Восточная принцесса

 

Вроде бы все рассказал, что приключилось со мной в Китае. Но была еще одна страничка, без которой была бы неполной моя одиссея. Откроем ее.

...К моей палате прикреплена двадцатилетняя, стройная, высокая медсестра. Кровь так и играла в маленькой упругой груди Ван Хуичинь (Светлана). Она прямо-­таки излучала положительную энергию. Руки сами тянулись к этому очаровательному созданию. У меня за всю взрослую жизнь не проявлялось такой страсти, как на Востоке, так хотелось прислониться к ее обнаженным грудям. Она так извивалась, демонстрируя перед окружающими свою женскую красоту. Но только глазами старалась заманить к себе, когда же делал движение в ее сторону, шла на попятную.

В один из мартовских дней я проснулся раньше обычного, настроение не из лучших. Светлана в положенное время не пришла. В палату заглянула ее коллега — Ли Тинпо, которой под пятьдесят. Я попытался выяснить, что случилось с Ван Хуичинь.

— Мама. Она ребенок, — вполне сносно сказала медсестра на русском языке.

На душе кошки скребли.

— Она замужем и у нее маленький ребенок?

— Она свободная девушка. Ребенка у нее никакого нет. Сегодня она сдает экзамен, затем поедет домой. У Ван Хуичинь заболела мама.

У меня отлегло на душе. Следовательно, можно было продолжать с китаянкой играть в кошки­-мышки. Оставалась маленькая надежда на благополучный исход во взаимоотношениях.

В первых числах апреля социальный работник Сяо По завел разговор о необходимости подстригаться.

— Я согласен в любой день.

— Время еще не пришло, — с хитрецой отреагировала Ван Хуи­чинь.

— Если мои волосы мешают врачу делать акупунктуру, то хоть сегодня подстригусь под лысого. У нас в России среди «новых русских» модно ходить с бритой головой.

— Я против стрижки. Ты мне больше нравишься с волосами, — сказала медсестра, улыбаясь.

Я попытался вытащить у нее интересующую информацию о разрабатываемых дальнейших методиках восточного врачевания.

— Все хорошо, — к этим словам она ничего больше не добавила.

С помощью китайско-­русского разговорника и словаря она выписала слова, с ее точки зрения, подходящие к моей личности: ухлестать, ухватливый, фуфыриться, радостный, твердый.

Всю правду о дальнейшей перспективе моего лечения разглашать было строго-­настрого запрещено. Был только косвенный намек на экспериментальную операцию. Во время обеда медсестра постоянно старалась разложить больничную пищу на столе, а затем садилась на кровать и разглаживала на моей голове жидкие волосенки.

В выходной день по отделению дежурила Ван Хуичинь, которая уложила меня под капельницу на два с лишним часа. Ах, какое же сокровище создал Господь Бог! К большому огорчению, мы с ней разговаривали на разных языках. Но друг друга понимали с полуслова.

Она чувствует боль пациента и понимает его моментально.

Ближе к вечеру пришел доктор проводить иглоукалывания. На этот раз иглы были вставлены во все конечности. Я обязан был в таком состоянии лежать минут сорок. Врач на это время покинул палату. В комнате мы остались вдвоем с социальным работником Вуан Хинчюн. Во время процедуры у меня появилась спастика в левой руке. Я не знал, куда ее деть. Рукой двигать было невозможно, в ней стояли иглы. Прошу маленькую подушечку подложить под левую руку, чтобы она расслабилась, и подаю знаки головой. Китаец на меня уставился как баран на новые ворота и ничего не предпринимал. Болезненные ощущения в руке усиливались. Я уже начал обливаться потом. Превозмогая боль, правой рукой, в которой также находились иглы, показывал, что ему необходимо сделать. С его стороны — ноль внимания.

— Немедленно пригласи Ван Хуичинь, — прошу его.

Несообразительному и нерасторопному молодому человеку ничего не оставалось, как выполнить просьбу. Ван Хуичинь уже через несколько секунд была у моей кровати. Посмотрела на меня своим лукавым взглядом и моментально все поняла. Под парализованную руку подложила маленькую подушечку, и спастика начала медленно проходить.

В палату принесли обед. Аппетита никакого. Пил только крепкий кофе. Светланка из рук выхватила кружку с недопитым напитком и заставила одеваться. Женский персонал решил со мной пообщаться в кафе.

Молодая китайская красавица сама стала меня одевать. Я вынужден был подчиниться. В кафе Хуичинь села рядом со мной. На протяжении всего обеда не спускала с меня глаз и ухаживала за мной, как за родным человеком. Ей до этого дня было неведомо, что со мной произошло неделю назад, 9 мая, все узнала только за этим столом. Когда мы возвращались в клинику, она с грустью сказала единственное русское слово: «Хорошо».

Потом при помощи жестов объяснила, что прекрасно знала о проекте сложной операции на головном мозге, назначенной на начало мая.

Подошло время очередной процедуры. Акупунктуру пришли делать два доктора. Иглы на этот раз были подключены к электропитанию. Взгляд врача остановился на перочинном ножике. Она взяла его в руки и, сделав отмахивающее движение в сторону золотой иглы, провела им над головой. За этим наблюдала Ван Хуичинь.

­— Да, — произнесла медсестра с каким-­то неведомым унынием.

Это означало ее согласие на сложную операцию.

Лечебная процедура закончилась, и врачи покинули палату. К вечеру у меня собралось много медиков. С помощью авторучки, словаря, разговорника и жестикуляции я сказал:

— Мне удалось добиться в жизни того, что не каждому здоровому человеку под силу. У меня две специальности: тренер-­преподаватель по шахматам и журналист. Я закончил финансово-­экономический институт. Все необходимые заявления на проведение экспериментального лечения мной подписаны и имеются в администрации Калужской области, в российских редакциях и клинике. Без колебания могу лечь на операционный стол. Мне терять в этой жизни нечего. Если со мной что­-то случится во время операции, след свой я оставил на земле. Люди будут вспоминать, что в Калуге жил Сергей Шарабин. Мной в соавторстве написана книга по шахматам. Несмотря на интеллект, семью никогда не создам, находясь в таком физическом состоянии. Мне неведомо, что такое любовь, хотя много о ней написал статей. Такой калека я ни одной женщине не нужен.

После этих слов Ван Хуичинь не выдержала и со слезами на глазах скрылась в гигиенической комнате. В помещении было слышно журчание воды из умывальника. Китаянка с покрасневшими глазами подошла к моей кровати и взяла дамскую сумочку. Движением руки показала, что уже не в силах слушать.

Мне очень тяжело писать, но... мир слишком жесток. Он подчинен американскому доллару. Все экономические вопросы можно регулировать только при помощи злополучной зеленой бумажки. Он подмял под себя буквально все.

Директор клиники прекрасно это понял, когда вынужден был 9 мая отменить начало оперативного лечения. Моя твердая позиция пройти все сложные методы врачевания в Китае ни к чему не привела.

Шестнадцать лет титанического труда были потрачены напрасно. Боже мой! И снова на языке крутятся зелененькие. У кого их много, тот и правит балом.

Целый день я пил относительно крепкий кофе. В Сиане продается только гонконговский кофе. Он значительно уступает по вкусовым качествам и по крепости индийскому, тем более, бразильскому напитку. Есть ничего не хотел. У меня было полное разочарование от тех событий, которые происходили вокруг меня. В майский день Сяо По не выдержал и стал меня упрекать, что Лю Супин еженедельно по отношению ко мне занимается благотворительностью, что я нахожусь на полном ее финансовом содержании. Эти несправедливые претензии меня возмутили и взбудоражили еще сильнее. Я тогда предъявил социальному сотруднику письменную расписку в том, что от меня во время госпитализации в клинику администратор провинции Шаньси и переводчик получила сумму в долларах за питание и проживание. Молодой китайский парень был шокирован. Сяо По, схватившись за голову, метался по палате как ошпаренный и с помощью словаря просил у меня прощение за необоснованные упреки. В тот же день об этом им было доложено директору клиники.

С самого утра 24 мая прикрепленная медсестра твердила, что мне обязательно нужно постричь волосы. Вечером объяснила, что процедура переносится на понедельник.

— Зачем? — спросил я, — к операции готовят?

— Да!

Вечером слова Ван Хуичинь были подтверждены старшей медицинской сестрой Тя Хунвей, которая назвала дату — 28 мая.

Я не мог понять Ван Хуичинь. Она целый выходной посвятила российскому инвалиду. Утром сама поставила капельницу. Подошло время обедать, и она моментально, словно по мановению волшебной палочки, появилась в палате, разложила принесенную поваром пищу и с помощью национальных палочек начала меня кормить.

Вечером вновь словно с небес спустилась Ван Хуичинь. Я занимался преждевременной, как ей показалось, упаковкой своих вещей. Она выхватила их из рук и заставила лечь на кровать для прогревания спины. В этот самый момент вошел в палату директор научно­-исследовательского института традиционной китайской медицины Лю Шаомин. Он впервые посмотрел мои российские фотографии. Я его поблагодарил за лечение и откровенно сказал:

— Мышцы лица и разговорная речь — хорошо, а все остальное плохо. Несмотря на это, я очень благодарен вам и персоналу клиники, что приняли меня на лечение. У меня больше денег нет. Придется ни с чем возвращаться в Калугу. Я расстроен и разочарован после 9 мая этой поездкой. Значит, не судьба быть здоровым и завести семью.

В заключение сказал директору: «Прошу на меня не обижаться. Я вас очень уважаю».

Между Лю Шаомином и медсестрой произошел разговор, который длился минут пятнадцать. Из письменного стола она самовольно достала мои статьи и ознакомила с ними директора.

Он мне сказал: «Лю Супин нехорошо поступила».

Жестами показал, что медицинский институт полностью берет на себя все затраты.

— Ты никуда, — сказала медсестра на ломаном русском.

На этом мы и расстались с Лю Шаомином.

Выходной день. Я не успел позавтракать, как дверь открыла Ван Хуичинь. Она на два часа уложила меня под капельницу. У постели напомнила:

— Завтра необходимо подстричься и помыться.

У меня предстоит очень тяжелый день 28 мая. До него оставалось менее двух суток.

Ближе к двенадцати подошли Тя Хунвей и Ли Тинпо. Старшая медсестра взяла карманный календарь и показала на 28­е число. Ван Хуичинь пробыла со мной в выходной день до вечера.

Мне с трудом верилось, что директор принял решение продолжать лечение за счет клиники не просто терапевтическими методами, а применять дорогостоящее оперативное вмешательство.

В клинике пообедали, и медики меня повели на экскурсию в мечеть. В Сиане четырнадцать мусульманских мечетей. Самая известная среди них находится в переулке Хуацзюэсян.

Исламизм проник в Китай в самом начале правления династии Тан. Его исповедуют представители народности хуэй (свыше 60 000), одного из официально признанных национальных меньшинств. Первая мечеть была построена по указу императора Сюаньцзун (Ли Лунцзи) под контролем министра строительства Ло Тяньцзюэ в первом году правления Тянбао в 742 году.

Мечеть, вероятно, построена в эпоху династии Юань, а затем не раз ремонтировалась. Большинство зданий этой мечети было построено при династиях Мин и Цин. Постройки великолепны. Внешний ее облик и убранства выдержаны в духе китайской архитектуры. Пышные, богатые изображения на потолках зала хорошо сохранились, имеют большую художественную ценность. Молитвенный зал, расположенный поперек центральной оси, яркий пример китайского зодчества. В мечети есть мусульманский календарь на арабском языке, выбитый на каменной плите.

Понедельник, 27 мая. Предоперационный день. Раньше обычного пришла в медицинский институт китайская принцесса. Ее лицо сияло от радости. Ван Хуичинь, поздоровавшись со мной, с лукавством произнесла: «После обеда подстригаться. Вечером мыться. Завтра. Хорошо».

На короткое время медсестра вышла из палаты, а когда вернулась, она была вне себя. Мы втроем остались в палате, с нами находился еще социальный работник Сяо По. Он был очень возбужден, на меня не смотрел. Я ничего не мог понять. Знал только одно: предстоит сложная операция на головном мозге, которая при успешном исходе избавит от парализации. У своих китайских друзей спрашиваю, когда они меня поведут подстригаться. Светланка не выдержала: «Лю узнала. Такое творится. Все решится после обеда».

Я попал в очередную стрессовую ситуацию. Левая рука не могла разогнуться, а походка была черепашья. Во второй половине дня пришел директор института и отменил подготовку к операции.

В день операции медсестра пришла раздраженная и взволнованная.

— Сегодня будут оперировать? — встретил я ее вопросом.

— К двенадцати часам все решится.

Ближе к полудню позвонила переводчик и сотрудник администрации провинции Шаньси Лю Супин и грубо, истерически завопила:

— Кто вам сказал, что сегодня операция?

— Я впервые это слышу. Откуда вы это выдумали? О какой операции вообще толкуете? — сказал я разъяренной собеседнице.

— Я все знаю! — в истерике закричала Лю.

Таким образом, было отменено самое главное, ради чего я отправился в Китай.

В палате собралось много народу: медсестры, врачи. Мы ломали голову, откуда просочилась информация.

— Ты с кем­-то делился? — спросила медсестра.

— Нет.

В палате воцарилась гробовая тишина. Все находились в полной растерянности и в недоумении.

— Боже мой, какую допустил оплошность, — схватился я за голову.

Меня все окинули взглядом.

— Что случилось? — спросила старшая медсестра отделения Тя Хунвей.

— Компьютер — «тено»! Я веду ежедневный дневник. Лю с помощью электронной почты считывала всю информацию.

Ван Хуичинь в тот миг готова была меня разорвать на мелкие кусочки, но поезд уже ушел.

Вместе с китайскими друзьями мы поехали всей компанией в городской парк. Медики старались оставить меня наедине с восточной золушкой. Мы с ней посетили музей-­выставку изделий изо льда и восхищались скульптурами сианьских мастеров. Затем всей компанией прогулялись по парку, смотрели знаменитые фонтаны.

Мое пребывание в Китае заканчивалось. Сумки собраны. Мне не удалось пройти интенсивный курс лечения и значительно улучшить состояние здоровья. Китайская принцесса, сдерживая слезы, уложила меня под капельницу. Все сто двадцать минут Ван Хуичинь просидела около меня.

Ближе к двенадцати по приглашению директора научно-­исследовательского института Лю Шаомина и врачей мы с ней направились в кафе на прощальный обед. Светлана села рядом и в течение полутора часов не сводила с меня глаз. Медицинскому персоналу было тяжело расставаться с невылеченным российским больным.

Директор клиники в очередной раз принес свои извинения за малоэффективное лечение и срыв операции.

Последние минуты пребывания в клинике.

— Я вынужден инвалидом возвращаться на родную землю, — сказал медсестре. Затем продолжил уже без словаря: — Ты — Сиа­-Пекин­-Москва, я — Калуга­-Москва в июле, августе.

— Да! — лаконично ответило мне неземное создание.

Перед выходом из клиники директор обнял меня, подарил часы и калькулятор. При этом по-­русски сказал: «Извините».

Я искренне поблагодарил восточных врачевателей за лечение, теплое, сердечное отношение. До чего же они все­-таки тонкие люди! Умудрились-­таки оставить нас наедине с Ван Хуичинь. Последние секунды. Мы бросаемся друг другу в объятия, и я шепчу ей на ухо:

— Ты — Сиа-­Пекин­-Москва, я — Калуга­-Москва.

— Да!