Есть законы жанра.

Например: в порнографии нет сюжета, в мыльных операх нет порнографии. Правда, с сюжетом, тоже… не очень. В индийском фильме мотоцикл поёт, а в американском - стреляет.

Она поймала себя на том, что стоит перед эскалатором.

Торговый центр «Дафи». Да, тот самый, в конце проспекта. Толпа набухает и худеет, толкает её локтями.

Эскалатор.

Ей-то, ей – что здесь надо?

- Женщина, вы уж… или туда, или – сюда…

Елена Георгиевна развернулась и пошла сквозь толпу. Домой.

 

***

 

На-до-е-ло! Всё-всё! Надоело…

Тридцать восемь и два… почти три.

И это не показания градусника. Температуру можно сбить, аспирином, к примеру. Возраст не сбивается ничем. Его можно загримировать, подретушировать… иногда – обмануть. Но всё это – временное, факирские штучки.

Она стояла перед зеркалом.

Теперь – вопрос. А зачем? Кому, собственно, это надо, чтоб вон та унылая физиономия выглядела лучше? Моложе. Красивей… нет, красивше... именно так – красивше!

Жалеть себя – любимое занятие. На самом деле, всё не так уж плохо.

Фыркнул, охнул и забормотал чайник. Пока дошла, свисток уже вопил, словно паровоз из старых фильмов.

А себя, между прочим, она до сих пор называла - Ленка.

На кухню заглянул Гоша. Остановился в дверях.

- Сейчас. Не мешай, иди… садись в кресло.

Гоша не спеша прошёл, уселся на подлокотник.

- Геор-гиевна… крас-савица…

- Не морочь голову, мачо. Старик уже, а туда же…

Ара, свернув голову на девяносто градусов, обиженно защёлкал что-то неразборчивое.

Вечер катился по колее. Как там, у Высоцкого: « … и доедешь, туда, куда – все…». Предсказуемость событий даже не поражала – прошло время. Макс был вчера, значит, сегодня не придёт. В лучшем случае – завтра, а то позвонит, командировочку какую-никакую придумает…

Два года. Удобно ему, устроился… котяра. И не мальчишка уже, и холостой, и в порядке у них всё… вроде. А вот – молчит, дорожит, понимаешь, свободой своей мужицкой!

Через час-полтора объявится Ирка. Трата-та-та, событий – масса, все глобальные. Колготки порвались, Нюська котят родила, - хорошенькие, такие! – муж, зараза, - ну, ты в курсе… тра-та-та. Потом, может, позвонит мама… тоже, проблем хватает.

Далее – телевизор. Две звезды… на льду… вместе с КВН… голосом Украины… и какой-нибудь Шустер!

А завтра – на смену, два дня по восемь часов.

 

***

 

- Ур-р-р-а!!! – заорал Гоша. – Ур-р-р-а!

- А-а, птица... привет, привет… - Максим с попугаем дружил. – Что скажешь?

- Р-р-еволюция! К-р-р-ах!

- Да, уж – прямо… лети, пернатый, не мешай…

Ленка была счастлива. Когда этот крупный, немного суетливый мужик, наконец, появлялся, в доме становилось светлее.

- Ленок, я совсем ненадолго… тут такая каша заварилась! В общем, я на пару дней – в Харьков, потом Донецк.

- Так ты ж недавно… - она не была в курсе его работы. Там, где-то при речпорте, какие-то баржи с металлоломом. Ну, и – да, командировки… - сегодня, хоть, останешься?

- Сего дня, сего дня… - он рассеянно шуровал в ящике стола. – Сегодня… знаешь, Ленусик, - вряд ли. Дел – валом.

- Ясно, скиталец. Что ищешь-то?

- Да, тут… вот, вернусь, мы с тобой гульнём, по-полной…

Она усмехнулась. В отношении денег Макс был прижимист. Гульнём – на его сленге, - означало: секс на природе, с добавкой шашлыка, анекдотов и недорогого коньяка. А уж загул… Загул – это средненькое кафе, гривен до двухсот.

Ладно. Хозяйственный. И пьёт мало.

С высоты балкона восьмого этажа, Елена смотрела, как её мачо впрессовался в по-держанную «мазду».

Дом стоял, пожалуй, в самой верхней точке города... который на трёх холмах. Район назывался «Подстанция». Отсюда отлично просматривался проспект, большой и популярный центр «Дафи», широкое шоссе на Запорожье. Красиво.

Интересно, но за два года полу-совместной жизни, она так ни разу и не была дома у Максима. Жил он где-то на Воронцовке… или Амуре… со стариками. Да, встречаться можно было только у неё.

 

На следующий день пошёл дождь. И на следующий.

Летний, тёплый. Но всё равно… небо, улицы, люди – плоские, серые… сквозь матовое стекло. Бытовуха-депрессуха. Троллейбусы мокрые, каблук отвалился, попугай нахохлился, молчит…

На четвёртый день Месяца Дождя стало совсем плохо.

Елена Георгиевна была вызвана к директору типографии, где трудилась уже четыре года. Милейшему Семёну Эдуардовичу было крайне неловко, но - а что делать? Не сезон, заказов – кот больше плачет, да и вообще… кризис.

- Лена, вы ж знаете, как я к Вам… чуть зашевелимся, как тока – так и сразу… - натуру не победишь, он всё равно пытался погладить Ленкину попку, - а пока отпуск. Отпуск.

- Не надолго, хоть? – она грамотно-отработано ускользнула от начальственной пятерни.

- Нет, конечно – нет! Месяц, ну – полтора.

Ни фига себе! Плыла-качалась лодочка…

 

- Значит, - так! – сказала она родному зеркалу, отражавшему её и Гошу на плече. – Жалеть себя – не будем. Не будем!

А почему, собственно, - не будем? Вторая красавица института, красный – ну, почти – красный диплом, блестящая партия с возможностью работы в Италии. И?! Что имеем?

Техник небольшой типографии, полумуж, закодировано-командированный… средне крупный попугай, температура – чёрт, возраст! - тридцать восемь и три!

Ленка села в любимое кресло и твёрдо решила выплакаться.

Запиликал мобильник.

- Лен, ты не поверишь! У меня уже троих взяли! Представляешь! По сотке! Мои котята… - слова в подруге никогда не помещались, а тут прямо обвал, словесный сель.

Вот так. Котята, понимаешь, кому-то нужны…

И Елена Георгиевна, наконец, зарыдала.

 

***

 

Первый солнечный день.

Она сидела на краю большого сквера, чистенького, умытого неделей дождя. Ждала Ирку.

 

… он точно знал, что облака –

Из брызг парного молока…

А звёзды – это ноты тишины…

 

Где она подцепила эту песенку? Второй день бубнит… а-а, вон уже Ирок… плывёт…

 

… но тот кричал, что всё не в счёт,

Что прав еврей, и всё продёт!

Какой-то там мы искры лишены…

 

Вот, надо же. Есть, есть такие бабы… в юности – никто, серые мышки, а к сороковнику… Ирина рассекала гуляющую толпу, как каравелла Атлантику. Мужики спотыкались.

- Привет, подруга, - она плюхнулась на лавочку, но впечатление было, что взошла на трон. – Что, продолжаем депрессовать? Убоище твоё – не звонило?

Да, Макс молчал уже неделю. Восемь дней.

- Ладно, не нюнь… наука давно доказала, что все мужики – козлы горные, муфлон называется. Исключения были, были… но – вымерли… до семнадцатого. Планы на сегодня – есть?

… А у неё, оказывается, были.

В двух кварталах открывался новый торговый центр. Поэтому и встретились – на другом конце города, обе попадали сюда редко.

Полтора часа шастали по бутикам, отделам, этажам, поднимаясь всё выше, пока не оказались на последнем, четвёртом. Здесь не было магазинов, предполагалась террито-рия развлечений. Несколько кафешек, бильярд, детский «Игролэнд»… аттракционы.

- Неинтересно. – Шары Ирку не соблазняли. – Хотя… пойдём по кофейку… или – чай?

- Подожди.

Ленка двинулась к дальней стене.

Экспозиция. Десяток картин. Солнце через огромные окна падало прямо на них, от чего краски вроде как… светились.

- Ну, - сказала толстокожая Ирина, - ну, - и?!

- А знаешь… знаешь, я ведь когда-то рисовала… давно, правда. В школе. Хотела в Питер... Ленинград тогда ещё. Мечтала.

- Понятно. Былое и дамы. Ладно, любуйся, я сейчас. Где тут у них - дамская комната?

 

Полотна не впечатляли. Она не могла сказать, в чём дело, терминология живописи – композиция, световые контрасты, гармония цветов – всё было для неё пустым звуком. Просто… ну, совершенно же ясно, что здесь надо больше голубизны, а здесь глаза… м-м-м… не живые.

- Так. Не нравится… – интонация была утвердительная. Кто-то подошёл и стал рядом.

- Да. Не нрав… в смысле? - Она оглянулась на собеседника и спохватилась. А вдруг это – автор?

- Нет. Нет, не волнуйтесь... это не мои шедевры. Не сподобился. – Он, посмеиваясь, смотрел на Елену. – Гуляю, глазею… впрочем, как и Вы. Или – нет? Вы пишете? Профессиональный интерес?

А ведь сам-то - очень даже смахивал на художника. Где-то под полтинник, джинсы и лёгкий свитерок, высокий, худощавый. Светлая бородка и умные глаза.

- Я? Пишу? Нет, нет… с чего Вы взяли?

- Сам не знаю. Что-то в лице… в глазах… аура у вас яркая, наверное…

Ленка удивлёно подняла брови, и вдруг поняла, что он только выглядит на пятьдесят, на самом деле – сорок, ну, - сорок два. Это борода такая... с проседью.

- Я могу предложить Вам кофе? Здесь, недалеко, есть очень приличное кафе.

- Простите. Увы… - она улыбнулась. – Я с подругой, и мы…

- Понимаю. Очень жаль. Простите. – Незнакомец галантно, по-старинному, склонил голову.

Почему-то засуетившись, Елена Георгиевна бросилась искать Ирину. Что такое? Что за подрагивание рук и покалывание в кончиках пальцев? Ну, понравился мужик. Нормально. Бывает. Почему ж так расстроена?

Да понятно – почему! Телефон не попросил… муфлон днепропетровский…

… Когда они, уже вдвоём, вышли из туалета, ухажёра не было, да и возле картин – ни души.

 

- Пошли, пошли… кофе хочу…

Пытаясь догнать подругу, Елена разогналась больше, чем надо, поэтому врезалась ей в спину, резко затормозившую в дверях ресторанчика.

- Ты – чего?

Молчит.

- Ну? Так и будем…

- Расхотелось. – Ирина как-то неуклюже развернулась на каблуках, оттесняя её от входа.

Но Ленка уже всё видела.

За дальним столиком сидел Максим с очень эффектной дамой. То, как он держал её за руку и гладил пышную чёрную гриву, не оставляло сомнений, что это – не деловая встреча. Да и не Харьков здесь… не Донецк.

Ну, - что? Ушли, конечно. Барышни интеллигентные, цивилизованные.

 

***

 

Расставались быстро, без сантиментов.

Просто она прервала Иркин монолог о природе мужского сволочизма, сказала: «Пока, созвонимся», и поехала домой.

Уже возле подъезда вспомнила, что Гошке нужен корм, да и себе… чего-нибудь. Развернулась, зашла в родной продмаркет, «Дафи», на первый этаж.

 

***

 

Почему она оказалась на эскалаторе, уверенно тащившем её вверх, она так никогда и не смогла объяснить.

Ступеньки поднимались всё выше, выше… и прямо перед ней, в ярких бегающих огоньках, появилась небольшая стойка, ресепшен, на фронтале которой значилось: «ФОТО АУРЫ».

 

***

 

Эскалатор закончился, её мягко, но настойчиво, подтолкнули сзади, и Елена Георгиевна остановилась в шаге от огоньков. За стойкой сидела средних лет женщина, почти без косметики, в белой блузке, и, чуть улыбаясь, смотрела на неё.

Так они и играли в гляделки, молча… секунд двадцать.

 

- Плохо?

М-м-м... видать, выглядит она…

- Садитесь. – Женщина сделала рукой полукруг, показывая, где сесть. За стойкой.

Сейчас Елена видела, что хозяйка старше её прилично, лет на пятнадцать.

- А хотите – чай? Нам, тут, - нельзя, но мы потихоньку, из термоса.

Ни чай, ни кофе, они с Иркой так и не выпили.

- Спасибо, – взяла тёплую пластмассовую кружку… вот это... это – да!!!

Забыв отхлебнуть, Ленка уставилась на бэйджик, светло-зелёную карточку, прицепленную к белоснежной блузке.

Елена Георгиевна… чуть ниже - Оператор. Ах, да, - это - не фамилия…

- Как?! Как вас зовут?!

Женщина округлила глаза.

- Так – вот… - она ткнула пальцем в левую грудь. – Елена Георгиевна…

 

***

 

Попугай коршуном налетел на еду.

Ленка положила фотки на стол, достала подушку, плед, и свернулась калачиком под пушистой теплотой. Не так, всё, значит… не так…

Её цвет.

Баланс ауры и чакр. Бирюза. Что там ещё… ах,- да, - горловая чакра… понижена.

Материалистический Бес строил рожи и хихикал. А как? Ну, давай! – как? Он подмигивал, и один раз даже показал дулю.

Спектр оттенков определяет характер… склонности, потенциал. Цветотип не обманешь…. Что ж получается? Надо делать то, под что заточен… к чему ты…

А как это узнать? Что ты хочешь? Тем более, пораньше, в детстве. А – сейчас?!

Её пружиной выкинуло из-под пледа. Схватила фотографию.

Ярко-оранжевая. Тонкая, одухотворённая… творческая личность. Да она всю жизнь это знала! А чем занималась? Физика-математика, технический вуз, постылые работы…. А в быту?! О-о-о!!!

Что она хочет?!

Мужа? Нет! Денег? Ну, чтоб хватало. Детей? Да, конечно, но вот… ну, не так вопрос поставлен, не так!!! Однозначно ответить… ха! И ещё три раза…

Ха!!!.. Ха!.. Ха………

 

***

 

Она решила поболеть. Просто – решила. Ни горло, ни по-женски…

Отказала во встрече Томке, потом Светке. Ирину допустила на десять минут – нет, всё в норме, температура… - ой, не могу!!!... – тридцать восемь… да! - с кусочком!

… А вечерами ходила гулять. Просто по проспекту, один раз – под дождём.

 

…Тормозной замерен путь, не хватило мне чуть-чуть:

Капли веры… час надежды… миг любви.

Можно выть, а можно лгать,

Можно крест свой проклинать,

Но портьеры и одежды – выжжены…

 

***

 

- Ур-р-р-а! Р-р-еволюция!!!

Гоша орал уже пару минут. Звонок пиликал, телефон разрывался. Понятно, Максим.

Вылезать из-под одеяла не хотелось. И не потому, - что, а… пошёл бы он… даже, не – ТУДА, а просто – пошёл…

Нет. Пришлось вставать.

За дверью сучила ногами лютая, как взвод обесчещенных Белоснежек, Ирина.

- На! – она ткнула хлопающей глазами Ленке огромный куль… упаковку, мешок. – Дура! Малахольная…

Развернулась, и ушла.

 

Ленка забывала поесть. Сутками.

Мало того, она забывала кормить птицу, которая от такой наглости разучилась внятно произносить букву «Р». Досталось и материалистическому Бесу, рискнувшему, было, высунуть наглый шнобель из-под дивана, но тут же получившему палитрой по ехидной морде.

В мешке оказался мольберт. Кисти, краски… палитра.

Она рисовала. То есть, рисовала первые полдня. Ну, - день.

А потом поняла, что… пишет.

На третий вечер Елена Георгиевна очнулась и строго посмотрела вокруг.

Всё было в порядке.

Подушка, плед, и в хлам разорванная пачка чипсов аккуратно валялись в углу. На столе лужа чего-то, разбитый бокал и томик Бродского. Гоша, видимо, самостоятельно, перенёс клетку подальше, от греха, на старый шкаф. Дотянуться туда она не могла.

Хозяин клетки сидел смирно, не шумел, копался клювом в кишках недавно ещё нового компьютера, подаренного Максом в каком-то припадке мазохизма. Копался тихо, но поглядывал с опаской.

 Так, - сказала амазонка, по-хохляндски уперев руки в боки. – Хорошо. Ну, а там-то… что?

 

С холста смотрело дивное лицо. Нет, не лицо, конечно, а… МИР, ЗРАЧОК… КРИТЕРИЙ… Ум и злость, бездна женственности и пропасть Ада, музыка урагана и акварель моря. Подлость, любовь, Иркин словопад и гениталии Макса, грохот летящих нейтрино и блюз Страшного Суда.

Женский взгляд, короче.

 

- Лажа. Туфта. Разберёмся…

Она сбросила с подушки крошки чипсов, завернулась в плед и заснула.

 

***

 

Прошло две недели.

Ирина сидела на диване, в центре по-прежнему разгромленной квартиры. Тихая, молчащая… сама не своя. Хозяйка полулежала в кресле, чистила апельсин. На мольберте – новый, уже прогрунтованный холст, девственно чистый. Две законченные работы стояли у стены.

- Сумасшедшая… ну, и… что теперь?

- Не знаю. – Ленка дёрнула плечом и скривила губы. – Понятия не имею…

- Революция, - уныло наябедничал Гоша. Ленка швырнула в него долькой апельсина.

- А этот… Делон подержанный… появлялся? – Ирка разглядывала фото Ауры, так круто изменившее жизнь подруги.

 - А как же. Приезжал… из Донецка… - она с удовольствием, по-кошачьи, зажмурилась. Видимо, воспоминание доставляло огромное удовольствие.

 

… Максим изумлённо обозревал погром.

- Ты это… что? А? – мазанул взглядом по мольберту. – Рисуешь? – но тут в поле зрения попал растерзанный монитор. – Э-э-э…!!! С ума сбрендила?!!

Он по-хозяйски орал, метался по комнатам. Ленка, сюсюкая и чирикая, носилась следом, успокаивала, гладила по головке. Наконец утащила в спальню.

Активно и с удовольствием, она переспала с его телом. После чего оделась и, не вдаваясь в подробности, объявила, что это - последняя встреча. Всё, типа… пошёл вон.

Удар был ниже пояса, и мачо потерял лицо.

Он даже попытался ухватить её за гриву, вращая глазами и крича какие-то пошлости, но Ленка была уже не та… Теперь у неё было оружие! Вывернувшись из жадных лап, она схватила палитру, так хорошо зарекомендовавшую себя в драке с материалистическим Бесом.

- Всё. На выход. Халат не забудь. – Зубы оскалены, глаза – амбразуры.

Пантера.

 

Простой Иркин вопрос: « …что дальше?» внезапно стал приобретать глобальные масштабы. Действительно – что? Нет, она по-прежнему писала запоем, отключаясь от действительности… быта, времени, погоды. Но в короткие промежутки возвращения в реальность, ей, как вода и еда, стало необходимо показать кому-то свой труд… образы…

Картины.

Подруги были не в счёт. Необходим настоящий ценитель, спец, профессионал.

 

***

 

Непотопляемая Ирина потихоньку приходила в себя, восстанавливая природную толстокожесть.

- В субботу! – выпалила она, залетая в прихожую. – Мой падишах, наконец, снизошёл…

Вымазанная во все мыслимые оттенки радуги, Елена усмехнулась. Дело в том, что подруга была замужем давно и удачно, тот редкий случай, когда муж - богатый, красивый, совсем не старый, - до сих пор отчаянно влюблён в этот клубок энергии... женственности и противоречий. А их – обоюдные! – уколы и приколы, стали какой-то давно сложившейся игрой, придуманной и отшлифованной ещё в студенчестве.

- В субботу – что? Светский ужин? Армаггедон? Выставка кошек?

- Малахольная. В субботу он привезёт Борис Ефимовича… забыла? Я ж говорила! Мой благоверный, кроме своих финансовых отчётов – сама понимаешь… тук-тук, вой-дите. Но! Есть у него дружок, Боря… с детства. Они редко встречаются, раз в год, а то и реже, только если уж сойдутся - пару дней зависать могут! Так вот, Борька этот, Ефимыч, который, - могучий искусствовед и по страшной силе антиквар…

- Ну?

- Баранки гну! Бред свой покажешь! Ты, Ленка, не из воды, как все люди, а из тормозной жидкости… причём её явно не долили. Он консультирует все европейские аукционы! «Кристис» там всякие, и этот… с трудным названием. Живёт в Питере, давно, лет двадцать, но в Днепре бывает, старики его здесь.

Елена Георгиевна тупо смотрела на извержение энтропии. Кракатау отдыхает…

- Так что к субботе – берлогу прибрать, попугая причесать, клюв заклеить… скотчем. Купить пойла какого-нибудь. Что?! - ну, что ты глазищами хлопаешь?! Фильмов не видела? Светский раут, дамы в соболях, господа – в бабочках… Хозяйка салона демонстрирует своё творчество.

 

***

 

Гоша всё слышал.

Поэтому в субботу, с утра, он уверено умостился под потолком, на старинном карнизе, и снять его оттуда можно было только прицельным дуплетом из дробовика.

Действо было назначено на семь вечера.

В пять Ирина влетела в дом, по инерции проскочила прихожую, коридор, и, упёршись в кухонный стол, выгрузила на него пару тонн каких-то деликатесов.

Ленка… - щ-а-а-с! - Елена Георгиевна! - вешталась по непривычно чистой, и от того ставшей огромной, комнате. Она училась курить тоненькие дамские сигареты через длинный мундштук. Получалось плохо.

Наконец – звонок.

- Ша, мать! – свирепым шёпотом приказала Ирка и пошла открывать дверь.

Правильно. Очень правильно. Ша, - значит, - ша!!!

Ленка за долю секунды сбросила экзотическое пончо, добытое подругой, и надела любимую рубашенцию, проверенную, как старый друг. Вытянула из волос причудливые заколки, тряхнула золотой гривой. Что ещё? А-а, да. Точным движением сломала мундштук и забросила останки под диван. Села в кресло.

Теперь она была собой, она – это она, Ленка Настоящая.

В прихожей смеялись, целовались… запахло цветами.

- Всё. Проходим… сюда, налево, - Ирина аж звенела.

Дверь распахнулась, в комнату вошёл Борис Ефимович.

Хозяйка встала и сделала навстречу шаг.

Конечно, никаких бабочек, смокингов и белых манишек. Те же джинсы, тот же лёгкий свитер… бороду, правда, чуть подбрил. И проседь… теперь заметна ещё больше.

- Какой, всё-таки, остолоп… не попросить телефона…

Так они и стояли, молча, пока лопотавшие приветствия Ирка с мужем, не сообразили, что происходит что-то, непредусмотренное программой церемониала.

 

***

 

- Не пишешь, значит, не пишешь… Балуешься… - Борис уже минут десять ходил вокруг Ленкиного холста-первенца. – И давно… м-м-м… не пишешь? Балуешься – давно?

Ему никто не отвечал, так как поняли – не надо. Он всё равно не слышал.

- Ладно. Давай дальше. – На «ты» они перешли с первых минут. Позиция не обсуждалась.

Хозяйка повернула лицом последнюю работу.

Толстокожая Ирка охнула. Ейный муж задышал – быстро и тяжело. Но он был человеком дела, пауз не любил, поэтому спросил: «Как называется»?

- Ты… что – слепой? Не видишь? – Борис растягивал слова. Прищурившись, он перевёл взгляд на друга детства. – Нет, олигарх, здесь всё понятно… «Аура» это называется… Аура.

 

***

 

Прошло более трёх лет, пока на известных мировых аукционах за её полотна стали предлагать более чем по миллиону долларов. А до этого – так, по мелочи…