась ее неудачных браков, о взаимоотношениях с Зинаидой упомянула вскользь, как о ничего не значащем факте.

«Ну ладно, время пока еще есть, все узнаю», - успокаивал себя Василий Васильевич.

Но он ошибался. Времени ему Зинаида не оставила. Сварив из ягод варенье, она объявила, что вечером уезжает, потому, как ждет ее работа и дольше прохлаждаться она не может. Катерину же оставляет погостить. Отец хотел, было возразить. Хотел сказать, что нельзя малознакомого человека вот так с бухты- барахты оставлять…. Но, взглянув на Катины пышные формы, раздумал и промолчал, как бы в знак согласия. Про себя же подумал: « А что, пусть остается. Там видно будет. Может, даже и ничего. Понравится! А Зинка что? Зинка будет далеко… ».

 

Груздев не ожидал, что у них с Катериной все так быстро сладится. Одев длинный, красивый халат, она выглядела уютной и домашней. По дому ходила тихо и плавно, стараясь быть в поле зрения хозяина. Проворно приготовила ужин и с ласковой улыбкой пригласила Василия Васильевича к столу. Сама не села до тех пор, пока он, удобно устроившись на стуле, не взял в руку ложку. Женщина постоянно его умиляла. Это вселило надежду, что, действительно, все будет хорошо.

Ночью его ждал еще больший сюрприз. Раздевшись, он лёг в свой любимый марлевый полог, который спасал от мух. Вытянув ноги, уже хотел забыться крепким сном, устав от дневных треволнений, как почувствовал, чужую руку на своем бедре. Мгновенно открыв глаза, в полумраке увидел склоненную над собой голову с белым пятном вместо лица. От неожиданности он даже вскрикнул. Но голова голосом Катерины проникновенно прошептала:

- Тише, Васенька. Не пугайся, мой родной, это я, Катя.

 

Василий Васильевич замер от неожиданности. В голове мелькнуло:

« Вот это да. Кто это Васенька? Неужели я»?

 

А Катерина между тем продолжала.

- Не бойся. Я только около тебя полежу немножко, а то мне что-то страшно стало. Ты непротив?

Сама, между тем, забравшись под одеяло, все теснее прижималась к жесткому боку хозяина, обнимая его беспокойной рукой. Ему стало невыносимо жарко. Как будто, раскаленная печь, все глубже и глубже засасывала его всего в свое нутро. Казалось, что он сейчас, лежа на кровати в объятиях этой женщины, потеряет сознание от чувства и состояния, которое не испытывал уже много лет. Тело его напряглось и трепетало. Руки и ноги, независимо от него самого, обняли и обвили тугое и податливое тело женщины, а губы с жадностью встретились с другими ищущими его губами, и Василий Васильевич медленно и необратимо погрузился в сладостно-чувственное состояние души и тела.

 

***

 

Зинаида вновь приехала через неделю. Увидела отца и удивилась, даже показалось, что за время ее отсутствия он ростом стал выше. В глазах горел огонек, которого раньше не замечалось. Можно было сказать, что они светились счастьем, и его невозможно было скрыть. Катерина тоже изменилась. Она и отец смотрели друг на друга с нежностью и пониманием. Со стороны казалось, что эти двое знают какую-то очень важную тайну и держат ее от всех в секрете. Отец от Катерины не отходил, вдвоем с дочерью старался не оставлять. Улучив момент, когда отца не было рядом, она с иронией спросила:

- Я вижу у вас согласие и любовь?

 

- Все нормально у нас, - пожала плечами Катерина, стараясь не встречаться с подругой взглядом. Она видела, что та ревнует, и, зная её характер, понимала, что ссоры не избежать. А Зинаида, между тем, продолжала допытываться.

- Что это отец-то весь светится?

 

Катерина набралась сил и взглянула подруге в глаза.

- Нам надо поговорить.

 

Зинка подозрительно - нехорошо усмехнулась.

- Ну, давай поговорим. Начинай, а я послушаю.

 

- Твой отец очень хороший..., не надо его обманывать…, с ним легко и просто общаться…. Я предположить не могла, что человек в семьдесят, на такое способен.

Она то и дело замолкала, подбирая слова.

 

- И на что же, такое, он способен? Может, скажешь, что лучше меня?

 

Катерина замотала головой.

- Это другое. Он мужчина, с ним совсем другие ощущения. - Она говорила пылко, пытаясь убедить подругу в своей правоте, а больше всего, защитить тонкие и ранимые чувства, возникшие совсем неожиданно, но ставшие дорогими. - К тому же, мы с тобой решили, что все так и будет. Я должна завоевать его доверие или нет?

 

- Да, завоевать доверие, а не… Ты что, влюбилась в старика?

 

Не отвечая на вопрос, Катерина проговорила, глядя в открытое окно:

А соседи дом еще не продали. Иди, приценись….

 

Зинаида перебила.

- Ты не юли, отвечай, коли спрашиваю.

 

- Не мели ерунду, - вздохнула женщина. - Сходи, поговори с соседями.

 

Зинаида потеплевшим голосом переспросила:

- По отношению ко мне, ты надеюсь, не переменилась? Потеху не устроишь?

 

Катерина понимала, что говорить правду, равносильно самоубийству.

- Нет, конечно. Все по-старому. Добро твоего отца станет нашим. Договор между нами в силе…

 

Их разговор прервал, возвратившийся Василий Васильевич. Последние слова Катерины он слышал, но виду не подал. Зинаида, как ни в чем не бывало, начала рассказывать новости о знакомых, но, остановившись на полуслове, неожиданно, объявила:

- А знаете что, загляну-ка я к соседям.

- Это зачем? – поинтересовался отец

- Они дом продают. Посмотрю, если понравится, может куплю. Тогда сюда перееду….

 

Василий Васильевич сразу не нашелся, что сказать, а пока думал, Зинаида хлопнула дверью. Озадаченный, он молча, как-то боком присел на край стула и уставился на растерянно молчавшую Катерину. Она догадалась, что Василий Васильевич подозревает про их с Зинаидой отношения, и теперь не знала, как себя вести. Груздев в свою очередь думал, что никому не отдаст эту женщину, с которой у него все так хорошо складывалось и, уж тем более, не станет делить ее с собственной дочерью.

После разговора с соседями Зинаида вернулась повеселевшая и застала отца и Катерину, сидящими друг против друга.

- Ну вот, все хорошо. Покупаю у них дом.

Отец не ответил, молчала и Катерина. Зинаида с ухмылкой, поинтересовалась:

- Что молчите? Не рады, что ли?

Василий Васильевич поднялся и, обращаясь к Катерине, попросил:

- Накрывай на стол, Катюша.

Когда все было готово и стол накрыт на троих, он предложил:

- Надо бы, наверное, и соседей позвать.

Зинаида махнула рукой.

- Да ну их! Зачем? Вот когда сделку оформим, тогда уж и пригласим, а сейчас в семейном кругу отдохнем. Все-таки воскресенье….

 

Василий Васильевич сам готовил наливки. Гости, пробовавшие их, были в восторге от вкуса и аромата. Просили рецепт, но он его оберегал. Вот и теперь три сорта знаменитых наливок стояли на столе. Пились легко, но и в голову «ударяли» тоже хорошо. Все трое быстро захмелели. Зинаида все подливала себе и отцу, предлагая тосты один за другим. Вскоре Василий Васильевич извинился и, пошатываясь, вышел в сени. Стоящая под пологом кровать, манила, но он, стянув с себя брюки, присел на скамью у окна. Чтобы не задремать, стал смотреть в открытое окно. Под тяжестью налитых, черных ягод тонкие вишневые ветки склонились к самому подоконнику, прося облегчить их участь. По урожаю плодов не уступала и слива, но мысли Груздева были заняты другим.

 

- Вот, мы и остались одни, - скорее зловеще, чем радостно, произнесла Зинаида, как только за отцом закрылась дверь. – Он теперь долго проспит. А я так по тебе соскучилась…! Пошли, отдохнем.

- Ты что, - испугалась Катерина. От выпитого она заикалась. - Зин, нам надо поговорить. Он меня замуж зовет и…, мне он нравится…. А с тобой …, я не хочу…

 

Зинаида слушала лепетанье и наполнялась злостью. Она схватила подругу за руку и с силой сдернула со стула, а вместе с ней и скатерть с едой. Не обращая внимания на звон разбитой посуды и остатки разбросанных по полу продуктов, она начала срывать с Катерины одежду, шипя и брызгая слюной.

- Ты что, сучка, думаешь, я тебя сюда привезла твое личное счастье обустраивать? Чтобы ты тут, как сыр, в масле купалась? Чтобы все добро, которое наживалось годами, досталось тебе? Нет уж, не будет этого! Я скорее тебя придушу, чем ты будешь здесь хозяйничать без меня.

 

Катерина сопротивлялась изо всей силы, чем еще больше распаляла Зинку. Вконец разозлившись, та ударила Катерину по лицу и повалила на пол. Навалившись на нее центнером своего веса, зажала ей грудью лицо так, что той стало нечем дышать, а руками обхватила шею. Чувствуя, что задыхается, Катерина разжала рот и зубами вцепилась в огромную и мягкую, как вата, грудь бывшей подруги. Та, взвыв от боли, отпрянула от своей жертвы и замахнулась, чтобы снова ударить, но, подняв глаза, увидела отца, стоящего в открытых дверях с топором в руке. С глазами белыми от гнева и перекошенным лицом цвета спелой малины он поднял топор и, ринувшись вперед, прохрипел: - Зарублю суку…

 

Не смотря на солидные габариты, Зинаида ловко вскочила и юркнула за стол. Обогнув его, опрометью бросилась бежать. Груздев в прыти не уступал дочери. Подгоняемый бешенством, в одних трусах и босиком, размахивая топором, пустился за ней по улице, матерясь и выкрикивая угрозы. Сельчане с удивлением выглядывали из окон. Некоторые вышли на крыльцо, но никто не вмешивался. Считали, что дело семейное и разберутся сами. Остановил его Жига, как раз, направлявшийся к нему.

- Василич, что с тобой? Остановись. Успокойся.

- Убью суку. На потеху меня решила выставить.

- Успокойся, погляди на себя, в каком ты виде. Не смеши народ.

Василий Васильевич до того разнервничался, что ему было все равно, в чем он бегает по деревне. Обернувшись в сторону убегающей дочери, крикнул:

- Чтобы ноги твоей в моем доме не было, - и, сплюнув, добавил, - сволочь.

- Да ладно тебе, Василич, успокойся.

 

Жига взял у него топор и, слегка подталкивая в спину, направил к дому. Василий Васильевич, тяжело дыша, ссутулившись и опустив голову, медленно брел по пушистой траве. Сердце готово было выскочить из груди, в висках пульсировало. Ноги казались пудовыми, а тело вялым и не послушным. Разом навалилась усталость, какой он, кажется, не испытывал за всю свою жизнь.

 

***

 

Катерина подбирала осколки разбитой посуды и раскиданную по всему полу, растоптанную еду. По ее лицу катились слезы. Было обидно и стыдно. Увидев, вошедшего в избу, Василия Васильевича, измученного и постаревшего, она опустилась на пол и, уткнувшись в ладони, запричитала в голос. Он тоже сел на стул и, посмотрев на рыдающую женщину, тихо сказал:

- Хватит, Катя, слезы лить. - И громче добавил: - Все зависит только от нас с тобой. Хочешь со мной жить? Выходи за меня замуж. Не пожалеешь! Меня еще надолго хватит. Только имей в виду, надо накрепко забыть все, что у тебя с ней было. - Он кивнул в сторону окна, из которого виднелась улица, по которой он только что бежал с топором, пытаясь догнать дочь. - Давай, договоримся, раз и навсегда, - только ты и я, а больше никого нет, и не было.

 

По мере того, как Василий Васильевич говорил, Катерина всхлипывала все тише и тише. Затихнув, она подняла мокрое лицо и согласно закивала головой.

- Согласна, согласна. Я на все с тобой согласна.

Поднявшись с пола, она обняла его, прижав к себе седую голову.

 

Все это время Петька - Жига стоял у порога, не подавая признаков своего присутствия. Наблюдать такую сцену примирения ему было грустно. Он никогда не испытывал ничего подобного.

Хозяин повернулся к нему и доброжелательно, даже ласково произнес:

- Ну что, Петька, будешь у нас свидетелем. Ты теперь самый близкий и доверенный в нашей семье человек. А что, вот возьмем, да и родим сына. – Помолчав немного, добавил, - а может, дочку. Тоже неплохо. Лишь бы умная была.