От издателя

 

История эта началась в далёком уже теперь 1976 году, в Крыму, в Алупке, в санатории «Солнечный». Нет, даже раньше, в 69-м, там же. Лечил я в этом специализированном лечебном учреждении подстуженные где-то в командировках по тайге, тундре и морям почки. Был я тогда режиссёром дальневосточной телестудии. Поздней осенью на одном из озёр - мы снимали тогда кочующих с оленями уэленов в районе Ключевской сопки, - на крутом вираже выпал из катера. Долго вытаскивали, на берегу оттирали спиртом, во Владивосток вернулись неделю спустя. А через месяц с острой болью в пояснице попал в больницу - видно, «купание» оказалось последней каплей. Там провёл два «незабываемых» месяца, а летом дали путёвку в Крым. Тут, в санатории, впервые и познакомился я с Тихомировым Володей, Владимиром Тимофеевичем, моим тёзкой в квадрате, автором этого дневника.

Был он лет на десять моложе меня, студент ещё. Месяцем раньше сделали ему операцию, тут же, в Алупке, и теперь он проходил реабилитацию. Был он небольшого роста, кудрявый, с греческим профилем и голубыми, особенно на солнце, глазами. Начитанный, интеллигентный парень, любитель истории и подводного плавания, среди прочих обитателей нашей палаты он привлёк меня открытым характером и искренней заинтересованностью во всём, с чем или с кем соприкасался. Иногда, получив очередную порцию лекарств, уколов или процедур - кому что полагалось, - мы уходили с ним на местный пляж, или в Воронцовский парк, или в обширный тенистый двор главного лечебного корпуса и там, между отдыхом и развлечениями, говорили. А вечерами, в темноте, лежа в кроватях и слушая громкие трели цикад за открытыми окнами, тихо делились своими воспоминаниями: в больнице как в поезде, где незнакомые люди, зная, что больше никогда не увидятся, без оглядки открывают свои души. Родился он на Севере, в конце сороковых, в лагере. Чудом не попал в детдом, охранник помог, в очередной отпуск вывез к своим родителям. Когда мать Володи освободилась, увезла его на Украину. Володя учился в Воронеже, на агронома, и после механизаторской практики на третьем курсе загремел сюда. В санатории запоем читал художественную литературу, сам регулярно вёл дневник. При отъезде я подарил ему свою книгу, «И снег, и ветер», один ещё не остывший от типографии экземпляр которой захватил с собой. И подписал, что-то вроде: «Не теряй бодрости и юности во все лета твоей жизни. Владимир».

Второй раз мы встретились с Володей в середине 70-х, там же, в «Солнечном», южным промозглым декабрём. Он уже работал в Восточной Сибири, в сельскохозяйственной науке. Всё такой же порывистый, открытый и разговорчивый. Присущие ему и раньше скоропалительность и максимализм в оценках теперь стали ещё заметней. Насчёт женитьбы, семьи запамятовал, не буду врать. Очень хвалил мою книгу, говорил, что сам хотел бы писать, но работа забирает всё его время, поэтому ограничивается пока писанием дневников. «Оскомину сбиваю», - смеялся он. Он уехал раньше, а через день новый сосед обнаружил в его тумбочке толстую чёрную тетрадь. То был дневник Тихомирова, который он, видимо, случайно забыл. Я взял его себе с обязательством выслать Володе. Однопалатники не возражали - все знали о том, что мы поддруживаем.

«Легче сказать, чем сделать» - это английское выражение я с отвращением вспомнил уже дома. Адресами-телефонами мы с ним не обменивались. Взять адрес у лечащего или главного врача не успел - накануне все наши доктора и кандидаты наук, а также многие неостепенённые врачи укатили в Киев на Международную конференцию по урологии. Я мог бы выслать дневник на «Красноярский НИИСХ», но тут закрутился, не до дневников стало. К тому времени я уже поменял работу, ушёл журналистом в журнал «Нашенская земля», нетленное выражение Ильича о Дальнем Востоке в начале 20-х. Журнал этот был географический, наподобие английского “Discovery”, и количество командировок моих многократно возросло, особенно в Латинскую Америку. Это, увы, не способствовало укреплению семейных уз, и на исходе перестройки Владивосток остался за бортом. В конце концов осел в Аргентине, в Ла-Плата с моей новой испанской женой. Занимался бизнесом, написал и опубликовал ещё два романа, уже на английском. В начале нулевых переехали в Испанию, где у жены была собственность в Севилье. Через восемь лет второй семейный корабль опять разбился о мой непоседливый характер. Иберийские красоты уже наскучили, потянуло к берёзкам, и в 2010 году, уже с русской женой - бог любит троицу, - перебрался в Москву. Купил домик на Рублёвке, утихомирился. По старой памяти иногда пишу в журналы, по вечерам вслух читаем друг другу Пушкина.

Сейчас мне уже за семьдесят. С бывшими жёнами и детьми поддерживаю хорошие отношения, позваниваю, помогаю внукам. Занимаюсь благотворительностью. Внук Лёшка в очередной приезд с Дальнего Востока привёз злополучный дневник, о котором я уж, каюсь, и забыл давно. Связался с институтом Тихомирова, но там мне ответили, что Владимир Тимофеевич давным давно уехал, а куда, не знают: вроде переезжал он несколько раз. Пытался найти по интернету, в «Одноклассниках» там всяких, но безрезультатно. Да и жив ли? где он, что он?..

Дневник Володи оказался под номером пять. Только сейчас я впервые прочёл его. В нём нет ни начала, ни конца. Поэтому и название дал ему «Пятый дневник». Публикую его в надежде, что автор всё же отыщется, откликнется на своё произведение, или же откликнутся его родственники, друзья. Тогда, быть может, и появятся и начало, и конец. Мой грех, что эти записки молодого человека пролежали без движения целых сорок лет. По-моему, в них есть дух той нашей, не знакомой теперешним молодым, эпохи, когда все мы свято верили, что работа и любовь - это высшие ценности на этом свете. Ну а для женщин, конечно, главной всегда была любовь. Сейчас всё не так, сейчас всё перевернулось. Сейчас высшей ценностью стало потребление, любовь заменена сексом и ею «занимаются»… Порушены сами основы морали, нравственности, культуры. Потускнели, а то и померкли понятия стыда, совести, справедливости…

К тексту дневника я не прикасался, поскольку Володькин литературный язык не шершавый и не корявый - а что ещё нужно пишущему человеку, чтобы достойно встретить своего читателя?.. За написанное автором в чей – либо адрес чего – нибудь нелицеприятного издатель ответственности не несёт.

Итак, с Богом!..

 

Содержание.

 

Часть I. От издателя. - 13 октября 1970 г. Воронеж. - Внутри клетки. - Оркестр. - Механизаторская практика. - Русское поле. - Колюнчик. - Михал Иваныч. - Это. - Жиляй. - Проснулся. 6 января 1971 г. - Прощай, мой курс. - Дипломная практика. - Поездка в детство.

 

Часть II. Практика (продолжение). - Дипломники. - Дядя Ваня. - Агробиология и камень. - И снова учёба. - «Костя». - Пятка. - Трансформация. - Дипломная. - 4 января 1972 г. - Дипломная (продолжение). - Нина приехала! - Дипломная (окончание).

 

Часть III. Малая родина. - Охота в тундре. - Отрок и вьюнош. - Родычи. - Семья. - Мама.

 

Часть IV. Свободное плавание. - Африка. - Посевная. - Селекционные посевы. - Гибридизация. - Искусственное заражение. - На дне. - Сперматазоиды. - Тулунская ГСС. - Письмо отцу. - Дергачёв и другие. - Столбы.

 

Часть V. Уборочная страда. - Текучка. - «Жизнь коротка…» - Леонид Ильич и платоническая любовь. - Директор. - Ген на ген. - Мина. - «Чтоб без долгов расстаться с пережитым». - Много ли надо для счастья. - Ватерлоо. - Разное.

 

Часть VI. Продразвёрстка. - Лабораторный анализ. - Местком. - Чистилище. - Доброта. - Выбор профессии. - Пятна на Солнце. - Сисим. - Первая встреча. - 3 января 1973 г. - Минуты уныния.

 

Часть VII. «Осенние дожди». - Глава 1. - «Заготовки». - Глава 2. - Глава 3.

 

Часть VIII. Маятник. - Учёные Сибири. - Катастрофа. - Антоновна. - Вся институтская рать. - Наталия Гильдибрандт. - «Уезжай ты отсюда».

 

Часть IX. Саломёт. - Заговорщики. - Мой Ленинград. - Мутагенез. - Лёшка Поляков. - Посевная. - «Эх, как бы дожить бы…» - Нина. - Считанные часы.

 

Часть X. Послесловие. - Письма.