Я вышла из дома под вечер. Мела метель. Настроение было приподнятым. Вчера был день рождения сына, впереди маячил следующий день рождения, и я отправилась за подарками. А заодно погасить кредиты мужа, поскольку он валялся с температурой.

Ближайший платежный терминал находился на заправке ВР. Туда я и поехала. В моей сумочке лежали несколько конвертов с деньгами, кредитные карты мужа, его паспорт, несколько моих кредиток, еще пачка денег, недавно купленная косметика, записная книжка с моими стихами, два телефона, географический атлас Африки, еще немножко денег, фотоаппарат, русско-итальянский разговорник, штопор, красивый зеленый кристалл гроссуляра, красно-зеленый кабошон корунда и маленький кусочек амазонита, зубная щетка, все мои документы, шведский перочинный нож с кучей полезных выстреливающих инструментов, набор маленьких отверточек, ключи от квартиры и гаража, малюсенький кожаный кошелечек с иностранной валютой и сочинской симкартой, справочник по электротехнике, медицинские страховки и карта из поликлиники, шикарный бумажник из кожи ската, в котором кроме денег были фотографии моих сыновей, квитанции из химчистки и прочие нужные бумажки, в боковом кармашке проживали нитки с иголками, маникюрный набор, флэшка с музыкой, в другом кармашке – складной стаканчик, салфетки, гаечный ключ номер десять, антизамерзайка, зажигалка, два болта для колеса и одна шпилька, часы на цепочке, фонарик, подаренный мне сыном «на всякий случай», маленькая желтенькая резиновая уточка и прочие интимные штучки, такие милые женскому сердцу.

Приехав на «Бритиш Петролеум», я обнаружила очередь к терминалу. Ничего себе, думаю, похоже, что сегодня у всех последний платежный день. Ну не стоять же в очереди… Решила пока съездить в магазин. Села в машину и через пару минут припарковалась у подъезда «Техносилы». Кружились снежинки в свете фонаря, падали на капот и таяли. Было тихо и волшебно красиво. Я долго ходила по магазину, никак не могла определиться с подарком, потом купила маме пароварку и с большой коробкой вышла из магазина. Машина превратилась в огромный белый сугроб. Слегка приоткрыв багажник, я сунула туда коробку.

Ах, какие пушистые снежинки! Я завела машину и включила музыку. Позвонила маме, рассказала про пароварку, потом взяла щетку и пошла чистить машину от снега. Снег валил не переставая. Вокруг машины успели образоваться сугробы. Я утопала в этих сугробах в своей длинной шубе. Почистив машину, поняла, что теперь надо чистить себя. Стало весело. Я стояла под фонарем и стряхивала снег то с шубы, то с машины. Наконец села за руль и заблокировала двери. Тут зазвонил телефон, и я ответила. И в этот момент в мое боковое стекло кто-то постучал. Продолжая разговаривать по телефону, я слегка приоткрыла стекло и увидела молодого мужчину в куртке и капюшоне с сугробом снега на голове. Он хотел что-то спросить, но я сказала, что не могу с ним разговаривать, поскольку говорю по телефону. Он отошел. Но когда я, положив телефон, собралась ехать, он снова постучал в мое окошко. Я слегка приоткрыла окно, и он спросил, как проехать на улицу Лескова. Я объяснила и закрыла окно. Он обошел машину и встал под фонарем. Не глядя на меня, он с кем-то разговаривал по телефону. Потом он подошел к правой передней двери и дернул за ручку. Но машина была заблокирована. Я приоткрыла окно и спросила, что ему надо. Он ответил, что не понял, как проехать на Лескова. У меня в машине был атлас дорог, я открыла его на нужной странице и вышла из машины. Подошла к нему, показала, еще раз объяснила, он поблагодарил и я отошла от него. И в тот момент, когда я садилась за руль, он потянулся к пассажирской двери. Я подумала, что он опять что-то не понял, и потянулась к сумочке, которая стояла на переднем сиденье, чтобы убрать ее. Но в это же мгновение открылась пассажирская дверь и он тоже потянулся к сумочке. И я все поняла! Это мгновение было таким длинным! В голове вихрем пронеслись мысли: «Ну почему? Почему это со мной? Я же сто раз видела этот сюжет по телевизору! Это же классика! Как я могла попасться? Почему это происходит именно со мной??» А он мееедленно тянется к сумочке… А я со своей стороны… Хочу взять ее, но он успевает первым. Рывком из машины и бежать. Я тоже выскакиваю из машины и с диким воплем за ним. «Стой! – кричу я. – Отдай хотя бы документы! Отдай записную книжку!» Вокруг люди, как в немом кино, застыли и молча наблюдают. Я почти догнала его, но тут перед ним распахнулась задняя дверца машины, и он упал на сиденье. Я дергаю за ручку двери, но она заблокирована. Машина рывком дергается с места и юзом выползает на скользкую дорогу. За ней бросается мужчина из зрительного зала с криком: «Номера! Номера запоминайте!» Машина вылетает с территории автостоянки на красный светофор и сталкивается с «Газелью». «Газель» встает поперек дороги, а разбойники удачно отлетают на встречку, разворачиваются и скрываются в ближайшем дворе.

Я в шоке не перестаю кричать. Зрительный зал наполняется. Всем так интересно. Я возвращаюсь к своей машине. Кстати, она стоит с открытой дверью и включенным двигателем. Надо что-то делать… Я мечусь по сугробам вокруг машины. Я плачу и почти вою. Слышу голос из зрительного зала: «И что она так убивается? Неужели из-за денег можно так плакать?» «У всех разные реакции…» Из-за денег? Да у меня там 78 стихов не напечатанных!! И их уже не восстановить! Да и денег там полно. Муж просто убьет меня. Муж! Надо звонить мужу. Но сначала в милицию. Но телефон в сумочке… Стоп! Я же разговаривала! Значит, второй телефон в кармане. Проверила карманы. Пусто. Значит, в машине… Точно! Пытаюсь набрать *02*. Не могу попасть по кнопкам. Отдаю телефон мужчине из зрительного зала и прошу его позвонить в милицию. Он звонит и рассказывает все, что видел. А в конце диктует номер моей машины. И мою машину подают в розыск! Хочу позвонить мужу, но мужчина с моим телефоном куда-то отошел. Народу вокруг полно, и я уже не помню, кому отдала свой телефон. Я снова начинаю выть и стонать. Но вот телефон нашелся, прошу мужа позвонить по банкам и заблокировать карты. Муж спокойно мне говорит: «Главное, успокойся. Не плачь. Все это ерунда. Забей». Ладно, думаю, забью, но вот стихи….. Ааааааа !!

Наконец приезжают дознаватели. Начинают фотографировать место преступления и опрашивать свидетелей. Потом видят мои номера и кричат: «Так вот же эта машина!» Я объясняю, что это моя машина, а преступники сбежали на жигулях. Дознаватели передают группе немедленного реагирования другие номера. А моя машина стоит прямо у подъезда магазина под видеокамерой. Да еще под фонарем. Все очень хорошо просматривается.

Когда дознаватели закончили свою работу, двое из них сели ко мне в машину и мы поехали в отделение милиции. Снег продолжал падать, дороги просто жуть, как занесло. Ехали какими-то дворами… По сугробам… Нарушая правила… В отделении мне сразу накапали 40 капель валокордина.

Я сняла шубу и бросила ее на стол, сама упала в какое-то продавленное старое кресло. Сердце бешено колотилось, виски сдавило, будто тисками. Чувствую, что поднялось давление. В комнату вошли человек пять милиционеров, среди них был большой начальник в пагонах. Он погладил меня по руке и, склонившись надо мной, внимательно посмотрел мне в глаза. «Как вы себя чувствуете?» - спросил он почти ласково. «Я чувствую… будто меня только что ограбили», - отвечаю. «Вы должны написать заявление! Мы знаем, кто это беспредельничает в нашем районе. Мы должны его остановить!» «Ладно, - говорю, - напишу». Мне принесли ручку и бумагу, и я занялась привычным делом. На одно только перечисление документов и похищенных вещей у меня ушло два листа. По мере того, как я описывала события, произошедшие в этот волшебный вечер, я снова переживала бурю негативных эмоций. Мне становилось все хуже. Не покидало ощущение, что надо мною только что надругались. Валокордин стоял на столе, и я каждые полчаса капала себе по 40 капель. В кабинет время от времени входили оперативники, громко ругались матом и рассказывали, кого арестовали, кого еще предстояло. Увидев на столе мою длинную голубую норковую шубу, шарфик, едва не соскользнувший на пол и меня за тумбой, склоненную над листом бумаги, замолкали, присаживались рядом и ласково интересовались, что же произошло. И я снова и снова рассказывала, какая я доверчивая и наивная. А потом капала 40 капель валокордина. Когда флакончик был наполовину пуст, оперативник, которого звали Фарид, убрал его в стол.

И тут мне стало совсем плохо. Случился такой жестокий спазм сосудов, что руки и ноги свело судорогой, даже губы подергивались. Никогда такого не испытывала. Из вошедших оперативников ко мне подсел один, представился Михаилом Дмитриевичем, шепнул на ушко, что можно просто Миша. Миша гладил меня по руке и приговаривал: «Ну, что с тобой, девочка? Что случилось? Такое раньше было?» А я говорить даже не могу. Задыхаюсь и сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Миша снял с меня сапоги и начал массировать мои ноги. Он положил мою правую ногу к себе на колени и, сильно надавливая пальцами, начал растирать и пытаться выпрямить ее. Затем то же самое проделывал с левой ногой. Но это не привело к положительному результату. И, видя мое учащенное дыхание, Михаил Дмитриевич не на шутку испугался и крикнул кому-то, чтобы вызывали скорую.

Скорая приехала минут через десять. В комнату вошел огромный врач с толстой красной мордой и с порога прогудел: «Ну, кто тут у вас провинился? Кому тут всадить нах?» «Не надо всадить, - с трудом проговариваю я, - дайте мне, пожалуйста, таблетку андипала. И, может, давление померить…» «Ты тут еще командовать будешь!» - прикрикнул доктор. Я беспомощно посмотрела на Михаила Дмитриевича, он придвинулся ко мне ближе. Затем доктор не спеша прошел к столу, швырнул небрежно мою шубу на стул, наступил на шарфик, открыл свой чемоданчик… И я уже с надеждой посмотрела на него, готовая простить грубость. Вот сейчас он достанет андипал, но-шпу… И я почти спасена. Но доктор вынул какой-то бланк, авторучку и приступил к допросу: «Фамилия, имя, отчество, возраст, где проживаешь, за что задержана…» Я повернулась к Мише и спросила, едва ворочая языком: «Этого доктора случайно не доктор Геббельс зовут? Он в курсе, что я потерпевшая?» Тут опера, которые толпились у двери, нестройным хором пропели: «Да это терпила, док». Доктор, продолжая что-то писать, взглянул на меня с ненавистью и с еще большей злобой произнес: «Терпила? Ну так давай рассказывай, что произошло!» «Доктор, я вас умоляю, дайте таблетку. У меня, видимо, спазм…» - простонала я. Не отрываясь от своей писанины, доктор возмутился: «Какую таблетку нах! Я тебе ща феназепам вколю!» «Нет, нет! Я за рулем! Мне нельзя феназепам – мне еще домой ехать», - а сама чувствую, мне становится еще хуже, вот-вот потеряю сознание. Доктор говорит мне, что я притворяюсь, выделываюсь, разыгрываю спектакль и еще что-то весьма агрессивно, но я его уже почти не слышу. Поворачиваюсь к Фариду и протягиваю руку. Он все понимает, молниеносно достает валокордин, граненый стакан, капает мне сорок капель и я, не разбавляя водой, некоторое время держу во рту эту жидкость. Затем поворачиваюсь к Михаилу Дмитриевичу и говорю ему: «Сейчас. Сейчас я справлюсь. Меня же учили в йоге правильно дышать, - и начинаю правильно дышать, - только уведите меня от этого Геббельса, раз он мне не желает оказывать медицинскую помощь». Миша пытается натянуть сапоги на мои ноги, но они скрючены. Он кладет мои ноги к себе на колени и опять массирует. Потом кое-как натягивает сапоги, и я на цыпочках иду в коридор. У двери оборачиваюсь и говорю, глядя на доктора: «Вы сделали все, чтобы мне стало еще хуже. Оставьте свою фамилию и номер подстанции и больше мне от вас ничего не надо». Бешеный доктор что-то орет мне вслед, но я уже иду по коридору. Миша отводит меня в туалет, где я долго умываюсь холодной водой и при этом думаю, что надо бы горячей, пью воду прямо из-под крана и тут замечаю лист бумаги, приклеенный к двери, ведущей в соседнее помещение: « Уважаемые дамы и господа. Милиционеры и милиционерки! Убедительная просьба не писать на пол! Толчок не работает. Спасибо за понимание». Ага, думаю, милиционеры и милиционерки – это не дамы и не господа. А дамы – это я. Все. Это окончательно приводит меня в чувство. Я достаю телефон и фотографирую эту табличку. Я всегда это буду делать, даже на грани жизни и… не жизни. Тут открывается дверь и заглядывает Миша. Глядя на меня с телефоном, начинает ржать. А я ему говорю, что надо было меня сразу сюда отправить, тогда и доктора Геббельса не пришлось бы вызывать. А Миша мне рассказывает, что доктор собирался мне вколоть сульфу перекрестно. Поскольку я не знаю, что это такое, то не испугалась. Но добрый Миша объяснил: «Это такое вещество, которое колют перекрестно. Левая лопатка – правая ягодица, правая лопатка – левая ягодица. Клиента вырубает на три дня. Но я тебя отбил». Я обалдела! За что??? А если бы я встретилась с этим доктором один на один? Чем тогда все закончилось бы? Неожиданно Миша начинает ко мне клеиться. Спрашивает, где я живу, с кем, приглашает в гости… «Подождите, - говорю, - Михаил Дмитриевич! Мы тут, вроде, грабителей ловим, давайте сначала с одним покончим». Мы возвращаемся в кабинет. Опера уже заварили мне крепкий чай, на часах около полуночи, банкет продолжается. Когда с бумагами было покончено, в кабинет вошел большой начальник в погонах. Он долго читал мои бумажки. Больше всего ему понравилось описание содержимого моей сумочки. «Зачем? Зачем вам все это надо? Зачем вы все это носите с собой?» – недоумевал он. «Как зачем? Это же самое необходимое! В любой момент может понадобиться! И потом, в этот раз я была с маленькой сумочкой…» «Да уж… - вставил кто-то из оперов, - если у женщины крадут сумочку, то в этой сумочке вся ее жизнь». И то правда, думаю, больше всего жалко записную книжку… Ну, еще штопор… Видя, что я пришла в себя и за меня уже можно не волноваться, опера повеселели и начали шутить. Миша дал мне записку с номерами всех своих телефонов – домашний, мобильный, два рабочих… Наивный… Видимо, мои ножки оставили неизгладимый след в его сердце. И, тем не менее, именно ему я была очень благодарна. Это он вернул меня к жизни. «Надо бы составить фоторобот, сможете?» - спросил меня большой начальник. Я сказала, что постараюсь, и мы поехали в Следственное Управление на улицу с поэтическим названием – Вешних Вод. Поскольку была ночь, нам открыл недовольный дежурный, мы поднялись на седьмой этаж в какую-то комнату, где, к моему удивлению, было полно народу. Включили компьютер и начали подставлять глаза к носу и подбородок к губам. База была большая, но вскоре поиски сузились до весьма характерных черт лица кавказской национальности. А потом мне принесли два альбома с фотографиями. Как же это сложно! Взять на себя такую ответственность и, ткнув пальцем в фото, сказать: «Это он». Больше других оказался похожим внешне и по росту Гоги Какойтотамшвили. Неоднократно судим за грабежи. И, тем не менее, я сказала, что ВОЗМОЖНО, что это он.

Потом мы вернулись в отделение милиции. Мне обещали позвонить завтра, а Миша предложил отвезти меня домой. Но я решила поехать сама. Единственное, что смущало – это полное отсутствие документов. Ни паспорта, ни прав, ни документов на машину… «А что делать, если гаишник остановит? – спрашиваю опера. «Ничего, - говорит, - если нормальный встретится, то отпустит. Если не повезет, то отберет машину». Мне повезло. Никто меня не остановил. Я без приключений поставила машину в гараж и пришла домой. Дома, несмотря на два часа ночи, меня ждали дети и муж с температурой. Они стали меня успокаивать, мол, все чепуха, все это восстанавливается… Главное, не переживать… Они же не знали, что я уже успела это проделать на полную катушку.

Наутро я села на другую машину – прав нет, так хоть есть документы на машину и поехала в отделение милиции. Там открывалось уголовное дело и мне пришлось снова прочитать все документы и ответить на массу вопросов. Потом мне выдали восемь оригинальных справок с синими печатями по количеству инстанций, в которых придется восстанавливать документы. И тут позвонил Миша. Ему очень хотелось помочь мне хоть в чем-то, а также он готов был круглыми сутками залечивать мои душевные раны. Я ответила, что без водительского удостоверения мои раны не затянутся и поехала получать новые права и техпаспорт. Не знаю, приложил ли к этому свою руку Миша, но документы я восстановила минут за двадцать. Через три недели мы с мужем получили новые паспорта. И еще месяц бегала по инстанциям, чтобы восстановить остальные документы.

Душевные раны затягивались дольше. Я плохо спала. Не покидало ощущение, что со мной проделали что-то нехорошее. Все время перед глазами стоял Гоги… И тогда я написала ему письмо.

«Гхгоги, генацвали, гамарджоба.

Ты такой бэдный, Гоги. Такой нэщасный. Тэбе нэчего кушать. И нэгдэ жить. У тэбя нэт денег, чтобы купить сулугуни и Саперави. У тэбя тонкие ботинки и нэт шапки. Тэбе холодно в Москве и очень одиноко. Поэтому ты грабишь доверчивых московских дэвушек.

 

Поезжай в Грузию, Гоги. Там тэпло. Там мандарины. И твоя мама. Она тебя примет любого. Она сварит тебе мамалыгу, приготовит форэл, разделит с тобой свой кров. Может, научит тебя работать. Будешь выращивать кукурузу, разводить баранов, варить сыр..., продавать мандарины и домашнее вино... Будешь каждый день вставать на рассвете, видеть горы и солнце и счастьем наполнится твое сердце.

 

А в Москве тебе будет плохо, Гоги. Тебя ищут. И опять найдут. И опять ты пойдешь на нары. И всю оставшуюся жизнь тебе будут сниться кошмары, - каждый ночь за тобой будут бежать десятки дэвушек, у которых ты украл сумочки. И будут топтать тебя каблучками... И царапать в кров лицо... И корова твой, Гоги, баран ты нэдарэзаный, чаварда ормощ!, никогда нэ атэлица. И мама твой будет плакать ночами...

 

Как говорил Шота Руставели, помнишь? "Кокаса щиган рака д г а с игиве цармос диндебес". Помни об этом, Гоги. Чем наполнишь сосуд - то из него и выльется».

А спустя полгода я увидела по ТВ в «Чрезвычайном происшествии», что моего грузина арестовали.

………………………………………………………………………………………………………………… ………………

PS. Я решила написать подробно об этом происшествии после публикации письма моему грузину (http://www.proza.ru/2012/10/02/146), так как поняла, что люди настроены весьма неоднозначно. Многие обвиняли меня в московском снобизме, другие в разжигании национальной розни, третьи… Будто это я обидела Гоги, а не он меня ограбил. Я-то в чем виновата? Я до сих пор не могу спокойно это вспоминать. Я этот рассказ писала вдвоем с валидолом.

Преступность не имеет национальности. И я писала вовсе не о ГРУЗИНЕ. Если бы меня ограбил таджик или итальянец (тьфу-тьфу-тьфу), я бы и написала о таджике или итальянце, просто, констатируя факт. Я очень люблю Грузию. Я когда-то там работала. У меня много друзей на Кавказе. И я никогда не стану утверждать благодаря этому случаю, что все грузины плохие.

А что касается доктора… Вот с ним мне хотелось бы разобраться лично. Но опять же… моя женская слабость. Я позвонила на подстанцию, поговорила с главным врачом. Он попросил приехать и написать заявление, поскольку уж очень много жалоб на этого доктора. Но я никуда не поехала. Может, я неправа?