Когда я вспоминаю лето, я вижу зелень деревьев, просвечиваемую тёплым солнцем, зелёные поля, парящие, вьющиеся, тянущиеся к небу зелёными лентами травинок. Пляж на Волге, нежный песок, колючий от сосновой хвои. Жигулёвские горы на далёком берегу. Мы встретились на фестивале. Я не сразу заметила его. Он пританцовывал рядом со мной у сцены, как один из бликов яркого шумного дня. Я просто повернулась и встретила его смеющийся взгляд в тени козырька замшевой матроски и выгоревшей на солнце пшеничной чёлки. На нём болталась новая бело-голубая тельняшка. - Будешь? – спросил он и протянул мне блестящую металлическую кружку. Наивно предположив, что это газировка, вернее не предположив вообще ничего, я выпила, и закашлялась от первого в жизни глотка пива. Такие глаза, такой голос! Из таких рук – что угодно! Он долго хохотал. Смех приглушался музыкой. Но вдруг перестал и виновато улыбнулся, утонув где-то в моих глазах. Наш лагерь был в деревьях прямо около сцены, огороженный лентой, он кишел людьми. Папа обнимал своих товарищей и гоготал. Мама с подругой развешивали купальники и полотенца поверх палатки. Толик, мой однокурсник и сосед по улице, доставал из багажника продукты. Папин друг сосредоточенно настраивал гитару, ни на кого не обращая внимания. Костя подпевал, раскачиваясь в ритм, смотрел на сцену. Я мельком поднимала глаза на него, они застывали на его крупном плече. И было мне так радостно и необычно, когда он хитро косился на меня и подмигивал. Над нами томно двигались кроны деревьев в золотом солнечном свете, а высоко над ними безмятежно и щедро лилась синева. Костя толкнул меня плечом, и мы отправились бродить по солнечной поляне, по палаточной ярмарке, по разбитым в тени деревьев лагерям. Он ходил босиком и хромал. - Да так, о колышек споткнулся, - отмахнулся он на мой вопрос. - Может, обуешься? Он удивлённо посмотрел на меня и усмехнулся. - Разувайся, - скомандовал он мне и понёс мои сандалии. - Каково? - Нормально, - преуменьшила я. Горячая земля, тёплые травинки щекотали ступни. - Ты когда-нибудь ходила босиком? - Ммм. Не помню, - пожала я плечами. День был оранжевым, настолько золотым от счастья, насколько можно быть в пять часов дня, вернее уже вечера, в немного притихшем солнце. Я шла за Костей, контуры его силуэта просвечивались солнцем; словно ангел, высокий, сильный. - Вот наш лагерь, - Костя указал на заросли кустарника. Он взял меня за руку. Я боялась, что моя рука испарится от счастья, взорвётся фейерверком крошечных частичек и, заискрившись, испариться в воздухе. Он приподнял ветки, и мы оказались в зелёном тоннеле деревьев. Над потухшим костром томился котелок с ухой. Лёгкий дымок стелился в солнечных столпах света над палатками, гамаками, ковриками. Мужчина с бородой и трубкой приподнял газетную пилотку и прищурился на нас. Девчонки, заплетавшие друг другу косички, сидя на земле, удивлённо посмотрели на наши сведённые руки. - Это Аня, а это мои друзья. Костя провёл меня в центр за столик под тентом и усадил на самодельную скамейку из доски на пеньках. - Что будешь? Чем тебя угостить? - Не знаю. Костя сполоснул свою кружку под умывальником, полторашкой, привязанной к дереву, и зачерпнул чая из закопчённого чайника, стоявшего на углях. Он щедро залил кусок батона сгущенкой. Чай волшебно отдавал дымком, заваренный на лесных травах. Сгущёнка стекала по пальцам. Я смущённо смеялась, слизывая её. В соседнем лагере, огороженном туалетной бумагой, на деревянном троне человек в трусах перебирал струны гитары. Позже народа у костра прибавилось. Откуда-то примчались румяные мокрые парни в вымазанных песком джинсах. Они перепрыгнули через костёр. - А! Костян! Чистым захотел остаться! - и повалили его на землю. Огонь отобрал у дня последние краски. Оранжевые блики перепрыгивали с лица на лицо, сверкали в глазах, оживляя их, говоря не сказанное, что-то доброе и сказочное. Постоянно через лагерь проходили люди. Некоторые останавливались и знакомились. Вскоре я перестала спрашивать имена или называть своё. - Тольятти, - говорила я. Красноярск, Тюмень, Омск, Астрахань, Казань, Челябинск, Йошкар-Ола отвечали мне. Города сидели за общим кострищем. В голове мелькала географическая карта России, и зелёненькой мигалкой загорался новый город. Костя сидел рядом на земле, обхватив руками коленки, и положив щеку на плечо. - Чтоб лучше тебя видеть…. Стало совсем темно и прохладно. Я обхватила плечи руками. - Пошли, оденешься, - предложил Костя. Ещё издалека даже сквозь музыку на сцене можно было слышать гвалт в нашем лагере. Завидев нас, родители загалдели: - А мы думали, ты с Толиком. Где Толик? – спросила мама, заправляя майонезом картофельный салат в миске. - Да Аньку искать пошёл, наверное, - отмахнулся отец. – За ней глаз да глаз. Вон уж прихватила кого…. – краснощеко смеялся он. - А мы тут тебе Володьку выловили, - хлопнул отец по плечу какого-то парнишку. Некий Володька пьяно, размашисто помахал мне и подмигнул, вернее, зажмурился, красными пьяными глазами. Костя прыснул от смеха. - Я с вами, - вздохнул он. - Мама велела? - Нет, - насупился он. Толик был высок и жилист, его волосы вечно торчали непослушным тёмным ёжиком. Мы отправились вдаль от лагеря. Небо было звёздно безоблачным. Но иногда накрапывало, и хотелось куда-нибудь спрятаться. В поле, обрамлённом редкими деревьями, светился огонёк, звучала музыка. Мы пошли на свет. Но костра не было, просто свечение без сердцевины, без источника, просто мягко светящееся световое облако как от свечки без фитилька. Молодежь улыбнулась нам, подвинулась, освободив место. Мы уселись. Здесь не крапало, было сухо. На траве, скрестив ноги, сидел мальчишка и играл песни Летова. Я всё ждала, когда же наступит момент, когда нам придётся разойтись, чтобы спать. А потом рассвело. И в серебристо-лиловых красках сырого рассвета различались лица людей в кругу. Загорелые, растрёпанные, счастливые, они пели песни. Песня закончилась, замолкла струна, музыкант раздумывал, что сыграть дальше. Поляна молчала. Люди спали. И мне хотелось спать. Но я опьянённо смотрела на Костю, и боялась опустить глаза на наши сведённые руки. Как будто так и должно быть, я делала вид. Тогда я не думала, что скажет на это Толька. Мой лагерь сопел и храпел. Толик забрался в свою палатку. - Устала? - спросил Костя. Почему- то я испугалась, что он меня поцелует, так рано, поспешно, ведь я ещё не успела привыкнуть к его ладони. Я опустила глаза, и не знала, что сказать. Кулаком он шутливо толкнул меня в плечо и ушёл. … Я не могла заснуть. Лагеря пробуждались с песнями. Было пасмурно. Папка сидел на складном стульчике, облокотившись на колени, и не моргая смотрел перед собой. - Пап, ты чё? - Похмелье, - просмеялся кто-то. - Нам ещё за руль, - сказала мамка. Я и забыла, что пора уезжать. Завтра родителям на работу. Пока мы собирались, начал накрапывать дождь. Я упрямо ходила босиком, листва и грязь облепили ноги. Я пошла, искать Костин лагерь. Начался ливень. Зелень сочно пахла под дождем. Капли били по листве и по палаткам. Я не могла никак найти этот лагерь, а когда мне показалась, что нашла, не решилась кого-то будить. Дождевая вода стучала по палаткам, пузырилась в оставленном на углях котелке. Когда мы уезжали, кусочек неба открыл немного солнца, и поляна засверкала. В сумке под ногами пиликал телефон, разрядившись. Мне захотелось его выбросить, не видя в нем больше никакой пользы. Через год я вернулась на Грушу. Мы приехали к обеду в пятницу. Люди текли цветной рекой отовсюду: с холма от электрички, с парковки, с реки. Люди радовались, гоготали. Я искала только одно лицо. Я вздрагивала только от схожести. Первую ложку сваренной на костре гречки с тушёнкой мы поднесли ко рту только на закате. Вечером по тропинке у сцены прошла толпа молодежи с огромными рюкзаками. Я подскочила со стула и замахала, когда увидела тельняшку и кепку. Ребята оживлённо двинулись к нам. - Ты это кому? – спросила мать. - Никому, - ответила я, обознавшись, и рухнула обратно на стул. - Мы место ищем. Всё уже занято, - начала девушка в соломенной шляпе и джинсовом комбинезоне. – Можно рядом с вами встать? - Да, да. За нами есть место под деревом. Обитатели моего лагеря слились с новичками, расспрашивая кто, из каких городов. - Значит, вы все только здесь встречаетесь? - Да выбираемся по традиции вместе. В течение года совсем нет времени. Да и повод такой. Обустроившись, ребята взяли меня с собой на концерт, где бадяжили колу с виски. Потом мы пошли гулять. Я специально завела их туда, где мне казалось, в прошлом году располагался лагерь Кости. - Ребят, я хочу знакомых навестить. В прошлом году познакомились. - Ты уверена, что это было здесь? – спросил Паша, парнишка в тельняшке. - Должно быть. - Не все же лагеря как ваш – на одном месте постоянно. Это надо заранее место забивать, огораживать, - рассуждала рыжая Маринка в соломенной шляпе, пробираясь сквозь ветки. - Хлопотно. К тому же многие лагеря спонтанные: где, с кем станут – непредсказуемо. На нас вот посмотри. Я нашла место. Я узнала деревянный стол и скамейку, прибитые к пенькам. Дерево изменилось, за год оно вымокло, обветрилось, свежие срубы сгладились. Время шло, сменялись сезоны, город шумел и бурлил реками трафика; а это дерево, заметаясь позёмкой, промокая под дождём, обледеневая, сверкая листвой в жаркий летний день, неизменно оставалось на своём месте, росло, ширилось, поглощало вбитые проржавелые гвозди, крепчало, накрепко в глубоких слоях коры, в годовых кольцах сохраняло в себе воспоминания. Я замерла. - Это тут, - слабо прошептала я. - Ну чего, стоишь? Давай иди вперед, - подталкивала меня Маринка. Я никого не узнавала. Это были совсем другие люди. Но мы с ними всё равно познакомились. Это была компания стопщиков, приехавшая из далёкого Екатеринбурга. Они даже угостили нас арбузом., купленным на самарском вокзале. - Купи мне мороженое, купи! – подпрыгивала Маринка, руками отталкиваясь от спины Паши. - Спасибо, - подпрыгнула она, чмокнуть его в щёчку, беззаботно размахивая кудряшками. А мне не хотелось прыгать. Я продолжала искать. Ночью с автобусом приехал Толька прямо с вещевым мешком. Он возмужал после армии. Смотря на него, я думала, что он вырос, и ему не интересно будет со мной разговаривать. Толька неуютно чувствовал себя в кругу новых друзей, и как-то незаметно увёл меня из лагеря. Мы прошлись по качающемуся на воде понтону через приток Волги. Густая сырость стелилась над рекой, над тропинкой к лесу. Мы вышли на пустынный холодный пляж и уселись на влажную корягу. Он неохотно отвечал на мои ленивые вопросы о службе. Мы смотрели в разные стороны. Я на запад, он на восток. Во мне не утихало осознание упущенного, исчезнувшего, обманчивости. И всё-таки чувства из гордости пытались перекрыться другими названиями. - А ты помнишь прошлое лето? – осторожно спросила я. - Конечно, помню. Лето у меня было короткое. Сессия. Фестиваль. И то всего лишь денёк. Ночка. - А помнишь… . Когда мы гуляли. То есть ты сказал ночка? – всё-таки всё это было, надеялась я. - Помню. - А помнишь тот непонятный свет на поляне? - Ещё бы. До сих пор голову ломаю. Забавно было, - с сожалением он вздохнул. Что-то щипнуло внутри. А вдруг у него своя история того дня? Его же тоже долго не было в лагере. Может, он встретил свою летнюю нимфу в голубом сарафане и с венком полевых цветов? Поэтому он вздыхает так часто сегодня. Может, не только я томлюсь странным чувством прекрасного, упущенного, неуловимого летнего дня, летней ночи, как маленький цикл жизни, который не повторится больше никогда. Стыдно стало за себя, я раньше никогда не задумывалась, о чем думает Толя. Со стыдом пришло что-то ещё. Конечно же, я не хотела, чтобы какая-то нимфа из прошлого лета выкрадывала его из настоящего. Солнце поднималось на востоке, и, не смотря на желание важничать и обижаться, я обратила к нему свой взгляд. Оно вычерчивало золотистый профиль Толи, каждый волосик светился солнцем. - Солнце, - мягко улыбнулась я. - Ага, - кивнул он мне с улыбкой и наконец посмотрел на меня. Долго посмотрел. Прошло несколько лет. Наш лагерь разросся. Мы с Толиком поженились. Маринка с компанией стали частью огромной семьи. И традиция видеться только на фестивалях изменилась. Мы приезжали в гости друг к другу в течение года и привозили лето. Когда мы с Толиком в первый раз встречали Маринку и Пашу на вокзале, я не сразу узнала их. В тёплой зимней одежде, в городском виде, они совсем не сопоставлялись с тем, как я их всегда представляла. Если закрыть глаза, я до сих пор вижу Пашу, белокурого, в бело-синей тельняшке, Марину, рыжую, в соломенной шляпе и джинсовом комбинезоне с рюкзаком на спине, вечно молодыми, какими я их впервые увидела, солнечных, беспечных, родных. Я ждала своих на берегу. Толя с ребятами устроили заплыв на другой берег. Солнце слепило, отражалось от воды. На песке некуда было яблоку упасть. Рядом со мной пристраивались мальчишки. - Девушка, посторожите вещи? – спросил у меня один из них. - Посторожу. Он мне напомнил кого-то. Я уже не называла мысленно его по имени. Он стал тождественен чему-то большему, чем просто человек: лету, юности, волшебству, жизни, энергии, силе, неожиданному счастью, к которому ты не готов, с которым, не знаешь, как совладать. И, встретив его, не знаешь, как удержать; не осознавая вначале, что оно всего лишь на миг. - Ладно, пацаны, я догоню! – крикнул им вслед юнец, хитро рассматривая меня. Возможно, я слишком долго на него смотрела и слишком счастливо. Ну и молодёжь пошла! Подумала я. Он присел рядом и спросил. - А ты из какого города? - Из Тольятти. - А я из Димитровграда. - Недалеко. - Ну да. - Ты одна? - Нет, с семьёй. - Хочешь поплавать? - Нет, я скоро пойду. Своих дождусь. - А где ты стоишь? Может, покажешь? Я засмеялась. Неужели, ему без разницы, что я старше его? Он обиделся, кажется. Я наклонилась к нему и, улыбаясь, слегка коснулась губ. Мне дико захотелось попробовать горячее солнце на загорелой коже, персиковой, в золотистой нежной щетинке, пропахшей дымом и зеленью. Он отдёрнулся. Я расхохоталась. - Дура что ли? Мальчик растерянно побежал догонять своих. На противоположном берегу появилось несколько фигур. Они махали мне. Всё-таки переплыли Волгу. Вечером мы расстелили пенку под сценой, которая вместила шестерых человек, и отпраздновали великий заплыв под звучащую босса-нову. Как и все я, тоже время от времени опрокидывала рюмочку горькой. Но я так и не привыкла. И каждый раз кашляла и морщилась, как когда-то от первого глотка пива. Когда я вспоминаю, лето, я скучаю по летнему солнцу, яркому и доброму без всяких там ультрафиолетовых лучей, скучаю по юности, по неожиданному счастью, по разновидности счастья, о котором я даже не подозревала, я скучаю… по нему. Декабрь 2012. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
