(Окончание)

 

Ещё сквозь сон Ларченко услышал, как завозился Профессор, захлюпал остатками загустевшей ухи, и, повизгивая, потрусил в кусты.

- Привет, - сказал он блаженно улыбающемуся приятелю, когда тот вернулся, подтягивая мешковато сидевшие джинсы. – Ты мне, философ, вот что скажи… что такое «зебра» - знаешь?

Бородач перестал улыбаться и посмотрел на Ромку внимательно, даже – пристально.

- Ты, Сергеич, главное – это… не волнуйся. Всё будет хорошо… г-м-м… зебра, говоришь? Ну – конь такой, кобыла, в смысле… африканская. Львы её кушают…

- Конь. Сам ты – конь… днепропетровский. Ты здесь - что? Философ или зоолог? Я тебе о полосатости жизни, периодах, понимаешь, чёрно-белых…

- А-а… фу ты, ну ты… так это ж – ясно, верх-низ… вот, я, к примеру – давеча…

Убедившись в нормальности Ларченко, Серёга поведал остросюжетную историю о буфетчице Таське и подлом участковом Назарчуке, любви к женщинам и деньгам, капризах судьбы и его, Филипыча, незыблемых принципах.

- Хорошо, - сказал Роман, - принято. Теперь – слушай меня… - он встал, закурил, и начал ходить вдоль берега, жестикулируя сигаретой, периодически поглядывая на аудиторию – сверялся, правильно ли его понимают.

Понимали, похоже, правильно.

 

- Представь. Бредёшь по жизни – огромной, полосатой… чёрно-белой. Шкура зебры. То, что ты делаешь, то есть, твои поступки – далеко не всегда приносят нужный результат, будь они трижды взвешены и продуманы. Очень много зависит от полосы… цвета того поля, куда забрёл. Этот момент отлично знают… м-м-м… к примеру, игроки в покер! Или рулетку. Если попал в белый цвет, можно идти напролом и даже творить глупости – блефовать, швырять фишки, деньги, идиотские мысли и малореальные решения… пройдёт. Пройдёт! С другой стороны, если ты на чёрной полосе, тебе не о правильности действий думать надо, а о том, как сбежать на белое поле.

 

Ларченко остановился и строго посмотрел на публику. Всё было хорошо.

Агдам сидел по стойке «смирно», поводя лобастой башкой вправо-влево, отслеживая движение оратора. Бывший Интеллигентный Человек слушал очень внимательно, приоткрыв рот, и создавалось впечатление, что будь у него ручка и тетрадь, он стал бы конспектировать.

 

- Конечно, то, что я… ты… забрёл в чёрную черноту, - это тоже результат действий, но не каких-то последних, а целой цепочки, комплекса, так сказать… чёрт, запутался я, похоже… но! Но! Главное – как выбраться! Как?!!

Неожиданно Агдам встал, потянулся, зевая розовой клыкастой пастью, и не спеша ушёл в кусты.

- Давай, давай! Иди… балбесом жил, балбесом и останешься… - Профессор сердито смотрел ему вслед, - а ты, Сергеич, - не отвлекайся!

- Я и говорю, - Роман, воодушевлённый искренним вниманием, опять замахал руками. – Что нужно сделать, чтоб двигаться не вдоль чернухи, а перейти на белую полосу Удачи?

- Надо всё делать – наоборот! – брякнул Филипыч, осенённый развитием темы. - Против логики и подсказок Судьбы! Тогда всё смешается в доме Облонских, Судьба, сука, сама перестанет понимать, что творится… и можно спокойно, под шумок…

- Ну да, как же! Революция в отдельно взятой… э-э-э… личности. Сомнительно… было уже. Нет! Вот представь, чисто - геометрически! Всё, что ты делаешь, тащит тебя по чёрной полосе вдоль… вперёд. Теперь – наоборот… развернулся, значит, на сто восемьдесят градусов, и – что? Попёр назад, и опять же – по чернухе!!!

 

Серёга закручинился. Он и сам понял, что ухватить удачу вот так, слёту, утренним июльским озарением – не удастся. Запал прошёл, он завозился возле костра, соображая, как бы заварить чай, не вымывая котелок от остатков ухи.

Но Ларченко, оказывается, главный козырь припрятал в рукаве.

- Надо поступать не так, как привык, но и не совсем уж… наперекор. Понимаешь? Развернуть события не на сто восемьдесят, а на девяносто градусов! Тогда жизнь потащит уже не вдоль, а поперёк полосы. И, рано или поздно, - но ты выскочишь на белое поле!

Два Титана Мысли стояли над потухшими углями, молча переваривая тезис.

Из кустов неожиданно появился Агдам и занял прежнее место.

То-то…

 

- Не… - наконец грустно изрёк Филипыч, - не… я Канта не читал, Гегеля не знаю… в смысле, - знаю, но не того… мой умер в прошлом году, замёрз под сочельник... то есть – что? Я, к примеру, собираюсь чекушку оприходовать. А ты говоришь – нельзя, пить – пей, но только – половину?! Это и есть поворот на девяносто градусов?

Пример был яркий, сочный… но в схему, почему-то, не вписывался.

- Или иду я, это, по дворам… смотрю – новоукраинский Буратино в мусорник почти свежие туфли выбрасывает… а? Мне, опять же, одна туфля - ни к чему!

Да. Проблемы были.

- Мелко ты мыслишь, Профессор. Мелко и не конструктивно! – Ларченко раздражённо сплюнул и отошёл к самому краю воды.

Мелко-то мелко, но теория явно требовала доработки…

 

***

Роман – зайцем! – ехал в электричке.

Пик спешащего по делам люда уже прошёл, вагоны шли полупустые. Две остановки, по времени – несчастные двадцать минут, но именно перед вокзалом мог появиться контролёр. Деньги на проезд были, только – мало, да и через город на чём-то надо добираться…

- Ваш билет! – крупная, суровая тётка подкралась совершенно незаметно.

Ларченко решил экспериментировать.

 

Что бы он сделал раньше? По ситуации… В основном – молча протянул деньги, получил сдачу, продырявленный фантик, и спокойно добрался до конечной. Второй вариант – устроил спектакль с поиском забытого удостоверения участника афгано-чеченской компании, ветерана защиты Севастополя и начальника охраны Малюты Скуратова. И тоже, кстати, доехал бы, и – ничего бы не случилось, кроме визга и криков вздорной бабы!

- Слушай, хозяйка, - сказал он, проникновенно глядя в суровые глаза. – Ну, просто – выручи. Денег нет, ехать – надо… вот, возьми… - на протянутой ладони лежали три конфетки системы «леденец», по недосмотру пощажённые Филипычем.

Реакция получилась странная.

Ноги у контролёрши уже вставали в боевую стойку, руки сами собой упёрлись в крепкие бока, а рот приоткрылся для заученных цитат, но… Глаза. Глаза потеряли убойную силу, стали уставшими, и даже приобрели цвет - оказывается, они были голубые.

Пауза висела, вагоны вкатывались под фермы моста – до конечной минуты три. Четыре. Не больше.

- Совсем одурели, - сказала королева электрички, - ты б ещё сто грамм налил… - она взяла один леденец и пошла к тамбуру.

 

Через час Роман вышел из маршрутки на пятом жилмассиве Победы.

Идея была проста, как мычание.

Срок проплаты за сданную квартиру ещё не подошёл. Но отношения с арендаторами – молодой парой, сыгравшей свадьбу чуть больше года назад, сложились хорошие. Особенно с Пашкой, тёзкой его сынули. Знакомы они были давно, с весёлых времён благополучно угнанной «Мазды», которую Павел ранее пользовал, как мастер по ходовой части пожилых «японцев».

Друзьями они, конечно, не были, всё-таки разница в двадцать три года, но после того, как Ларченко сдал им квартиру на крайне мягких условиях, постоялец стал называть его «дядя Рома».

С женской половинкой отношения строились построже. Ирина тяжело расставалась с деньгами даже в положенные сроки… прижимиста была.

 

Коварный план заключался в том, чтоб поймать мужа одного, без женского надзору, опеки и защиты… и – раскрутить! – или выпросить… аренду прямо сейчас, несмотря на недельный запас времени.

На крошечное частное СТО он уже заглядывал. Павла не было, и сказали, что придёт после обеда, так как вчера работал до полуночи. Спит, значит. А вот Ирка работает в банке, от звонка до звонка…

Были шансы, были. И – немалые.

Ларченко прилежно давил знакомую кнопку справа от двери, но квартира молчала. Или спит, как медведь в берлоге, или сбежал куда-то, поганец.

 

Возле подъезда, на старой, затёртой лавочке, было хорошо. Он удобно устроился, с лёгкой ностальгией осматривая знакомый двор. Пацанва на волейбольной площадке гоняла мяч, в песочнице возились дети. Дальше, в противоположном углу, за древним, но каждый год подкрашиваемым столиком, вечные деды-доминошники стучали костями. Этот вид спорта ему никогда не нравился, а вот с мячом он мотался… и не только в детстве. В «Днепр-75» даже попал. Вратарём, запасным… правда – аж четвёртым!

Помнится, и лет в тридцать Эдд вытягивал побегать.

 

К доминошной компании пришло подкрепление. Два дедугана, что помоложе, начали выставлять на стол пластиковые литровые бутылки с яркими этикетками.

Захотелось пива.

Гадство заключалось в том, что в нагрудном кармашке шведки лежал телефон. Да-с, господа, у Романа Сергеевича есть мобильник, «Сименс», понимаете ли… Даже – работающий, только не заряженный. И не проплаченный. Незачем. Последние времена ему редко кто звонил, да и он… тоже. А так бы – набрал Павла, договорились…

 

Можно кого-нибудь попросить. Первый – не даст, второй, третий… а четвёртый – даст! У Филипыча это, например, очень даже получается.

Можно. Но устои прошлой жизни всё ещё давят. Неудобно, как-то, подойти к незнакомому человеку… вот, сигарету, почему-то, или прикурить – запросто, а телефон… Да, недотрепала его жизнь, недотёрла и недошлифовала!

Ладно. Сидеть и ждать – вариант первый, естественный. До двух, начала третьего. Потом идти на СТО и караулить там. Вариант второй… резкий поворот в противоположную стону, на сто восемьдесят градусов – выпросить у кого-нибудь трубку.

А как, согласно утренней теории, развернуться поперёк, на девяносто, под прямым углом?

Он не знал.

Задачка – ещё та! Почти что притча Филипыча о половине чекушки и одной туфле…

 

***

Так и не решив, что делать, Ларченко сдвинулся на край скамьи, в тенёк, откинулся на спинку и закрыл глаза.

- Да, Сонечка, да… и Вам всего хорошего, и Сёмочке привет… - очень толстая тётка, красная от необходимости тащить свои сто – сто двадцать килограмм, плюхнулась рядом. Мир стал меньше, а комфорт скамьи вообще пропал.

Она закончила говорить, сунула телефон в необъятную сумку, и принялась вытирать потное заношенное лицо миниатюрным, неприлично маленьким платочком.

Занятно. Мобильник сам пришёл. Роман наблюдал за ситуацией из-под прикрытых век.

 

Мадам отдышалась, покрутила головой, опять полезла в сумку. Судя по тому, как она там рылась, в котомке было всё – от ключей, косметички и валидола, до килограмма огурцов, запчастей к пылесосу и год назад утерянной книги «Кулинарные рецепты». Что-то там у неё… за где-то там… зацепилось, дама дёрнула посильнее, и из чёрной дыры вы-летела огромная белая панамка.

Вместе с этим чудом, мимо её крупного носа, просвистел случайно зацепившийся телефон. Сделал сальто и упал на асфальт, разлетевшись на составные – крышка, корпус, аккумулятор.

- Господи… ой, мамочки… - заныла тётка, - да что ж это?! Как же я так… - она подобрала три детальки и с ужасом уставилась на них. – Что скажет Сёмочка…

Только усилием воли Ларченко заставил себя не вмешиваться в исторический ход событий. Он уже был убеждён - на сто процентов! - что всё, что происходит – не зря.

 

- Мужчина… Вы не знаете… это – чинится? – мадам с мольбой смотрела на него.

Ромка открыл глаза и взял подранка в руки.

«Сименс». Близнец его собственного. Двадцать раз падавшего с разных высот. Вставить батарею и захлопнуть крышку.

- Н-н-е-е знаю, здорово хлопнулся… - он собрал фрагменты в единое целое. Теперь – включить, и вот будет хохма, если потребуется пин-код, а тётка его не знает!

Не потребовался. Трубка мигнула и очнулась.

- Щас-с проверим… мне как раз позвонить надо… - он набрал Пашку и перестал обращать внимание на растекающуюся в благодарностях даму.

- Кто? О, дядя Рома… у Вас – что? Новый телефон?

- Нет. Неважно. Ты – слушай… - он встал, и начал набрасывать круги возле подъезда. Это, кстати, тоже – загадка… почти все мужики, говоря по телефону – именно мобильному! – начинают, как зомби, ходить по кругу. Или взад-вперёд. Взгляд становится мутным, застывшим. Женщины – нет, сидят себе, лепечут…

 

Заканчивая первый круг, он поднял глаза от серого асфальта и сразу увидел Павла. Тот входил во двор со стороны «Универсама», размахивая большим продовольственным пакетом.

 

***

Лето.

На Косе, популярном местном пляже – аншлаг. По крайней мере, первые метров семьсот. Слева, со стороны залива – погуще, справа, со стороны Днепра - поменьше. Почему? Почему люди тянуться к заливам, лагунам… фьордам, наконец?

Ларченко валялся на песочке, в тени крупной ивы. Прихлёбывая быстро нагревающийся «Славутич», он думал о разном, но постоянно возвращался к одной и той же мысли: система работала. Похоже. Очень похоже.

 

Пашка сдался не то, что без боя, а даже с удовольствием. Оказалось, что вчера он закончил большую работу, заказчик расплатился, да ещё и сверху накинул, с плеча, надо понимать, барского. Двести штатобаксовых рублей были выданы, ещё и пива попили. Когда они разошлись, Роман пополнил счёт на мобилке и позвонил Эдду.

 

- Ты – мерзкая грязная калоша, - сказал дружище Эдуард, услышав голос старого приятеля. – Изделие номер один. И два - тоже. Дядька без совести, и ещё много без чего. Я весь город оббегал, звоню каждый день, мотаюсь к нему на дачу, записки оставляю! А он – пожалуйста: «Привет, как дела»!

- Сам урод. Краскомаз несчастный… - манера их разговора шокировала многих, но сложилась она давно, ещё в школе, и для обоих звучала музыкой. – Какие звонки? Какие записки? Ничего не видел… а – что? Что-то случилось?

- Случилось, дядя, случилось. Только хрен я тебе скажу… мучайся, биндюжник. Мы сколько не виделись, а? Могло что случиться? Может, я уже помер?! Ты – где?!

Дальше разговор развивался не так бурно. Договорились через полтора часа, на пляже, где и валялся сейчас Ромка, изделие номер один и два.

 

С детства дружище Эдд был незауряден.

Он прекрасно рисовал, и в школе считалось, что растят будущего Ван Гога. Питер, однако, его не принял, пришлось поступить в Киевскую художественную Академию. Неожиданно Эдик увлёкся авторской песней, и стартанул так быстро и мощно, что очнулся в Москве, полу известным бардом. Может, так бы всё и шло, и пел бы свои баллады Эдд на одних подмостках с Митяевым и Лозой, если б не его южный темперамент. На какой-то элитной тусовке, он умудрился начистить рожу собрату по гитаре, однако более маститому. Прошло б и это, но под руку подвернулся продюсер звезды, который был вдвое круче его, Эдуардового.

 

Впрочем, как говорится, всё это – пустое. Его настоящее призвание, всё же - кисть, холст, и Эдд вернулся в живопись. Да - работал, и набирал обороты.

Сломался он лет пятнадцать назад. Обороты бывают разные. Девять, шестнадцать… сорок.

Сорок. Зелёного Змия побеждают только в сказках.

Писал он и сейчас, но дальше второразрядных салонов его не пускали.

 

Ларченко повернулся на левый бок. Теперь ему хорошо была видна центральная аллея. Эдд редко опаздывал, оставалось минут десять.

Беспечный пляжный люд сновал по дороге, ел мороженое, смеялся. Сквозь них просачивались легковушки. На въезде висел строгий запрещающий знак «кирпича», но это никого не останавливало. Вправо, вдаль Косы, двигались компании, отягощённые сумками, шампурам, гитарами и удочками.

Прямо напротив него, на краю аллеи, гуляла девочка лет десяти с потешным щенком пуделя. Она, похоже, тоже высматривала кого-то.

- Интересно, - пробурчал он, - эта шмакодявка меня обтявкает, подойди я поближе?

Да, отношения с собаками были сложные.

 

С детства, и до того жуткого случая с «кавказцем», между ним и собачьим племенем царила любовь и взаимопонимание. А после – наверно, Роман стал выделять какие-то волшебные флюиды, биоритмы страха. Причём выделялись они постоянно, независимо от того, видел он рядом пса, или – нет. Шавки обоих полов и размеров, чистоты породы и качества генов, каким-то образом чуяли, что он - чужой, инородный, и даже универсальное заклинание Маугли: «Мы с тобой одной крови, ты – и Я!!!» мало помогало.

Взять, к примеру, Агдама. Знакомы давно, соседи. Но когда этот барбос видит Филипыча, у него на всю морду появляется классическая собачья улыбка и глаза теплеют. Ромку же он воспринимает, как неизбежное приложение к личности Профессора, и тут уж ничего не поделаешь… корми – не корми.

 

В конце аллеи появился Эдд, Эдд Великолепный. Что-то, всё-таки, произошло, Ларченко даже головой покачал. Дружище шёл не спеша, будто принц крови сквозь толпу вассалов, снисходительно улыбаясь, и чуть не раздавая воздушные поцелуи. Аккуратно подстрижен, новая и явно дорогая гавайка, фирменные, пахнущие долларами, шорты, какие-то умопомрачительные сандалии…

Роман поднялся с песка и вышел на аллею.

Остановился в трёх шагах от девчушки. Пуделёк не обратил внимания.

Эдик увидел. Помахал рукой.

Тут всё и произошло.

 

С противоположной полосы пляжа, от небольшого шатра и дымящегося рядом мангала, раздались резкие мужские крики и женские вопли. Долю секунды непонятная кутерьма, падает мальчишка-подросток, из его рук вырывается какой-то длинный ремешок…

Кошмар повторялся.

Прямо на Ларченко мчался молодой, средне крупный ротвейлер.

Пара секунд. Никакого анализа, чисто рефлекторные движения…

 

И всё же, каким-то шестым, а может, и восьмым чувством, Роман понял, что дело не в нём. Доложило боковое зрение: девчушка схватила кучерявую мелюзгу-пуделя, и подняла над головой… высоко… как только могла… даже на цыпочки встала.

Целью чудовища был щенок.

Пёс сиганул метров с пяти… четырёх.

Ларченко, как голкипер, защищающий верхний угол ворот, прыгнул на долю секунды раньше, поэтому они встретились в воздухе, в полуметре от рук девчонки.

Покатились.

Резкая боль ожгла плечо, и, почему-то, одновременно – ногу. Перед глазами блеснули клыки, но руки, каким-то чудом, намертво впились в горло псу. По инерции, они дважды перекатились друг через друга, и тут ротвейлер показал, кто есть кто. Резко дёрнув головой, он освободился. Последнее, что успел сделать Ромка - это оттолкнуть вниз оскаленную пасть.

Клыки вспороли левую кисть, но тут набежали люди, хозяева чудища навалились на питомца…

 

***

Прошло около часа.

Ларченко с Эддом сидели на самом берегу, опустив ноги в тёплую, уже зацветающую воду. Поразительно, но кроме неглубоко вспоротой руки и смешной царапины на плече, псина мало чего добилась – порванная в двух местах шведка да шок от рукопашной. Минут двадцать его колотило по-взрослому, адреналин елозил вдоль организма… прошло. Закончились охи, ахи, причитания.

Девчушка исчезла, как сквозь землю. Хозяин, хозяйка и малолетний отпрыск, не удержавший Аттилу (во – как!), слёзно умоляли простить и не ходить жаловаться - семейка, явно не из простых, но и среди них бывают нормальные. Пацан хлюпал носом, маман перевязала кисть, а глава совал в карман порванной шведки визитку и соточку евро… Ромка махнул рукой.

 

- Ну, ты – как? – Эдд отхлебну прямо из горла «Блэк Джек», оставленный в довесок к визитке и валюте.

- Да порядок… у тебя-то – что? Забурел, смотрю… «Парламент» куришь?

- Не у тебя, дядя, не у тебя, а – у нас…

- Даже так?

- Да. Ладно, хотел помучить… - Эдд усмехнулся, - меня нашли. Заказ – шесть полотен. Договор, аванс… кредит открыли. А заказчик… - он сделал паузу, - из Штатов, округ Колумбия. И знаешь, дядька… бомжара ты несчастный… по чьей наводке? Рекомендации, блин?!

Ларченко молчал.

- Не молчи, изделие ты… номер два. Пашка, сынок твой… разгоняется там, похоже - в Америке. Тебя, дурака, ищет… так ты ж – в подполье… штрихуешься!

Роман Сергеевич закрыл глаза.

Система сработала.

Филипыча, вот только… пристроить надо.

 

***