- … я тебе вот что скажу… путать их – нельзя!

Филипп Филипыч с удовольствием и знанием дела ворочал в углях уже почти готовую картошку, посмеиваясь в усы и теребя отросшую, неопрятно-взъерошенную бородёнку.

Роман молчал.

Во-первых, он уже достаточно изучил философию случайного приятеля, незатейливую и давно известную, во-вторых – настроение было паршивое, не субботнее, скажем прямо…

- Нельзя. Бомж - это, в первую очередь, обломок Судьбы, жертва среды и обстоятельств… так сказать. Он и в лучшие времена, до получения официального статуса, был никчемой и неудачником, нытиком и занудой. Исключения, понятно, есть, но… - оратор засопел, выуживая продукт из жара, - о-о-о! - горячая, блин… тёпленькая!

Роман приподнялся на локоть и посмотрел на поплавки.

Стоят, заразы. Левый, правда, что-то дёргало, но так… не азартно. Мелочь, видать… шпана краснопёрая.

 

- А вот «бич» - это да, это совсем, понимаешь, другое дело. Бывший Интеллигентный Человек! Хотя, конечно, интеллигентность бывшей не бывает. Вот, к примеру - я… - Филипыч замолчал и с сожалением уставился на приятеля, явно не расположенного к творческому диспуту, - ещё при Лёне… как ему там, интересно, поживается… звезды новой не дали? Ну, это так, к слову. Так вот - ещё при нём я понял…

И тут поплавок потянуло. Мощно, наполовину притопив, кто-то там сознательно тащил его с чистой воды вправо, в камыши, имея ясную и подлую цель: качественно запутать лёску в густых зарослях, сильно дёрнуть, и оставить двух лопоухих умников без заслуженной юшки - с дымком, под сто грамм, как полагается.

 

Битва получилась яростная. Роман профессионально подсёк, но поскользнувшись на скрытом сумерками валуне, грохнулся по колени в противный самарский ил, не выпустив, правда, из рук удилища. Тощий разъярённый Филипыч, в это время, бурно суетился на берегу, размахивая самодельным подсаком. Только после пятиэтажного обещания отбить голову и лишить ста грамм, он залез в реку и подцепил сачком добычу - очень приличную карасину, может, и с полкило.

Дело пошло. Минут за сорок, до того, как солнце лениво утонуло в тополиных кронах противоположного берега, они надёргали пяток карасей, намного меньше красавца-первенца, и одного небольшого линя, попившего у них крови в десять раз больше, чем могучий карась. Сильная рыба…

 

Самарский разлив - огромное озеро-водохранилище – темнел на глазах.

Они сидели в его конечной части, там, где поток сужался с двух километров до минимума, втягиваясь под узкий автомобильный мост, и превращался в Днепр. Костёр потрескивал на краю миниатюрной, жиденькой посадки, плотно прижатой к забору дачного кооператива - старого и не элитного.

 

- Вот я и говорю, - счастливо гундосил бородач, суетясь вокруг булькающего котелка. - Знаешь, кто был самый крупный капиталист в системе развитого соц-поц-реализма? Ленин. Он же Ильич… а как же? Улицы - его… площади, заводы, фабрики… даже дворцы - опять-таки, имени Ленина. В крайнем случае, панибратски - Ильича. Вот, смотри, - он ткнул гнутой алюминиевой ложкой в темноту, имея в виду озеро - думаешь, разлив Самары? Кукиш! Днепропетровское водохранилище имени В.И.Ленина - его, значит… и караси, выходит, - его!

Роман посмеивался.

- А знаешь, как в любом городе, легко и просто найти площадь Ленина? - он прикурил от уголька и улёгся на подстилку лицом к костру.

- Ну?

- Да проще простого! Надо измерить длину Ленина и умножить, соответственно, на ширину…

Филипыч пару секунд тупо хлопал глазами, потом уронил ложку в костёр и беззвучно затрясся. Он всегда так смеялся - дёргается, раскрыв рот, и - всё…

 

Друзья вычерпали половину котелка обалденной костровой ухи, а водку выпили всю - её и было-то… сильно початая чекушка. Профессиональный бичара уже третий день приходил пустой, без навара, а у Ромки оставался последний червонец.

Июльские звёзды выглядели нереально большими.

Филипп Филипыч заснул.

 

Вообще, его звали Сергей, Серёга, а солидную кличку приятель получил за поразительное сходство с великим Евстигнеевым в роли профессора Преображенского. С тех пор он категорически не отзывался на данное мамой и папой имя, так всем и представляясь: Филипп Филипыч.

Роман набросил старую брезентовую штормовку (комары всё-же были, хоть и мало) и сел у воды, попыхивая дешёвой «примой».

Что-то надо было делать.

Обязательно. Так дальше - нельзя.

Весь вопрос - что?

 

В принципе, он давно принял известную теорию, что жизнь - зебра. Чёрные, провальные периоды сменяются белыми полосами удач. А нюансы…

Дело в том, что его зебра, судя по опыту прошлого, была совсем не рядовая. Огромная она была. Зебрища прямо. И полосы чередовались не как у большинства людей - посуточно, или, скажем, понедельно, а годично. Зачастую период крупного везения тянулся пару лет! Но и провалы – если уж начинались…

 

- Ты мне это брось! - говорил ему школьный дружище Эдик, когда Роман в первый раз изложил теорию масштабирования полосатой шкуры. - Фантаст, понимаешь… Азимов декоративный… всё просто, как пукиш! Тщательне-е смотреть надо, куда прёшься… где ж та граница? Когда, блин, полоса закончится?! А на самом деле – элементарно! - бредёшь не поперёк чернухи, а вдоль… вот!

При этом он сердито выкатывал глаза и залпом допивал пиво. Убедительно получалось.

Так это было или нет, но в тот омут, куда Романа Сергеевича начало засасывать три года назад, он не попадал ещё ни разу… за все свои сорок девять. С хвостиком.

 

… Справа зашуршали кусты, и к ним в гости заявился Агдам – крупная рыжая дворняга, самого что ни на есть пролетарского происхождения. Они были соседи, пёс жил на территории дач, но хозяина не имел… зато имел твёрдый, независимый характер, позволявший командовать небольшой собачьей бандой. Местный авторитет.

Отношения с собаками у Романа были сложные. Лет, этак, с двадцать назад, его чуть не загрыз огромный, как бурый медведь, соседский «кавказец», порвавший внушительную цепь и решивший, что сможет, наконец, навести порядок в своём районе.

Спасло то, что хозяином чудовища оказался мент, участковый, прекрасно знающий характер своего питомца. Даже не пытаясь решить проблему мирным путём, он застрелил пса из казённого «макара», чем, безусловно, спас Ларченко от смерти. Выйдя из больницы, и распив «мировую» с лейтенантом (вариантов не было), он ещё с год шарахался от любой болонки, тявкнувшей ближе метра.

 

Агдам стоял мирно, отражая глазами происходящее в костре.

- Ладно, - сказал Роман, - щас-с…

Он накрошил в крышку котелка остатки хлеба и залил их уже остывшей ухой.

Пёс благодарно принял угощение, деликатно чавкая, но поглядывая, на всякий случай, по сторонам.

Ларченко улёгся на подстилку и уставился в костёр.

 

***

… Первый знак надвигающихся бед он даже не смог квалифицировать, как удар Судьбы. С одной стороны - да, Лорка разбила его «Гольф», разбила вщент, не собрать. С другой - поразительно! - отделалась символическими царапинами, никого не убила и даже не покалечила, кроме одинокого бетонного столба, мнившего себя несокрушимым.

«Гольф» было жалко, двухлеток только, но главное - жена осталась цела и невредима. Какого лешего именно в этот, последний апрельский день 2007-го года, она взяла не свою полу убитую «мазду» - рыжую, пожилую и ненадёжную?!

То, что он забрёл в чёрную полосу бед, стало ясно буквально через неделю.

 

«Мазду» украли среди белого дня.

Чуть больше часа Роман остервенело торговался с заказчиком (его фирмочка была небольшой, но в стране наблюдался строительный бум, работы хватало), и когда, довольный собой, он вывалился из чужого офиса на хмурый проспект Петровского, верной кобылы уже не было.

- Хреново, - сказал он вечером Ларисе, тихой и смирной. С ней - хулиганистой, весёлой и азартной – это было крайне редко. - Хреново… Похоже, наш ангел-хранитель опять ушёл в отпуск.

Они жили вместе двенадцать лет, оба - вторым браком, и за этот период дважды падали в пропасть неудач, а потом взлетали на приличный уровень. Опыт был.

- Прорвёмся, - сказала верная подруга, но неуверенно как-то, неубедительно…

 

Пошли дни, недели, и мелких пакостей - предвестниц могучих потрясений - становилось всё больше. Заболела дочь, пропустив два месяца школы, назревал долго ожидаемый скандал с партнёром по фирме - балласт конкретный, он почему-то был убеждён в том, что все производственные победы - его, а просчёты и срывы - Романа.

А потом грянул гром. И, как всегда, не оттуда, откуда ожидался.

 

Позвонил Пашка.

Сын, тридцатилетний оболтус от первого брака.

Вечно хмурый, вечно недовольный, вечно что-то просящий. На этот раз ему позарез нужен был ноутбук, на день-два.

- Не дам, - обречёно сказал папочка. Он знал, что сопротивление бессмысленно, весь вопрос - сколько продержится. - Где мой спиннинг? Где надувная лодка? Где, наконец, мой любимый свитер, взятый год назад на один день?!

Продержался он минут семь.

Павел заехал за ключами в отцовский офис (середина дня, дома - никого), пообещал вернуть их минут через сорок-сорок пять, максимум, и сгинул на три часа. Роман за-крутился по работе, зарылся в очередной проект, а когда с наступающими сумерками в кабинет ввалился сынуля, он не сразу увидел очевидные изменения на своём первенце.

Переносица заклеена лейкопластырем. Левый глаз закрыт великолепным синяком непередаваемого оттенка, ссадины на лбу и скуле. Справа.

Да и слева.

Вообще, крупный и неслабый Пашка (гены, гены!) подраться любил всегда, с детства, но вот сам битым бывал редко… и ко всему, так качественно!

 

- Ну?!

- Не нукай, - грубо выдал Павел Романыч, плюхаясь в кресло для клиентов, - сейчас не только понукаешь, но и взвоешь… сигарету дай!

Он прикурил и уставился в пол.

- Не знаю, как и сказать… в общем… а я тебя предупреждал! Я тебе, блин, не раз говорил! Говорил?! Одиннадцать лет - это тебе не пуп-царап! Любовь, понимаешь… да ты друзей своих спроси! Они ж молчат, потому что видят: баран ты, баран слепой!

Одиннадцать лет - это была разница в возрасте. Его и Лорки.

 

История, ясное дело, звучала классически.

Отличие от ветхозаветных анекдотов было в одном - преждевременно вернулся не командированный муж, а его сын - волею случая. Молодая мачеха, на девять лет старше своего пасынка, выдавала со своим другом такой любовный рок-н-ролл, что абсолютно не слышала ни щелчков ключа в замке, ни открывшейся двери в спальню…

Опять же - подраться Пашка любил. А мачеху - нет.

Но вот преимущество внезапной атаки использовать полностью не удалось. Казанова попался явно спортсмен, красавец с идеальной фигурой атлета, да и в драках толк понимал… боксёр, наверное. На подсознании даже мелькнуло, что устоять перед таким самцом темпераментной барышне под сороковник… да… сложно.

Первые удары, мачо, конечно, пропустил, позиция не располагала, но дальше диктовать условия стал он.

 

- Врёшь… - тупо выдавил Роман.

- Ясно. Вру, значит… - Павел затушил окурок и поднялся с кресла. - Ладно. Я пошёл. Этот… ноут, я, понятно, не взял.

Уже в дверях обернулся.

- Сам увидишь. Когда мы сцепились, Лорка… ну, это… разнимать бросилась. Я уклонился, и орёлик заехал ей… классно так, всё что мне отгружал. Так что увидишь, косметика не поможет!

Он ушёл.

Роман бессмысленно пошуровал по столу, взял мобилку, покрутил, положил обратно. Да, были кривые улыбки, были и сочувствующие взгляды.

 

Познакомил их Эдд, на какой-то своей вечеринке… любил он это дело, художник-творец, живописец непризнанный, холостяк непоколебимый. Богема! Писатели, актёры… барды.

Роман уже был в разводе. Лорка… не то, чтоб царила, но была явно в фаворе, а увидели они друг друга сразу, одновременно… Эдд подмигивал, говорил, что нормальная девка, не теряйся! Но привести её к себе Ларченко смог только с третьей попытки.

 

Он поехал домой.

Хуже всего оказалось то, что жена и не думала оправдываться.

Она была спокойна, рассудительна и… красива, блин! Несмотря на подбитый глаз.

Развод? Ну, - развод. Как хочешь. Да, сучка. Да… и это тоже. Нет, в постели ты - орёл, мачо… просто она… Да, сучка. Недавно. Сучка. Года два. Да, сука.

Они разъехались.

Лариса забрала восьмилетнюю дочь и перебралась на первый жилмассив Победы, в свою двухкомнатную квартиру, оставшуюся после покойного мужа. Вот уже двенадцать лет, как там жила её мама, переехав из какого-то там села в город.

Роман мучился. Хранитель, похоже, совсем махнул на него рукой.

 

« Но это были, так сказать, ещё цветочки…», - хрипел когда-то бард-провидец.

 

Работы, заказов, становилось всё меньше. Фирма дышала, как астматик. Потом дёрнулась в судороге учредительного скандала и умерла.

И было это 13-го октября.

В тот момент, когда Роман окончательно расплёвывался со своим опостылевшим партнёром, на жилмассиве Победа-1 грянул взрыв. Это была известная «газовая» катастрофа, развалившая девятиэтажный дом и похоронившая под ним десятки жизней. Лариса, дочь и тёща-мама-бабушка были в их числе.

 

Роман сильно сдал.

Он забросил тренажёрный зал, как-то незаметно отпустил бороду, и в начале 2008-го ему в первый раз дали пятьдесят лет… больше, чем было. Ещё осенью он выглядел на тридцать восемь – сорок.

Ползли слухи о страшном надвигающемся кризисе. Власти, правда, убеждали, что нас, Украину, это не коснётся, но весь накопленный опыт говорил - уж коль правительство успокаивает…

В середине лета номер выкинул Пашка.

 

Его драчливый сынуля, фантазёр и оболтус, никогда, в общем, не провернувший ни одного толкового дела, сумел-таки уехать в Штаты. Как, где, каким таким левым пируэтом, он материализовал заветную грин-карту - умалчивала и История, и он сам. Ни родственников, ни знакомых, ни еврейских корней у Ларченко Романа Сергеевича не было, со стороны Пашкиной матери - тоже. Хохляндия классическая, первосортная.

Уехал.

Сын есть сын. Роман отдал первенцу все свободные сбережения - устаканишься, вроешься, поднимешься… глядишь, и отдашь.

Таким образом, к началу нового, грядущего, 2009-го года, Роман оставался сам - без жены, без детей, без денег и без работы.

 

Ну, не совсем так…

Работа как раз была, и такая, что многие бы позавидовали. Многие, но - не он.

На пике своей последней, белой (удачливой!) полосы, Ларченко, по настоянию жены, организовал ей дело. Лариса занялась продажей женской одежды на вещевом рынке. Одежды среднего класса, не самой дешёвой, и, к удивлению Романа, не только не прогорела, но и увеличила оборот.

К тому моменту, когда он, морщась, вынужден был взяться за незнакомое, непонятное, и нелюбимое дело, сумма, вложенная в бизнес, оказалась приличной - около тридцати тысяч долларов… Это меняло ситуацию!

 

Более полугода он пытался вникнуть в тайну и магию приоритетных женских вкусов. За это время капитал съёжился до восемнадцати тысяч, даже меньше, и Ларченко сообразил, что это - не его. Надо распродавать и закрывать фишку.

Закрыл фишку не он.

Магазинчик мадам Ларченко находился на территории известного всему Днепропетровску «Славянского рынка»… ну, тот, что возле вокзала. Тот, тот самый, который каким-то фантастическим образом умудрился сгореть дотла тёплой, мягкой осенью прошлого года.

Новая, только завезённая партия одежды была не застрахована, ухнула и десятка зелени свежего кредита.

 

Роман качественно запил. Недели на две.

Навалились кредиторы. О некоторых он и не подозревал. Почему-то, срочно востребовались мелкие приятельские долги. Их оказалось немало.

И тут, в этой дикой цепи бед и катастроф, ему чуть-чуть подфартило. Ларченко сумел удачно продать квартиру - большую, ухоженную, и тут же - в соседнем подъезде! - взять не совсем убитую однокомнатную.

 

Денег не было. Делать ничего не хотелось. И Судьба, наигравшись, успокоилась.

Он сдал своё новое приобретение молодой семье и ушёл жить в последний обломок прошлого достатка - старую, никому ещё год назад не нужную дачку, типично застойного образца - шесть соток. Родительское наследство. Единственным её плюсом было расстояние - шлакоблочный полу-домишко, полу-сарай, стоял на ближнем краю Самарского разлива, в черте города, с массой проходящих мимо маршруток и железнодорожной веткой крымского направления.

 

Понимал ли он, что скатился… ну, чересчур уж низко? И что процесс падения продолжается? Да, конечно. И то, что Эдд, в своё время был прав – это движение вдоль чёрной полосы, надо сворачивать… всё равно, - влево, вправо…

Апатия. Ну их… да пошли вы… Все!!!

Участок можно продать.

Ёще три года назад за него давали десятку зелени. Сейчас – кризис, цены упали ниже плинтуса… тысячи три, может – четыре. Ну - и? Дело не начать, а при его образе жизни… да, с год, может, и протянет. И вообще… лето, караси, Серёга Филипыч, - опять же.

А зебра… подумаешь – зебра! Может, сама повернётся как-нибудь толково, так, что забредёт он на белую полоску, и – вдоль, вдоль… на пару лет.

Пусть дачка поживёт ещё, до зимы. Кстати, тут печь есть, так что и в январе можно, были б дровишки.

 

Именно здесь, июльской ночью 2010-го года, курил свою «приму» бывший бизнесмен средней руки, а ныне бомж-любитель, Ларченко Роман Сергеевич, поглядывая на чёрный водоём и спящего приятеля-бича, приблудившегося к нему по интересам.

- Ладно, - сказал он Агдаму, улёгшемуся полукругом возле дарованной похлёбки - это, брат, мы ещё посмотрим… эт, знаешь… не кажи «гоп!», пока не перепрыгнул!

Пёс открыл глаза, и, чисто по-человечески, чихнул.

Правда, значит…

 

***

Сны Серёга Филипыч видел часто… почитай, каждую ночь. Причём простые, без подковырок – то у Каспарова матч возьмёт, то Надя Бабкина, краснея, и прикрывая незаурядный бюст, протягивает ему бутерброд с маленькой, аккуратной шпротинкой…

Бывало, конечно, и покруче.

Девки, бесстыдно заголяясь, водили хороводы и пели народные напевы… сарафаны, там, кокошники… но заканчивалось всё стандартно: хлеб-соль, пирожки. В лучшем случае – чебурек (от Марека, с «Озёрки»), или даже шаурма (от Вазгена, с вокзала).

Иногда, преимущественно в зимние месяцы, парад лакомств разбавляли тёплые вещи. Этой благотворительностью занимались, в основном, Пугачёва и какой-то заграничный мужик… то ли Армани, то ли сам Обама - шерстяные носочки, мало ношеные свитера, перчатки, кеды… Прошлым декабрём некто А. Джоли, смущаясь, подарила валенки и пообещала усыновить.

 

В сегодняшнем сне всё было проще.

Андрей Макаревич, натаскав с десяток карасей, пытался поджарить их на тыльной стороне крышки котелка. Без масла и муки, утверждая, что она, - крышка! – тефлоновая, и если не получится, то виноват будет даже не он, Андрюха, и не он, Филипыч, а – Ромка, Роман Ларченко.

Макар сердился, потрясая наиболее крупной рыбиной, потом схватил гитару и начал громко петь: « Вставай, Филипыч заклеймённый, вставай - костёр давно погас…»

Серёга, справедливо рассудив, что легенду русского рока можно слушать и в таком варианте, перевернулся на левый бок, закрыв правое ухо ладошкой… громкость, значит, прикрутил. Но обиженный рокер стал пинать его в самое незащищённое место – тощий зад, - и пришлось просыпаться.

Июль – оно, конечно, июль, но в пять утра возле водоёма – прохладно...

 

(Окончание следует)