ДОЛГИ НАШИ Есть в российской глубинке самый обычный, очень небольшой, я бы сказал – заштатный и, уж, если совсем быть честным – просто неказистый на вид городок Нечаев. Он, словно заблудился где–то на полях нечерноземья России, прикорнул когда–то на отдых у реки, да так и остался на этом месте, не шибко быстро разрастаясь грязными улицами, да чёрными, некрашеными деревянными домиками. Хотя, для глубинки, может, не такой уж и маленький. Тысяч сорок жителей к расцвету советской власти в середине семидесятых прошлого столетия Нечаев уже насчитывал. Несколько небольших предприятий деревообработки, кирпичный завод, пекарня, обувная фабрика, кондитерское предприятие, была даже своя типография – нормальный город. На одной из немногих заасфальтированных центральных улиц стоял единственный в городе кинотеатр «Ракета». Откуда тут ракеты в российской провинции? Посчитали – пусть одна будет. Ну, а на центральной площади разместился, как и полагается, местный трёхэтажный кирпичный «Белый Дом». И хотя был он вовсе не белый, а какого–то песочно–жёлтого цвета, все горожане уважительно именовали его именно так – Белый Дом. Видимо, в пику американцам, чтоб не зазнавались. Была в Нечаеве и церквушечка небольшая чуть в стороне от центра. Церковь была каменной, очень старинной и вот цвет имела действительно молочно–белый. Покровительствовал ей Георгий Победоносец, но в народе церковь также звали Белой, как и дом местной городской власти. Говорят, в начале шестидесятых люди из Белого Дома, что на центральной площади, посчитали Белую церковь, что находилась практически рядом через квартал, себе конкурентом в борьбе за умы соотечественников и решили её взорвать. Подъехали как–то товарищи в цивильных костюмах на двух чёрных «Волгах» к церкви, чтобы на месте оценить задуманный процесс разрушения. А буквально через несколько минут уже попали под такой шквал грязевых шлепков по машине, да по костюмам от мгновенно собравшихся местных жителей, (уж, чего–чего, а грязи в Нечаеве всегда хватало), что благоразумно посчитали: ну, ладно, пусть стоит, пусть будет. Бог с ней. Было чем гордиться местным намоленным бабкам, да дядькам, ведь, Белая церковь была одной из немногих, которая не закрывалась никогда. Чудо, но не закрылась она ни после революций, ни в годы очумелой борьбы с «мракобесием» оголтелых коммунистов, ни даже в годы Великой отечественной. Стало быть, всё честь по чести в городе Нечаев. Как бы и так, да, вот, должен признаться вам по секрету: имел ещё город подпольную кличку для себя в простом народном обиходе – Ничеев, то есть – ничей. А это, как вы понимаете, уже близко к смыслу – заброшенный, не очень нужный и так далее. Грустно… Но не будем о грустном. Люди в городе Нечаеве были замечательными. Как, впрочем, и по всей провинциальной России. Всяко, конечно, бывало в городке, но большой злости, обмана по крупному и прочего безобразия, как в больших столичных мегаполисах, не было здесь. И проживал в этом замечательном городке один не менее замечательный гражданин. Звали его Анатолий Николаевич Поляков. Хороший, обычный дядька. Работал мастером на мебельной фабрике, имел жену Варвару – слегка ворчливую тётку, да двоих детей Машу и Сашу, то есть – дочь и сына. Посадил дерево, даже не одно, построил дом. Ну, а потом забрал к себе и тёщу по просьбе Варвары. Тёща, хоть и была бабой ядовитой, как и полагается любой русской тёще, но Анатолий смог найти к ней подход и они худо–бедно поладили. Особенно нравилось Аграфене Ивановне, когда зять уважительно называл её Графиня Ивановна. Постепенно «графиня» подмяла под себя весь домашний уклад, видимо, хотела соответствовать. Безобидный, мягкий по характеру Анатолий особо ни в чём не перечил ни жене Варваре, ни Графине Ивановне. Всё было хорошо. Однажды утром хозяин вышел во двор перед работой, осмотрелся – непорядок: в углу двора валялась целая куча тряпья, старое одеяло, покрывало. Это дети вчера шалаши себе строили, да так и бросили. Анатолий подошёл, сгрёб тряпки в охапку, но тут же бросил обратно и отпрянул. В тряпках что–то зашевелилось, закопошилось, пытаясь выбраться наружу и, наконец, из под старого полотенца выглянул лохматый колобок и уставился на удивлённого Анатолия двумя чёрными бусинками глаз. Мокрая пуговица носа потянулась к протянутой шершавой ладони, осторожно принюхиваясь. – Откуда ты? – усмехнулся Анатолий. В ответ колобок чихнул, смешно зажмурившись, и вылез, наконец, из под тряпок полностью. Перед хозяином двора появился забавный щенок непонятной породы. Густая разноцветная шерсть расходилась пятнами по спине – белый клок, чёрный, коричневый… ну, прям, камуфляж к военной тропе. Когда дети, только проснувшись и жмурясь от утреннего солнца, вышли на порог, отец протянул им шевелящийся комочек: – Вот… Дочь и сын восхищённо округлили глаза: – Ой, Бим! – Только маленький! – Бимка, значит! – Бимка? Ну, пусть будет Бимка, – подытожил отец. Совсем недавно вся семья смотрела фильм по телевизору с неподражаемым Тихоновым в главной роли – «Белый Бим, чёрное ухо». Плакали всей семьёй у экрана, переживали за несчастного пса так, что несколько дней потом успокоиться не могли. Видимо, на целого Бима подкидыш не потянул, ну, а на Бимку – в самый раз. Так и порешили – должна быть собака в частном подворье. И этой собакой стал смешной щенок по кличке Бимка, свалившийся неизвестно откуда. Бимка очень быстро привык и к своему имени, и к своим хозяевам, и ко двору – своему новому месту обиталища. Собачонка была настолько жизнерадостна и подвижна, что за несколько минут могла превратить хозяйский двор в Мамаево побоище. Переворачивала всё с ног на голову, раскапывала ямы, разбрасывала вещи, а некоторые даже откровенно портила. Но, делалось это всё так бесцеремонно мило, что ни у кого не поднималась рука наказать её. Ну, невозможно было сердиться на этого дурашливого бесёнка. Все только всплёскивали руками, да улыбались. Равнодушна к собаке оставалась только Аграфена Ивановна. Она не выражала ни радости, ни горя по поводу собаки, с виду – полное равнодушие. Но, лишь, до определённого момента. Однажды, выстиранный и вывешенный на просушку во дворе халат «графини» Бимка стянул с верёвки и протащил по всему двору. На этом молчаливое перемирие Аграфены Ивановны с Бимкой закончилось. Должен сказать, с первого дня Бимка сразу показал свою гордость и независимость. Когда Анатолий сделал из досок аккуратненькую небольшую будку для щенка, тот сразу выбросил все постеленные ему там тряпки. И сколько потом не стелили других разных тряпок, включая мягкую и тёплую полу старого тулупа, щенок выбрасывал из будки абсолютно всё и спал на голых досках. Ещё Бимка категорически не терпел никакой привязи. Его сразу пытались приучить к верёвочке, потом цепочке, но тот начинал бешено крутиться, валяться, грызть эту верёвку с такой силой, что на семейном совете решили – ладно, пусть так живёт, не привязанным. Что поделать, если такой гордый? Ну, а когда все смирились со свободным перемещением своего любимца не только по двору, но и по улице, собака, видимо, в благодарность стала поспокойней. Как то раз Бимка сидел у своего забора со стороны улицы, грелся на солнышке. К нему неспешно подошёл Ваня, соседский мальчуган лет десяти. Ваня знал, конечно, что Бимка вполне миролюбив и никогда не думал кусаться. Мальчик сунул в бок собаки носком ботинка и отошёл на шаг, с любопытством ожидая некой реакции. Бимка попросту отодвинулся. Тогда мальчишка снова подошёл к собаке и уже больно пнул её. Пёс насторожился. Когда Иван с большим замахом отвёл ногу назад для третьего удара, стараясь попасть собаке в голову, Бимка, наконец, сделал то, что ещё никогда не делал: он резко перехватил эту ногу ещё в движении удара и рванул штанину так, что та затрещала. Испуганный неожиданным поворотом событий, Иван заверещал, словно по-жарная машина, и кинулся домой. Не прошло и минуты, как отец Ваньки уже бежал вприпрыжку к провинившимся соседям. Краснощёкий верзила закатил жуткий скандал Варваре с Аграфеной, (Анатолий был на работе). Сосед даже ещё калитку не успел открыть, как из его уст посыпалась брань. Он истерично задирал, время от времени, порванную штанину своего сына и ожесточённо тыкал пальцем в розоватый скользящий след от клыка собаки на его лодыжке. Картинно всхлипывающий Иван тут же начинал корчиться от боли так, будто ему мгновение назад акула отхватила ногу по самое колено. Варвара молчала. Бимка спрятался в будке и не подавал ни звука. Когда с работы вернулся домой Анатолий, ему было сказано коротко и безапелляционно: – Собаку выгнать! Анатолий Николаевич сразу понял – жестокий вердикт окончательный и ни-что не в силах изменить это решение, скорее всего, принятое Аграфеной Ивановной. Они вышли вдвоём с собакой на улицу. Бимка понимал ситуацию, покорно семенил рядом и, время от времени, заглядывал в лицо хозяину. Но, когда Анатолий прикрикнул на него: «уходи», «уходи навсегда», Бимка это понимать отказался напрочь. Анатолий, сжав сердце, кричал на собаку, замахивался кулаком и даже взял в руки хворостину. Пёс по– прежнему не отходил, наверное, просто не мог поверить в смысл этих слов. И только, когда хворостина действительно опустилась на его спину, собака с такой горечью в глазах, будто произошло нечто невероятное, отступила. Анатолий развернулся и пошёл домой. Так гадко на душе у него ещё никогда не было. Он несколько раз оборачивался и каждый раз натыкался на пристальный взгляд собаки. И, лишь, когда калитка за ним захлопнулась, собака сдвинулась с места. В обратную сторону… Бимка не исчез, его приютил некий бомжеватый мужичонка, местный пьяни-ца. А жил этот опустившийся «элемент» всего через пару переулков в полуразру-шенном, покосившемся старом заброшенном доме, похожем, скорее, на избушку Бабы–Яги. Бывало, Анатолий проходил мимо и тогда Бимка, который постоянно сидел на улице возле своего нового жилища, встречался взглядом с ним. Ох, нехорошо было в такие моменты Анатолию, ох, нехорошо. Жгучий стыд переворачивал всю душу. Он прекрасно осознавал всю подлость своего поступка, понимал, что, по сути дела, надо было этому наглецу малолетнему Ваньке дать по шее, а не собаку гнать. Но, и против воли своих домочадцев ничего сделать не смел. Так и ходил он мимо чужого переулка, оглядываясь на своего Бимку с невыносимым чувством вины. Однажды, Анатолий не выдержал и подозвал пса. Бимка от неожиданности вздрогнул, подумал немного и потом, низко склонив голову к земле, подошёл. Из вежливости. Но, когда Анатолий протянул руку к нему, отодвинулся. Собаку вообще было трудно узнать. Из некогда радостного, бурлящего затеями, порой, наказуемыми, весёлого щенка Бимка, вдруг, сразу перешёл в категорию спокойного, умудрённого жизненным опытом, «старичка». Он больше не бегал бесшабашно по улицам, радуясь всяким мелочам, а предпочитал просто лежать у забора, как старый пёс. По вечерам Варвара, беззаботно беседуя с мужем, рассказывала, что Бимка, оказывается, регулярно встречает её на границе своего переулка и провожает до самой остановки, когда она спешит на работу. Пёс научился точно чувствовать время её приезда обратно и в конце дня снова встречал Варвару на той же остановке. А затем провожал её в сторону дома, где он и сам некогда жил, но только до начала переулка. Варвара весело махала ему рукой на прощание и Бимка, дождавшись, пока за ней хлопнет калитка, уходил к развалюхе своего бомжа. Анатолий надолго замолкал после таких обычных историй, отворачивался и уходил во двор. Как–то весной поселился на соседнем переулке крикливый мужик, который с первого дня стал досаждать всем своим соседям различными пакостями. Был он одиноким, но имел в хозяйстве большую собаку. Забор его дома давно валялся без всякой надежды на то, что его когда-нибудь поставят на место. Огромная и полудикая, как сам хозяин, собака спокойно выходила на улицу и пугала прохожих и своими крупными размерами, и своим злобным лаем на всех и вся. Говорят же, что собака и хозяин со временем становятся похожи друг на друга. Это тот самый случай. Однажды, Варвара, находясь на седьмом месяце беременности и уже несколько дней не работая по причине начавшегося декретного отпуска, вышла прогуляться в сторону магазина. Бимка, как всегда, встретил её по пути и пошёл рядом. Поравнявшись с павшим забором злобного соседа, оба заметили, как тот спускает собаку с поводка и шипит: –Кус–си! Ясно, что приказ, был направлен на более мелкую собачонку Бимку, но первой страшно испугалась Варвара, а затем уже и сам Бимка. Он кинулся в ноги своей бывшей хозяйки, сжался в комок, прилепив ушки к своей короткой шее, и замер. Огромная псина стремглав неслась прямо на них, раззявив свою пасть так, что, казалось, язык зачерпывал землю. Бимка посмотрел вверх, увидел перекошенное от ужаса лицо Варвары и, вдруг, когда до чудовища оставалось всего несколько шагов, в одно мгновение распрямился, и как сжатая пружина, бросился навстречу беде. Две собаки мгновенно сомкнулись в некий бушующий клубок песка, пыли, визга, рычания. Было непонятно, не видно – что там происходит. Внезапно из грязного облака выскочила большая чёрная псина и пулей полетела назад в свою будку. Сзади её, как маленькая неотвратимая комета, настигало существо, похожее на Бимку. Хозяин чёрного пса ещё несколько секунд хлопал глазами, ошарашенный таким неожиданным, неправдоподобным исходом поединка, а потом наблюдал за торчащим, мечу-щимся хвостом небольшой странной собачонки из будки, в которой бился в неравной схватке храбрый чужой ему пёс. Когда Бимка вылез из чужой будки и покинул поле боя в ранге полного победителя, узнать его было трудно: истерзанный, искусанный, хромающий на обе передние лапы, с окровавленной шерстью, но гордый и спокойный, как когда–то в молодости. Непонятно от чего, но через полгода Бимка умер, хотя ему ещё и двух лет не было. Кормил его новый хозяин, конечно, отвратительно. И голодать приходилось собаке, и мёрзнуть долгими зимними ночами, и болеть, но, скорее всего, не это повлияло на такую короткую собачью жизнь. Больше похоже – умер он от обиды и человеческого предательства. Анатолий очень переживал. Однажды, он решил зайти в эту покосившуюся избушку, чтобы поговорить о Бимке с его последним хозяином. А тот, едва Анатолий заикнулся о собаке, вроде пропитый и никчемный человечишко, так сказать – человек дна, усмехнулся ему прямо в лицо с видом такого великого превосходства, словно граф ничтожному простолюдину, что стало ясно – никакого разговора не получится. Анатолий сразу прочувствовал всю силу пренебрежения этого человека к себе. С тяжёлым сердцем Анатолий Николаевич вышел из тёмной хаты с кислым запахом нищенства и медленно побрёл по улице. Как и почему он остановился у Белой церкви, Анатолий не помнил. Может – случайно, а может – намеренно. Двери в храм были открыты. Ни во что не верующий коммунист с четырёхлетним стажем, ярый атеист Анатолий Николаевич Поляков стоял в нерешительности, затем вошёл в церковный двор и вновь остановился у ступеней главного входа. Он зачем–то пощупал партийный билет во внутреннем кармане, потом достал его и переложил в задний карман брюк. Посчитав, что сердце таким образом стало свободным от коммунистического влияния, Анатолий зашёл, наконец, внутрь храма. Тишина и прохлада подействовали успокаивающе. Храм был пуст, видимо, утренняя служба давно закончилась. В углу копошилась некая пожилая тётушка в платке, завязанном до самых глаз. Она спокойно продолжала разбирать бумаги, перебирать и раскладывать по лоткам свечи и, казалось, не замечала вошедшего. Анатолий огляделся по сторонам. Раньше ему не доводилось заходить внутрь ни одной церкви за всю свою жизнь ни разу. Его поразила красота внутреннего убранства. Лазоревые расписные потолки, таинственные иконы в резных деревянных и золотых окладах, красные лампадки, горящие свечи – красота неописуемая! Но больше всего поразило то, что куда бы не встал Анатолий, все нарисованные святые всегда смотрели ему прямо в глаза. Анатолий заробел, когда почувствовал за спиной чужой взгляд, обернулся. Батюшка подошёл ближе и его мягкий, толи вопрошающий, толи одобряющий взгляд успокоил Анатолия. – Что привело, сын мой? – негромко спросил батюшка. – Если есть там то, что я думаю… – Анатолий замешкался растерянно, – я… я хотел бы встретить там своего Бимку и повиниться. Горячий шёпот покаяния зашелестел по просторам, по уголкам большого зала храма. Когда Анатолий выговорился, батюшка помолчал ещё некоторое время, пристально заглянул в глаза Анатолия и затем кивнул мягко, едва заметно. Когда Анатолий Николаевич вышел на улицу, он не почувствовал прощения, но на душе стало легче и спокойней. Он повторял про себя последнюю фразу батюшки: «на земле ещё много дел и мест, где понадобится твоя доброта, поспеши». Анатолий оглянулся на церковь и впервые неумело перекрестился. Достал партбилет из заднего кармана, подошёл к мусорному бачку… потом, словно устыдившись, вернул его обратно в задний карман брюк. «Отправлю по почте» – подумал он и взглянул на виднеющуюся невдалеке крышу горисполкомовского «белого дома». О последствиях он сегодня не думал. Анатолий Николаевич Поляков снова повернулся лицом к Белой церкви, низко поклонился и уверенной походкой зашагал домой. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
