Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: РассказАвтор: Фоминых Юлия
Объем: 20694 [ символов ]
Аннушка
Пышно цвели яблони в тот май. Будто молоком облили с неба землю: густой, белый наряд к лицу был станице. Выйдешь с утра на крыльцо – и голову вскружит в прохладном воздухе яблоневым дурманом. А по ночам и не спится, неясное что-то, сладко-пугающее скребется внутри, жарким комочком сжимается в животе, и тесно, так тесно груди, стянутой грубой сорочкой. И на ушко как шепчет кто: выйди за двери, выйди…
Проворочается Аннушка до рассвета, мучаясь бессонницей и материным храпом, а потом забудется. Сны, как стеклышки – светлые, обрывистые – затуманят и без того тяжелую голову, растребушат острыми кромками тревожное сердце. А тут мать в бок толкает: вставай, мол, бездельница, корову доить пора…
И в коровнике под звон тугой струи пахучего парного молока еще больше ноет в груди. Непонятно это все Аннушке, отчего нет покоя душе, отчего все манит куда-то. И соленой дорожкой по щеке, бывает, скользнет девчоночья слезинка и растворится в молочной бели подойника.
А потом вдруг разом вылилась вся боль, все томление, как однажды вечером под старой яблоней зажал Аннушку в объятиях Степан, муж Татьяны-соседки. Щекоча густыми усами плечи и шею, шептал:
- Дуреха, с ума свела меня, измаяла.
Грубые пальцы, царапая бедра, прокрались под юбку, зашарили там, где, стыдясь, Аннушка и в бане прикоснуться к себе побаивалась. Задохнулась Аннушка от незнакомого чувства, и колени сами в стороны развелись. А Степан все шептал и шептал, опаляя теплым запахом табака из влажных губ, и так же влажно становилось под его ладонью. А когда болючей тяжестью он протиснулся внутрь, задрожала Аннушка, тонко вскрикнула, и впилась зубами в зажавшую рот мужскую ладонь.
- Кому скажешь – утоплю в омуте, - прорычал Степан, оторвавшись, наконец, от обессиленной Аннушки. Одернул подол измятой юбки, резко ухватил за растрепавшуюся косу, намотал на руку так, что Аннушкина голова качнулась и оказалась близко-близко к его плечу. – Ты сама виноватая, вертишься под носом. Скачешь козой, ржешь кобылицей. Я не каменный, тем более что Танька брюхата, близко не пускает…
И ушел, на ходу завязывая штаны. А Аннушка еще долго сидела под деревом, прислушиваясь к ноющей боли и пытаясь понять, отчего вдруг так легко стало на душе.
А потом было лето. Душистое, теплое… И поля в разнотравье, и синее, как Степановы глаза, небо. Были его сильные руки, властный голос, жаркое дыхание. И были ночи, полные томления и ожидания новой встречи.
К осени Татьяна разрешилась мальчонкой. А Аннушка почуяла, что неладно и с ней что-то.
- Степушка, что же будет? – плакала Аннушка, уткнувшись лицом в пахучее сено.
Степан, досадливо сплюнул на дощатую стену сеновала, проворчал:
- Ты ж баба, будто не знаешь, чего там делать надо? У меня спрашиваешь? Я ваших бабьих штук не знаю.
- Какая ж я баба, - всхлипнула Аннушка. – Мне еще семнадцатый год всего, мамка меня до смерти засекет…
- А коли не баба, зачем ноги раздвигала? – огрызнулся Степан, с силой хлопнул кулаком о земляной пол.
Аннушка вздрогнула. Но, сообразив вдруг, пригрозила:
- А коль кинешь меня, я деду скажу. Он тебя живо отделает, - и сама ужаснулась тому, что сказала. Дед по стороне батьки покойного, он в станице уже который год в подписной совет избирался. Иное дело, что с матерью Аннушки свекор не знался и Аннушку за внучку не признавал – очень сердит был на сына, что тот против отцова наказа пошел, жену не из кровных казачек, а «пришлую» выбрал. Но как бы то ни было, в Аннушке текла его кровь, а дед рьяно следил за порядком, и даже за чужую обесчещенную девку вступился бы.
Степан вдруг как будто стал мягче в лице, притянул ее за руку, прижал, начал нашептывать:
- Все хорошо будет, вот увидишь. Я с Танькой придумаю чего сделать, с тобой останусь. Вот к зиме сватов пришлю…
И снова растаяла Аннушка в его объятиях…
А на другой день прибежала Татьяна, рыдала, что бросил Степан ее… Уехал. Куда – никто не знал… Только Аннушка вспомнила, что о городе Степан часто бредил, легких денег там мечтал найти.
Как снег на поля упал – заметила мать, что тесны Аннушке юбки стали. И кричала она, и по щекам хлестала, а потом как будто успокоилась, беречь Аннушку начала: полегче работу давала, все по дому больше.
От людей живота не упрятать: через шубейку разглядели, стали пальцем тыкать. Как же это, внучка знатного казака – и в подоле тащит. А Татьяна то ль со злобы, то ль с сочувствия, насоветовала с сарая в сугроб животом прыгнуть. Вскарабкалась Аннушка на крышу, прыгнула. Да только ноги искалечила, до конца зимы с постели встать не смогла. Мать Татьяну за волосы оттаскала, чуть избу ей не сожгла…
Весной разрешилась Аннушка девочкой. Ох, и горластая же девка уродилась! Головенка большая, глаза синие – как взглянет Аннушка в них, тут и Степан ей мерещится. И такая ненависть к нему поднимается, что дите противно становится. Она и на ноги сразу встала, как нарочно Боженька сил дал чтобы убежать. Только мать хлеще пса дворового стеречь ее стала. От девчонки ни на шаг не пускала. А та маленькая, обгадится вся. Плюется Аннушка, а деваться некуда: нужно мыть ее, полоскать пеленки. А не сменит вовремя на чистое – мать и носом, как котенка, в обгаженное натычет. Тут уж проще тряпушки застирать, чем лицо отмывать.
Ночи длинные весенние потянулись. Яблони почками налились, вот-вот лопнут почки молочной белизною, заплывет все, как год назад, пряным запахом… И не спится Аннушке. А под утро глаза закроются, а дите верещит! Мать по делам собирается, увидит, что Аннушка спит – и поленом приложить может, будто силой хочет ее заставить дочку полюбить.
Показалось Аннушке раз, что ночью под окном кто-то бродит. Юбку застегнула, шаль накинула – и за двери: ну как Степан-Иуда воротился? Никого… И так тошно стало ей вдруг, что рванулась, побежала по улице. Там, на станции, за станицей поезда гудели. Побежала туда. «Сяду, - подумала, - в город поеду. Найду его, изменника, обманщика. А там – как сердце повелит, может в ноги упаду, молить стану, чтоб не прогонял, а может и зарежу предателя».
К утру на станцию прибежала, в первый же поезд кинулась – не пускают. Билет требуют. Ни копеечки в кармане. Аннушка ревела и молила – поезд тронулся, дядька в форме толкнул, она с подножки упала… Села на скамеечку, слезы градом… Рядом мужичок присел, успокаивать стал.
- Чего, - говорит, - молодуха, сырость развела? Билет потеряла?
Кивнула Аннушка.
- А пойдем, я тебе куплю. Вот до куда нужно, до туда и куплю.
Она, счастливая, ему руку подала. Он потащил в какую-то будку на станции.
- Заходи, - говорит, - отдохнем малость.
И на топчан повалил, смрадно в лицо задышал, под юбку полез. Аннушка закричать хотела, а он рот заткнул ладонью: не ори, мол, билет заработать надо. Аннушка глаза закрыла, лицо к стене отвернула. Он за грудь схватился – чуть от боли не взревела. Молока к утру полно стало, брызнуло, как из вымени. А мужик еще пуще уцепился.
- Родила недавно? - спросил и давай языком липким молоко слизывать. - Муж есть? - Аннушка головой мотнула. - Давно, значит, без мужика тоскуешь? - и рывком всадил между ног.
Чуть не задохнулась от боли, губу до крови прикусила… Долго он тешился, а потом встал, штаны завязал. «Одевайся пока», – и ушел.
Юбку стала оправлять – а по ляжкам красное сочится, ноги не слушаются. Как могла, собралась, косу пригладила. Понасильник Аннушкин явился. Улыбается, билет протягивает. Выхватила заветную бумажку, кинулась в двери. А он за руку хвать – и шепчет:
- Чего было – никому, смотри мне! - и еще за ворот ей шасть, и толкнул за двери.
Ох и срамно стало Аннушке, хоть в петлю! Все горит между ног, перед глазами плывет. Едва выбралась на насыпь… Села на лавку. А рядом баба с кучей тюков притулилась.
- Ты чего, девка, лихорадит? - спросила.
Аннушка замотала головой.
- А куда едешь, больная вся? В Кузнецк?
- Ага, - еле языком ворочая, ответила Аннушка.
- Слышь, а вагон какой? Может, поможешь мне с поклажей?
Аннушка плечами пожала.
- Билет глянь, там отметили ведь, - не унималась баба.
Билет ей протянула. Баба глянула и в хохот:
- Во дурында! Тебе ж в другу сторону!
- Мне в Кузнецк…
- Да то какой ж Кузнецк? В Кузнецк у меня билет, а тебе ж до Ивановска!
Как за горло кто схватил, дыханье сперло. И впрямь, Аннушка ж мужику не назвала, куда едет! Бросилась к будке, а там – пусто. Где искать, что делать? А юбка уж вся от крови промокла. Чуть жива, к поездам пошла: да хоть в Ивановск, только не к матери, не к дитю. Поднялась на насыпь – и не помнит, что дальше было, темно в глазах стало, упала.
Как глаза открыла – почуяла, везут куда-то. Небо синее, по глазам как ножом полоснуло. И солома в лицо уколола.
- Девка, совсем сдурела, кой черт сюда пошла? – деда голос, как гром, ударил в уши.
Мать поутру, значит, встала – дите воет, Аннушки нет. Туда-сюда по двору – нету. Грудь пустую девчонке сунула, не унимается та! Мать тут же тряпицу в коровье молоко макнула – и дитю отжала. Накормила, в люльку бросила – и по улице бегом. На краю улицы кто-то ночью по нужде, видать, ходил, видел, как по дороге к станции Аннушка шла.
Мать на обиду плюнула - и до деда, тот коня в бричку – и на станцию, подобрал внучку чуть живую…
Выходила мать Аннушку, излечила от бабской болезни, кровь остановила. И девчоночку все старалась, пока лежала Аннушка, подпихнуть. Все и счастье было, что от боли в груди избавляла. Мать ворчала:
- Что тебе, кобылице, неймется? В подоле принесла, сраму напустила – люди в глаза тычут. Я ж тебя, змеюку, растила, сил не жалела! Сама вдовой осталась, а тебя выходила! А ты такой позор мне… Нет души у тебя, нету!
И с той поры, как уйдет куда – двери на замок, ключ прячет…
Ох уж неволя эта! Как вожжа под хвост попала – надо Аннушке на волю, никакого дитя не хочет! Возневидела девчонку – прости-Боже! Заболела та однажды – нарочно Аннушка у окна голую держала, думала – заберет Господь, руки развяжет. Заболела… да не померла, только хуже стало, ни сна, ни покою Аннушке. Так извела, что ночью подушку сверху кинула! А мать не спала, видать, учуяла неладное. Подушку хвать – и на Аннушку, повалила на пол, на лицо подушку… « Я-те, душегубицу, сама уморю!» Давит на Аннушку, полная, хватка крепкая… Захрипела Аннушка уже, ослабла, в голове как ветер зашумел – мать тут опомнилась. За волосы подняла, в кадку с водой головой окунула. Аннушка как заново родилась – так прям жизнь вдохнула, чуть не захлебнулась жизнью этой. На дите глянула – и как защемило сердце… Кинулась ручки-ножки целовать, а девочка уж и забыла все – улыбается, гулит Аннушке…
А тут и лето. Аннушке за калитку не выйди… У реки подружки бывшие смеются – голоса далеко разлетаются. Парни костры готовят – нынче ночь Купальская. Вспомнила Аннушка, как год назад еще, свободная, гуляла у реки, через костер прыгала, венки пускала по воде, а потом под ночным покровом любил ее Степан… Завернула она девочку в шаль, упросила мать отпустить по улице пройтись. А по улице гулять – хуже гибели, люди вслед плюются, ребятня камнями швыряется. Горе – да и только. Нет, не будет дома жизни, не будет.
Ушли они с девочкой к речному омуту, к пустому бережку, где никого нет. Вспомнился Аннушке каждый кустик, как со Степаном, бывало, прячась от людей, по кустам здесь плутали… На дочку взглянет – и Степана видит … «Нет, не могу больше», - подумалось. Так все легко показалось: кинет дите в воду, а сама шаль бросит на берегу – и на станцию. Пусть все думают, что утонула…
Рукой на груди Аннушка нащупала бумажки: понасилькик тогда ей в ворот деньги сунул, как мать не нашла только… Поискала бережок где покруче, чтобы уж наверняка… поглядела на дочку – замахнулась… да как за руку кто ухватил будто… не смогла. Долго, пока сумерки не спустились, так и просидела с девочкой. Вдруг близко голоса послышались, молодые гулять вышли. Аннушка вздрогнула, отняла дочку от груди. Вскочила, девочку у самого края бережка положила: чуть шевельнется – осыплется край бережка, полетит земля в воду. Вроде и не самой топить. Шаль рядом кинула, ленту из косы по воде пустила – и бегом прочь.
До станции добралась, билет купила. На Кузнецк. Доехала до города. Из вагона вышла – а что дальше и не знает…
Бродила по улицам, бродила, на последние копейки булку купила, села у ворот большого дома, стала есть. Мимо тетка проходила, важная такая, наряженная.
- Чего, - говорит, - расселась? Нельзя сидеть тут, это нотариальная контора, сюда люди знатные ходят, а ты сидишь тут, парчушка. Да нотариус Губский не любит побирушек. Иди прочь!
- Да куда ж, тетка, пойду я? Никого не знаю здесь.
Тетка бровью черной вскинула, цокнула языком.
- Кто такая ты? Откуда?
Аннушка рассказала, что вот, мол, за мужем приехала, дите у них.
Тетка пальцы в замок сплела, на груди прижала:
- Ох и горемычная ты! И правильно, что приехала, искать его, подлюку, надо. Обрюхатил девку и сбежал! Ой, что делается!
Поойкала тетка да и предложила Аннушке:
- А пошли в работницы ко мне. Работа не тяжелая, девка ты ладная, и мне прибыль будет, и себе заработаешь…
- Я не умею ничего, - погрустнела Аннушка. – Разве сготовить обед да белье постирать…
Тетка засмеялась накрашенным ртом:
- А тебе и уметь не надо, то дело проще, чем в кухне париться… Раз дите имеешь – так и это умеешь…
И закрутилась городская Аннушкина жизнь. Ляжет спать под утро, к вечеру проснется, нарядится… Много их таких у тетки, которая мамкой себя называла, было. Вечером в доме вино приготовят, музыку поставят – и гости стекаются. Карты, танцы, шутки… К утру очередной кавалер уйдет, а Аннушка спать ляжет. Вскоре в хмельном веселье позабылись все обиды. Аннушка и про Степана позабыла. Только иногда взгрустнет бывало, вспоминая мать… А если по улице пройти когда доведется, встретить ребенка – так само собой что-то заноет в груди…
«Любушка моя, голубушка, - припомнит Аннушка имя дочери, - ты прости меня, родненькая. Ты, верно, ангелом сделалась?» И все пуще и пуще тоска грызть начала. Стала Аннушка воды бояться. Через мостик перейти – так быстрее бежит, лишь бы в воду не глянуть, чудиться ей омут стал даже в миске для умывания. А как в баню идти – то для смелости вина стакан выпьет – и тогда полегче.
Так еще год прошел… А за ним еще один, и еще…
Заболела Аннушка. Тетка доктора позвала. Тот брезгливо осмотрел и пробурчал: «Сифилис».
В тот же день Аннушка очутилась на улице.
Некуда пойти ей, хоть и денег есть немного – ненадолго хватит. Правда, тетка не обидела: и одежду отдала, и в больницу не отправила – а никого больше у Аннушки нет в этом городе. Как в первый день, очутилась Аннушка у конторы нотариуса. Бывало, приходил к ней частенько этот Губский. Щедрый был… Уселась на скамейку. А люди мимо: туда-сюда… Тут как будто знакомое лицо мелькнуло. Неужто?..
Вскочила Аннушка, бросилась следом.
- Степан!
Обернулся. Он же, родненький, ей-богу он! Глаза синие, ничуть не выцвели, только лоб морщинами изрезало, да чуб засеребрился. И ни капли злости Аннушка не ощутила, лишь радость.
- Степушка, миленький! – и на грудь бросилась.
Он удивленно отстранился, взял в ладони ее лицо. От ладоней терпко пахнуло сырой кожей и еще чем-то знакомым…
- Степушка, нашла же, нашла…
Он не ответил, схватил за руку, повел за собой.
В сером каменном доме спустились по скрипучей лесенке в подвал. Степан отворил дверь в подвальной каморке, втолкнул туда Аннушку, зажег лампу. Мутные тени заплясали по голым стенам.
- Анна, ты чего здесь? – наконец спросил он.
Аннушка заплакала.
- За мной пришла?
Она замотала головой. Степан достал из покосившегося буфета бутыль, налил оттуда в стакан, протянул Аннушке. Горло обожгло. Слезы остановились. Степан плеснул себе, выпил.
- Ну, рассказывай, казачья внучка, что тебе понадобилось тут? Из станицы выжила, теперь и здесь добралась? – в голосе Степана послышался Аннушке холодный скрип.
- Как же, Степушка, сам меня бросил… И меня, и Татьяну. Дочка же у нас с тобой… была.
Степан сплюнул сквозь щербинку меж зубов, переспросил:
- Была? Померла, что ль?
- Померла, Степа…
И Аннушка рассказала, как до города добралась, как устроилась на работу…
- На работу? – перебил Степан. – Значит, деньги есть у тебя?
- Есть, Степушка, немножко, - и замялась, не смея рассказать, какой работой занималась.
Но Степана это не взволновало, он усмехнулся только:
- Деньги есть, а в гости без угощенья пришла…
Вечером, дыша пьяно в лицо, Степан привалился рядом, зашарил руками по Аннушке:
- Давай-ка, вспомним, как хорошо нам было…
Но Аннушка, с ужасом вспомнив о болезни, оттолкнула его.
- Брезгуешь, да? – усмехнулся он. Повалился на топчан и захрапел.
Долго Аннушка сидела, в тусклом свете лампы разглядывая лицо Степана. Много мыслей тревожило ее голову. Вот он, постаревший, спивающийся… Где-то конюхом перебивается. А в станице сын у него растет…
« И дочка бы уже, Любушка, большая была», - больно кольнуло сердце.
Стоил ли он поруганной девичьей чести? Загубленной младенческой души и ее, Аннушкиной, загубленной совести? Коварная мысль шевельнулась в голове: не ее одной вина во всем, почему же Аннушке только нести крест? Мучится от болезни и от мыслей о дочке? Может, хоть болезнь разделить со Степаном?
Прилегла рядом, обняла, попыталась разбудить ласками. Губами пробежалась по впалым щекам, скользнула по шее. Много раз так делала Аннушка с чужими мужчинами…. Умелыми пальцами пробралась под рубашку, вдохнула горький запах пота, целуя курчавую грудь… зубами ухватилась за шнурок штанов, потянула… Степан слабо застонал сквозь сон, зарылся руками в Аннушкины волосы… Затвердело под тканью штанов, шевельнулось под ладонью Аннушки. Степан открыл глаза, мутным взглядом уставился на Аннушку. Чужой, совсем чужой…
Поднялась с топчана, обулась. Не слушая бормотанья Степана, вышла из подвала.
Светало. Теплая летняя ночь сменялась прохладным утром. Одиноко и пугливо озираясь, шмыгнула под ногами собачонка.
- Как собака и я, - подумалось Аннушке. – Никому не нужна… Так издохнуть под забором легче бы.
Вновь прибрела к конторе Губского. Села на лавочку, глаза прикрыла. А ведь добр был Губский… Может, наняться к нему хоть двор мести? Задремала Аннушка. А проснулась от боли: кто-то пнул ее в ногу. Подняла взгляд – а вот и сам Губский стоит. На службу пришел.
- Миленький, - кинулась было к нему.
- Прочь, зараза, - прошипел Губский, скривив лощеное лицо. – Наградила меня срамной болезнью, стерва! Марш из города, пока куда надо не сдал! Мне позор не нужен, а то б я мигом тебя в участок!
Аннушка испуганно отпрянула, когда Губский вновь занес ногу для пинка, скатилась с лавочки, бросилась по улице, едва дорогу видя из-за слез…
На мосту остановилась, через силу в воду глядеть стала, чтобы слезы успокоить. Вдруг увиделось Аннушке, как вода посветлела, и как будто на глади ее личико детское нарисовалось… Побежала прочь от речки…
За городом сняла Аннушка дешевую комнатушку. Нашла место прачки… Только каждую ночь стали мучить ее кошмары: девочка-утопленница во сне являться начала. Будто манит и манит Аннушку, шепчет: «Домой пора».
Дом. Далеко дом. Или нет его совсем у Аннушки? Не вернуться в станицу: умерла для дома Аннушка. А на мать бы поглядеть хоть издали, к яблоне, под которой жизнь пошла под откос, прикоснуться… На кладбище заглянуть: вдруг Любушку схоронили рядом с батькой? А потом уж… а потом уж и не страшно, да хоть под забор, как собаке…
 
Набрала на билет… Поезд прибыл на станцию утром… Как и не уезжала Аннушка отсюда: вон и будка та виднеется, даже баба похожая с тюками сидит…
По дороге не пошла, тропинками да овражками до станицы добиралась. Первым делом на могилки прокралась. Не нашла Любушкиного холмика. Не выловили, видно, дочку, унесла река…
« Вот помру, полетит душа на небо, встретит там тебя, Любушка, и начнет молить о прощении не у Боженьки – у тебя…»
Через заросли кустов добрела до того берега. Нарвала цветочков, сплела венок. Припомнилось, как в одну Купальскую ночь бросала так же венок в воду, а в другую Купальскую – дочку…
Уже солнышко стояло высоко, а Аннушка все сидела на берегу. Смотрела и смотрела на речной омут, и спокойней как-то стало, вроде и не страшной вода показалась. Вдруг послышались голоса ей, шорох – через заросли к берегу шли. Метнулась Аннушка, чтобы спрятаться от людей. Замешкалась на мгновение: детский смех ей послышался. Бросилась снова в сторону, в заросли ивняка, да скользнула ногой по мокрому камню…
Глубокая речка в тех местах была, тихая поверху - холодная, быстрая и коварная по дну. Знала это Аннушка, когда дочку топить шла. Не противилась и когда завертело саму ее течением, ноги-руки судорогой сковало, ворвалось в грудь разрывающим потоком… Лишь успело в последний раз синью неба глаза полоснуть…
Не услышала уже Аннушка, как баба с девочкой годочков пяти присели на берег, и девочка бросила в воду веночек со словами:
- Неси-неси, речка, цветочки моей мамке…
Copyright: Фоминых Юлия, 2013
Свидетельство о публикации №314985
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 05.12.2013 18:11

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.

Рецензии
Владимир Паращин[ 17.01.2014 ]
   Хороший рассказ. Но слишком много зализанной правды. Может не надо
   так!

Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта