ТАНЬКА

 

Пианино всегда стояло в дальнем от окна углу комнаты, но не впритык к стене, а на пристойном, как говорила мама, расстоянии. В их по-советски компактно спланированной и обустроенной квартире «пристойность» трактовалась, как возможность легко промыть угол тряпкой на лентяйке. Поэтому зазор или, как опять же называла мама, «воздух» оставлялся между стенами и каждым из предметов мебели, размещенных в углах.

В последнее время Танька не раз бросала взгляд на пианино, и с некоторых пор ей стало казаться, что зазор между ним и стеной стал как будто меньше. Сегодня расстояние показалось настолько малым, что Танька решила поставить все точки над «и». Она поплыла на кухню за сантиметром, вернулась в комнату, долго «мостила» значительно выросшее за истекший год тело на колени, и, приладив мерную ленту, произвела замер. Танька не поверила своим глазам – девять с половиной сантиметров! Не то, чтобы сама по себе цифра ей не понравилась. Просто это была совсем не та цифра, которая «впустила» бы лентяйку в угол. Здесь изначально делался зазор сантиметров двадцать пять. Куда же делись эти долбанные пятнадцать с половиной сантиметров?

Танька почувствовала, как ужасно ломит колени. Она уже ни секунды не могла находить в такой невозможно неудобной позе, начала подниматься и тут вдруг осознала, чем же мучило ее видение столь сократившегося зазора. Танька поняла, и слезы покатились по ее щекам вопреки всегда позитивной жизненной установке. Танька тяжело плюхнулась на пол, выпрямила затекшие ноги и как маленький ребенок заныла, заголосила, размазывая слезы по щекам и страдая так искренне, словно жизнь на этом зазоре и закончилась для нее.

Началось все как-то незаметно. Танька – голубоглазая светловолосая девица в школе имела хорошие отношения с одноклассниками, потому что не выделялась особым умом, красотой, была как все, а потому понятной и всеми принимаемой. У Таньки была уйма незамысловатых подружек в школе и во дворе, а к мальчишкам она относилась ровно, без жеманства и кокетства и за это воспринималась ими как вполне нормальная стоящая девчонка.

По окончании школы какая-то внезапная сила снесла Таньке мозги, и она решительно подала документы в театральный ВУЗ, благополучно провалила экзамены, и, даже не сильно расстроившись, пошла работать секретаршей в малюсенькую конторку, которая и держала секретаря только для того, чтобы саму себя хоть как-то убеждать в серьезности и солидности своего бюрократического жития.

Работа Таньке нравилась. Она сидела у окна, наслаждалась теплым осенним солнцем. Начальник – пожилой, грузный, прибитый жизнью мужчина – приходил на работу раньше Таньки, выходил из своей комнатушки редко, чай, по его же собственному выражению, «испрашивал» два раза в день, и отпускал Таньку домой пораньше за полчаса до окончания рабочего дня. Танька помогала складывать бумаги, разбирать письма, немного печатала на старой, но какой-то удобной, хорошо отрегулированной машинке. Иногда днем ходила на почту, отправляла заказную корреспонденцию с важной отчетностью, а на обратном пути шла через дендрологический парк с мороженым и ощущением общей радости в душе.

К зиме оживились одноклассники, стали звонить, предлагать встретиться классом. Ощущение взрослости, враз заполонившее души вчерашних десятиклассников, хотелось показывать, демонстрировать как обновку. А привычка на протяжении десяти лет жить одной общей на всех жизнью класса, по-детски тянуться друг к другу, еще не выветрилась. Поэтому встретиться хотелось искренне, встреча долго планировалась, обсуждалась и, наконец, зимой в преддверии нового года состоялась.

Танька сама предложила встретиться у нее. Мама была в санатории. Танька, хозяйственная с детства, быстро распределила, кто, что приносит. Девчонкам поручила салаты, мальчишкам конфеты, яблоки и шампанское, а сама напекла пирожков с мясом и сладких булочек и ванилью.

Гости собрались вовремя. Видимо, нетерпение было столь сильным, что к пяти вечера дом был полон. Мальчишки возмужали, девчонки подкрасили ресницы и стали удивительно симпатичными, какими-то свежими и нежными, а яркий зимний румянец и блеск глаз дополнил картину всеобщей «похорошелости» класса.

Танька тоже изменилась. Темно-синее в мелкий цветочек шифоновое платье и два небольших красных цветка на поясе, маленькие лодочки на взрослых каблуках – все шло ей и, пожалуй, впервые Танька выглядела интересной девушкой, а не «своим парнем». Не портила ее и чуть полноватая фигура. Танька красиво уложила волосы, голубой тенью акцентировала глаза, накрасила длинные ресницы, а к губам подобрала помаду в тон цветам на поясе.

Когда замедлился темп поедания салатов, было выпито по паре бокалов шампанского, Танька, уставшая сидеть за столом, подошла к пианино, оперлась спиной на его боковину и с искренним вниманием принялась слушать рассказы одноклассников о новой жизни.

Многие поступили учиться, кто-то, как Танька, пошел работать. Ребята щебетали за столом, ели Танькины пирожки, снова пили сладкое советское шампанское, потом танцевали. Танцуя, мальчишки сильно прижимали своих партнерш, придавая этому целомудренному объятию смысл мужской готовности защитить и уберечь свою девочку от всех жизненных невзгод.

Танька почти не танцевала. Ей комфортно было стоять, прижавшись спиной, смотреть со стороны на близких с детства ребят, улыбаться мягкой улыбкой хозяйки дома и ощущать удивительный покой приятных, добрых ни к чему не обязывающих отношений. Танька поняла, что она не хуже других. У нее необременительная работа, много свободного времени. Мама в будние дни успевает приготовить горячий обед на завтра, а в выходные балует Таньку булочками или пирогами. В какой-то момент Танька искренне пожалела тех ребят, которым вскоре предстояла сдача первой сессии. Их волнение, боязнь вылететь из института были очень далеки от нее, но все равно вызывали чувство страха перед будущим, совсем Таньке неприятное.

Ушли гости. Танька спокойно убрала и перемыла посуду, протерла стол, долго вспоминала рассказы одноклассников, чему-то непроизвольно улыбалась и просто млела от тишины, чистоты и покоя.

Шло время. Танька взрослела, оставаясь беззлобной и приятной в общении. За ней пару раз ухаживали молодые люди. Приглашая их в дом, угощая чаем с печеньем, Танька всякий раз в какой-то момент отходила к пианино, становилась спиной к нему, выискивала удобную позу и слушала собеседника весь вечер, казалось, со вниманием, с искренним интересом и участием. Знал бы собеседник, что Танька в это время совершенно не понимала, о чем идет речь. Она просто слушала, впадая в транс покоя, монотонности произносимых слов и влюбленности собеседника. Причем неизвестно - влюбленности собеседника в Таньку либо в себя - умного, знающего рассказчика, которого вот уже третий час не прерывая, затаив дыхание, случает милая и вполне симпатичная домашняя пышечка.

С замужеством как-то не получилось. Сначала Танька не сильно к нему стремилась. Казалось, мерное течение ее жизни неизбежно затянет в патоку покойной, сытой, пахнущей ванилью квартиры достойного жениха. Но не затянуло. Несколько раз Танька ходила с подружками в дом культуры на танцы. С годами менялись только цифры на скучно намалеванной афише – для взрослых, кому за тридцать, кому за тридцать пять…

Танька бросила это дело, когда они с мамой осилили цветной телевизор. Он вызывал в Таньке гораздо больше положительных эмоций хотя бы уж тем, что на свидание с ним годился халат и стоптанные тапочки, а спина привычно встраивалась в боковину пианино и обретала там уют домашней, удобной, привычной и родной обстановки. Крепкие ноги без особого напряжения удерживали Таньку в вертикальном положении весь вечер. У пианино она щелкала семечки, аккуратно сплевывая шелуху в пластмассовую коробочку, ела ириски, иногда прихватывала пирожки с кухни, но истинным наслаждением для Таньки стала халва. Ароматно пахнущая, свежая, мягкая. Танька еще на кухне делила ее ножом на несколько кусочков примерно одинакового немаленького, надо сказать, размера. Запихнув очередной кусок, она удовлетворенно прикрывала глаза и медленно прожевывала сладкую заполнившую рот подсолнечную массу. Каждую новую порцию Танька предваряла парой больших глотков холодной воды. Подготовившись, таким образом, снова к восприятию неземного, по ее мнению, вкуса, тянулась за новым кусочком.

Полгода единения с халвой у телевизора неизбежно дали результат. Танька поняла, что поправилась. Но лицо стало более ровным, кожа приобрела упругость, руки еще большую мягкость и женственность. Никак, правда, это не стыковалось с общим истеризмом похудания, который Танька ежедневно наблюдала с экрана. Но она умела отделять жизнь настоящую от демонстрации красивой жизни. Танька четко выделила для себя жизнь среди себе подобных – на работе, на улице, в поликлинике. Там большинство женщин успешно нажило пятьдесят второй и более размер. А худенькие модели с кривыми ножками – не так-то это и красиво, тем более, когда видишь, как они загребают своими сорок второго размера туфлями, кажущимися еще больше на фоне просто-таки худющих лодыжек. У Таньки размер женский, деликатный тридцать шестой. И ножка кажется аккуратной, хоть и полноватой.

Танька все меньше стремилась к встречам с одноклассниками. Во-первых, как-то растерялись связи, отпала необходимость их поддерживать. Во-вторых, кого-то Танька по-прежнему эпизодически встречала на улице, разговаривала, узнавала от них о жизни бывших подружек. Этого, в общем, было достаточно. Но, наверное, главное - Танька не хотела тревожить себя достижениями других, переживать по поводу несозданной семьи, рядовой должности, отсутствия насыщенной, да и вообще хоть какой-то, личной жизни. Пока не приходилось задумываться, ее это почти не беспокоило. Жила себе и жила. Но вопросы о том, как у нее обстоят дела, где работает, стала ли начальником, где живет, обескураживали. Живет все там же, начальником не стала, как не стала ни его замом, ни ведущим сотрудником. Она по-прежнему ходила отправлять отчетность, печатала на машинке. На работе ее стали уважительно звать Татьяной Федоровной, отмечали аккуратность, порядок в документах, исполнительность, но назначали на вышестоящие должности других, более молодых и перспективных.

Танька понимала, что не повышают ее в должности из-за отсутствия образования. Одно время она даже подумывала пойти учиться, но не могла определиться куда же. Перелистала справочник ВУЗов, поговорила с мамой, долго выбирала между экономистом и юристом. Они с мамой и так и сяк обсуждали, что лучше для их семьи – уметь разбираться в экономике либо в законодательстве. Экономику они воспринимали, конечно, как умение правильно распоряжаться семейными деньгами. Юридическую деятельность – как защиту интересов своей маленькой семьи от происков ЖКО, грубости в магазинах и всяких других обыденных, но часто неприятных моментов. Экономика с юриспруденцией не смогли одолеть друг друга и в равной схватке победили Танькино намерение пойти учиться. Опять же переживаний не было ни с ее стороны, ни со стороны мамы, так как жизнь не меняла своего русла, не надо было думать, получится ли у Таньки освоение специальности и где потом искать работу.

Радость от однозначно принятого решения не учиться совпала с наполнением товарами прилавков магазинов. Раньше хоть жили небогато, но и в магазинах нечего было искать – все в очередь. А теперь разнообразие товаров поражало. Танька из своей небольшой зарплаты все чаще выкраивала то на конфеты, то на красивое круглое печенье с розовой промазкой. Они с мамой пили чай, а потом Танька, по привычке стоя спиной к пианино, дожевывала печенье, одновременно смотря телевизор. В один из вечеров Таньке показалось, что ноги поехали вперед. Она внимательно посмотрела на тапки – вроде подошва не скользкая. Потом еще как-то заметила движение, но снова не придала этому значения. И только спустя месяца три, ей стало казаться, что зазор между пианино и торцовой стеной комнаты уменьшился. Танька приглядывалась, подходила ближе, потом на какое-то время забывала о зазоре, а сегодня, измерив, догадалась, что не ноги скользили по полу, а, извините, задница двигала пианино.

Пианино - настоящее немецкое, с тяжелой металлической (может быть, латунной или бронзовой, полагала Танька) станиной внутри. Оно было куплено еще до рождения Таньки, являлось предметом особой гордости мамы, но никогда по назначению не использовалось в доме. Мама играть не умела, Танька начинала, да бросила. Ждали внуков – они не случились. Танька знала всегда только одно, что ни передвинуть его, ни продать не получится. С их четвертого этажа без лифта вряд ли кто-то согласился бы спускать это чудо немецкого производства. А передвигать по квартире вдвоем с мамой во время ремонта или просто для смены обстановки раньше не хватало сил. Вот и красили всегда пол, обходя пианино по периметру. А тут, оказывается, оно сдвинулось.

Танька встала, растерянно посмотрела на себя в зеркало – большая, зареванная, в халате, пояс которого надставлен с обеих сторон, чтобы обхватить живот. Танька никогда не смотрела на себя так придирчиво и внимательно. Она даже не заметила, что жизнь давно перевалила за половину, что ушло детское щенячье чувство восторга от новых нарядов, что в дом перестали приходить гости. Квартира, как и раньше, была прибрана, вещи стояли на своих местах, но вдруг Таньке показалось, что цвета полиняли, мебель уменьшилась. Танька подошла ближе к зеркалу – толстые щеки, второй подбородок полностью скрыл шею, ноги расставлены широко, потому что стоять рядом у них уже не получается. Танька повернулась боком и открыла для себя новый ракурс – большой живот, обтянутый халатом, тяжелые массивные руки. Когда она стала такой? И мама ничего не говорила. Она по-прежнему баловала свою девочку пирогами, ждала вечеров, когда за чаем они с удовольствием рассказывали друг другу о том, что произошло за день. И Танька любила вечера с мамой, и чай любила, и пироги. Когда она потеряла интерес к самой себе? Когда перестала смотреться в зеркало?

Танька вернулась к пианино, потрогала его рукой - гладкая приятная на ощупь крышка, совершенная форма, вещь знакомая с детства, свидетельница всего доброго и хорошего, чтобы было и есть в Танькиной жизни… «Но тяжелая, собака!» - подумала Танька, навалилась плечом и одним махом задвинула пианино в угол.

Ей почему-то стало вдруг весело, комната показалась больше, светлее, а дело завершенным. Танька повернулась к зеркалу, немного подтянула живот и решила, что халат можно сшить новый. «Темно-синий с отделкой», - тут же пришла в голову идея. Звонок в дверь отвлек Таньку от светлой новой мысли о халате, но она еще больше обрадовалась звонку и жизни – пришла мама, будем пить чай.

Март 2007

Из сборника "Не про меня, но обо мне"