11. Генка поставил точку, улыбнулся. Бросил на стол ручку. Вскинул руки над плечами, сплел пальцы, обхватив ладонями затылок, напрягся, откинув назад голову. Затёкшие мышцы откликнулись приятной болью. Хотелось напрягаться и напрягаться, выгоняя из тела накопившуюся от долгой неподвижности одеревенелость. Ноги под столом вытянулись, перекрещенные в щиколотках, так же напряглись. Проснувшаяся кровь забурлила в сосудах, помчалась по телу, наполняя мышцы, будя их от бездействия. Ночь закончилась. В комнате отдыхающей смены через щели между материей и стеной оконного проёма, занавешенного тёмно-синей плотной фланелевой тканью, пробивались лезвия лучей поднявшегося яркого весеннего солнца. Жизнь в караульном помещении переходила в дневное состояние. Улетучивалась сонливость. Разговоры бодрствующих солдат становились громче.

- Кравчук завёлся, - определил Генка, - услышав через открытый дверной проём скороговорную речь молодого украинского паренька с Закарпатья, - вот мастер разговорного жанра, шпарит без остановки, да складно у него так получается, с интонациями – прямо многоролевой спектакль. И парень с характером. Первый год служит. Нет-нет, да вырвется наружу южный норов. Трудно привыкать подчиняться таким же паренькам, как ты сам. Ещё вчера верховодил в своём селе, увлекая ватаги сверстников бесшабашной отчаянностью и складной говорливостью, а сегодня - «Есть!», «Так точно!» перед теми, кто всего на год старше тебя. Ничего. Хороший парень. А гонор пройдёт. Главное – червоточины внутри нет. Отчаянных везде пацаны уважают.

Генка прислушался.

- Повтори: «Я пид койцю подывывся, а там огирки в мисьце». Язык у тебя деревянный, что ли? Простые слова повторить не можешь. Ну, скажи: «По-ля-ны-ця». Я же говорю по-русски, а ты по-украински не можешь. Ещё москвич. Двоечник ты, Андрюха.

- Опять с Андреем Тёминым сошлись друзья-товарищи. Хлебом не корми – дай им позубоскалить, пошутить друг над другом, - догадался по звуку голосов Генка.

- Сам ты двоечник, гуцул. До сих пор, поди, жалеешь, что бросил отару, спустился со своих полонин за солью в село. Тут-то тебя и забрили в солдаты.

- Ни, я сам пошёл. Просился только у полковника в танкисты.

- А чего это именно в танкисты, тракторист что ли?

- Да, нет. Просто у деда до сих пор под стогом сена немецкий «Тигр» стоит. Думал, на нём и поеду служить. Звездой только крест замалюю.

- И что полковник?

- Не поверил. Говорит: «Мы тебе сами автомат дадим в Армии».

- Я и не спорил. Свой целее будет. Пусть под стрехой лежит.

- Ну, ты, Микола и заливать. Брехун, первостатейный.

- Так ты уши развесил, грех не наплести тоби йосьевых курей.

- Кравчук, Тёмин! – перебил веселящихся товарищей Генка, - языки размяли, давайте и руки разомните. Надо прибрать в караульном помещении и к завтраку готовиться. После того, как приберётесь, пойдёте в столовую, принесёте на караул пайки.

- Опять Кравчук. Ну, что бы Красная армия без Кравчука делала? Чуть чего – Кравчук! – привычно затараторил молодой солдат, доставая из шкафа щётку, швабру, тряпку.

Генка вновь улыбнулся, перевёл взгляд на лежавшие на столе исписанные листки бумаги.

- Вот накрапал-то. Эля голову сломает, пока разберёт мои каракули. Ничего, пусть потрудится. Вспомнит меня хотя бы на минутку. Рифмоплётство всё же. Удивится.

 

Генка день всего, как закончил читать потрёпанный толстый томик Байрона «Дон Жуан». Перебирая книги в библиотеке, он зацепился взглядом за первые строчки строф и уже не смог оторваться. Ночами, находясь на дежурстве на контрольно-пропускном пункте, либо помощником дежурного по части он с упоением читал о приключениях молодого человека. Стихи лились ровно и красиво, повествуя то о боях, то о любовных интригах. Вскоре Генка стал замечать, что стихотворная напевность настолько завладела его сознанием, что в голове постоянно складывались зарифмованные строчки. Он вспомнил, как во время его дежурства на КПП зашла молодая женщина, спросила про офицера части. С лица Генки не сходила улыбка, потому, что сначала в его голове рождались высокопарные зарифмованные строчки несусветной глупости, а уже озвучивал он, отвечая на вопрос, сухие ответы, произносимые скрипучим, почти не окрашенным эмоциями голосом. Ну как быть серьёзным, если на вопрос:

- А я могу позвонить ему? Вы мне скажете номер телефона?

В голове тут же возникал образ порывистого молодого угодника звонким голосом театрально обещающего:

- Ну, что Вы, юное создание.

Я номер тотчас назову,

И к телефону позову.

То мне - не сложное заданье.

В то же время на посетительницу в упор смотрело лицо молоденького сержанта, улыбка с трудом убиралась с лица, рот открывался и:

-Да, конечно. Вы можете позвонить капитану Кабошюсу вот по этому номеру, - скрипел чужой, абсолютно не романтичный голос в противовес только что звучавшему в сознании пылкому голосу очарованного поэта.

В конце концов, молодая женщина стала смущаться, очевидно, посчитав, что нечто в её облике или поведении вызывает безудержную весёлость военнослужащего. Заметив это, Генка успокоил её, объяснив, что его неуместная улыбчивость – последствия недавнего разговора с товарищем.

Генка взял со стола в руку исписанные листки школьной тетрадки в клеточку. Ещё раз пробежал глазами первые строчки. В караульном помещении ночью между разводами смен самое удобное время для написания писем. Приведённые с постов солдаты, составив в оружейный ящик автоматы, шёпотом переговариваются в соседней комнате, усевшись за длинным, таким же, как в столовой столом на десять человек. За ним и едят, и пишут письма, и изучают уставы. В дальней комнате, бросив на жёсткие кушетки шинели, расстегнув воротнички и ослабив ремни, тяжёлые от навешенных на них штык-ножей и подсумков с магазинами для патронов, спят те, кому через два часа заступать на посты. Отдыхают. Мало, конечно, молодым здоровым парням спать всего по четыре часа в сутки, да и те разорвав на две части. Но, служба – есть служба. Генка, как начальник караула бодрствовал всю ночь – самое тревожное время. Ничего, отдохнёт после завтрака, пока будет нести службу его заместитель. А в течение ночи он через каждые два часа выводил смену, разводил часовых по постам, сменяя уже отстоявших положенный срок солдат. Между сменами пару раз, к неудовольствию одного из бойцов бодрствующей смены, который обязан был сопровождать начальника караула, Генка обходил посты, проверял часовых. Делал записи в караульном журнале. Выставленные на ночь охранники зоны прогоняли сон, встречая караульную смену соседней части окриком. В основном уроженцы Закавказья и среднеазиатских республик, они кричали с акцентом из темноты:

- Стой! Кто идёт?! – и, дурачась на свой бесхитростный лад, тут же без паузы добавляли, - Стой! Стрэлять буду!

- Начальник караула дивизиона! – откликался Генка и добавлял нарочито грозным голосом, - я тебе постреляю, стрелок-затейник! Улыбающийся горец или сын азиатских просторов, довольный собственной выходкой, добродушно успокаивал проходящих мимо него Генку и солдат:

- Не бойтесь, товарищ сержант, это шутка у меня такой весёлый.

- Зэков своих не проспи, шутник.

- Нэ-э, командир, мои зэки ночью спят, это только я не сплю, - пользуясь возможностью поболтать, уже в спину Генке сообщал охранник.

 

Вернувшись в «караулку», Генка устраивался за столом в своей комнате. Место начальника караула – обычный канцелярский столик с телефоном и лампой на нём. В его ящиках лежат журналы для служебных записей. Но, работы с ними не много. Основное потом, когда надо будет сдавать караул новому начальнику. А пока, ночью на пошарканную за время долгого использования поверхность коричневого дерматина кладутся листы бумаги, достаётся ручка, выводится первый завиток и … всё вокруг исчезает. Вслед за бегущими строчками ты уносишься далеко-далеко к своему дому. Генке потому и нравилось писать письма, что в те минуты, когда ручка, зажатая в его пальцах, скользила по бумаге, он сам растворялся во времени и пространстве. Он путешествовал в сознании, был рядом с близкими и любимыми им людьми. Он в лицах представлял придуманные диалоги. Короткий текст в полторы рукописных странички за время его написания превращался в несуществующую реальность, подобную сну или воспоминанию о просмотренном фильме. Персонажи двигались, говорили, жили в его мыслях. В эту ночь он написал короткое письмо домой, как всегда начав его словами «здравствуй, мамочка». Перечислять всю родню, как пародируют иногда артисты деревенских сочинителей писем, ему казалось смешным и нелепым. Приученный в семье к священному отношению к матери, он никогда не писал «Здравствуйте, мама и папа», наивно полагая, что привитое ему с детства понятие о мужской твёрдости противоречит детской сентиментальности. Они мужчины. Солдаты. Бывший и настоящий. Отец оценит его отношение к матери. И не задумывался Генка о том, что скрывая за внешней сдержанностью свои чувства, отец ловит каждое слово его письма, которое, как обычно, читает вслух мама. Бегут её глаза по строчкам. Торопятся раньше, чем губы озвучат свитые тонкой тёмно-синей полоской слова на бумаге, увидеть, что жив, здоров её ребёнок, что нет беды. Слава Богу, всё хорошо. Не Армия, а пионерский лагерь какой-то. И сытно и весело и друзья прекрасные, и командиры в солдатах души не чают. Весело пишет сын. Наверное, всё понимает отец. Не хочет молодой мужчина тревожить родителей. Ясно, что не в детском саду их парень. Не видит Генка, как спешно затягивается сигаретой отец, пряча в прищуренных глазах за струйкой табачного дыма свои чувства, когда читает жена: «…Папа теперь сам патроны заряжает. Ничего, скоро вернусь, и вновь буду помогать ему. Ещё побродим с ним по пойме». Не слышит, как бросает отец иронично, как бы, между прочим, своё привычное короткое:

- Вот, страмец, ёдом мазаный.

Ещё в детстве, когда Генке было не больше пяти лет, отец в разговоре с ним задал сыну задачу:

- Представь себе сынок, отдыхаем мы на речке, купаемся. Я и мама заплыли на глубину и вдруг начали тонуть. А ты на берегу. Кого первого спасать будешь?

Генке было очень жалко и маму и папу. Но маленький ребёнок с естественной природной приспосабливаемостью стремился угодить тому, кто в данный момент рядом с ним, кто спрашивает.

- Сначала папу спасу, а потом маму, - ответил он, уверенный, что правильно.

К его удивлению отец возразил:

- Нет, сынок. Всегда в первую очередь надо спешить на помощь к маме. Она женщина, у неё сил меньше. А мы с тобой мужчины и можем бороться дольше. Запомни это на всю жизнь.

 

Генке стало стыдно после слов отца – как он сам не догадался до правильного ответа. Но, этот детский тест врезался в его память.

Потому и в письмах он вёл разговор с матерью и лишь в конце просил её передать привет отцу. Услышанное в детстве –« с начала всегда мама» осталось основой для всех его поступков по отношению к родителям.

Второе письмо было значительно больше, чем письмо домой. Это было письмо девушке. Удивительно, но Эля вопреки ожиданиям Генки, ответила однажды на несколько его писем. И в течение службы изредка присылала весточки, наполненные взрослой поучительностью. Даже прислала фотографию, снятую во время сплава с друзьями на плоту по Катуни в Алтайских горах. Генка удивлялся и не понимал, почему она пишет. Одно дело потерпеть какое-то время около себя молоденького мальчишку, восхищающегося её красотой, другое – писать солдату письма в армию. Тем не менее, Генка был благодарен Эле, и с удовольствием писал ей, как своему взрослому, умному товарищу. Иногда резвился, давая волю непутёвому характеру. Этой ночью он положил на стол фотографию, на которой две девушки в длинных тельняшках комично делали утреннюю гимнастику посреди бивуака на берегу горной реки. Написал вверху приготовленного листа: «Здравствуй, Эля». Задумался на мгновение, усмехнулся и дописал: «Сладким элем не поила ты меня…», и, уже не отрывая ручки от бумаги, исписал несколько страниц зарифмованными фразами, не особо заботясь о построении строф. Перечитал. Забавно. Пусть и Эля улыбнётся.

Генка запечатал письма, подписал конверты и бросил их в ящик стола. Его взгляд упал на аккуратно зашитый порыв на рукаве гимнастёрки.

- Вот балбесы. «Клопы» - одно слово. Да и сам хорош. Премило – начальника караула чуть не съела собака в его же караульном помещении. Ещё и нагорело бы от начальства, узнай оно о грубейшем нарушении устава.

Прошедшим вечером, после ужина по высокому крыльцу, ведущему к двери в караул, поднялся знакомый сержант таджик из соседней части – роты охраны зоны строгого режима. За тёмно бордовый цвет погон и петлиц войск МВД, за неинтересную службу вечных караульных разведчики уничижительно называли охранников тюрьмы заглаза «клопами». Генка, узнав от подчинённых, кто пришёл, разрешил в нарушение всех инструкций и устава запустить сержанта внутрь. Франтоватого младшего командира сопровождал верзила солдат в расхристанной шинели с огромной немецкой овчаркой на поводке. Пилотка на парне сидела косо, натянутая, как панама дачника. Из-под пилотки торчали соломенные, требующие подстрижки волосы. Глаза глуповато таращились, рот приоткрыт.

 

- Красавец псковской, - подумал Генка, - взглянув на гостей, - как это тебя в ракетчики не призвали такого расписного.

- Здравствуй, Гена, - протянул руку, подходя к сидящему за столом Генке, сержант, - ты командуешь сегодня? Хорошо. Дело к тебе есть.

- Алейкум вассалам, Анзур. Что случилось? Гарем похитили? Всех зарежем, – встав навстречу знакомцу и отвечая на рукопожатие, пошутил Генка, снова сел, приглашая присесть и гостя.

- Нет. У меня не похитят. Ко мне сами бегут, - занял свободный стул около стола смуглый парень.

Над верхней губой чёрная полоска аккуратно подстриженных усов, разлёт тёмных бровей, по скулам синеватый налёт после тщательного бритья. Форма безукоризненно чистая и выглаженная. Говорит по-русски чисто, без акцента. Поза свободная, несколько картинная. Дембель.

- Информация у нас есть, что копают наши зэки. Большая группа побег готовит. Подкоп ведут на вашу территорию. Мы на ночь посты дополнительные вдоль забора со стороны вашей части поставим. С вашим дежурным по части согласованно. В темноте не постреляйте друг друга, когда смену поведёшь. Я своих предупрежу, но, ты, же знаешь моих джигитов – горячие, - рисуясь и перед Генкой и перед своим подчинённым, с напускной значимостью изложил суть просьбы сержант роты охраны.

-Вот пижон, - подумал Генка, - пришёл «с соседом на фланге взаимодействие наладить», скучно два года на вышке стоять и глазеть на зэков, заделье нашёл. Горячие они.

Вслух ответил, радушно улыбаясь:

- Не беспокойся, Анзур, всех положим, если что. Скажи своим сторожам, чтобы падали на землю и не шевелились, когда разведчики пойдут.

- Всё шутишь, Гена. Весёлый ты парень. Смотри не забудь, поддержи огоньком, если что.

- Поддержим, Анзур, не беспокойся. Договорились.

Южанин порывисто встал, хлопнув по столу ладонью, как бы ставя точку в переговорах. Стоявшая рядом с проводником овчарка отреагировала на звук и движение. Она целенаправленно устремилась к сидящему в трёх шагах от неё Генке. Солдат отпрянул назад, натягивая поводок, но голова пса уже была около Генкиной руки. Глаза собаки устремлены на Генку, холодные и дикие. Ни звука из плотно сжатой пасти. Генка инстинктивно отдернул руку, но звериная реакция натасканной овчарки была быстрее. Лязгнули челюсти. Если бы не рывок солдата за поводок, собачьи зубы впились бы Генке в предплечье. И всё же, клыки собаки успели зацепить материал гимнастёрки, вырвав из него небольшую, в палец длинной полоску.

- Фу-у-у!!! – заревел детина.

- Убери чёрта отсюда! – заорал на подчинённого сержант-краснопогонник.

Солдат, перехватывая с напряжением поводок, подтянул к себе овчарку, схватил рычащего пса за ошейник и поволок его к двери.

- Всё, Анзур, гости кончились, а то у меня караульные за «начкара» сейчас палить начнут. Не боись, по своей территории мы бегать никому не дадим.

Ночью пришлось зашивать порыв. Получилось хорошо.

- Спасибо, мамке, - подумал Генка, разглядывая место починки, - научила. Стежок к стежку, как будто она сама зашивала. А всё одно – дурак. Кому рассказать – засмеют.

 

Генка поднял отдыхающих караульных, своего помощника, приказал всем привести себя в порядок и готовиться к завтраку. Отправленные в столовую Кравчук и Тёмин уже колотили снаружи в дверь – принесли бачок с кашей, большой алюминиевый чайник с чаем, накрытый куском чистой марли разнос с посудой, хлебом и маслом. Солдаты расселись за столом, загремели чашками. Балагур Кравчук с прибаутками исполнял роль «разводящего», как называли в части военнослужащего, который раскладывал литым алюминиевым черпаком пищу из бачка по штампованным из нержавеющей стали мискам. Почему-то и сам черпак тоже называли «разводящим». Это было естественно и привычно. И очень скоро все вновь прибывшие в часть не использовали привычные дома слова - «черпак», «половник», а бойко говорили:

- Подай-ка «разводящего».

Так же по установленной неизвестно когда и кем традиции начальник караула питался отдельно от караульных. Его порцию ставили ему на стол, где он и ел в одиночестве. Нарушалось это правило, когда помощником начальника заступал сержант, прослуживший дольше, либо с одного призыва с ним. Тогда, соблюдая не писаное правило, солдатам приказывали поставить на стол две порции. Друзья сержанты, оживлённо беседуя, принимали привычную солдатскую пищу за столиком в комнате начальника караула. В этот раз помощником Генки был Алексей Гриневич из Белоруссии. Рослый, мосластый парень с негустыми взъерошенными почти белыми волосами на голове. На носу, под высоким с заметными залысинами лбом, чёрная недорогая оправа очков. За стеклянными круглыми линзами белёсые глаза. Слабое зрение не мешало служить, но и без очков Алексей не обходился. Ещё одной особенностью его было заикание. Проявлялось оно только в момент сильного волнения. Потому Генка практически не слышал его заикающимся. Алексей призвался на год позже и после учебной части служил в дивизионе первые полгода.

Быстро справившись с завтраком и отставив на край стола посуду – солдаты потом уберут, Генка достал пачку папирос. Наступило его время для отдыха. Несколько часов сна, во время которого его помощник будет командовать караулом, разводить смены. Вот и сам Гриневич, закончив завтрак, появился из соседней комнаты. Поправляя под ремнём гимнастёрку, приблизился к столу, за которым сидел Генка.

- Иди отдыхать, Гена, я уже всё.

- Отлично. Вот папиросочку выкурю и отбой. А ты давай, командуй, - разминая между пальцами «Беломор», ответил Генка.

Резко и громко зазвонил телефон. Генка мундштуком зажатой в пальцах папиросы молча указал на телефонную трубку, как бы говоря:

- Всё, Лёша - твоё время. Дерзай службу.

Гриневич поднял трубку.

- Помощник начальника караула младший сержант Гриневич слушает!

Генка задержался у стола. Время для звонков было необычное. Начинался рабочий день для офицеров и прапорщиков. Чаще в это время проверок не было. Генка смотрел в лицо Гриневича, ожидая разгадки причины неожиданного звонка. Лицо белоруса неестественно напряглось, стало краснеть. Выпученные глаза через стёкла очков глядели на Генку, нижняя челюсть с усилием двигалась беззвучно вниз вверх. Младший сержант пытался что-то сказать, и не мог. Несколько секунд Генка и Алексей стояли, уставившись друг на друга. Наконец, после усилий, напрягая и кривя лицо, подкидывая голову немного вверх, как все заикающиеся, Гриневич, несколько раз «нэкнув», выпалил:

- Начальник караула с автоматчиками на второй пост. Стрельба. Дежурный по части ….

- Зэки! - молнией пронеслось в мозгу Генки, - …будут захватывать автомашины в автопарке и уходить на них как можно дальше от зоны…, - тут же зазвучал в голове голос начальника штаба.

Любил гренадёрской внешности капитан при инструктаже караула на вечернем разводе рисовать зловещие сюжеты. Ещё и элементы штыкового боя показывал и заставлял отрабатывать. Соседи за общим для части и тюремной зоны забором беспокойные. У Генки у самого полыхнула перед глазами картина, на которой страшные, худые люди в черных робах безжалостно закалывают заточками пацанов – его товарищей, дежурных на КПП в автопарке, уродливыми пауками подкрадываются к часовому. Кровь застучала в висках. Генка прыгнул в комнату, где за столом заканчивали завтрак караульные.

- Двое автоматчиков за мной! – резко бросил на ходу, подскакивая к оружейному шкафу.

Створки шкафа отлетели с грохотом в стороны. Рука заученно выхватила из нужной ячейки автомат.

- Яки автоматчики? Куда? – через набитый рот зачавкал Кравчук, сидя за столом и с трудом вырываясь из состояния благодушной беседы.

Он, как и остальные, таращил глаза на Генку. А Генка, не задерживаясь, крутнулся на месте, выхватил из подсумка магазин с патронами, с громким щелчком вставил его в приёмное гнездо на автомате, кинулся назад к двери. Одним прыжком Кравчук перелетел через стол. За ним метнулся Тёмин.

- Гриневич, караул в ружьё! Я на второй пост! – на бегу скомандовал Генка.

По караульным помещениям метались солдаты, разбирали оружие, доставали цинковые ящики с дополнительными боеприпасами.

- Бодрствующая смена! Занять оборону снаружи караульного помещения! Отдыхающая смена! Оборона внутри! – долетели до Генки слова команды, подаваемые оправившимся от первого шока помощником.

- Молодец! – машинально отметил Генка, отбрасывая тяжёлый засов на входной двери.

Он выскочил на крыльцо. Первое, что бросилось в глаза – охристый домик контрольно-пропускного пункта под шиферной скатной кровлей. Выкрашенная коричневой краской дверь распахнута. Сделав шаг за порог, перед дверью застыл в тревожной позе высоченный полный Феликс – молодой еврей, призванный в солдаты из крупного украинского города. На рукаве красная повязка помощника дежурного, штык-нож на ремне, застёгнутом чуть ли не под мышками, на высокой рыхлой талии. Слева, со стороны четвёртого поста, где за забором из колючей проволоки хранилось пару сотен прикомандированных спецмашин войск химической защиты, с характерными сдвоенными ударами затрещал «Калашников». Длинная сухая очередь громким треском пронизала прохладный воздух, смела Феликса внутрь КПП. Генка уже слетел по ступеням с высокого крыльца и бросился к началу длинного шириной метров тридцать пространства, образованного опутанного колючей проволокой забором зоны и протяжёнными одноэтажными складами их части. Ночные посты роты охраны уже сняли. Слева, после короткой паузы, вновь зашёлся автомат. Длинная очередь ушла вдогонку за первой. Генка инстинктивно пригнул плечи, повернул голову. Разводящий «химиков» бежал на выстрелы, в направлении своего поста. За ним, не отставая, спешили двое его бойцов.

- Отвлекают, сволочи. Вся буча на втором. Санёк молодец. А почему пули не свистят? – мысли опережали автоматный треск.

Ранняя весна на Украине. Удивительно, но с вечера выпал влажный снег. И много. Лежать ему, правда, не дольше, чем до обеда следующего дня - весь растопит жаркое уже солнце. Но, Генка порадовался белому настоящему снегу, как привету с родины. Это вчера, а сейчас влажные после ночных разводов сапоги мелькали перед Генкиным лицом, с силой шлёпали по мокрому снегу, разбрызгивая его вместе с жидкой грязью. Пригнувшись, держа автомат перед собой, Генка бежал как на стометровке.

- Сейчас, пацаны, сейчас, - колотилось в мозгу.

Приглушённый стенами здания звук автоматной очереди вырвался в пространство между складами, хлестнул по бегущим.

- Твою мать! - снял оружие с предохранителя Генка и резко рванул затвор на себя, загоняя патрон в ствол, - как кролики мы здесь, все на виду.

Он смотрел вперёд. Ему казалось, что через мгновение в конце искусственного тоннеля выскочат из-за угла кирпичного тюремного забора люди с оружием и, застыв на широко расставленных, согнутых в коленях ногах, начнут поливать их свинцом из похищенных автоматов. Палец сам скользнул на спусковой крючок. Топ! Топ! Топ! Глаза прикованы к углу. Нос почти бороздит по снегу.

-Чисто. Чисто. Чисто, - фиксировало сознание, давая информацию на каждый шаг, - Успеть первым. Чисто.

За поворотом стены падала вниз брусчатка дороги. Вильнув пару раз между голых кустов, растущих на крутых срезах вздымающихся обочин, она упиралась в маленький домик-будку контрольно-пропускного пункта автопарка. Сапоги бегущего Генки и двух солдат зацокали по брусчатке.

- Слава, Богу.

У КПП дежурный сержант, за металлическими решётчатыми воротами невысокая фигура в шинели – часовой Ромашка.

- Что у вас тут?! Команда, что стреляют, – через тяжёлое дыхание выпалил, не добегая, Генка.

 

Лицо красное, автомат в руке, взглядом шарит по территории. Заинтересовано-взволнованное выражение лица дежурного сменилось на недоумённое.

- У нас тихо. Там наверху война какая-то. Что случилось? - махнул рукой сержант, указывая вверх по дороге.

И как бы в подтверждение его слов со стороны части долетел чечёточный всплеск стреляющего автомата.

- Ромашка! Внимательнее тут! – злым серьёзным голосом попытался Генка настроить на боевой лад часового, повернулся к рядовым, - За мной!

Вновь, увлекая за собой караульных, побежал по брусчатке теперь уже в гору. Дыхания почти не было. Он хватал широко раскрытым ртом воздух, но не мог до конца наполнить им лёгкие. Наверху, сразу за складами, расположенными под прямым углом друг к другу, раскинулась поросшая травой большая площадка. Очевидно, она предназначалась для автомобилей, если бы пришлось по боевой тревоге грузить на них вооружение и имущество со складов дивизиона для вывоза в точку развёртывания. В остальное время это было просто поле. На нём скашивали траву, поддерживая видимость ухоженности. Метров через двести, на другом конце поля узкая пешеходная асфальтированная дорожка и забор из колючей проволоки отделяли выкошенное пространство от автостоянки. Законсервированные машины, для Генки все одинаковые – бензовозы и бензовозы, стояли рядами на деревянных чурбанах. В одном углу открытого хранилища возвышалась деревянная вышка для часового. За кустами и тополями, сбоку и на некотором удалении от машин виднелись крыши жилых одноэтажных домов для офицеров и их семей. Пешеходная дорожка связывала эти дома с казармами и штабом части, военторгом и дорогой на КПП. Поле после снегопада было покрыто белым слоем толщиной с ладонь. Весь этот с проплешинами влажный пласт был исколот торчащей сухой травой. Генка побежал напрямик по снегу к рядам машин. Навстречу ему не задерживаемый никакими преградами громко высыпался звук частых выстрелов. Кравчук и Тёмин прянули в разные стороны от Генки на десяток шагов и все трое, сжимая в руках автоматы, они продолжали бежать вперёд короткой цепью.

- Не зря учили. Правильно действуют, - отметил Генка, а сам вцепился глазами в пространство перед ним, пытаясь понять, что происходит.

По дорожке от штаба бежала группа людей. Впереди, откидывая ногами полы шинели, бежал крепко сложенный среднего роста офицер.

- Батя, - определил Генка.

 

За командиром дивизиона, торопился дежурный по части с красной повязкой на рукаве - невысокий офицер, начфин части, старший лейтенант Филимонов. Рядом с ним гигантская фигура начальника штаба. Тут же ещё несколько офицеров и прапорщиков. Выстрелы больше не повторялись. Генка увидел, что на вышке спокойно стоит часовой. Автомат с пристёгнутым штык-ножом висит на плече. Рукой солдат опёрся на край ограждения и смотрит то на приближающуюся группу офицеров, то в сторону тополей на дальнем конце автостоянки, у забора части. Бегущие пробежали ещё несколько десятков шагов и стали замедляться. По их движениям, походке Генка понял, что, несмотря на сохраняющееся возбуждение, состояния тревоги уже нет. Что-то офицеры видели такое, что успокоило их, но чего ещё не видел Генка. Наконец и он разглядел разводящего «химиков» Александра, который выходил на открытое пространство навстречу группе офицеров. Автомат за спиной, в другой руке ещё один автомат, движения спокойные. Рядом с ним шёл ефрейтор Кудинов. Старший солдат был в помощниках у начальника вооружения дивизиона, помогал офицеру и прапорщикам в работе на складах. Тёмин и Кравчук приблизились к Генке, бежали за его спиной. До офицеров оставалось полсотни метров. Генка замедлил бег. Чужие тяжёлые ноги еле отрывались от земли. Воздуха не хватало. Генка перекинул автомат в левую руку, поставил на предохранитель. Ладонью правой руки поймал брезентовую петлю автоматного ремня и забросил оружие за спину. Пальцами стал застёгивать крючок воротничка гимнастёрки.

- На- чаль-ни-к кара-ула сержант Зван-цев, - подбросив руку к виску и вытянувшись перед командиром части доложил Генка.

Разорванные сбитым дыханием слова звучали не по-военному долго и малопонятно. За спиной Генки хрипели, хватая ртами воздух его подчинённые. Подполковник Русин с серьёзным лицом принял доклад, приложив руку к срезу околыша фуражки.

- Продолжайте нести службу, сержант, - коротко скомандовал он и вновь повернулся к сгрудившимся офицерам.

Всем своим видом, сдержанностью движений, немногословностью командир, как бы подчёркивал полное владение ситуацией, хотя на лицах офицеров и прапорщиков всё ещё сохранялось выражение непонимания и тревоги.

-Есть! – выдохнул Генка и, обходя стоящих на асфальте, направился в сторону казарм.

Срезая путь, Генка свернул с дорожки и пошёл наискосок по пятнистой от разбросанных снежных неровных островков траве. Воротничок расстегнул, автомат перевесил стволом вниз, пилотку сбил на затылок – с задания возвращаются герои-разведчики, всё нормально. Тройка шла, петляя среди вишнёвых деревьев. Впереди за брусчатой дорогой виднелись жёлтые здания казарм. В просвете между казармой и столовой толпилось десятка три свободных от нарядов бойцов. Они высыпали на булыжную дорогу, но дальше не двигались.

- Что там?

- Что за пальба?

- Геныч, что за война?

- Всё нормально, парни, - с видом человека выполнившего не каждому посильное дело, ответил Генка, - там сейчас «Батя» со штабом, разбираются.

Интонации не оставляли сомнения, что если и была какая-то угроза, то он – Генка всё решил и доблестно предотвратил. А уж рутинное разбирательство – «кто, да почему», это для штабных. У него караул, службу нести надо. Не отвлекаться же на мелочи.

-А вы чего не с поднятыми руками стоите? Вы же сдаваться вышли? Не дрейфьте – полная наша победа, - не удержался Генка от шутки.

-Какой сдаваться. Дежурный по батарее уже «оружейку» открыл, у дверей стоит. Ещё немного и оружие хотели разбирать.

- Кравчук, а ты с кем воевать бегал? Думал НАТО навалились?

- Да, Бис ёго знае, ще там зробылось. Я тильки – тильки кашу ковтнув, що в караулке ив, - услышал за спиной голос Кравчука Генка, - так и биг з полным ротом каши. Шоб воны уси сказилысь.

-А парень-то перешёл на родной язык. Тоже трухнул, наверное, - подумал Генка и засмеялся. Он хохотал всё безудержнее, сотрясаясь от смеха, и не мог остановиться. Хохотал от схлынувшего страха, от наступившей слабости в теле. Да, чёрт его знает от чего. Ещё минуты назад готовый стрелять в человека, теперь он смеялся, стоя среди своих товарищей. В полный голос подхватили Тёмин и Кравчук. Заразительный смех выплеснулся в толпу. Хохотали почти все.

- Хохлу, что война, что мир – лишь бы полный рот каши. Ну, даёт, Кравчук.

- Андрюха, ты-то как? Это тебе не по футбольному полю гонять.

Генка, продолжая смеяться, махнул рукой, как бы говоря: «Да. Ну, вас. Несерьёзные вы люди», направился в сторону караульного помещения. Вторым взмахом призвал подчинённых следовать за ним. Внизу, у караула деревянный щит с упорами для автоматов. Выполняя заученные движения, Тёмин и Кравчук по команде Генки разрядили автоматы. Только тут до Генки дошло, что у Кравчука вообще нет патронов в магазинах. Часовым ночных постов, охраняющих склады на территории части, боевые патроны не выдавались. Молодые солдаты, в отличие от него, вообще не приводили оружие в боевую готовность. Так и бежали за ним с автоматами на предохранителях. Генка разрядил свой автомат, поднял патрон, засунул его в магазин.

- А ты куда побежал, Кравчук, без патронов? А если бы стрелять пришлось? Ура бы просто кричал?

- Нет, товарищ сержант, он бы кашу доедал, - поглумился над другом Тёмин.

- Так я же знаю, товарищ сержант, что вы не жадный, поделились бы. Или я бы у вас у убитого забрал, вам ведь они были бы не нужны больше? – с самой серьёзной физиономией, невозмутимо глядя на Генку, пошутил Николай.

- Быстро ты меня в невозвратные потери записал. Ну-ка на фиг, послужим ещё.

Весь караул уже был внутри. Парни набросились с расспросами. Генка сам ничего не знал, кроме того, что никаких зэков не было, никто ни на кого не нападал. Вернулся Александр со своими подчинёнными. Из его рассказа стало ясно, что ефрейтор из дивизиона расстреливал неизрасходованный лимит учебных холостых патронов по приказу начальника вооружения. Его, по подсказке своего часового, и нашёл Александр у забора части, за своим постом. Ефрейтор сидел на ящике и не спеша вставлял в автомат заранее снаряженные магазины. Выпускал длинную очередь. Менял магазин. Добросовестно выполняя приказ, он даже не сразу подчинился командам чужого сержанта. Только настойчивость разводящего-«химика» заставили его прекратить стрельбу и следовать за младшим командиром. Не расстрелянные боеприпасы остались под охраной рядовых. В карауле было шумно. Все рассказывали наперебой о том, кто и что делал и что думал в те минуты полной неизвестности и тревоги. Смеялись над Кравчуком, убежавшим в бой без патронов.

-Никогда не думал, что можно бежать, как гончий пёс, уткнувшись в землю носом, - поделился Генка, - думал, зэки положат нас всех там, между стеной и складами. Деваться-то нам некуда. Хорошо, что никакая бурёнка не поднялась по дороге, чтобы попастись за складами на поляне. Расстрелял бы к чёртовой матери, не задумываясь - только выпрись. У меня палец на спусковом крючке, и всё, казалось, сейчас зэки выскочат.

- А если бы не бурёнка, а селянка какая в военторг шла, товарищ сержант? Пальнули бы?

 

- Со страху бы пальнул, но не убил бы. Это в корову ещё можно на бегу попасть….

- Да, тут в селе такие жинки есть – корове рядом стыдно стоять, так что попали бы, товарищ сержант, не расстраивайтесь. Сейчас бы мы уже вас охраняли, - веселя остальных, перебил Генку Кравчук.

- Типун тебе на язык. А Феликс-то живой? Позвоните на КПП, узнайте. Юркнул в дверь при выстрелах, как мышонок. Не смотри, что два метра ростом.

Звонок в дверь прервал болтовню.

- Кыш все! Форму поправьте, уставы на стол, - понизив голос, выкатил глаза Генка, одёрнул гимнастёрку и направился к двери. Глянул в глазок. Щёлкнул засов. Отступив два шага назад, застыв по стойке «смирно», Генка дождался, когда командир части переступит порог, начал доклад:

- Товарищ подполковник…!

Офицер в расстёгнутой шинели махнул рукой, останавливая Генку, который уже мысленно начал сочинять фразу взамен обычной – «происшествий не случилось». Подполковник Русин прошёл к столику начальника караула, сел, откинул полы шинели за колени. Снял и положил фуражку на стол. Среднего возраста мужчина с выразительным мужественным лицом, серыми умными глазами, богатыми, подернутыми первой сединой волосами. Чуб красивой волной закинут набок. Чем-то он напоминал Генкиного отца.

Генка, прижав руки к бёдрам, стоял в двух шагах от стола. Молчал. Смотрел на командира. В караульном помещении повисла тишина. Какое-то время подполковник сидел молча, изредка проводил рукой по волосам, топя пальцы в густой причёске.

- Там же дети ходят, женщины.

Снова долгая пауза.

- Недавно приказ по округу был – инцидент с часовым. Психически неуравновешенным оказался. Думал и наш туда же. Я, чёрт его знает, может он с вышки расстреливает всех, кого видит. Мне хоть тебя с караульными клади и давай приказ вести огонь на поражение по своему же солдату - снимать его с вышки.

Русин взял со стола оставленную Генкой пачку «Беломора», повертел в руках, достал папиросу.

-Твои? Позволишь?

 

- Конечно, закуривайте, товарищ подполковник, - Генка достал из кармана спички, зажёг одну, помог офицеру прикурить. Отступил назад - туда, где стоял.

- Я ему приказываю: «Давай пистолет!». Он стоит, глазами лупает. Кобура пустая. Распустились. Дежурный по части не берёт оружие на дежурство – лень носить на поясе. Тяжело. Посты перепутал, запомнить не может. Я ему: «Звони, поднимай караул!». Он в автопарк посылает. Другой умник, никого не предупредив, разрешает устроить стрельбу на территории. Нет, слишком лёгкая жизнь, товарищи офицеры. Она до добра не доводит. Добрый, добрый командир у них. Ничего, я им гайки закручу. Голубая кость.

Подполковник говорил в пространство и скорее для себя, чем для Генки. Он, как будто, ещё раз проигрывал произошедшее и свои действия, определяя верность принятых решений и планируя последующие. Затягивался папиросным дымом, выпускал струю к потолку. Ещё и ещё раз обещал навести жёсткий порядок в части. Генка не шевелился, слушал. Подумал:

- А разволновался «Батя». За нас «чижиков» ему отвечать, а тут стрельба, как при штурме Берлина. В штабе особо не пооткровенничаешь. Люди – они везде люди, даже если в военной форме. И, к сожалению, не все порядочные. Он командир, с него за всё спрос. Смотри, один пришёл, без дежурного по части. Взгрел, наверное, уже того по полной программе за нарушение устава. А-а, с Филимонова, как с гуся вода.

- Молодец, сынок. Грамотно действовал, - встретился с Генкой взглядом подполковник.

Генка растерялся в первое мгновение, - он-то чего? Побегал туда-сюда, да ещё и испугался, если быть честным перед собой, - но, в следующее, он вытянулся в строевой стойке и твердым голосом ответил, - служу Советскому Союзу.

- Вот так и служи, - замял в пепельнице докуренную папиросу командир, поднялся, надел фуражку, направился мимо отступившего в сторону Генки к выходу, на ходу застёгивая шинель, - проводи меня, сержант.

Караул после ухода командира части вновь ожил, зашумел. Генка обратился к Гриневичу:

- Лёша, построй караул.

Гриневич удивлённо глянул на Генку, но в следующую секунду уже командовал. Генка поправил форму, вошёл в комнату бодрствующей смены, встал перед построенными в две шеренги караульными, принял доклад помощника. На него с некоторым недоумением смотрели его товарищи. Таких построений в карауле не случалось.

- За грамотные и чёткие действия по выполнению команды «Нападение на пост» объявляю личному составу караула благодарность!

Генка говорил и видел, как исчезало недоумение на лицах, обращённые на него взгляды становились серьёзными.

- Служим Советскому Союзу, - выдохнул короткий строй.