1

 

Приехали ко мне гости. Слово за слово, стал вспоминать старые добрые времена, а тут еще и давние фотографии нашел: путешествие по Алтаю. Вот Телецкое озеро, водопад Корбу, река Катунь. Вдоль нее мы и шли пешим маршрутом около сорока километров. Были еще и другие водопады, которые рождали маленькие речки, впадающие в Катунь, с чистейшей свежей водой. Места красивейшие! Людей мало, за время пути нам встретилось всего лишь два поселка. Возле второго из них мы разбили свой лагерь, примерно в пяти километрах.

 

Рядом с нами возвышалась гора, с которой на половине ее высоты из узкого отверстия вырывался водопад, дающий начало речушке без названия, которая вливалась в Катунь. Изумительное место! Гора чуть ли не до самой вершины покрыта еловым лесом. Вода настолько чиста и прозрачна, что диву даешься. А какая она вкусная, вы не представляете! Никогда ни из одного водопровода вы не попробуете такой чистой и вкусной воды!

 

Наш лагерь стоял как раз на берегу этой речушки недалеко от того места, где она впадала в Катунь. А на той стороне зловеще возвышалась гора, абсолютно лишенная растительности, которую местные жители называли Палец дьявола. Вот фотография, которая снята на фоне этой горы. Как давно это было! Почти тридцать лет прошло.

 

На окраине поселка, даже не на окраине, а на отшибе, почти в километре от него, стоял чаадыр шамана. Местные жители боялись его и в то же время уважали, он мог лечить почти любые болезни. Дряхлый такой старик. Говорили, что ему больше ста лет. Хотя, может, действительно так и было. Вечером у костра, с огромным аппетитом уплетая сечку с тушенкой, приготовленную на костре, мы рассказывали страшные истории. Да и шамана стороной не обошли. Уж коли его чаадыр недалеко от нас, то как можно было обойти вниманием. Кто-то придумал историю про шамана, который похищает туристов.

 

Поздно ночью, когда мы уже напелись под гитару, но все еще не хотели расходиться, начавшийся моросящий дождь загнал нас в палатки. Несколько раз громыхнул гром, и мы улеглись спать под шум дождя, свист ветра и громовые раскаты.

 

Разбудило нас яркое свечение. Лагерь был освещен почти как днем. Видимо, молния, попавшая в сухую сосну, воспламенила ее, и гора уже почти наполовину была охвачена огнем. Пожар полыхал вовсю. Дым от него поднимался высоко вверх и в преддверии начинающегося рассвета закрывал нас огромной страшной тенью.

 

Утром прилетел вертолет с пожарными, лесхозниками. Вот только, как ни странно, они не знали тропы на вершину горы. Им нужен был проводник, который помог бы забраться по горным тропам и достичь очага пожара. Не знаю, что меня направляло, но ноги сами понесли к жилищу шамана. Этот человек точно должен был знать все тропинки и дорожки.

 

- Заходи, я давно ждал тебя, - сказал он, увидев меня на пороге. Опережая мой вопрос, он произнес: Конечно, я помогу.

 

- Откуда Вы узнали?

 

- Ты многого пока еще не понимаешь. Но сейчас не до этого. Возвращайся. Скажи людям, прилетевшим на винтокрылом драконе, что я проведу их и время терять нельзя.

 

В лагерь я вернулся как будто опустошенный. Передав пожарным то, что сказал шаман, я, усталый, как будто из меня выжали все соки, добрался до своей палатки, свалился на спальный мешок и уснул. Мне снились странные сны. Не имеет смысла их рассказывать сейчас, может быть, потом как-нибудь. А проснулся я от громких взрывов. Это пожарные, чтобы остановить распространение пламени, проделали на горе полосу безопасности. Пожар начал угасать.

 

Днем, убедившись, что пожар не распространяется, экипаж на своем вертолете вернулся на базу. А вечером после ужина меня как магнитом потянуло к чаадыру шамана. Старик ждал.

 

- Ну вот ты и снова пришел. Боишься меня?

 

- Нет, не боюсь, но все равно не по себе.

 

- Учеником бы тебя оставить. Согласишься?

 

- Да Вы что! Меня родители потеряют. Как я могу остаться?

 

- Жаль, жаль. Скоро здесь такое начнется... А я слаб уже и не доживу, наверное. Сначала будет находка в долине. Нельзя ее трогать, да ведь не послушает никто.

 

- А что за находка?

 

- Узнаешь… Вроде бы и не скоро. Но знаки уже есть.

 

- А чем же я такой особенный?

 

- Не особенный ты. Ты такой, как все. Просто чувствовать глубже умеешь. Хотя вижу я, при любом исходе ты тоже ничего не изменишь.

 

- А есть шанс изменить?

 

- Шанс всегда есть, но только для этого надо много сил применить. Я стар, моих сил мало, да если бы молод был, их бы тоже не хватило. Научу я тебя кое-чему, пока ваш лагерь здесь стоит. Приходи ко мне каждый вечер и доверься полностью.

 

- Вы знаете, я в магию не верю. Да и вообще, мир из другого состоит.

 

- Ты, главное, приходи, а там разберешься, с годами поумнеешь.

 

- Хорошо. Приду. Но мы здесь стоять будем всего три дня. Это короткий перерыв перед дальним путешествием.

 

- Чтобы ты мне поверил, маленькое тебе предсказание. Ты можешь подумать, что я специально организовал это. Но ты же видел отношение ко мне в поселке, значит, понимаешь, что договориться я ни с кем не смогу. Ты видел на противоположной стороне Катуни гору Палец дьявола, голую, совершенно лишенную растительности? Посмотри сам и покажи своим друзьям. Смотрите в сторону водопада. Сегодня полнолуние, и ближе к полуночи что-то произойдет. Я тебе не буду говорить, что. Но считай это моим пророчеством.

 

Сидим у костра, животы полны от съеденного ужина. Кроме того, наворачиваем бутерброды с джемом, которые нам оставили вертолетчики. Над нами ярко светит полная луна. Приближается полночь. В ярком свете луны Палец дьявола виден почти как при дневном освещении. И тут я замечаю, как гигантские тени, похожие на монахов в капюшонах, двигаются по его склону. Тени, отбрасываемые на скалы, исходили от семи фигур высокого роста. Только казалось, будто их подсвечивают снизу. Белые балахоны, идут, не оглядываясь по сторонам, и приближаются к глубокому бассейну, созданному водопадом, о котором нам рассказывали.

 

Говорить я почти не мог. Я просто ткнул пальцем на то, что я видел, и, глядя на изумленные лица тех, кто был рядом, я понял, что они видят почти то же самое. Нижний бассейн был закрыт от нас. Его скрывал острый зуб скалы, но, несмотря на шум реки Катуни, мы услышали семь всплесков. Утром мы смутно вспоминали то, что произошло ночью. Но напоминанием был ярко-красный цвет воды, который впадал в реку с Пальца дьявола.

 

Вечером я был у шамана. Он учил меня горловому пению, тому, как правильно бить в бубен, какие заклинания надо произносить на изменение погоды. За три дня, что наш лагерь стоял на этом месте, шаман многому меня научил.

 

Вот сейчас рассматриваем старые фотографии. Здесь гора Палец дьявола. Вот водопады. Чистейшая вода, которую я пью, зачерпнув ладонями. Друзья, имен которых я теперь, наверное, уже и не вспомню. Как давно это было. Почти тридцать лет назад. Многое уже стерлось из памяти, но, пока рассматривали старые фотографии, вспомнилось. Чем я и поделился с вами.

 

2

 

Сижу дома один. Уже вечереет. Появилось желание порыться в старом альбоме. Старые фотографии, черно-белые. Не так уж и много их у меня. В армии не до фотографий было. Но вот попалась одна – на берегу Байкала, когда я надеваю акваланг. Вот другая – отец в гости приезжал. Мы пошли с ним в фотоателье. Он подполковник, а я еще просто рядовой. Сидим с ним рядышком, удачная фотография получилась. Вот еще несколько снимков. Это уже после учебки. Я лежу на крыше «Урала», а по бокам стоят мои друзья.

 

Просматриваю, все вспоминается. Это вроде было так давно – и совершенно недавно. Вот фотография прапорщика Цыбули. Когда его фотографировали, ветром фуражку сдуло. Лицо перекошено, но все равно хорошая фотография вышла. Такое ощущение, что он вот-вот в атаку пойдет.

 

А вот другие фотографии. За них могли бы и посадить. Как я догадался: в дембельский альбом не вставил, а просто так вывез. Дембельский альбом у меня забрали. Столько усилий и стараний, а на КПП пронести не пронес. Часть-то особая, КГБ. Досмотр был тщательный, но несколько снимков все-таки удалось вынести.

 

Там мы китайцев задерживали на приграничной полосе. А еще удалось несколько снимков сделать, когда их «тигры» и «леопарды» (спецподразделения) проводили занятия возле нашей границы. Командир взвода лейтенант Ковацкий тогда сказал:

 

- Вот смотрите, таких вы в плен не возьмете, их издалека убивать надо.

 

Сейчас смотрю на эти фотографии, вспоминаю своих сослуживцев. Некоторые, к сожалению, до дембеля не дожили. Вот мы с Бульбашом. Увы, ин имени, ни фамилии уже не помню. Стоим в обнимку. До дембеля оставалось совсем немного. Вот только он не дожил. Вот мы с прапорщиком Цыбулей, он все время уговаривал меня оставаться на сверхсрочную. Не поддался я тогда его уговорам, а, может быть, зря.

 

Вот новые фотографии. Тоже армия. Первые годы существования новосибирского ОМОНа. Я старший сержант, сижу на кабине ГАЗ-66 с будкой для радиосвязи. Рядом со мной командир взвода. Аляпистая фотография, но память добрая.

 

Вот еще нашел несколько омоновских фотографий. Странно, почему черно-белые фотографии так быстро желтеют. Прошло не так много лет, да и в альбоме все-таки, но все равно пожелтели.

 

Смотрю на эти старые потрепанные фотографии. Много времени прошло с тех пор. Погружение на озере Байкал. Поездка к Ледовитому океану. Служба возле амурской границы. Знакомство с удивительным прапорщиком. Неоднократно в своих рассказах говорил о нем – прапорщик Цыбуля, сын полка, замечательный человек, который из простых мальчишек делал настоящих бойцов.

 

Когда-то я был даже зол на него. Выматывал он нас здорово. А когда уже стал работать в ОМОНе, вспоминал его с благодарностью. Благодаря его тренировкам, его методу обучения я стал настоящим воином. Краповый берет заработал, наверное, тоже благодаря ему. Она научил нас стойкости, верности Родине.

 

Рассматриваю старые фотографии. Вспоминаю то, что было, и придумываю то, чего не было. А иногда просто смотрю старые снимки, перебираю их в руках, вспоминаю давно прошедшее время. Там одна реальность, сейчас – другая. Но память все хранит. И то, что было, и то, чего не было.

 

3

 

Какой уже год в моем книжном шкафу стоит фотография, на которой мы, сотрудники ОМОНа, изображаем рукопашный бой, солдата, пишущего на сапоге «убитого» товарища. Фотография уже пожелтела. Но на ней ясно видны лица моих товарищей и сослуживцев.

 

Беру свой старый альбом. Вот еще фотографии. Здесь я еще совсем юный. Только-только поступил в ОМОН. А вот другая. Лыжный кросс. В полном обмундировании по сибирской тайге тринадцать километров. Ох, и наплутали мы тогда. Лыжни много. Флажки то желтые, то красные, то белые. А нам, честно говоря, никто толком и не объяснил, по каким флажкам ориентироваться. Кто-то тринадцать километров пробежал, кто-то двадцать, а кто-то и того больше. Слава Богу, к вечеру все собрались на финише.

 

Да, что-то отвлекся я. Вот они фотографии летних учений, стрельбищ. Что только не придумывали для нас командиры! Они-то знали, к чему нас готовят, вот только нам не говорили. Подъем с помощью шеста в окно второго этажа учебного дома. На фаловой веревке с узлами и совершенно без страховки на уровень пятого этажа, а потом запрыгивание в окно. И многое-многое другое.

 

Вот фотография. Здесь себе даже сам нравлюсь. Весь наш взвод во главе с командиром. На ремнях кобуры, автоматы у кого за цевье в руках, у кого наперевес. Знакомые все лица. Лица, которых я никогда больше не увижу. А вот тоже классная фотография. Здесь я готовлюсь к марш-броску с тремя этапами, на которых я должен поразить мишени. Восемь патронов в ПМе и три мишени. Дистанция – 100, 150 и 300 метров. Почему-то на этой фотографии моя форма выглядит как фашистская. Да и я сам тощий, длинный, с закатанными рукавами, похож на фрица. Рядом командир взвода. Автомат висит на шее, а в руках флажок готовит к старту. Если бы мы знали, к чему нас готовят…

 

Пару месяцев спустя мы узнали. Это была первая обкатка. Нагорный Карабах. О, что-то я далеко забежал. До Нагорного Карабаха у нас был Нагорный, но не Карабах, а ЛТП, в котором заключенные устроили забастовку. Вот она фотография. Мы в кожаных серых куртках. Надеваем шлемы, берем в руки щиты. Больше фотографий нет с этого момента. Но я вам расскажу, что было дальше.

 

Почти в рыцарских касках с опущенными забралами и ударяя о щиты мечами (резиновыми дубинками), мы входим на территорию ЛТП. Сначала в нас полетела арматура, обломки кирпичей. Но никто не дрогнул. И это сыграло психологический эффект. Бунт был прекращен без единого выстрела, без единого удара. Заложники освобождены. А содержащиеся в ЛТП сидели на корточках с закинутыми на затылок руками, сдаваясь на милость победителю – Новосибирскому ОМОНу.

 

А вот еще одна фотография. Мой друг и сослуживец осетин жил в Нагорном Карабахе. И что тогда люди не поделили? Там ведь жили и армяне, и азербайджанцы, и осетины, и много других народов. Про русских я вообще молчу. Встали мы щитом между враждующими сторонами. Что одна, что вторая – нас ненавидят: мешаем разобраться. С одной стороны летят камни, мы поднимаем щиты, чтобы от них укрыться. А в это время с другой стороны по нашим ногам летят ломы и арматура.

 

Как-то ночью, когда я стоял на посту (мостик там такой через ущелье, не помню, как называется), внизу речка шумит. Тихо. И холод пронизывает. В горах по ночам холодно. Слышу, идет кто-то.

 

- Не стреляй! Говорить хочу!

 

Ну, я автомат приопустил, а сам стою начеку. У самого в уме: каверза какая? Или, правда, поговорить хочет? Действительно поговорить хотел. Так до утра и проговорили. Сослуживец он мой бывший, осетин. Вот тогда Серега нас утром вместе и сфотал. Вот она эта старая фотография.

 

Тогда нам казалось, что страшнее того, что происходит, и быть не может. Да и быт как-то налаживался. Конфликт вроде как-то стал стихать. А потом домой, к родне. И к новым испытаниям. Мы тогда еще не знали, к чему нас готовят…

 

Старая фотография. Вот мы стоим на аэродроме. Уже вечереет, ждем посадку. На спине у кого ранцы, у кого в руках «тревожные чемоданчики». Да, я забыл вам сказать. Посреди ночи мне показалось, что звонок телефона был просто оглушительным. Едва я снял трубку, в ней раздался голос: «Рассвет! 4, 3, 2, 51.» Это означало, что в 4.30 я должен быть в подразделении. Соответственно я там был.

 

Потом аэропорт. Последняя фотография на память. Гул двигателей самолета. И полет в направлении, которое было нам неизвестно до момента прибытия.

 

Дальнейшие события как в тумане. Громовой рокот гаубиц. Крики и стоны раненных солдат. Кто бы знал, что в эту новогоднюю ночь наш президент единым рывком захочет взять Грозный. Никаким пушечным мясом, которым были мы, никакими атаками танков, которые горели на улицах Грозного, это было невозможно. И атака захлебнулась. Глупая, бессмысленная жертва. Отвратительная связь, когда свои стреляют по своим только из-за того, что не передали точные данные. Но это, друзья, совсем другая история.

 

А пока я смотрю на старые фотографии, где мои друзья, сослуживцы, многих из которых уже нет в живых, улыбаются мне. Как тогда на полигоне. Много времени прошло. Смотрю на старые фотографии. Снова чувствую себя молодым, полным энергии. В окружении друзей, многих из которых уже нет.

 

4

 

Поезд мерно стучит колесами. Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, тук-тук. Папа все время говорил:

 

- Слышишь стук колес? А ты прислушайся повнимательнее. Он словно бы спрашивает: «Куда идешь? Куда идешь?» Ты можешь ответить, а можешь не отвечать. Вот когда мы поедем домой, тот же самый стук колес будет говорить: «Пора домой, пора домой!»

 

Мне еще не было и семи лет. Я верил всему, что он говорил.

 

Проводник предупредил нас, что до станции Тамбов- главный оставалось всего лишь пятнадцать минут. Мимо проносятся дачные поселки. Горящий в окнах свет. Люди, занимающиеся своей жизнью. А мы, папа, мама, брат, я, свернули постели и смотрим в окно в ожидании прибытия на станцию.

 

Да, я забыл вам сказать. Пока мы ехали, на пути нам встречались полустанки, если их можно так назвать, где были один-два, максимум три дома, в окнах которых горел свет. Тени людей двигались за окнами. Почему-то мне на всю жизнь врезались в память эти воспоминания. Даже сейчас я представляю себе, как за сотни километров от спящего города люди жили своей жизнью, провожали взглядом проезжающие мимо поезда, выращивали урожай на своих участках.

 

Поезд сбавляет скорость. Все чаще и чаще встречаются переезды со звонками и опущенными шлагбаумами, преграждающими путь машинам. Впереди видны огни большого города. Скоро мы доберемся до точки назначения. Матрасы убраны. Мы сидим за столиком, глядим в окно. Мерный стук колес успокаивает и настораживает. Скоро что-то должно измениться. Вот только что?

 

Поезд движется все медленнее и медленнее. Он уже ползет по городу. До прибытия на станцию «Тамбов» остается совсем немного. Вот уже проехали окраины города. Поток машин, несущийся по дорогам. Яркие лучи уличных фонарей…

 

Жизнь за окнами домов, мимо которых мы проезжали. Жизнь людей, мчащихся на автомобилях в этот поздний час. Мне все это было так интересно. А еще более интересной для меня была встреча с бабушкой и дедушкой.

 

Поезд остановился. Наш вагон встал прямо напротив входа в вокзал. Бабуся и дедуся встречали нас на перроне. Выгружаем вещи, выгружаемся сами. Бабушка с дедушкой ведут нас на стоянку, где стоит дедушкина «Победа». Едем по темному городу. Кругом лежит снег. И вдруг дедуся решил остановиться возле универмага. Не знаю, до сих пор такое яркое впечатление от неоновых ламп, которые отражались в снегу и окрашивали его в разные цвета.

 

В универмаге дедуся купил нам с братом шоколадные медали. Брату в золотой обертке, а мне – в серебряной. Хотя обертка – это не самое главное. Снова погрузились в машину. Поехали дальше. Мелькающие огни фонарей. Свет из окон проносящихся мимо домов. И вот наконец мы прибыли на место. Бабушкин дом.

 

Несмотря на наши протесты, бабушка уложила нас с братом спать, хотя спать совершенно не хотелось. А взрослые сидели в соседней комнате и о чем-то разговаривали.

 

Как всегда в таких случаях, брат пытался меня успокоить. Начал рассказывать разные истории, потом петь песню:

 

То березка, то рябина,

 

Куст ракиты над рекой,

 

Край родной, навек любимый,

 

Где найдешь еще такой.

 

Голоса взрослых доносились из соседней комнаты. И я медленно погружался в сон.

 

Когда мы утром проснулись, бабуся и дедуся сказали нам:

 

- Родители уехали по каким-то срочным делам. Но должны скоро вернуться.

 

Скоро – это было очень долго. Андрея перевели в школу в Тамбове. А я оставался на попечении бабушки с дедушкой.

 

Мой папа всегда готовил мясной подлив с томатом, добавлял туда лапшу, и получалось что-то вроде плова из лапши. Однажды, когда бабушка спросила меня, что бы я хотел поесть, я ей сказал: «Лапшу с соусом, как папа готовит».

 

- А как папа готовит?

 

- Она такая рооозовая, красноватая.

 

Бабушка отварила лапшу, добавила туда томатной пасты и пережарила это все на сковородке.

 

- Бабусь, а где же мясо?

 

- Ну, ты же про него ничего не говорил?

 

Тетя Надя подарила мне ручку. Такую интересную. Нажимаешь кнопочку – синий, нажимаешь кнопочку – красный, нажимаешь кнопочку – зеленый. Это сейчас я понимаю, что просто менялись стержни, а тогда мне это казалось чудом. Нажал кнопочку – и уже другой цвет. Вроде бы ничего не изменилось, а цвет меняется. Сколько бумаги я тогда перевел! Бабушка так ругалась!

 

Как-то вечером в доме погас свет. Видимо, какая-то авария была. Я тогда этого не понимал. Но, сидя за столом при свете керосиновой лампы (этого я тоже никогда не забуду), я пытался нарисовать маму и папу, по которым я сильно скучал.

 

Наступило лето. Брата отправили в пионерский лагерь. А потом наконец-то приехали мои родители. И мы все вместе, бабушка, дедушка, мама, папа, я, поехали его навестить. Погрузились в «Победу», выехали в пионерский лагерь. Братель был счастлив, когда мы приехали все, забрали его на целый день из пионерского лагеря и провели этот день на природе. Ели землянику, бродили по сосновому лесу. А папа своим «Зорким» сделал кучу фотографий. День удался!

 

Вот смотрю сейчас эти фотографии. Брат поставил ногу на дерево. Я, малыш несмышленый, попытался его скопировать. Мама сидит на покрывале и ест землянику. Речка, в которой мы купались. Сосновый бор, в котором мы отдыхали. Как давно это было. Но я все это помню. Наверное, тот день был одним из самых лучших в моей жизни. А фотографии – это яркая память о тех минувших событиях.

 

5

 

Снова перелистываю свой старый альбом. На глаза попадается фотография: мама, папа в форме, брат в суворовской форме. Вспоминаю, когда мы ее сделали. Это брат на каникулы приезжал зимой. Мы тогда всей семьей пошли в кино. А по дороге заглянули в фотоателье. Вот эта фотография передо мной. Четкая картинка детства. Мне тогда, по-моему, одиннадцать лет было. Сейчас даже вспомнил, на какой фильм сходили. «Большие гонки».

 

Сеанс закончился поздно, да и зимой темнело рано. Из кинотеатра домой добирались пешком. Там всего четыре остановки. Прохожие обращали на нас внимание. Подполковник-папа ведет под руку маму. Я между ним и братом, который в суворовской форме. Такая гордость меня обуревала. Я иду между отцом и братом и чувствую, будто на мне тоже форма.

 

А вот еще одна фотография, более поздняя. Брат, когда приезжал на каникулы, оставил дома старую суворовскую форму. Я в шинели, красные погоны с надписью «СВУ». Это меня отец фотографировал. Старая форма братели была мне почти по размеру. «Придет время – обязательно поступлю в суворовское училище», - думал я.

 

Вот еще одна фотография. Это когда мой брат учился в летном училище. Я работал на заводе и часто ездил к нему в Барнаул. Он учился в Барнаульском высшем училище летчиков. Меня тайком проводили через КПП и переодевали в форму курсанта-летчика. Вот я стою в форме-хбшке с голубыми погонами с буквой К и нашивкой второго курса на рукаве. А как здорово было ходить с братом на занятия, особенно на тренажеры! Практически полная имитация настоящего полета. Конечно, со стороны она выглядела неважно: всего лишь одна кабина, но она располагалась на специальных подвесках для имитации полета. Здоровское ощущение! Рычаги и лампочки, приборная доска. Повинуясь рукоятке, кабина кренилась то в одну, то в другую сторону. Единственное – перегрузок не было. А так – словно сам летишь. Переводишь ручку форсажа – ремни сделаны так, что имитируя перегрузку, они начинают прижимать тело к креслу. Усиливаешь форсаж – и такое ощущение, будто они тебя сейчас прорежут. Аж в глазах темнеет.

 

Преподаватели относились ко мне как к курсанту. Слава Богу, и ростом, и телосложением я мало отличался от них. Один раз даже зачет на тренажере сдавать пришлось. Хотите – верьте, хотите – нет. Сдал, но только на двойку: посадка не удалась

 

А это я тоже в форме курсанта. Но это когда я приезжал к брату на учебный аэродром. Благодаря просьбе Андрея инструктор прокатил меня. Вот тогда я понял, что это такое. Это уже не тренажер – настоящий самолет, настоящий полет. Перегрузки чувствуются. Да и вообще немножко страшно. Особенно, когда инструктор перевернул самолет и говорит: «Смотри в купол, увидишь озеро Штаны – вернемся в обратное положение». Лететь вверх тормашками, да еще и с ускорением, сами понимаете, - ощущение не из приятных. Это вам не пассажирский лайнер. Гляжу, пытаюсь найти. А вот оно – почти под нами. Самолет снова принимает нормальное положение. «Молодец! – говорит инструктор. – Практически с первой попытки разглядел». Через несколько минут самолет заходит на посадку.

 

Вот еще одна фотография. Здесь я уже в гражданке. Брат, бабушка, мама. Это выпускной. Брат уже стал лейтенантом. Там было много родственников курсантов, которые приехали посмотреть, как их дети и внуки получают офицерские документы и торжественным маршем проходят по плацу. В последний момент одновременно у всех руки вздымаются в небо и на плац летят мелкие монеты. Такой обычай. Обычай прощания с училищем, которое стало для них родным. Да и для меня тоже, хотя я там не учился, но очень часто бывал.

 

А вот еще фотографии из этой серии. Прощальный бал. Меня снова нарядили в курсантскую форму. И я гордо ходил по актовому залу.

 

Стою рядом с братом. Так озираемся по сторонам. Особо не танцуем. Он в форме лейтенанта. Я в форме курсанта. Чуть в сторону отошел. Красивая девушка дерг меня за рукав:

 

- А вы не могли бы познакомить меня с лейтенантом, с которым вы стояли рядом?

 

- Это мой родной брат. Какие проблемы?

 

Вот стоим втроем на фотографии. Через несколько месяцев она стала его женой.

 

Рассматриваешь старые фотографии, вспоминаешь прошлое, вспоминаешь то, что было. Как много прожито, как много пройдено. Много интересных моментов, радостей и тревог и так много воспоминаний.