9.

- Господа сержанты! Все на воды! Дамы, активное оздоровление и никакой службы, - сержант Пикус вращал расслабленной кистью руки на уровне головы, как будто старался нагнать волны, воображаемого курортного воздуха, ближе к своим товарищам.

Парни сидели в ленинской комнате, пользуясь короткими минутами безделья после возвращения с обеда.

- Серёжа, что за бред? - с грубоватой прямотой спросил Данила высокого элегантного молдаванина.

- Лично для Вас, сержант Юрьин поясняю, - продолжая играть роль блестящего военного, любимца дам и всезнающего светского баловня, ответил Пикус, - пока вы прозябаете в вонючей казарме, таща лямку дежурного по батарее, наиболее грамотные сержанты дивизиона помогают дежурному по части офицеру руководить этой самой частью, и знают все последние новости.

Смуглый красавец, с карими глазами, короткой причёской чёрных с маслянистым блеском ухоженных волос с наигранной значимостью поправил на своей руке красную повязку с белой надписью: «Помощник дежурного по части».

- Приземлись, грамотный сержант. Что ты там подслушал в штабе? Делись, - Данила не признавал политесов.

- На курорт рванём на два дня.

- Опять на разгрузку стройматериалов что ли? - тусклым голосом попытался отгадать Шурик Мураев.

- Вот молодёжь, ну всё у них с подначкой. Какой курорт? Какие дамы? Скажи по-человечески, - Валера Харланов – заканчивающий службу сержант, шутник и заводила, решил сразу добраться до истины.

- На полигон поедем. Окружные стрельбы будут. Нас ставят в оцепление. Сиди на природе, солнышком любуйся. Слушай канонаду. Гражданских гоняй, чтобы на полигон не лезли. Лафа.

- А кто поедет?

- Приказа ещё нет, но я так понял, что человек сорок вывезут. Грубиянов, я скажу, чтобы не брали, - Сергей ткнул пальцем в сторону Данилы.

- Пижон, - беззлобно парировал Данила.

Весть, принесённая товарищем, взбудоражила парней. Любое действие, нарушающее однотонность служебных будней, всегда воспринималось с воодушевлением. Рисовались планы беззаботного отдыха.

- Вы, чё? Это же лафа, пацаны, - поделился Харланов, - я был в оцеплении. Зимой скучно - врагу не пожелал бы, а по теплу и, правда, курорт. Сухие пайки выдадут. Начальства нет. Местные раньше нас знают, когда на полигоне стрельбы – сами не суются туда. Кайфища. Надо поговорить с взводным, пусть не забудет дедушку.

Генка, сидящий за Данилой, похлопал друга по плечу:

- Даня, нам бы тоже оздоровиться не мешало. Может с прапором поговорить?

- А мне и тут не плохо, - не поддержал Генку спокойный Данила, - по пыли болтаться больно хочется. Вы давайте, поезжайте, а я в прохладной казарме буду отсыпаться.

- Даня, а репа не сплющится? Кто тебе даст спать, если сорок человек уедут на два дня? Будешь из наряда в наряд бегать.

- А мне и в наряде хорошо. Вас не будет – шума меньше.

- Даня, ты мне Илью Муромца напоминаешь.

- И это правильно, Гена, - похвалил друга Юрьин.

С широкими плечами, высокой талией, могучей грудью и длинными мускулистыми руками Данила был плотен телом. Сила рук у него была, как у сельского молотобойца. Шея крепкая и короткая. Голова большая. Черты лица не грубые, но жёсткие. Глубоко посаженные глаза под тёмными бровями строги. Не высокий лоб. Шутников, желающих подтрунить над Данилой, находилось не много. Да и у тех быстро проходила охота резвиться после тяжёлого Данилиного взгляда – обычной его реакции на шутовство. Был Данила не многословен. Прелюдий не признавал. Конфликты решал быстро. Но, конфликтов не любил.

- Да, ты мне его другим напоминаешь - не силой. Тебе волю дай, так ты бы тридцать три года на печи сидел, дремал. А ножки –то у тебя, в отличии от Илюшиных, здоровые, прямые и красивые.

- Это да, это точно, - непонятно о своих ногах или о способности три десятка лет сидеть на печи прогудел Данила.

Договорить друзьям не удалось. Короткий перерыв закончился. Сержанты разошлись по местам службы. Генка отправился в автопарк.

Как правило, слухи в армии превращаются в реальность очень быстро. Уже дана команда связистам - подготовить переносные рации. Похожие на рации военных лет, окрашенные в защитный цвет два десятка громоздких Р-108, были приведены в рабочее состояние. Аккумуляторные батареи к ним заряжены. На утреннем общем построении части начальник штаба зачитал приказ. Сержанты и солдаты фотобатареи попали в состав отряда, выезжающего на полигон. Ещё в части офицеры и прапорщики отработали с подчинёнными порядок радиосвязи, опробовали выданные рации. Командир фотобатареи капитан Рамазанов проинструктировал военнослужащих. Всё оказалось просто. Генка понял, что их разбросают по границе полигона. Два человека с рацией, с автоматами, противогазами будут дежурить там, где грунтовые дороги заходят на полигон. Наезженные местными, эти дороги использовались ими же для поездки за дровами, ягодами, грибами. Пробирались на разбросанные по полигону озера и протекающие по нему речки рыбаки из деревень и соседних городков. Весной и осенью били уток на водоёмах многочисленные охотники. Проржавевшие аншлаги по периметру полигона запрещали проходить и проезжать на его территорию. Но, на них мало обращали внимания. Во время учений и стрельб доступ на полигон запрещался при помощи оцепления из военнослужащих.

Апрель в западной Украине месяц тёплый, почти летний по сибирским меркам. Пусть и нет зелёного кипения в первых числах, но солнышко днём прогревает землю, готовит её к новым травяным всходам. А земля везде, как земля. Как и в знакомых Генке сибирских просторах, те же многочисленные острова из серо-бурой мешанины кустарниковых порослей, через которые к высокому небу прорываются белые стволы берёз. Редкие вкрапления приземистых, с искривлёнными ветром стволами сосен и елей. Темная стена хвойного леса вдали. Та же неровность покрытой прошлогодней травой земли, с разбросанными по ней песчаными лишаями. Разница в том, что дома всё это ещё под снегом, а здесь давно след простыл от тонкого снежного покрывала. Ночами прохладнее. Но, не замерзает вода. Накопленного за день тепла хватает поверхности земли, чтобы не остыть от спрятанного в её толще ледяного холода.

- Ваш позывной – «Девятый», выход на связь каждый час, старший поста – сержант Юрьин, - капитан Рамазанов сделал пометки на своей планшетке, - с этой минуты никто из гражданского населения не должен проникнуть на полигон. Начало стрельб завтра в двенадцать ноль-ноль. О любых ЧП немедленно докладывать. Глазов выдай им сухие пайки.

Заместитель командира взвода фотодешифровщиков прапорщик Глазов распорядился передать сержантам картонные коробки с сухими пайками. Небольшая колона из трёх ГАЗ-66, возглавляемых «уазиком» продолжила движение.

- Границу на замок, пацаны! Встретимся в эфире! - Валера Харланов махал товарищам рукой, устроившись у заднего борта последнего грузовика.

- Береги Генерала, Валерок, - ответил Генка.

Осела пыль, поднятая движением машин. Стих вдали рокот двигателей.

- Ну, командир, где будем базироваться, где костёр разведём? – спросил Генка у друга и тут же продолжил, - здорово, что вместе попали, а то, думал, раскидают.

- Да, вон на полянке ближе к дороге и встанем, - указал Данила на уютное место с ровным слоем высохшей травы.

- Отлично. Хорошо здесь. Если бы не твоя форма перед глазами, Даня, то я, как бы, и не в армии совсем.

- Предлагаешь мне голым ходить? – сподобился Юрьин на шутку.

- Нельзя, Даня – девки из сёла прибегут. Они тебе такие стрельбы устроят – ствол покраснеет, - Генка указал рукой в сторону виднеющегося в полутора километрах села с обязательной церковью, над крышей которой вздымался барабан с луковицей кровли и крестом.

- Да, пару раз-то стрельнуть не мешало бы, - разошёлся на природе Данила, закуривая «Верховину», - ладно, сейчас покурю и спать, а ты, Геныч, устраивай лагерь, ты же охотник, тебе сноровку нельзя терять.

- А ты сачок Конаковский.

- Есть маленько.

- Вот Татьяне напишу про твою тягу к стрельбам, она тебе задаст.

- Угу.

Генка штык-ножом вырезал круглое пятно дёрна посередине выбранной для костра полянки, убрал его в сторону. Данила перенёс от дороги к будущему костровищу коробки с сухими пайками, скатки шинелей, рацию, плащ-палатки. Автоматы привычно висели у друзей за спиной. Как на одних из первых учениях, говорил капитан Рамазанов, ссылаясь на своего бывшего командира-фронтовика:

- Автомат должен быть всегда с солдатом. На фронте многие поплатились за то, что в спокойной, казалось бы, обстановке оставляли оружие. Для вас учебный полигон – это тот же фронт. Благо, что здесь не стреляют по вам боевыми патронами.

Несмотря на обещание Данилы завалиться спать, друзья вместе натаскали сухих веток - заготовили дрова для костра на всю предстоящую ночь. Развели огонь.

- С дымком-то как уютно, Данила, прямо дом родной.

В Генке проснулся созидатель. Он очистил от веток четыре сухих и более-менее прямых стволика кем-то до него срубленных кустов. Заострил с одной стороны концы. Сделал штык-ножом углубления в грунте, закрепил в них колья. К торчащим концам стоек прикрепил плащ-палатку наподобие скатной кровли. Низким концом от костра. Под устроенный тент набросал нарубленных с ближайших елей веток, накрыл их плащ-палаткой товарища, на неё расстелил шинели. Выстроил с дальней стороны стенку из рации и коробок с пайками. Гибкая антенна рации качалась над сооружением.

- Прошу Вас, Ваше Величество. Дворец готов, - Генка склонился в полупоклоне, приглашающе указывая руками на примитивное сооружение.

- Ну, ты даёшь, Геныч. Молодец.

- Рад стараться, Ваше высокобродь! Спинку почесать?

- Прочь, мерзавец. Запорю, - подыграл Генке Данила, - прошу не беспокоить.

Данила снял автомат, завалился на шинели. Автомат положил рядом.

- Пока подежурь, Гена. Если, что - буди. Я подремлю чуток.

Генка, вдохновлённый первой строительной удачей, принялся за сооружение шлагбаума на грунтовой дороге, плавными зигзагами уползающей за кипы кустов, вглубь полигона. Он увлечённо орудовал штык-ножом, делая заготовки для будущей преграды. В большой стране всего было много. Народ-хозяин был не очень бережлив, поэтому куски алюминиевой проволоки от линий электропередач, обрывки верёвок, обломки кирпичей, металлические детали каких-то агрегатов можно было найти далеко от тех мест, где всё это применялось. Генка соорудил с одной стороны дороги деревянную треногу, с другой стороны вбил в грунт крепкий кол. К вершине треноги привязал толстый конец сухой длинной жерди, оставив выступающий на метр за треногу свес. На тонком конце жерди узлом затянул связанную из кусков верёвку. На край свеса прикрепил найденную железку. Груз стремился поднять жердь тонким концом в небо, но проволочный крюк на стойке не отпускал её. На картонном квадрате от коробки Генка остывшим угольком написал «Стой!» и прикрепил квадрат посередине жерди.

- Класс, - оценил своё произведение Генка, - гений.

К огромному удовольствию строителя незамедлительно появились зрители. Вопреки утверждению, что жители окрестных сёл сами знают, когда на полигоне стрельбы, и не пытаются пройти или проехать на его территорию, на дорогу, огибающую небольшую рощу, выползла повозка и продолжила скрипучее движение по направлению к самодельной преграде. Две мелких рыженьких лошадёнки тянули телегу. Генка давно обратил внимание на то, что лошади в местности, где стояла их часть, были значительно легче и мелкокостнее, чем те, которых он видел в окрестностях родного города. Трудно было представить, что лошадка с толщиной пясти чуть больше, чем два человеческих пальца, одна смогла бы утащить громоздкую повозку. Всегда Генка встречал в селе рядом с частью только парные упряжки. В сибирских деревнях лошади были крупные, с мощными копытами и крепкими ногами. Представлялось совсем простым для этих рослых крутобоких животных легко рысить, не замечая грохочущую позади них телегу. Только вот глаза и у местных, и у тех далёких «домашних» лошадей были одинаковые – отполированными тёмно-лиловыми с дымчатым налётом агатами с покорной тревожностью эти глаза смотрели на мир.

Два селянина сидели на переднем краю телеги, на специальной доске. Один из них держал в руках вожжи, второй опирался локтями на колени, пальцы рук переплетены.

Генка поправил гимнастёрку, пилотку на голове. Перекинул автомат из-за спины на правое плечо, сдвинул штык-нож на живот. Встал перед шлагбаумом, расставив ноги на ширину плеч и обхватив пальцами широкий армейский ремень с двух сторон от блестящей бляхи. Ждал.

- Добрый день, служивый. Тут что не можно проехать? – стараясь говорить по-русски, но с сильным украинским акцентом спросил тот, что управлял повозкой.

- Добрый день. Да, полигон закрыт.

- Тож мы за дровами, сынок, сушенины набрать. Недалеко.

- Не-е, грамодяне, не положено, - смягчая «Г», без лишней жёсткости в голосе ответил Генка.

- Та шо, опять хиба палят? Воны же за Кривым ставом землю роют, а мы тут рядом швыденько, а, сынок, стильки ихалы.

- Приказ, мужики. Нам приказано – мы исполняем.

- И когда закончится?

- Нам не докладывают.

- Так, може з краешку?

- Нет, не положено. Возвращайтесь. Другим разом приедете, - Генка мешал русские и украинские обороты речи, как привыкли иногда говорить в части между собой парни, среди которых многие рядовые призывались с Западной Украины.

- Вот лышенько-то, - посетовал возница и начал разворачивать повозку.

- Чего хотели? – подошёл Данила, до того наблюдавший из под навеса за происходящим на дороге.

- Да, селяне за дровами приезжали.

- А ты, значит, не пустил? Злой ты. Смотрел на тебя и всё ждал, что ты вот-вот «Хальт!» закричишь, стволом автомата начнёшь тыкать в бедных мужичков, - отдохнувший Данила был не по обыкновению говорлив и иронично настроен.

- Я – советский солдат, только о благе народа радею. А ну, как их снарядом бы стукнуло? Больно.

- Пробовал?

- Бог миловал.

- Советский, говоришь? Ну, ты, Геныч, рукодельник. Мужики скорее твоих загогулин испугались, чем твоего запрета. Во нагородил.

- Здорово, Даня, да? Поднимается.

- А нам зачем поднимать? Приказано никого не пропускать.

- А генерал какой пожалует? Ты что, и генерала не пропустишь?

- А ты пропустишь? Сюда извольте, товарищ генерал, тут калибр крупнее, да и ложатся снаряды кучнее…. Пора на связь выходить. Время.

Генка забрался под полог, включил рацию, настроил.

- Главный, Главный, я - Девятый. Как слышите меня? Как слышите? Приём.

После шипения и лёгкого треска в наушниках неожиданно чисто прозвучал голос Харламова:

- Я - Главный, я - Главный. Слышу Вас хорошо, Девятый. Доложите обстановку. Приём.

- Я – Девятый. У нас всё нормально. Нарушений нет. Приём.

- Понял Вас, девятый. Понял.

Генка уже собирался снять наушники, когда вновь услышал насмешливый голос сержанта Харламова:

- Девятый. Гена. Вы уже сгоняли за самогонкой в село? Приём.

- Главный, ты чего такой смелый в эфире, один что ли? Приём.

- Да, комбат ушёл куда-то с прапором, я тут сам доклады с постов принимаю. Как вы-то окопались?

- Хорошо устроился, дедушка. Снова при штабе. Мы нормально. Уже двоих завернули. Мысль ты хорошую, Валерок, подал, но долг не пускает. Служба.

- Так и будешь день рождения перловой кашей отмечать, Геныч?

- Что делать? Это лучше, чем в дисбате корпеть. До связи, Главный.

Солнце начинало скатываться к горизонту, но по-прежнему хорошо припекало. Друзья завалились на шинели под навесом, курили, перебрасываясь короткими репликами. Не забывали следить за дорогами, что шли одна по границе полигона, а вторая от села в его глубину. На открытом пространстве слева и справа от их поста любое движение было бы сразу заметно.

Безделье не утомляло друзей. Так хорошо, оказывается, ничего не делать, не слышать постоянных команд. Самому не командовать. Лежишь себе. Думаешь свои думки. А думки у солдата всегда о доме.

- Вот уже завтра девятнадцать лет исполнится, - думал Генка, - мама бы дома такой стол приготовила, друзья бы пришли. Уже девятнадцать. Когда-то парни в таком возрасте казались слишком взрослыми, лишёнными романтического восприятия жизни. То ли дело - семнадцать. Возраст готовности к любви и подвигам. Один случайный взгляд – это уже целый роман. Упрямое молчание – уже подвиг. Первые поцелуи, первые трепетные объятия. Хотелось тогда всегда оставаться семнадцатилетним. А, вот уже и девятнадцать, и ничего. Всё такой же. И любить хочется и героем быть хочется.

- Данила, приглашаю тебя завтра на праздничный завтрак по случаю моего дня рождения, - прервал свои мысли Гена, постучав ладонью по крайней коробке с сухим пайком.

- Спасибо, друг. Ничего если я без дамы буду?

- Ничего, Даня. У нас будут строгие, скромные мужские посиделки.

Сумерки, как это всегда бывает, медленно подкрадывались, подкрадывались и вдруг сразу заполнили пространство, становясь всё плотнее и плотнее. Пламя костра сделалось ярче. Жёлтый купол накрыл поляну, неосязаемой границей разделив свет и мрак. Генка передвинул самодельное ложе ближе к костру. Опустил тент вертикально к земле. Исходящий от костра жар задерживался брезентовым экраном, не позволяя быстро теряющему дневное тепло воздуху остужать тела сидящих между костром и висящей плащ-палаткой сержантов. Было уютно.

- Суббота завтра. Танцы в селе будут. Вот бы сгонять. Уж я бы оторвался. Мы в клубе на танцах так выдавали – закачаешься. Хорошее время было, - Генка выпустил струю табачного дыма, вновь повторил, - а и, в самом деле, ничего бы сейчас на танцульках оказаться. Ты, Данила, у себя тоже шейк ломал или боялся, народ потоптать?

- Нормально я танцевал, как все. Но я больше танго любил. Девчонки тёплые, упругие. Прижмёшь к себе, она аж вся трепещет. Но, не отталкивали, любили, когда с ними ласково.

- Ластуша нашёлся. Ты на танцы-то ходил, поди, подраться только. У нас парни вечно с нагорными буцкались. Вот делать- то нечего было. Столько девчонок, а они всё отношения в курилке выясняли.

- Да, нет, не всегда. Случалось, конечно. Залётных мы, понятно, проверяли, особенно если хвост пушил кто, мол, боксёр, спортсмен. А-а, ты ещё и боксёр? Ну, ка пойдём, голубь. В курилке торцанёшь ему пару раз. Всё нормально. Иди, танцуй, не подпрыгивай, - Данила спокойно рассказывал о бесхитростных забавах ухарей провинциальных городков.

- Ну, что мне так на бандитов везёт? Что ни друг, то хулиган.

- Не-е, я тихий был, так иногда только для порядка.

- За что тебя Татьяна любила? Грубияна.

- Почему любила? Она и сейчас любит. Я – ласковый. Вернусь, поженимся. Деток нарожаем.

- Думаешь, дождётся такого дурня?

- Обязательно. Иначе я убью.

- Точно, ласковый – ничего не скажешь. А я, вообще, поначалу думал, что никому писать не стану. Всё равно никто ждать не будет. А потом расписался. То к одной воспылаю чувствами, то к другой. Их у меня несколько было. Всех люблю. Что за натура?

- Значит, никого из них по-настоящему ты не любил и не любишь, Гена. Так, юношеский азарт в тебе говорил, вот и метался ты среди девчонок. Когда всерьёз зацепит – ни о ком больше не думаешь, только о ней единственной, - Данила поучительно вещал, в задумчивости замедляя речь.

- Да, ты никак, батенька, в лирику впал? Недавно пострелять хотел, маньяк.

- Только здоровья организма для. А любовь - это святое.

- Так, что ты ей письма раз в полгода пишешь? Она шлёт, шлёт, а ты в ответ ни гу-гу.

- Не дал Бог таланта. Напишу «здравствуй, Танюша», а дальше стопор. Тебе хорошо, ты, как салага, строчишь по нескольку писем в день. Откуда слова берёшь? Про сапоги и казарму что напишешь?

- Про чувства свои пиши. Стихи сочини.

- Гена, какие стихи? Я могу только галка – палка срифмовать.

- А ещё в техникуме учился.

- Нас там стихи писать не учили. И, вообще, давай отбиваться. Заболтались мы с тобой. Ночью навряд ли кто сунется на полигон, а с утра надо бдить. Тебя назначаю, Гена, на утреннее дежурство. Спозаранку меня своей шинелкой накрой, автомат в зубы и на дорогу.

- Вот послал Бог командира. У всех начальники, как начальники, а у меня опять деспот.

Генка подкинул толстые обломки сухих стволов в костёр. Устроился рядом с другом. Данила лежал, с головой накрывшись шинелью, старался уснуть.

- Спать придётся в полглаза. Пост есть пост, - подумал Генка.

Небо над головой чистое звёздное. Воздух становился прохладнее. «Тиха украинская ночь», - пришли на ум Гоголевские строчки. В сознании всплыл литературный образ матери, сидящей в изголовье своих спящих сыновей. Ещё в школе, проходя Гоголевского Тараса Бульбу, Генка удивился, как сильно его взволновала тогда сцена прощания матери с сыновьями. Помнится, он даже смутился – не заметил ли кто его «девчачьей» реакции.

- Вот и моя сегодня допоздна не спит, наверное. Думает обо мне. Завтра все равно стол приготовит. Отец стопку водки выпьет за моё здоровье. Сестра с мужем и сынишкой придут к родителям в гости. Ничего, родные, ещё годик и вернусь. А пока вот здесь. И неплохо совсем – костёр, звёзды.

 

- Как на охоте или рыбалке утром, так же мелкий озноб колотит, когда выберешься из палатки, - подумалось Генке.

Нарождался новый день. Совсем скоро над горизонтом появится диск солнца. И только быстро тающая серость напоминала о ночном мраке.

- С Днём рождения тебя, Геннадий Иванович, будь здоров, живи долго на радость родителям и девчатам, - мысленно обратился к себе Генка и улыбнулся собственному чудачеству.

Занялся завтраком. Проткнул штык-ножом пару банок с кашей, добавил к ним банку тушёнки, поставил всё это в горячий пепел костра, подгрёб палочкой угольков. Приближалось время связи. Щадя спящего друга, отошёл с рацией в сторону, доложил, что происшествий нет.

- Как нет происшествий, девятый? А день рождения? Поздравляю! – Харлановская скороговорка заполнила эфир, - не расслабляйтесь, будем в гости.

- Иваныч, с днём рождения. Ты чего с рацией по кустам шаришься? В диверсантов играешь? – Данила трусил к кустам мимо Генки.

Расстегнутая шинель наброшена на сгорбленные плечи, воротник поднят, руки перекрещивают грудь, кисти рук засунуты под мышки. Юрьин остановился перед кустами, через плечо, косясь на Генку, спросил:

- Чего там генералитет? Чем грозят?

- Спасибо, друг. Валерок предупредил, что с проверкой поедут.

- Это само собой. Давай перекусим пока. Ты же праздничный завтрак обещал. Я готов. Комбату до нас целый час пилить. А тебе ещё дорогу подметать, полянку цветами украшать.

- Даня, я тебя не узнаю. На тебя свежий воздух так действует? Ты наговорил за то время пока мы здесь больше, чем за всё время, которое я тебя знаю. Не случилось бы чего.

- А кто тебе, Гена, сказал, что я деревянный, я очень даже озорной парень.

-Ага, озорной, только мокрый и глухой, - не утерпел Генка от известной подначки.

- Грубо, - возвращаясь к костровищу, бросил Данила.

- Понял, вычёркиваю. Давай кашки рубанём, и, действительно, надо потом красоту навести. Мы же с тобой образцовые сержанты. Травку подстрижём, края дороги побелим.

- Ладно, Гена, не распаляйся. На-ка вот тебе подарок. Будь здоров и счастлив, - Данила протянул Генке красивую белую, с золотистой вязью букв пачку болгарских сигарет с фильтром.

- Ух ты! Ну, спасибо. Как раз для здоровья. Заранее приготовил, Даня? Подымим с кайфом после завтрака.

Друзья достали из горячей золы разогретые банки с кашей. Блестящее олово на их поверхности потемнело от температуры. Вокруг пробитых лезвием штык-ножа отверстий на вспучившихся крышках пузырился янтарный жир. Парни сдули частицы золы с крышек.

- Запах обалденный, Даня, - Генка поднес обёрнутую пилоткой банку к носу, втянул ноздрями воздух.

Ловко вскрыли банки. Вооружились ложками.

- Перловочка-а. Вещь. С тушёнкой, - Генка аккуратно зубами зацепил с ложки несколько распаренных серовато-охристых зёрен, - у меня батя, Даня, интересный человек. Он в заводской столовой, когда мы с ним встречались, всегда меня удивлял. На раздаче брал перловую кашу и просил полить подливой обильно. Ел и нахваливал. Пюре картофельное не признавал. Мне странным казалось, что человек в галстуке, в белой рубашке, а ест простую кашу, да ещё и ложкой. Именно ложкой. Вот наголодался в детстве, да и на фронте, наверное, привык к перловке. Дома мы с сестрой мать просим пюрешки нам натолочь, а мамка ещё и каши, либо макароны наварит – знает, отцу наша картошка не еда. Батя ест и нам предлагает, расхваливает своё блюдо. Заводская перловка с армейской кашей не сравнится. У столовской зёрна, как головастики - скользкие и твёрдые. Шныряют между зубами. Так и глотаешь их, не разжевав. На рыбалку такую кашу вместо наживки хорошо брать – на крючке плотно сидит, не слетает при первой поклёвке. А эта кашка распаренная, мягкая, мясным духом пропитанная. У тебя как?

- У меня гречка, - с интонациями, подчёркивающими превосходство, доложил Данила.

- Не, я гречку с детства не любил, особенно с молоком. Вот гадость.

- Гречка – это кайф. А ты лопай свой ячмень.

- Какой ячмень?

- Так перловку, Гена, из ячменя делают.

- Никогда не знал. А звучит аппетитно – ячменная каша, ячменная лепёшка.

- По лошадиному звучит. Банки прикопать надо, чтобы не валялись.

- Эстет ты, Даня. Тут столько хлама на полигоне. Обожжём в костре, их потом за год ржа сточит – в труху превратятся.

- Комбат через полчаса приедет, а не через год. Нам здесь свалка не нужна.

 

Уазик командира батареи обозначил свое приближение клубами пыли на дороге. Небольшого роста, кривоногий, с живыми глазами-буравчиками татарин соскочил с первого сидения, живо приблизился к ожидающим его стоя сержантам. Данила доложил капитану Рамазанову. Генка уважал комбата. Какой-то правильный и справедливый был их командир, при всей своей требовательности. Чванства в нём не было.

- Напоминаю, Юрьин, Званцев – начало стрельб в двенадцать часов. Будьте внимательны. Посторонних на полигоне быть не должно.

Через открытую заднюю дверь уазика было видно Харламова с наушниками от рации на голове. Принимал доклады постов. Успевал и говорить, и махать рукой парням, улыбаясь своей развесёлой улыбкой.

- Всё, Данила, теперь только вечером может быть приедут. Сачкуем. Давай по подарочной.

Друзья закурили.

- Слабенькие.

Погода изменилась. Облака закрыли небо. Солнце спряталось. Сразу стало прохладнее. Данила надел шинель, одобрительно крякнул, оценивая комфортное тепло. Время неспешно тянулось. Облака ползли на восток.

- Даня, погляди, - Генка, лениво слоняющийся по поляне, вдруг остановился и указал рукой в сторону полигона, - люди.

Юрьин, сидящий на подстилке, вскочил, стал внимательно смотреть в направлении вытянутой Генкиной руки. Там, метрах в трёхстах, среди кустов мелькали светлые гражданские одежды нескольких человек.

- Твою мать! – Юрьин глянул на наручные часы, - одиннадцать тридцать, - отметил про себя, - Гена, докладывай «Главному» - люди на полигоне.

- Подростки, вроде, Данила. Пацанва сельская. Куда их нелёгкая понесла. Где просочились?

- Докладывай, я за ними.

Юрьин схватил автомат и, держа его одной рукой за середину, побежал в сторону места, где сержанты увидели детей.

-Главный, Главный, я девятый ….

- Главный слушает, - спокойный голос комбата остудил Генку.

- Главный, несколько подростков движутся вглубь полигона. Сержант Юрьин пытается их догнать и вернуть.

- Девятый, не отключайтесь. Докладывать обстановку каждые пять минут.

Генка поднялся на ноги, нашёл небольшую возвышенность, встал на неё. Какое-то время ему была видна над сухой высокой травой раскачивающаяся в такт бега спина Юрьина. Силуэтов детей среди кустов уже не было. Плотное полотно туч разорвалось. Через голубые бреши брызнуло солнце.

Сапоги Данилы вязли в песке. Стебли травы и ветки кустов стегали по ногам, цеплялись за прыгающие полы шинели. Сукно на груди вдруг стало толстым, плотным и горячим. Данила распахнул отвороты. На короткие мгновения свежесть принесла облегчение. Но, только на мгновения. Шинель тяжелела с каждым шагом. Пот лился по лицу Юрьина. Сержант видел людей. Он приближался к ним.

- Дети. Конечно, дети. Куда собрались? Ни грибов, ни ягод. Вот колоброды, путешественники. Три девчонки и пацан. Одна-то совсем ещё маленькая. Второклашка, наверное. Вот чудики, - без злобы и волнения фиксировал видимое Данила.

- Ре-бята!... Ре-бята, стойте!... Подо…ждите!

Как оленята, вспугнутые шорохом, дети бросились бежать. Данила не ожидал такой реакции. Дети со всех ног кинулись вглубь полигона. Данила инстинктивно ускорил бег, как будто мог сразу догнать детей. Грудь разрывалась. Воздуха не хватало. Надеясь быстро перехватить и вернуть ребятишек, он стремительно пробежал расстояние до них, не заботясь о дыхании. О том, что придётся ещё неизвестно сколько бегать, Юрьин и не думал.

- Вот, дурень – напугал малышню. Где их теперь ловить? Надо догнать, обязательно догнать. Сейчас стрельбы начнутся. Если отменят – скандал. Кто прошляпил? Оцепление не сработало?

Данила, не останавливаясь, расстегнул ремень. Сбросил шинель с одного плеча, Перехватил ремень и автомат в другую руку, скинул шинель, бросил её сверху на куст. Глазами, не отрываясь, следил за мелькающими впереди фигурками.

-Не бойтесь, ребята! Подождите! Нельзя туда, там стреляют! Стойте!

Всё бесполезно. Шустрые ребятишки продолжали убегать. Их подгонял страх. Юрьин бежал за ними, заставляя себя не снижать темпа.

-Чем дальше убегут, тем дольше возвращаться. Генка уже доложил, что люди на полигоне. Надо скорее сообщить, что людей убрали и всё нормально. Не успеем – комбат вынужден будет докладывать коменданту полигона. Конечно, до зоны стрельб далеко, но начало стрельб отменят – это точно. А, кто виноват? Найдут. И я знаю кого, - продолжал на бегу рисовать в воображении возможный вариант развязки случившегося Данила.

Детвора, может быть, так и растворилась бы среди кустов, но младшая девочка не могла долго бежать по неровной поверхности, покрытой путаной травой и мелкими кустами. Старшая попыталась ей помочь, схватив малышку за руку, но от этого им обеим стало ещё неудобнее – приходилось петлять, огибая кусты и отдельные деревья. Наконец, дети остановились. Сначала маленькая со старшей спутницей. Чуть дальше третья девочка лет двенадцати и такого же возраста белобрысый мальчуган. Лица испуганные. Понимают – натворили что-то запретное. Попадёт.

- Не бойтесь, не бойтесь, ребята. Всё хорошо. Успокойтесь, - Юрьин перешёл на шаг, двигался подчёркнуто расслаблено и спокойно. Опущенный к земле автомат держал, прикрывая телом. Улыбался широко раскрытым ртом, стараясь не пугать детей. Сдерживал тяжелое дыхание.

Не доходя до оцепеневших подростков шагов пятнадцать, остановился.

- Не нужно туда ходить, девочки, - избегая жёсткого «нельзя» как можно доверительнее сказал Данила, - там сейчас солдатики бегают, не будем им мешать…. А вы - прямо спортсмены…. Отличники, наверное, по физкультуре…. Молодцы…. Ладно, идите сюда, не бойтесь. Вместе пойдём к дороге. А там уж вы самостоятельно домой.

Юрьин говорил, стремясь голосом отвлечь детей от страха, и дать им осознать, что дядя-солдат ничего плохого им не сделает. Паренёк и смуглянка в голубом платочке приблизились к худенькой стройной девочке, которой было на вид лет четырнадцать, встали за её спиной. Старшая девочка одной рукой поправила сбившиеся волосы, второй держала прижавшуюся к ней сестрёнку. Данила поднялся, повернулся в ту сторону, откуда прибежал, взмахом руки позвал детей за собой.

- Пошли, поможете мне шинель найти, вы тут каждый кустик знаете. Сбросил где-то, а то жарко в шинели бегать. Вы-то вон догадались – свои шинели дома оставили, вам хорошо.

Старшая девочка, всё ещё стоявшая напряжённая и серьёзная, невольно чуть расслабилась, реагируя на нелепое замечание о шинелях. Она первая сделала шаг в сторону военного. Остальные ребята, как приклеенные последовали за ней. Провинившимися школьниками они шли за Данилой.

- А вы зачем туда гулять-то пошли, молодёжь? Ягодам и грибам ещё не пора, цветов нет, - через плечо спросил Юрьин, замедляя шаг, чтобы дети могли догнать его.

- Мы на ставок хотели сходить, рыбок покормить, - высоким детским голосом сообщила малышка.

- Хорошее дело. А тебя как зовут, рыбачка?

- Наталка.

- Ничего, Наталка, потом накормишь своих рыбок. Они ещё не проголодались. А сейчас вам лучше домой вернуться. Родителям сразу не говорите, что на полигон ходили, зачем их расстраивать. Позже скажете.

 

- Главный, я – девятый. Изменений нет.

- Званцев, вы мне там с детьми разберитесь. Через пять минут не выведете детей - лычки можете срезать.

Генка, закончив очередную радиосвязь, снова подбежал к песчаному бугру, поднялся на него. Ничего и никого. Никакого движения среди кустов. Ни звука, ни крика.

- Куда же вы подевались, ребятки? И Данилы нет. Испугались, наверное, и дали стрекоча. Лови их по кустам. Через три минуты опять докладывать. Комбат нас живьём съест. И было бы за что? Где они прошли малявки? Мимо нас не могли проскочить. Эх, Даня, давай шевели ножками.

Генке казалось, что ему было бы лучше догонять детей. Уж он бы рванул, как на стометровке.

- Да, ерунда всё это, - сам себе мысленно возразил, - Данила ещё тот лось, на марш-бросках пыхтит, но прёт, как паровоз. Да где же они?

Генка вернулся к рации, перенёс её на возвышенность. Встал рядом с зелёным прямоугольником, вглядываясь вдаль. Никого. Без пятнадцати двенадцать.

- Девятый, Девятый, ответь Главному….

- Ну, блин, всё. Сейчас будет война и немцы. Где ты, Даня?

- Главный, Главный, идут! Идут, Главный...! Есть доложить, как положено. Главный, сержант Юрьин ведёт детей обратно, всё нормально. Я их вижу.

Уже поворачиваясь к рации, Генка успел заметить далеко на видимом участке дороги вышедших из-за кустов Данилу и детей рядом с ним. Неровности почвы скрывали ноги идущих. Детские головки вообще катились над травой – всё остальное пряталось за спутанными сухими будыльями прошлогодней травы, мелким кустарником, покрывающими песчаные застывшие волны поверхности. Одного мгновения хватило Генке, чтобы увидеть и детей и успокаивающие взмахи поднятой руки друга, как бы сигнализирующего:

- Отбой. Всё в порядке.

Данила шел, неся свою шинель на согнутой руке. Автомат за спиной. Дети шли рядом. Страх прошёл. Никто их тут же не наказывал, не кричал на них. И вообще, как будто ничего не произошло, а интересная прогулка продолжается. Паренёк с любопытством разглядывал автомат за спиной сержанта. Девочки старались не отставать и держаться плотной кучкой.

- Ты же говорил, Данила, что без дамы будешь, а тут, я вижу, первые красавицы к нам в гости пожаловали, - встретил Генка подходящего друга.

- Рыбок ходили кормить юные юннаты и бегуны по совместительству.

- А что, Даня, рыбок это хорошо, рыбок – это замечательно, - по привычке стал кокетничать Генка в присутствии молоденькой симпатичной девчушки, - а кто хочет сам подкрепиться? Есть галеты солдатские и сахар.

Ребятня с заинтересованностью уставились на Генку, который уже доставал из картонной коробки с сухим пайком пачку с галетами и упакованный в маленькие брикеты с голубой обёрткой сахар рафинад.

- Вот вам гостинец, чтобы домой веселее было идти.

- Спасибо, - вразнобой прощебетали малыши, принимая немудрёные подарки.

- Сами дойдёте, провожать не надо? – поинтересовался Данила.

- Нет, мы сами, мы тут все дороги знаем, - успокоила старшая девочка.

- Это мы уже поняли. В следующий раз, если солдаты на дорогах – не прячьтесь и не ходите на полигон, а то корабли вас волной окатят.

Глаза пацана округлились, и в следующее мгновение хитрая улыбка расплылась по его лицу:

- Какие корабли, нашли маленького обманывать, - как бы говорила она.

Дети ушли по пыльной дороге в сторону села. Далеко за лесом приглушёнными громовыми раскатами прокатился звук.

- Сто пятьдесят вторые заговорили, - сдвинув пилотку на затылок, с видом знатока просветил друга Генка.

Данила абсолютно уверенный, что Генка просто балаболит, совершенно не разбираясь в особенностях звука выстрелов из орудий различных калибров, посмотрел на него с весёлой улыбкой.

- Давай твоих подарочных что-ли, Иваныч. Всё же день рождения у тебя сегодня, сержант Званцев. Вот и салют в твою честь.

-Нашу честь сегодня спас несгибаемый сержант Юрьин, а не то бы рядовыми вернулись в часть – комбат грозил, - отметил заслугу Данилы Генка.

Друзья молча курили, сидя на расстеленной плащ-палатке. Высокое, очистившееся от облаков голубое украинское небо висело над ними. Искусственный гром долетал из-за леса рассыпчатым рокотом.