Сразу после прощания с Сережей я уезжала в оздоровительный лагерь работать воспитателем. Подсуетился папа. Он всегда не понимал, чего бездельничать все лето, когда можно заработать на благо семьи. И потому летом я работала. Начиная с седьмого класса: на сезонно-полевых работах в школьных, а потом в студенческих отрядах, в дет.саду и в лагерях. Теперь вот родитель решил, что и месяца терять не стоит. Предупредил меня сразу, потому приехала я уже с готовыми мед. документами. Я не спорила, хоть это был сюрприз для меня: вернуться после сессии и не пробыть дома ни дня. Но лагерный автобус уходил в тот же день, а добираться самостоятельно, в лагерную глухомань, было бы слишком хлопотно. Потому я, расцеловала родных поздоровавшись. Тут же прощаясь. И, не распаковывая сумку, пошла на площадь к месту сбора.

 

Наверное, так, как получилось было на пользу моей психике. Новые события, абсолютно новая обстановка и ни одного знакомого лица. Лучшего, что б забыться, и психоаналитик бы не прописал. Я и забылась. Просто хлопот было столько, что некогда было думать, не то чтобы горевать.

Повезло с напарницей. На Валентину я обратила внимание еще на площади: автобус пришлось ждать почти два часа. Она просто, как и я, спокойно стояла в стороне, хотя с ней здоровались. Из чего я сделала вывод, что она уже работает. Да и по возрасту не похожа была на студентку. На вид ей было лет 30. Позже, учитывая более чем скромный макияж, и гладко зачесанные волосы, я скосила года 3 – 4. Она производила впечатление человека скромного, но не чопорного. А самое главное ненавязчивого. А это, в данный момент, для меня было более чем важно. В общем, понаблюдав со стороны, я сделала вывод, что из всех собравшихся дам и жеманных мисс, она единственная, с кем я способна ужиться в одной комнате. Нас объединили, даже не спрашивая, и мы сразу приступили к делу: знакомство с отрядом, прием корпуса и т. д. Достались нам подростки 12-14 лет. Уже лежа в кровати, Валя сказала, что ни за что бы ни подумала, что я еду работать. Я ответила, что не одна она.

- А сколько тебе лет на самом деле? - редко кто начинает знакомство со мной с другой фразы.

- 23, - просто отвечаю я, заранее предугадывая реакцию, но Валя немного помолчала, а потом сказала просто:

- А я, наоборот, выгляжу старше. Мне 26, а выгляжу на все 30. – сказала, вовсе не жалуясь, просто так, в качестве знакомства.

- Еще неизвестно, что выгодней, - в раздумье произнесла я. Потом посмотрела на Валентину, и мы одновременно расхохотались. Потому что при посадке, на глазах у всего лагеря, со словами: «Здесь уже все места заняты, иди во второй автобус, девочка», плаврук не пустил меня в первый автобус.

 

Первые две недели пролетели незаметно: осваивались, привыкали к детям, а дети к нам. Даже домой позвонить было некогда. Потом стало поспокойней. Наметились даже пара кавалеров: студент – медработник Мишка и музработник Николай. Заигрываниям их я особого значения не придавала. Рано мне было заводить новые отношения, даже по-летнему кратковременные. А вот плаврука зацепить хотелось. Это было просто делом женской чести. Оказалось, все до неинтересного, просто: макияж и прическа (даже не слишком старалась). И, главное, костюмчик с очень коротенькой юбочкой. Во время проведения развлекательного мероприятия, «случайно», оказываюсь поближе. Дальше пошла Людкина тактика «мелькания»: то и дело становлюсь на носочки, как бы внимательно следя за происходящим на площадке, - мельтешение не осталось незамеченным. А потом, оживленно и, главное, широко открыв глаза и громко смеясь, начинаю рассказывать Валентине какую-то ерунду. Он уже прислушивается, в ожидании подходящего момента включиться в беседу. А я, презрительно смерив взглядом эту примитивную мужскую особь, демонстративно отворачиваюсь. Будет знать, как хлопать дверью перед носом даже очень молоденьких девушек! С другой стороны, этого достаточно. Потому что, иначе он еще объясняться вздумает. А мне этого никак не хочется: коротышки, даже такого спортивного телосложения, абсолютно не в моем вкусе.

 

***

 

«Градусник» - так обозвала я шрам на Сережином животе. Тонкая вертикальная, полоса, пересеченная короткими поперечными, разделяла весь живот, начиная от солнечного сплетения. Однажды, после пикника ему стало очень плохо, а я чуть не умерла от страха. Тогда я узнала, что еще в детском саду, в результате заворота кишечника, он перенес сложную операцию. А последствия дают о себе знать и через 20 лет.

Точно такой шрам я заметила сразу, как только дети разделись на пляже. И знала, что это очень серьезно. Подозвала мальчишку и расспросила. Мои опасения целиком подтвердились. Я спросила, соблюдает ли он диету. И обратилась в недоумении к Валентине: как можно было отправить ребенка через полгода после такой сложной операции в глухомань, и даже не предупредить медработника?! Валька пожала плечами:

- Кого? Мишку? Думаешь, он знает, что такое кишечник?

- Медработник… - растерялась я.

- Первый курс, да еще и двоечник, - поставила напарница свой диагноз, но меня, все-таки, успокоила:

- Да не переживай ты так. Кроме зеленых фруктов здесь его пищеварению ничто не угрожает. Питание в лагере для всех диетическое.

Я мы провели разъяснительную работу, и я успокоилась.

 

Родительский день в лагере. Детей разобрали до самого вечера. К кому не смогли приехать родители, привезли гостинцы родственники, соседи или просто знакомые, которые все равно ехали к своим детям.

А вечером нас с Валентиной ждал неприятный сюрприз. На дискотеке постепенно выяснилось, что кроме двух подружек – студенток, мы с Валькой единственные абсолютно трезвые взрослые. Сюрприз был не из приятных. Я вообще сама боюсь пьяных, а пьяные и дети – это понятия, на мой взгляд, не сопоставимые! Пока мы назначали дежурных среди своих сознательных старшеклассников, пытаясь хоть как-то уследить за порядком и не выпустить детей из-под контроля, ко мне подбежал мальчик из нашего отряда и попросил дать ключ от корпуса, потому что «Вовке очень плохо, и он хочет лечь». Земля ушла у меня из-под ног. Крикнув Вале, я стремглав помчалась к корпусам.

Открывшаяся мне картина была ужасной. Белый, как полотно, Вовка, скорчившись, полулежал на ступеньке крыльца.

- Бегом за медбратом! - скомандовала я мальчишке. Потом легонько похлопала Вовку по щеке. Он приоткрыл глаза.

- Что ел?

- Картошку… жаренную.

- Молодец! И зачем ты ее ел, если ты знаешь, что тебе нельзя?! – в ответ он только застонал и опять закрыл глаза. Я открыла дверь. Но можно ли его двигать я не знала. Я молила бога, чтобы наш медицинский двоечник вспомнил, хоть что-то полезное из своих талмудов, что поможет ребенку.

Вернулся мой посыльный, но вместо медбрата с ним прибежала Валя.

- Где?!...

- Да он пьяный в дым! Танцует, ничего не слышит, от Риты оторваться не может. Что я его силой, что ли вести должна?

На меня начало накатывать:

- Ты не понимаешь, насколько это серьезно?! Ты не понимаешь, что мы сами помочь ему не сможем?! Мы даже скорую вызвать не можем! И само оно не пройдет, не тот случай! - у меня начинается истерика, но взглянув на собравшихся вокруг испуганно притихших детей, я вовремя замолкаю. Потом резко поворачиваюсь и бегу в сторону дискотеки: вся злость за свое бессилие обратилась против преглупого Мишки. Потому что это он должен думать, как помочь Вовке. Потому что его этому учили, а меня нет. А если он не слушал, сам виноват. А от Риты я его сейчас быстро оторву, если понадобится, я его на изнанку выверну, но он протрезвеет, и, по крайней мере, скажет мне, что делать! И чихать мне на ядовито – желчные комментарии Риты, которая терпеть не может меня, равно как и всю женскую половину человечества.

Танцплощадка, из-за того, что основная часть детей успела собраться у нашего корпуса, почти опустела. Среди редких танцоров, быстро нахожу нужную мне пару. Действительно, в том, что Мишка еще держится на ногах, исключительно Ритина заслуга. Я начинаю без предисловий, сразу пытаясь разъединить «сладкую парочку»:

- Я, конечно, прошу прощения, но у нас в отряде проблема, и без вашего кавалера нам не справиться. Ребенку срочно нужна медицинская помощь.

Что-то мычал Мишка, Рита пыталась противиться, предлагая взять но-шпу у нее в сумке и оставить их в покое. Я даже не собиралась вслушиваться. Не знаю, откуда при моем скромном весе и росте у меня берутся силы в экстремальные моменты, но я почти тащу его за собой, а вместе с ним и Риту, которая не желает отпускать мужичка, который, наконец – то попался в ее объятия.

 

- Миша, полгода назад ему сделали операцию на кишечнике. Сегодня он объелся жареной картошки. Ему очень плохо. Это очень, очень серьезно. Пожалуйста, приди в себя и скажи, что мы можем сделать.

Мишка, зачем то, трогает его лоб (видимо лоб горячий). Что-то спрашивает на местном диалекте. Я ничего не понимаю, но интонации мне совсем не нравятся. Нервы сдают, и я начинаю по нарастающей:

- Пожалуйста, ему срочно нужно в больницу. Швы еще достаточно свежие, если у него опять заворот кишечника, то они не выдержат, а потом ему уже никто не поможет! Ему надо в больницу. Просто поверь мне, если сам не понимаешь. Ты же местный, придумай что-нибудь! Как мы можем его туда отвезти? - всеобщее молчание длится вечность. Сейчас они все для меня как враги, потому что совсем рядом непоправимо - страшное, а они мне не верят. Не хотят помочь, они меня даже не слышат. В отчаянии, я вспоминаю, что на озере видела компанию отдыхающих. Издали мы видели их красную легковушку. Это надежда. Я разворачиваюсь и бегу к озеру. Я не видела кто там были: пары или только мужчины, в голове билась одна мысль: только бы водитель был трезв.

Спустившись по тропинке к озеру, замираю. Меня окутывает кромешная тьма. Если отдыхающие и остались, то найти их в темноте просто нереально. И тут до меня начинают доноситься крики. Зовут меня. Что же я, в самом деле? Даже не сказала, куда бегу. Я поворачиваюсь и тут на меня, в буквальном смысле, налетает Валя:

- Ну, куда ты? Они нашли машину, бежим скорей!

По дороге Валя рассказывает, что как раз приехал грузовик, что привозит продукты в лагерь. Водитель, вообще положительный мужик – Петрович, просто сегодня решил пива выпить, и чтоб жена не скандалила, приехал в лагерь. Здесь и компания всегда есть, и жена под руку не зудит, и на работу утром не опоздает. Я слушаю в пол-уха. Меня беспокоит, повезет ли он Вовку в больницу, и кто поедет с ним. Я боюсь, что все это делается, просто, чтоб я оставила всех в покое. И что они до конца так и не поняли всю серьезность. Оказалось, что Петрович трезв как стеклышко, хорошо знаком с родителями Вовки, даже про операцию знает и про угрозу для Вовкиной жизни ему не пришлось долго объяснять.

Я, лихорадочно стала уговаривать взять меня с собой. Не знаю почему, но я дико боялась остаться в неведении. Меня мучило убеждение, что лучше, чем я, помочь Вовке сможет только врач. Только передав ему ребенка, я могла успокоиться. Спорить никто не стал. И, умостив Вовку лежа на мои и Мишкины колени, Петрович завел машину.

По дороге у меня опять едва не случилась истерика, когда машина остановилась у сельского дома, и Мишка скомандовал выходить. Он все еще сомневался, поэтому привез к своей маме – медсестре со стажем. Там Вовке прощупали живот, сделали обезболивающий укол, чтобы снять спазм. А потом уже она заговорила с Мишкой на непонятном мне местном языке, но ооочень строго. Не знаю, что расстроило ее больше: его халатность или то, что разило от него невыносимо, но после ее выговора, мужчины действовали очень быстро и организовано.

 

Я стою у входа в городскую больницу, от усталости прислонившись спиной к стене. В голове слегка шумит от пережитых волнений. В памяти поочередно всплывают картинки: притихший Вовка. Головой он лежит на моих коленях, и я то и дело наклоняюсь, прислушиваясь к его дыханию. Петрович напряженно не сводит глаз с дороги, потому что мы мчимся по грунтовой дороге на предельной для грузовика скорости.

Ожидающие медработники. (Из сельского медпункта предупредили и нас уже ждут). Вовке помогают спуститься и укладывают на каталку. Подходит доктор. Он относится к той категории мужчин, в присутствии которых женщины успокаивается, потому что выглядит он спокойным, уверенным в своих действиях, и для меня в создавшемся положении он почти бог. Он начинает четко задавать вопросы и ставить свои пометки в историю болезни. Услышав год операции, наклоняется к Вовке:

- Да ты старый знакомый… Помнишь меня? – Вовка открывает глаза и, присмотревшись, слегка кивает. Оказывается, операцию делал этот самый врач. Потом Вовку увозят. Все это действует на меня успокаивающе: Вовка передан в надежные руки. Доктор покровительственно берет меня за плечи:

- Привезли вы его вовремя. Теперь будет все нормально. Отдохните, у вас такой вид, что пора предложить нашатырь.

Я устало пытаюсь улыбнуться, оценив его попытку, благодарю и выхожу на воздух.

 

Как только Вовку сняли с машины, Петрович поехал к его родителям. Теперь мы ждем его. Мишка свернулся на кушетке в коридоре, перед приемным покоем. Я стою, прижавшись затылком к бетонной стене. Так легче: и колени не так дрожат, и голова немного остудится. Смотрю на усыпанное звездами небо, и думаю, что скоро август, пора, когда часто можно видеть звездопад. В детстве мы подолгу смотрели в звездное небо в ожидании падающей звезды. Считается, что если успеть загадать желание, пока звезда падает, оно непременно должно сбыться. Я вздыхаю, в голове промелькнула мысль, что сейчас у меня только одно желание. И в этот момент звезда, сорвавшись, стремительно падает.

- Едем уже? Где этот алкоголик?! – Рядом стоит Петрович и с недоумением смотрит на меня. Еще бы: час назад в истерике билась, а теперь стою и глупо улыбаюсь небу. Кивнув в сторону кушетки, поспешно стираю улыбку со своего лица: так, они меня по пути в другую больницу завезут.

 

В лагере не спит только Валя. Она подробно обо всем расспрашивает. Заключает в конце: «Слава Богу. Если этот доктор оперировал, то лучше него, вряд ли кто-то поможет». Я согласно киваю. На большее просто нет сил, и поворачиваюсь на спину, готовясь, наконец – то уснуть.

- А зачем ты побежала к озеру? – внезапно спрашивает Валя.

- Отдыхающих искать. Я днем там машину красную видела. Я же не знала, что в лагере транспорт найдется. И вообще думала, что кроме нас с тобой все уже готовые.

Валя помолчала, потом осторожно спросила:

- И тебе не было страшно?

- Да я и не думала об этом. Мне было очень страшно за Вовку. Мы же все за него отвечаем. Да и не в этом дело … - я замолчала, не зная как объяснить. Внезапно я увидела себя как будто со стороны. Нелепое метание, суета, истерика. И тихо констатировала свой диагноз:

- Как дура истеричная.

Валька помолчала, потом в раздумье произнесла:

- Да нет, просто отчаянная. Я бы не смогла всех так растормошить.

- Даже если бы знала точно, что без помощи, кто-то может умереть?

Валя помолчала.

- Меня бы в ту машину силой не затащили. Я боялась, что придется ехать мне как старшей. А ты сама…

- Понимаешь, когда я еще в школу ходила, у нас котенок отравился. Утром проснулись, а он на пороге в судорогах корчится, кошка вокруг него кругами ходит. Я не знала что делать. Родители, конечно, поняли, что ему уже ничто не поможет, и смотреть детям на его мучения совсем не надо. Успокоили, что папа его в ветлечебницу отвезет. Отправили нас в школу. Я тогда первый раз молилась, перед декоративным гипсовым распятием, просила, чтоб котенок выздоровел. Весь день ждала родителей, чтоб мы в ветлечебницу пошли. А они вернулись с работы и сказали, что он умер. Тогда я решила, что случилось это как раз оттого, что я его оставила. Глупо, конечно, но живет во мне какая - то необъяснимая уверенность, что если я рядом, ни с кем ничего плохого случиться не может.

Произнеся вслух то, чего никому никогда не говорила даже в наивном детстве, я почувствовала себя неловко: несу всякую чушь. Но Валя даже не улыбнулась. Просто слушала внимательно, а потом пожелала спокойной ночи. Наверное, списала мои слова на бред от переизбытка эмоций.

 

Утром встаю с тяжелой головой: сказывается стресс и короткий сон: пока приехали, было около часу, а потом еще с Валей не могли долго уснуть. Все уже ушли в столовую, от предложения принести мне завтрак в комнату я сама отказалась. Кое – как, стараясь не слишком разглядывать себя в зеркало,- ничего хорошего сейчас там все равно не покажут, привела себя в порядок. И отправилась в столовую. Для администрации и вожатых выделен отдельно длинный стол. Не смотря на то, что все уже давно в процессе еды, вниманием меня не обделили.

- А что так тихо? Вчера всех построила, мне даже страшно стало! – это наш горе – директор. Конечно, я и к нему вчера взывала о помощи, но, быстро оставила, потому что он показался мне самым пьяным. Удивительно еще, что он хоть что-то вспомнил, скорее, рассказали уже с утра. Рита не упустила присоединиться:

- А в Мишку как вцепилась! Не удержать! – кое-где захихикали.

- Да это не она, а ты в него вцепилась! Каждую смену кого-то ловишь, только удержать не можешь, - эти слова, сказанные кем-то рассмешили всех, кроме Риты и меня. Мне отчего – то все еще было не до смеха.

К обеду из города с продуктами вернулся Петрович. От него мы узнали, что ночью Вовку прооперировали. Ребенку вырезали еще 70 см. кишечника. Все прошло нормально. Меня огорошила цифра.

- И это уже вторая операция. Что же у бедного ребенка осталось от кишечника?..

- Если бы не ты, ему бы и это не понадобилось, - произнесла Валя, а потом в задумчивости добавила: - так что как ни крути, а ему повезло. Да и нам тоже…

 

***

Как –то после ужина ко мне подошла Вера. Это была одна из наших «жеманных мисс» как я их тайно обозвала еще в первый день знакомства. Девушки мы с ней прямо противоположные по характеру, интересам и образу мышления. Мне она с первого взгляда не понравилась: слишком долго охала над новым купальником подружки, слишком громким шепотом секретничала с ней же. И вообще, мне показалась слишком неестественной. Справедливости ради надо заметить, что и я не замечала какой-то приветливости или хотя бы одобрительного взгляда с ее стороны. За всю смену мы никогда не сходились ближе элементарного приветствия, а потому я очень удивилась ее приглашению на вечернюю прогулку. Чтобы не показаться грубой, я обещала подумать. Откровенно говоря, сильно надеясь, что она передумает насчет моей кандидатуры или оскорбится, что ее приглашение нисколько меня не обрадовало.

Но ближе к отбою она пришла, причем в полной готовности (чего не скажешь обо мне). У меня было время поразмыслить над причиной ее выбора, однако никаких мыслей в голову не пришло, но ее напористость даже не допускала отказа, а потому позволила и мне вести себя естественно. Я напрямую спросила, зачем я ей. В ответ красавица замялась, (неужели она думала, что я, как овца побегу за ней по первому зову?). Правдами и неправдами я все же выбила из нее информацию, что нужна я ей для парного свидания, потому что она познакомилась с парнем из аборигенов. Он пригласил ее на свидание, но сама она боится идти, поэтому поставила условие, что будет с подружкой.

- Ну, так и что подружка не составит компанию? – спросила я, подразумевая ее напарницу.

- Да у Лиды парень в городе.

- Так зачем ты условие такое ставила? Можно подумать, что Лидин парень для тебя новость.

- Я думала уговорить ее. Это же наше первое свидание, мы все равно все вместе будем. Но ее жених ревнивый такой, она боится, что он все узнает. А теперь Жорик, приедет с другом. А я что с ними двоими сама буду что ли?..

«Вот дурра!» - в сердцах подумала я. Но вслух даже не нашлась что сказать. Между тем «дурра Вера» (еще неизвестно кто из нас больше дурра) приняла мою паузу за сомнение и принялась атаковать с удвоенной силой.

- Да что тут такого я не понимаю?! Я же не тебя лично отправляю на свидание неизвестно с кем! Просто посидим в компании, шашлычков поедим. То, что незнакомый, так ну и что, ты же не сама с ним будешь, мы будем вместе.

- Ну ладно уже, - нехотя сдалась я, совсем не потому что передумала, а потому что аргументы закончились. – когда за Верой закрылась дверь, я повернулась к Вале, молча наблюдавшей за нашей беседой.

- Интересно, во сколько мы вернемся назад, если с десяти вечера еще и шашлыки будем готовить?

Валя лениво потянулась, хитренько сощурившись:

- До утра время есть.

- Да не хочу я до утра сидеть даже с ней, не то что еще и с какими – то упырями незнакомыми!

- Ну тогда надо было категоричней сопротивляться. – съязвила подружка, но потом, видимо, пожалев меня, добавила:

- Да ладно, действительно, развеешься хоть немного. Смена заканчивается, а вспомнить хорошего нечего! Иди, короче, я тебя отпускаю. Давай уже марафет наводи, а то опять Верунчик будет висеть над душой. Напрягает меня ее присутствие в нашей комнате.

- Спасибочки! – сердито буркнула я. – меня, кстати, тоже напрягает, еще и как.

 

О том, что сопротивлялась недостаточно категорично, я пожалела как только подъехала машина кавалера. Жорика я тут же окрестила Мажориком. И, жутко обрадовавшись, что он один, под благовидным предлогом попыталась тут же улизнуть. Но Веруня вцепилась мертвой хваткой в мой локоть. Кавалер нехотя подтвердил, что друг ждет дома, пока мы за ним заедем.

«Да нужны мы тебе оба как зайцу стоп сигнал, - подумала я, наблюдая, каким плотоядным взглядом он окинул Верунчика.» «А эта еще та курица, - неприязнь к Вере все усиливалась, - нравится, так ныряй, там видно будет, что и как. Боишься, так нечего голову морочить ни ему, ни тем более посторонним людям, - продолжила я свое мысленное ворчание, представив, что друг Жорика хочет на этот пикник не больше моего. В какой - то момент во мне проснулось сочувствие к этому незнакомцу, как к собрату по несчастью и я стала размышлять, что хоть это может послужить темой для разговора с совершенно незнакомым человеком в вынужденно долгом времяпрепровождении и ограниченном (до двух человек) кругу общения.

От всех моих надежд остался легкий дымок, как только я увидела своего потенциального собеседника в открытой дверце машины.

- Сюда, что ли падать? – прогудел здоровенный детина в открытую дверцу. И, не дождавшись пока я, панически метнувшись в противоположную сторону, освобожу место, бесцеремонно плюхнулся рядом со мной. При этом мягкое сиденье, резко придавленное тушей с одной стороны, так же резко приподнялось с другой. Я плавно колыхнулась, едва не коснувшись темечком потолка, и судорожно вцепилась в верхнюю ручку, потому что испугалась, что обратной волной меня снесет прямо на громадину.

- Здрасьте… - промолвил сосед, озадаченно рассматривая меня.

- Угу, - рассеянно кивнула я, думая только об одном: как взять клятву с Верки, что она не оставит меня наедине с этим орангутангом.

Но Веерка, по всей видимости, абсолютно забыла обо мне, как только уселась рядом со своим Мажориком. Едва ли она вообще заметила, кто сел на заднее сиденье. Всякие мои попытки обратить ее внимание на себя, что бы просигналить SOS, не увенчались успехом ни в машине, ни после, на «пикнике». Кстати, вместо шашлыков мы ели дешевые сосиски, поджаренные на костре, которые предлагалось запивать вином, припасенным в обильных количествах.

«Господи, - мысленно взывала я, - какая же я идиотка! Все просто до банальности: сельские пацаны решили развлечься с городскими девулями. Для этого нас, разумеется, надо всего лишь как следует напоить!». «Ладно, эта курица, клювом щелкает, ты то уже постарше будешь!» - отчаянно думала я, пристально глядя на Веруню, которая в упор не желала замечать моих красноречивых взглядов. Однако, на спиртное не очень - то налегала, - скромничала. Что касается меня, то, не привлекая к себе излишнего внимания, я не отказывалась от предложения налить, подлить и т.д. цедила потихонечку и, пользуясь темнотой, большую часть незаметно выливала просто на землю. На верзилу по-прежнему даже не смотрела. До самого момента, когда Веруня, оперевшись на предложенную руку Мажорика, с загадочной улыбкой села в машину к своему кавалеру, и они разом укатили, даже не взглянув на мои отчаянные попытки узнать как долго они собираются отсутствовать.

- Куда это они?! – деревянным голосом спросила я, впервые повернувшись лицом к своему «кавалеру».

- Они ненадолго, - ухмыльнулся тот, опрокинув еще один стаканчик, – а ты чего не пьешь?

- Мне нельзя, - поспешно ответила я.

- Беременная, что ли? – еще раз ухмыльнулся верзила, имени которого я даже не расслышала. А, может, нас и не представляли друг – другу. В самом деле, зачем напрягать мозг, ради одного вечера?!

- Угу… - машинально кивнула я, занятая своими лихорадочными размышлениями.

Верзила озадаченно хмыкнул и замолчал, и только после этого до моего мозга дошло содержание вопроса и смысл моего ответа.

- Мне сказали, что не замужем… - промычал он, после мучительных размышлений, отразившихся на его физиономии гармошкой лобных складок. – Сколько же тебе лет?

Отступать было некуда и «Остапа понесло». Седьмым чувством ощущая слабость громилы к сентиментальным историям. (Именно для таких сочиняют слезливые дворовые песни под гитару про девчонку, которая… или мальчонку, разницы в принципе никакой). Я пустилась в пространственные объяснения, отчего так получилось. Я рассказала историю моей и Сережиной любви. И первая половина была почти полностью моей наболевшей правдой. Но чтоб разжалобить, просто безответной любви было мало ( так он меня еще и утешить предложит). Поэтому вторая часть моей жизненной повести была полным утрированным вымыслом. Говорила я, вдохновенно переплетая правду с вымыслом. Не умолкая ни на минуту, дабы мой собеседник, не успевал задавать уточняющих вопросов. О том, что оба мы хотели пожениться, но мои родители были против, оттого, что мне надо закончить институт, а его категорически против меня вообще, оттого, что прочили сыну невесту побогаче. В результате нас предупредили, что помощи ждать не откуда. И мой жених, как настоящий мужчина, принял решение самостоятельно заработать денег на свадьбу. Так как с работой в нашем регионе туго, он поехал на заработки на север. «Куда?» - « В Нальчик», - всплыло в моем, охваченном лихорадкой, мозгу, название города, куда уехал один из знакомых Сережи.

- Дак это, зэков охранять, что – ли, вертухаем?!

Я метнула взгляд на могучие, покрытые синими татуировками, плечи моего слушателя. Но отступать было поздно, а урезонить, можно было попытаться.

- Ну, кому – то надо и эту работу выполнять. Раз уж за нее платят больше, чем за другую. Пока есть осужденные, должны быть и охранники. И, знаешь, для тех, кто там сидит, это не самый худший вариант. Он у меня пацан правильный.

- А чего ж он тебя беременную оставил, если такой правильный?

- Ну, во – первых он меня временно оставил, что б нам вместе было где жить. Во – вторых, о том, что я беременная, я сама узнала только после его отъезда, ему еще и сказать не успела. А родителям вообще боюсь сознаться.

- Дак ты, это, напиши! Пусть хоть знает, что папкой скоро будет. – Верзила слишком близко принял к сердцу мой рассказ, и решил принять посильное участие в нашей дальнейшей жизни. Еще немного и он сам предложит разыскать моего любимого и заставит его на мне жениться. (Представляю, выражение лица Сережи!) Но, кажется, я завралась, пора заканчивать этот спектакль.

«Каждый за себя», - мстительно подумала я, кинув прощальный взгляд в сторону, уехавшей машины.

- Да я то напишу, как только дождусь первого письма. - с горестным вздохом, я поднялась со своего места, взглянула сверху вниз, поясняя: - Я же даже адреса еще не знаю!

Верзила помолчал, видимо, размышляя о своей роли во всей этой истории.

- А сюда ты зачем приехала?

«Я весь вечер над этим голову ломаю!» - хотелось крикнуть мне. Но вслух, я с тяжелым вздохом кивнула в сторону, где скрылась машина:

«Дурру ту выручить хотела…»

Несмотря на мои красноречивые действия, верзила не собирался вставать. Я поняла, что к дальнейшим действиям, его придется подтолкнуть, как гордую птицу – Еж, которая не полетит, пока ее не пнешь. Разминая затекшие ноги, я озабоченно посмотрела на часы:

- Засиделась я тут с тобой! Моя напарница уже, наверное, в розыск подала. Я у нее до 12 отпросилась.

- А чего это ты у нее отпрашиваешься? Ты же совершеннолетняя?

- Ну не отпросилась, а предупредила, до которого часа меня не будет.Через полчаса после указанного времени, весь лагерь будет на ушах стоять. - поясняю терпеливо, намеренно проигнорировав последний вопрос. И уже осмелев окончательно, насмешливо добавляю:

- А ты думаешь, я вот так смело, неизвестно с кем ночью ушла? Я не такая без башенная. Так что, раз дружбан твой с машиной слинял, придется идти пешком. Ты-то хоть дорогу знаешь?

Не близкий путь к лагерю через лесок мы проделали почти молча. Часто спотыкаясь в кромешной темноте я панически боялась нечаянно коснуться своего спутника. Но все обошлось. У ворот лагеря, на обочине стояла знакомая машина. Я сказала на прощанье Верзиле абсолютно искреннее «Спасибо, что вывел из леса!» - быстро попрощалась и пошла к корпусу.

Сзади меня окликнула, догоняя Веруня: «Ты чего, уже так быстро уходишь?»

Я резко поворачиваюсь к ней, и она, споткнувшись, останавливается. Жаль, что нельзя кричать, я б ей быстро продула ее куриный мозг. «Никогда, ты слышишь меня, ни-ко-гда больше не подходи ко мне!» Оказывается, я могу даже шипеть, и, наверное, страшно, потому что Верка растерянно попятилась от меня. И она, действительно, больше не подошла ни в этой смене, ни в следующей. Вот и здорово, потому что, Господи, упаси меня от врагов, а еще больше от таких друзей! Слава богу, что хоть верзила оказался вменяемым, и его благополучно удалось охладить.

На следующее утро после здорового крепкого сна, как нельзя лучше успокоившего нервную систему, я уже была просто горда собой как опытная дрессировщица после удачного исполнения опасного трюка. И пусть Веруня с Лидуней шепчутся сколько угодно, выразительно посматривая в мою сторону, - чихать, я сама знаю, кто победил, а злопыхатели пусть точат языки и ломают свои тупые головы.

 

***

 

В середине третьей смены лагерь отмечал «Мокрый день». В этот день полагается быть мокрыми всем: от директора (но его внушительную фигуру вместе с репутацией никто не посмел подмочить) до дворника.

Сначала детишки щедро поливают друг друга. Потом, раззадорившись, понимают, что в этот день можно и вожатых и т.д. Поэтому вся администрация отсиживается по норкам до самого вечера. А вот вожатые и воспитатели не имеют права оставить детей без присмотра даже в этот день.

 

Мы с Валей выходим из столовой и по узкой тропинке направляемся в сторону корпуса. За поворотом я рефлекторно отскакиваю в сторону, оттого что на Валентину, идущую на пару шагов впереди, выплескивается ведро воды. Быстро смекнув, что хуже подруге уже не будет, а мокнуть за компанию смысла нет, я юркнула в проход между домиками для персонала. Зная, что коварные детишки так просто не откажутся от своих намерений, и мне срочно надо искать надежное убежище, я побежала вдоль окон к следующему проходу, наклоняясь под развешанными для просушки вещами.

 

У распахнутого окна с сигаретой стоит Николай, музработник. Увидев меня, он щелчком откидывает окурок, и заговорщицки подмигнув, галантно протягивает мне руку, предлагая убежище.

Раздумывать некогда, я, молча, опираюсь на предложенную руку, легко поднимаюсь на низкий подоконник и… почти сразу оказываюсь в нежных и сильных объятиях. Тело, подзабывшее ласку, предательски расслабилось. Губы послушно приоткрылись, отвечая на поцелуй. Я почти плыву. Разомлевший мозг лениво переворачивает страницы мыслей о том, что я уже забыла, как это приятно, что это всего лишь женская слабость, которую я могу себе позволить, как одинокая женщина. Что сейчас мне хорошо, а завтра будь, что будет. И вообще мне просто хо-ро-шо, и я не желаю ни о чем думать. Думать можно и потом, в полном одиночестве. Кажется, меня пытаются поднять… Тихо скрипнула дверь.

С трудом разлепив веки, в образовавшуюся дверную щель, я вижу на песочнице пятилетнюю дочурку Николая. Говорят, что у него проблемы с женой. Не вникала, кто из них виноват, но после выходных, он вернулся с Дашуткой, и она уже третий день умиляет всю взрослую половину лагеря, а дети носятся с ней как с самой интересной куклой. Не в силах сказать ни слова, я указываю на нее. Кавалер мой понимает все по - своему. Он улыбается мне, тихо шепчет: «Я сейчас», нежно целует в нос, и направляется к двери, на ходу стягивая футболку. Уже стоя на подоконнике, на недоуменно - вопросительный взгляд я отвечаю коротким отрицательным кивком.

 

Срыгнув на землю, быстро пробираюсь вдоль окошек к проходу на аллейку. «Начало, конечно, было многообещающим, - это мой мозг отчитывает обделенное тело, - но это было бы безнравственно! Ребенок за дверью! Да и вообще он женатый мужчина!»

Подняв голову, в соседнем окне я вижу Риту. Вид у нее растерянный. И очень удивленный. Сомнений быть не может: она видела, весь мой маршрут или, что еще хуже, только последнюю его часть. Интересно, что ее больше удивило: то, откуда я появилась, или то, как быстро я оттуда возвратилась? Но объяснять я однозначно ничего не собираюсь.

 

А намочить меня в тот день все таки намочили. Не сразу, но после тихого часа. Как только я вышла на крыльцо. Ну что ж, традиция есть традиция.

 

***

Больше ничего интересного в лагере не случалось. В день закрытия, а, вернее уже ночью, после отбоя, мы с Валькой лежали на земле, глядя на, щедро усыпанное звездами, августовское небо.

- А ты почему одна,- внезапно спросила Валя. Я даже растерялась: за два месяца мы довольно сблизились, но ни разу не говорили о личной жизни, тем более о мужчинах в интимном смысле. Валя перевернулась на живот, смущенно теребила какую - то травинку. – Я - то понятно, а ты?

- А что с тобой понятно? – последняя часть меня заняла даже больше, чем желание, наконец – то поговорить о своем одиночестве с живой, неравнодушной душой.

- Ну, «Старая дева» у меня на лбу написано.

Я откровенно рассердилась:

- На лбу твоем написано: «Заботливая жена и любящая мать»! А если кто читать не умеет, так это сослепу и по глупости! Просто мужчины, примитивно, ищут картинку покрасивее…

- Ну да, а с этим у меня как раз не очень.

- И что же у тебя «не очень»? При всем желании в твоей внешности не найдешь изъянов больше, чем в моей или в любой другой девице этого лагеря. А такие глаза, как у тебя просто мечта: большие, глубокие и реснички густые и длинные. Тебе и краситься не обязательно. Брови привести в порядок и стрижку стильную сделать. Ну и, волосы, конечно, красить придется: цвет будет насыщенней и сединки закрасит. Маникюрчик не помешает, хотя с этим и сама справишься. Это же всего лишь каждый месяц после зарплаты один поход в парикмахерскую. Доступно и по деньгам и по времени. А ощущения совсем другие. Я сама уже здесь одичала. Просто руки чешутся заняться собой…

- Про себя не хочешь говорить? – осторожно напомнила Валя.

- Хочу.., просто даже не знаю с чего и начать. Сама я еще совсем недавно. Мы расстались прямо пред поездкой. Еще и привыкнуть не успела. Все кажется, что вернусь домой, а на выходные приедет он. И все окажется просто нехорошим сном…- наше внимание отвлекли приближающиеся голоса. Но подниматься мы не стали: так было спокойно и хорошо.

- Девчонки! Вот вы где. А мы вас ищем. Там уже все за столом празднуют давно. Только вас нет.- подошли Мишка и Николай.

Мы с Валей заговорщицки смотрим друг на друга: уходить от этой красоты и тишины в шумную, в пьяном угаре столовую, и слушать пьяные скабрезные шуточки совсем не хочется.

Валя нашлась первая:

- Ну, если сидят все давно, то нашего отсутствия уже точно никто не заметит.

Я активно поддержала, что нам и тут хорошо. Ребята озадаченно помолчали, а потом Николай со словами:

- Ну, тогда и я с вами, раз уж тут так хорошо! - решительно примостился рядом.

Мишка тоже пристроился где – то неподалеку. Странно, наверное, случай с Вовкой, все таки научил его ответственности, дисциплинировал, что ли. Во всяком случае, пьяным я его больше не видела. Хотя кутили в лагере не по - детски. В тот вечер мы долго лежали целомудренно рядком, прямо на остывающей земле, и, глядя в ночное небо, считали падающие звезды. Смеялись, что никто не успевал загадать желание. Это был последний и самый лучший вечер в лагере. Жаль, только, что с Валькой поговорить так и не удалось. В городе мы еще созванивались и даже встречались пару раз. Не знаю, подействовали на нее мои советы или что-то другое, но она, действительно, стала моложе лет на 10. А потом я уехала учиться и больше мы не виделись.