Курить, по большому счёту, не очень-то и хотелось, но до конца рабочего дня оставалось двадцать три минуты. И тупо смотреть на деятельную суету в лаборатории, озабоченно-одухотворённые лица Мишки и Клавдии Сергеевны – просто невмоготу. Он вышел в коридор.

Окна распахнуты, в мире буянил август. Трава, идеально подстриженные кусты лемурина, молодые акации – всё было опалено солнцем, которое не щадило и себя… чересчур оранжевое какое-то, выжженное. Даже нежно-ультрамариновый забор выцвел и казался белым.

За ним, опоясывающим территорию института, сновал народ – мамы с колясками, детвора, студенты, военные… в основном, офицеры. Минуя огромный портрет вождя, растянутый на глухой стене казармы, служивые вздёргивали подбородки, косили орлиным глазом и чуть не отдавали честь.

Всё раздражало.

Спички ломались, третья зашипела, но не зажглась… руки подрагивали.

 

- Ты много куришь.

Антон дёрнулся. Шеф всегда являлся, как привидение – бесшумно, скрытно… и это несмотря на внушительный рост и почти неприличный живот.

- Да, Вячеслав Карлович… что-то, последнее время…

- А работаешь мало. Смотри Зимин… сам знаешь, проект на контроле…

Генеральный пожевал губами, фыркнул, и величественно удалился – Королевский Пингвин, ни дать, ни взять. В косоворотке и с неизменно потухшей трубкой. Кличка оправдана.

Надо же! Всего-то год назад профессор Штруббе казался ему небожителем, а за возможность работать в Институте Антон продал бы душу. Не задумываясь.

 

***

Вечерний парк отдыхал от жары. Людей много – молодёжь смеялась, парни в широченных белых штанах и девушки, лёгкие, как их ситцевые платья, катались на качелях, пели под гитару « Алёнушку» и «Границу». Парочки стекались к озеру, где добросовестно стояли в очереди – лодок не хватало. Новоиспечённые лейтенанты, поблескивая кокардами и остроумием, угощали красавиц лимонадом на террасе павильона «Волна».

Антон пришёл раньше – как всегда. Свидание назначено на семь, но уже с полшестого всё валилось из рук, ничего не хотелось, и ноги привычно несли к «их» лавочке, в дальнем конце аллеи.

 

Облокотившись на высокую спинку, Зимин провёл рукой по свежевыбритому подбородку и усмехнулся. Небольшую «шкиперку» он проносил почти год, белой вороной мелькая по институту, раздражая общественность независимым видом и отсутствием верноподданнических усов. Но появилась Тонечка, которой хватило двух поцелуев и одного мурлыкающего «сбрить!», чтоб от оппортунистической поросли не осталось и следа.

Время ползло, словно раненная черепаха.

Любимая не пришла ни в семь, ни позже. Спустя сорок минут он встал и побрёл через весь парк, к выходу.

Ситуация была проста как гривенник и стара как мир.

 

То, что он семье Лисовских не подходит, Антону дали понять сразу. Нет, без патриархальных замашек, без генеральской беспардонности, но – доходчиво… а женская составляющая фамилии - даже интеллигентно. Отец, правда, церемонится особо не стал, смерил мудрым взглядом, сказал «ну-ну» и ушёл в кабинет. Генеральской оплеухой это не выглядело, так как папа был не генерал, а цельный Командарм, что дело, понятно, меняло.

Да, ситуация была проста и стандартна… за одним исключением. Он-то, Антон Зимин, был совсем не ординарный!

 

***

Из капкана семейной опеки любимая вырвалась только спустя неделю.

Они ушли за город, на берег Волчьей, где до поздних сумерек просидели на холме. Целуя пухлые, ещё неумелые губы, чувствуя под тонкой материей платья напряжённое тело, вздрагивающее от пробегающей искры, он начал проваливаться в пустоту, бесконтрольную и сладкую.

 

- Всё… всё… - она, задыхаясь, выскользнула. – Нет, не надо… не сейчас… - ладонь прошлась по шевелюре, щеке, губам. – Всё будет, только… я знаю, ты придумаешь, что делать. У нас всего пара недель.

- Я тебя увезу… далеко… - Антон ещё не пришёл в себя, сердце металось по грудной клетке. Он приподнялся на локте. – Просто – время… а что значит: «пара недель»?

Антонина села рядом, покусывая сорванную травинку. Когда девушка о чём-то задумывалась, отрешённо глядя в небо, её красота становилась вообще неземной.

- Отец… да и мать, и бабушка… я подслушала. Дело не в тебе. Ты, Тошка, как раз на маму произвёл очень хорошее впечатление. Тут такое… в общем, они меня замуж выдают…

- Что? Да они в своём уме?! – он сначала округлил, а потом сузил глаза, и стал похож на волка, у которого отнимают добычу. Русый чуб взметнулся, как шерсть на загривке.

Тоня молчала.

 

Глядя на нежный профиль, на подрагивающие ресницы, Зимин вдруг ясно осознал, насколько его любимая молода… девчушка, только школу закончила.

- Понимаешь… конечно, открыто ничего не говорится, но это – политика… как у кесарей прошлого. Джен Ли Чан – сын маршала, дипломат. Папа говорит, что такие люди, как мы, вообще о себе думать не в праве… благополучие Государства и цели Вождя – вот что главное!

- К чертям… о, боже! Он из Поднебесной?!

- Да. Только лицом – как мы… хорошенький, кстати… - красавица хитро скосила глаза.

- Прекрати! Я…

- Тошка… родной… - она уткнулась лбом в крепкое плечо. – Ты только скажи… бежать я готова. Но – куда? Отец и на экваторе достанет, и на полюсе - он же не армейский… особый отдел. А мне нужен ты… ты… никаких дипломатов… один… сумасшедший… физик… гениальный…

С треском отлетали пуговицы, рвалась непослушная материя - на этот раз она сама всё решила.

Солнце последний раз мигнуло над краем леса и утонуло в ночи. Теперь подсматривали только звёзды.

 

***

Пружина на двери кабинета Генерального была сверхмощной.

- Вызывали, Вячеслав Карлович? – Антон, просунув голову в щель, еле сдерживал рвущуюся из рук гильотину.

Профессор барабанил пальцами по огромной, идеально пустой столешнице, смотрел в сторону, на портрет Вождя. Наконец кивнул – заходи.

Тяжёлые бордовые портьеры. Полумрак. Отчётливо тикают ходики.

 

- Слушай, Зимин… а чем ты, собственно, последнее время занимаешься? А? - Пингвин выпрессовался из кресла, подошёл вплотную и уставился колючим взглядом в переносицу подчинённого. – Я б-брал в П-проект перспективного учёного, а не полусумасшедшего гения, использующего оборудование института в к-к-каких-то своих, никому не понятных целях… - возбуждаясь, Штруббе начинал заикаться. - Причём в тот м-момент, когда весь коллектив живёт одним – выполнить задачу! Партия и н-на-а-род ждёт результата, как хлеба, как глоток воздуха… где расчёты последних дней?! А почему тебя не было на вчерашнем собрании? Вот! – он ткнул пальцем на одиноко лежащую папочку возле телефона, - Л-лемке подаёт рапорт о халатном отношении, но между строк ясно читается - саботаж! А Рев-в-вицкая – о полном пренебрежении общественной работой!

 

Антон молчал. Пингвин фыркнул и стал переваливаться с ноги на ногу поперёк кабинета. Говорил куда-то вниз, в толстый серый ковёр.

- Лемке нашёл твои ч-черновики, полные белиберды, явно не относящейся к проекту. Несанкционированные ночные работы с аппаратурой подтверждает Клавдия. П-пока устно. А дело стоит на месте, причём тормоз – ты. Что п-прикажешь?

Антон молчал. Всё было правдой.

- Значит – так. Я тебе не нянька. Если послезавтра не будет всех расчётов последних разработок – пишу рапорт и… ну, ты п-помнишь, какие бумаги подписывал. Иди! Мне своя голова – ближе к телу…

 

В коридоре налетела Ревицкая. Неизменная красная косынка от возмущения сползала на очки, необъятная грудь упиралась ему в живот, где-то в районе пупка, прижимая разгильдяя к стене.

- Зимин! Ты… ты… ни совести, ни стыда! Я буду ставить вопрос о твоём пребывании в к…

Он молча вывернулся из горячих телес и пошёл в курилку.

 

***

- А как называется эта звезда? – Антонина смотрела в ночную россыпь.

- Это не звезда. Это планета… хочешь, назови её сама… как назовёшь, так и занесу в Мировой Список… - Антон поцеловал непослушный локон, мешавший добраться до губ любимой.

- Тошка… ну, это правда? Мы убежим? Ты всё молчишь, молчишь…

- Правда, котёнок. Мы убежим в сказочную страну, где ты станешь принцессой… самой красивой и доброй в мире Принцессой! А я буду сидеть у твоих ног и сочинять стихи о будущей королеве Антонине, Повелительнице Гор, Морей и Водопадов.

Вечерний парк остывал от дневного зноя, из темноты плыли звуки - на летней эстраде военный оркестр наигрывал «Марианну», что-то среднее между вальсом и танго.

 

- А знаешь… папа говорит жуткие вещи… будто скоро – война… страшная, огромная. И погибнут миллионы… это правда, Тош?

- Правда. Но ты не бойся. Там, куда я тебя приведу, будет мир и лето, облака и травы.

- Да. А папа, когда выпьет, кричит, что мы всех победим, и построим одну большую страну, на всю планету. И все, кто выживут, будут очень счастливые! Только сейчас мне надо выйти замуж за Ли Чан и уехать с мамой и бабушкой в Поднебесную…

Он гладил её волосы.

- Верь мне, котёнок… ещё совсем немного… время, время! Хоть недельку… вот, слушай:

 

Сказал мне Вождь, что всё - мура,

И ухмыльнулся, гад, при этом...

Что отстирать жизнь добела

Не выйдет. Мало быть поэтом!

Что занавес давно упал

На старые, как мир, идеи...

Ты Млечный Путь, дурак, лакал

И вылакал. Теперь на шее

Медалька "За максимализм"

Плюс орден "Дятла" в назиданье…

Потребуется сотня клизм

Промыть от твоих рифм сознанье!

Надежда, страх, дурацкий смех -

Всё это путь к стандартной плахе...

 

… а в небесах главзампотех

Меняет строчки на рюмахи.

 

- Как жутко… это Маркевич?

- Нет. Бурковский. Расстрелян полгода назад.

Зимин отстранился и достал сигареты.

 

Случайность это всё-таки, или он – гений? Заметил бы кто-нибудь другой, работая над совершенно заурядной проблемой очередного оружия, то совершенно новое, не связанное с первичной темой направление, которое увидел он? То завораживающее, как вспышка, Открытие, от которого становится мистически-жутко… манящее, как небо, и одновременно - омут, в который прыгнуть просто необходимо…

- Чудной ты, Зимин… когда задумаешься, время вокруг тебя вроде притормаживает… застыл, будто древний Титан, созерцающий звёзды… Тош, ты уже полчаса молчишь! Третья сигарета…

Они опять прижались друг к другу.

 

***

На проходной вместо привычного вахтёра Петровича торчали два солдата. Нестандартная серая форма, вместо пилоток – многоугольные фуражки, на левой руке – красный шеврон в виде пятиконечной звезды.

Пришлось достать удостоверение.

Коридор, обычно заполненный снующими лаборантами и озабоченными сотрудниками более высокого ранга, был пуст. В лаборатории одиноко сидела Клавдия Сергеевна, курила прямо за столом, стряхивая пепел в жаропрочный тигель. Губы сурово поджаты.

- Что происходит? Где люди?

- Что происходит – сама не знаю. А люди… домой отправили. Без объяснений.

Она встала, подошла к Антону и отчётливо прошептала:

- Пингвина забрали. Ещё ночью, прямо с постели. Роются в кабинете…

- Кто?

- Не знаю. Говорят – Особый отдел. Но, судя по тому, что Лемке назначен временным ИО, группа полностью не расформирована.

В дверь просунулась взлохмаченная голова.

- Антон Павлович, Вас… м-м-м… просят зайти к Штруббе… э-э-э… к Лемке…

Завлабораторией отвернулась.

 

Дверь Генерального была закрыта не полностью – видимо, сорвали пружину. Два типа – штатский и коротышка в обычной армейской форме - копались с документацией, выпотрошив сейф прямо на ковёр. Долговязый Лемке полусидел на краю стола, покачивая левой ногой.

- Зимин. Хорошо. Не буду рассусоливать – нет времени. Я возглавляю Проект… паникёр и скрытый оппозиционер Штруббе отстранён. Далее. Положением в институте я недоволен, но считаю, все ваши беды не от убеждений, а от элементарного непонимания ситуации, отсутствия дисциплины. Партия требует максимальной отдачи и самопожертвования… - глаз нового генерального косил на особистов, внимательно слушающих, не прекращая перебирать бумаги.

- С этой минуты рабочий день продлён до четырнадцати часов в сутки. Дата сдачи разработок в производственный отдел – шестое число следующего месяца. График завершения этапов будет вывешен в лаборатории.

« Боже мой… - подумал Антон, слушая резкие ноты в голосе начальника, - неужели он сам во всё это верит?»

- Идите и работайте. Я не хочу, чтоб Вас постигла судьба Штруббе…

 

***

Антон ожидал, что институт будет лихорадить – ничего подобного! Трое суток, практически без сна и отдыха, не выходя из лабораторий, коллектив занимался исследованиями под гипнотическим взглядом Лемке. «Осьминог» казался неутомим – он присутствовал всюду и везде, был в курсе даже второстепенных вопросов. Но КПД всей этой суеты получался невысок – график плыл, нереальные сроки так ими и оставались.

 

Выкраивая время на завершение собственной «темы», Зимин ухитрялся доводить расчёты до ума где угодно – в курилке, в столовой, и даже закрывшись в туалете – благо, всю экспериментальную часть он закончил ещё при Штруббе. Получалось, что оптимальные даты лежали в пределах двух недель, начиная с четырнадцатого числа… а пик приходился на семнадцатое – двадцать второе. Неделя… полторы…

На четвёртый день аврала начальство что-то поняло и сделало выходной. Народ разбежался по домам.

 

За всё это время Тоня не позвонила ни разу. Телефон Лисовских или молчал, или трубку брала мать, сухо докладывая, что Антонина занята, на учёбе, на даче и вообще – в другой галактике. Продежурив у заветного особняка несколько часов, Антон понял, что надо идти спать – глаза слипались, за углом сквера мерещился Осьминог или просто – подозрительные личности, пялящиеся на него. Он ушёл.

На следующий день в институт не явилась Клавдия. А через час зашёл строгий, как всегда тщательно причёсанный Лемке и объявил, что к вечеру он представит нового завлабораторией.

Вопросов не задавали. Все опустили глаза.

 

Наступило четырнадцатое число. График работы – по умолчанию – вернулся на прежнее место, к шести вечера здание института пустело.

Бредя домой по запылённому асфальту, Зимин думал, что если в течении двух суток он не увидит Тоню, то во-первых, сойдёт с ума, во-вторых – медным тазом накроются все планы, следующий шанс представится… да он вообще не представится. Не будет его, Шанса… по крайней мере – в этой жизни.

Но что делать, Антон не знал.

 

Сжёг себя август древним обрядом,

Летняя пыль превращается в гарь...

Кончено. Глупым и злым листопадом

Бредит стенной календарь.

 

Завернув во двор, он посмотрел на свои окна – тёмные, пустые и какие-то враждебные. Ну да – коммуналка… на кухне сварливая тётка из дальней комнаты, о пяти бигудях и немного выпившая. Михалыч в застиранной майке чинит внуку трёхколёсный велосипед…

По дну пачки катались две сигареты. Прикурив, двинулся в дальний угол двора, где обычно старики шлёпали о ветхий стол какими-то чёрными костяшками, посасывая пиво. Сейчас на лавочках никого не было.

- Тоша! Тошка!

Он завертел головой – совсем уже сбрендил, галлюцинации…

- Антон… я здесь… - Тоня пряталась в зарослях лемурина, примыкавших к забору.

 

***

- Два дня… за два дня отец перевернёт не только город, но и весь материк… он меня найдёт. Здесь, у тебя, или у друзей… почему два дня?

- Так лучше… я спрячу тебя на даче Калгановых. Они уехали и оставили мне ключи… - Зимин отшвырнул пустую пачку в темноту кустов. – А сейчас – заскочим ко мне, я кое-что возьму.

- Нет, я буду здесь… соседи твои… скажут – девку привёл…

- Смешная ты… - Антон целовал губы и шею, зарываясь в облако дивно пахнущих волос. – Они тебя больше никогда не увидят!

- Нет. Всё равно. Иди…

Через пятнадцать минут он вернулся, в руках – небольшой свёрток.

- Что это?

- Да… надо. Дома оставлять уже нельзя… всё, пошли, пешком километров восемь, пригород…

 

И в этот момент, двор прорезали косые лучи фар – с улицы вкатился большой армейский пикап, четверо в штатском, но явно офицерской выправки, слажено просочились в чёрную дыру парадного.

- О-о!.. это... о-о!.. - Антонина совершенно по-детски зажала рот ладошкой, - меня уже ищут…

- Тише… нас не видно. – Он обнял её за плечи, отклоняясь в спасительный мрак кустов. По поводу того, что Командарм переворачивает город в поисках дочери, у Зимина было собственное мнение: сотрудники института пропадали ежедневно, и в одиночку, и парами…

Трое выскочили из подъезда – младшего, надо понимать, оставили в засаде.

- Давай, давай… три минуты – ему далеко не уйти! К парку, сначала – к парку, он вечерами постоянно там ошивается… - мотор взревел, «воронок» резко развернулся, чуть не скользнув фарами по двум застывшим силуэтам, и вылетел на проспект.

Неожиданно засветились три ближайших окна на втором этаже – желтоватое марево дотянулось до их убежища, размывая темноту. Минутой раньше…

- Это не папа, Тонь… это за мной… всё. Никаких дач. У нас просто нет выбора.

 

***

Они остановились перед центральным входом.

- Так… котёнок, главное – возьми себя в руки… спокойно, чтоб я не делал, чтоб не говорил - спокойно… улыбайся! Да, хорошо? – Антон поцеловал любимые глаза.

- Да. – Она всхлипнула. – Давай, я – Принцесса, я смогу…

Зимин толкнул дверь.

 

Постовой стоял перед вертушкой проходной и смотрел на них, удивлённо подняв брови. Чернявый солдатик, невысокий, почему-то один. Антон уже пару раз угощал служивого сигаретами, а вот как зовут – так и не выучил, больно мудрёно… то ли Зийятулла, то ли ещё как…

- Нет положено… нету могу…

- Да что ты – не мужик… ну, понимаешь, это… – негде нам! Негде! Тебе-то – что? Ты ж меня знаешь, я в свою лабораторию… часик, полтора – и уйдём! Вот! – ухмыляясь, Антон достал мятую купюру, - выручай, брат…

Тоня строила глазки.

И опричник сдался.

Но в тот момент, когда он протянул руку за розовой бумажкой, возле крыльца взвизгнули тормоза, захлопали автомобильные двери. Солдатик сделал шаг вперёд и влево, повернув голову в сторону парадного.

 

Всё происходило на уровне рефлекса. Сцепленные в замок кулаки обрушились на стриженый затылок, тело рухнуло вперёд, к двери, заклинив собой створку.

Счёт пошёл на секунды. Схватив девушку за руку, Зимин бросился к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Уже взлетев на промежуточную площадку, они услышали удары в дверь, мат и вопли преследователей, потом сухой хлопок – ближайшие перила разлетелись в щепы.

Мчались дальше.

Коридор ярко освещён. Дверь в лабораторию – вторая слева. Массивная, металлическая. Отлично.

Ключ. Три секунды. Замок щёлкнул.

Беглецы нырнули внутрь.

 

Минут сорок особисты бились о железо, что твой лютый дракон Чу в неприступные ворота крепости. Явно по халатности строителей дверь открывалась не во внутрь, как положено, а на себя… привычно выбить молодецким плечом не получалось. Пули оставляли маленькие, смехотворные вмятины, причём какой-то дурак всадил всю обойму прямо в замочную щель, и теперь даже запасной ключ был бесполезен. Пришлось бежать за инструментами, срезать петли…

И крепость рухнула. Бойцы ворвались в помещение.

В лаборатории никого не было.

 

***

Они стояли на склоне горы.

Зелёный незнакомый кустарник с крупными овальными листьями доходил до пояса. Далеко внизу, на небольших, очищенных от леса плантациях, копошились микроскопические фигурки, обрабатывая урожай. Сумерки… ещё светло, но вечерние звёзды уже проявились на темнеющем небе. А справа, на горизонте, в последних лучах тонувшего солнца, блестело море.

Тоня с восхищенным ужасом смотрела на любимого.

 

- Вот… - Зимин сглотнул, не отрывая взгляд от лежащего под ногами Мира. – Как обещал… это – твоя Планета, принцесса, пока без имени… назовёшь, как захочешь. А это – он простёр руку в сторону крестьян – похоже, твой Народ!

- Господи… - Антонина смотрела на остывающий краешек солнца, - какое оно жёлтое, совсем не наше! И море – голубое, не оранжевое… - она подняла лицо к звёздам, - а где Лемурия?

- Вон… - Антон указал на еле заметное пятнышко в самом зените.

- А за нами не бросятся? Не вернут?

- Бросятся. Только уже не за нами. В следующий раз портал откроется через шесть тысяч лет. Надеюсь, за это время Лемке поумнеет…

- Всё равно. Давай назовём этот мир, как наш – Лемурия...

- Приказывай, принцесса… но я хотел – «Антонина»!

- Нет, мне никогда не нравилось имя… тогда пусть будет – Атлантида!

- Красиво. Да, богиня, конечно - Атлантида…

Они пошли вниз, к людям.

 

***