ОТ АВТОРА

 

«Ну и что вы там делаете? На пароходе?», - спрашивают меня мои друзья и знакомые, - «Сел себе, и плыви!»

Я всегда теряюсь. Если даже приняться за объяснение, то каждое второе слово потребует специального толкования. Это все равно, что рассказывать слепому про краски. Здесь не отделаться ни односложным ответом, ни рассказом, ни повестью. Во всяком случае, одной. Пусть нам в этом попробует помочь Варфоломей Рудин. Не правда ли, его имя звучит немного странно и несовременно? Но что поделать, если родители назвали его так в честь деда? А тот, говорят, был мужиком фартовым!

 

«Смотрю я на небо в клеточку, а размером оно – с овчинку», крутилась навязчивая фраза в голове Рудина. Он ждал приговора, надеясь, если не на лояльность, то, хотя бы, на справедливость португальской юстиции. Судя по условиям содержания в тюрьме, рассчитывать на особую снисходительность тетки с завязанными глазами, предержащей в руке весы, не приходилось. Но у моряков есть своя, другая Фемида, у которой повязка, на манер пиратской, закрывает только один глаз. Другому ее глазу предоставлена возможность наблюдать всю неординарность и нелепость морской жизни, идущей вразрез всем общепринятым представлениям о добре и зле. Для придания ещё большего трагизма его бедственному положению следовало бы написать: «а ведь как хорошо все начиналось!» Но, с читателем нужно быть откровенным: всё начиналось плохо. Как-то шатко и отвратительно.

 

И ветер был холодным, и перрон голым. Сквозняк продувал привокзальные сооружения насквозь, создавая вихри за углами киосков и павильонов. На лавке, в ожидании поезда, сидел один единственный на весь вокзал пассажир - Варфоломей Рудин. Времени было четыре часа утра для него, и четыре часа ночи для тех, кто еще продолжал видеть сны в своих и чужих мягких постелях. До первого утреннего поезда оставалось четверть часа. Чтобы скоротать время, Рудин решил закурить, но беспорядочные порывы воздуха гасили зажигалку. Поворачиваясь спиной то в одну, то в другую сторону, он, всё-таки, улучил удобный момент и прикурил. Сигарета быстро сгорала с одного боку так, что затянуться по-настоящему не получалось. Но, прежде чем удалось с ней разобраться, подали состав, и, с усилием переставляя ноги, Рудин поплелся к вагону. Настроения не было. В чем же дело? Полгода ушло на ожидание этого счастливого события; и вот, момент настал, а радости - никакой! Может быть, должно пройти время? А оно, как назло, не шло, а медленно тянулось. Двухчасовая дорога до Кёльна, где предстояло совершить первую пересадку, показалась чуть ли не целой вечностью. Зато пофартило со вторым поездом: состав подали на ту же самую платформу, на которой сошел Рудин.

 

«Ну, вот! Уже подвезло!», подумал он. Но на том всё его везение и закончилось.

 

Обилие бархата и блестящих хромированных деталей в салонах экспресса, следовавшего из Кёльна в Париж через Брюссель, раздражало. Шику было больше, чем в обычном поезде, а комфорта меньше. Всё казалось игрушечным, ненастоящим, и колени в спинку сиденья упирались. Фигура стюарда с тележкой, точно на авиалиниях, выглядела при такой тесноте нелепой и выпирала из интерьера, как инородное тело. Единственное, да, пожалуй, и самое главное, что могло устроить самого привередливого пассажира - это скорость. Рудин и глазом не успел моргнуть, как экспресс домчал его до Бельгии. А вот вид неухоженного вокзала в Брюсселе настроения не улучшил. Взгляд постоянно натыкался то на брошенную мимо урны бумажку, то на разбитое стекло или обшарпанную стену, обходя вниманием красочные рекламные щиты. По-видимому, рекламодателям удалось добиться обратного эффекта: их продукция оставалась незамеченной. По крайней мере, для Рудина. Разваленная пригородная электричка, в которой он следовал из Брюсселя в Антверпен, останавливалась возле каждого столба, хоть и называлась «экспрессом».

 

«Может быть, повернуть домой?», подумал Рудин.

 

Ещё не поздно было принять предложение другого судовладельца и отправиться самолётом в Шанхай. Только в этом случае он мог подставить своего покровителя, который сосватал его на «Эсперансу». Однажды у него так уже получилось: сначала чуть не отказался от контракта, а потом целых двенадцать лет проработал в компании. Работал бы и дальше, но помешал кризис, который её попросту прихлопнул. У большинства людей понятие кризиса ограничивается ростом дороговизны и сокращением рабочих мест. Пожалуй, это верно, но лишь отчасти. Тот конкретный «кризис» произошёл из-за смены власти в Ливане, принятии новых таможенных норм в Ливии, смены кабинета министров в Тунисе. Все это привело к резкому сокращению грузового потока автомобилей в страны Средиземноморья, и рынок в срочном порядке переориентировался на Африку. В этом были и свои плюсы. Жаркий и, вместе с тем, влажный тропический климат обычно «съедает» автомобиль за несколько лет, поддерживая постоянную потребность в новых поставках.

 

Таксист-африканец, который взялся везти Рудина от вокзала в Антверпене до судна в порту, мог одинаково хорошо объясняться, как на английском, так и на немецком языке. Весёлый и энергичный сенегальский мужик развлекал пассажира своими шутками, так увлеченно, что чуть не проехал сначала въезд в порт, а потом и сам причал, у которого стояла «Эсперанса».

 

Размеры судна впечатляли. Рудин сразу почувствовал, что именно та, жёлто-голубая труба, возвышающаяся над контейнерным терминалом, принадлежит «Эсперансе» и указал таксисту правильную дорогу. Подкатив к судну, такси остановилось и Рудин, не медля, выбрался из машины: ему не терпелось окинуть взглядом всю «Эсперансу», целиком. Да, она была крупнее и выше других, стоящих в порту, судов. Значит, работать на ней уже престижно. Вот только окраска её никуда не годилась: сам корпус бледно-голубой, а надстройка – цвета слоновой кости. Придётся перекрашивать, скажем, корпус – в синий, а надстройку – в белый. Но первым делом, что нужно переделать, это – название! Буквы большие, неровные и разной толщины.

 

Получив от таксиста квитанцию в пятьдесят четыре евро, для последующей оплаты поездки судовым агентом, Рудин покатил чемодан в направлении рампы; этакого железного моста, опускаемого на стальных тросах в кормовой части судна. По ней мчались автомобили, исчезая в необъятном чреве, рассчитанном на полторы тысячи транспортных единиц. Нового капитана заметили. Несколько матросов-филиппинцев поспешили ему навстречу и подхватили его чемодан. Сумку Рудину удалось отбить. Ещё бы! В ней находился компьютер, а в компьютере – вся предыдущая жизнь; весь его дом. Сколько он ни путешествует, а фотографии семьи, друзей, любимая музыка, всё - с ним. Стоит только открыть крышку ноутбука…

 

Не такая уж эта рампа маленькая. Рудин шел-шел, и всё еще находился не на судне. А когда оказался на палубе, увидел в глубине трюма несколько автобусов, экскаваторов и бульдозеров. Трактора и автобусы он перевозил ранее, а вот экскаваторы ещё не приходилось.

 

«Нужно будет посмотреть в инструкциях правила их крепления. Или здесь у них уже всё отлажено?», подумал он.

 

То, что экипаж состоит из филиппинцев, Рудин знал ещё из телефонного разговора с менеджером, производившим естественный отбор кадров. Ему уже приходилось с ними работать. Славный народец, но «за бесплатно» палец о палец не ударят. Очень вежливые, кланяются при встрече, молитвенно складывая на груди руки ладонями вместе. С первого взгляда может показаться, что о них можно вытирать ноги. Но, «Восток –дело тонкое», и первое впечатление весьма обманчиво. Будучи очень дружными между собой, филиппинцы представляют на судне единый, слаженный организм. Работаешь и не знаешь, когда тебя ожидает коллективный протест или забастовка. Поводом для того могло стать все, что угодно: и задержка зарплаты, и отклонение по части питания, и любые действия капитана, кажущиеся им недостаточно вежливыми. Имея дело с одним человеком, следовало учитывать, что за ним стоит весь экипаж, на который автоматически проецируется ситуация. Каждое сказанное слово, это - брошенный в воду камень, от которого неизбежно разойдутся круги; беседуя с одним, следовало отдавать себе отчёт, что разговариваешь со всем коллективом сразу, так как никаких секретов друг от друга филиппинцы не хранят.

 

Рудин долго шёл за своим провожатым слабо освещёнными коридорами, поднимался по трапам. Сомнений по поводу того, что судно построено в Японии и для японцев не возникало. Узкие проходы, низкие двери, наличие пространных, ничем не занятых пустот, при крохотных жилых каютах; всё, как нельзя более, соответствовало японскому образу жизни. Даже сейчас, в двадцать первом веке, многие их среднестатистические семьи спят и едят на полу, в одной и той же комнате. Что тут поделаешь? Потомки самураев!

 

Матрос, принявший на себя обязанности лидера, дотащил чемодан до каюты с табличкой «Капитан Роджер», постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул её настежь. Судя по тому погрому, который царил в каюте, хозяин намеревался её покинуть, причем, в срочном порядке. Оставив багаж, Рудин отправился на поиски капитана. Заслышав громкие выкрики, он пошёл прямо на звук и не ошибся. Столовая команды, отделявшаяся от салона подвижной ширмой-гармошкой, была полна людей. За столом сидели три мужчины, судя по внешнему виду и поведению, не являющиеся членами экипажа. Рудин попытался определить, кто из них мог являться владельцем «Эсперансы». Длинный, светловолосый в синем комбинезоне, склонившийся над ноутбуком, и смуглый в шортах и вьетнамках на босу ногу на эту роль не подходили. Значит, им был человечек, смахивающий на мистера Таббани, предыдущего хозяина, у которого работал Рудин. Такого же небольшого роста, немного смуглый, лысый, ближневосточной внешности, с оливковыми пронзительными глазами, он тыкал волосатым пальцем в электронный калькулятор и что-то нашёптывал себе под нос. С таким лучше не хитрить. Хотя бы потому, что это будет делать он! Причем сколько угодно и без зазрения совести. Во всяком случае, предыдущий хозяин вёл себя именно так.

 

Время от времени человечек отвлекался от своих расчётов и с интересом наблюдал за вокруг происходящим, словно режиссер на репетиции, заранее зная, чем закончится дело. В его задачу входило подвести всех присутствующих к известному лишь ему финалу. Впрочем, Рудину финал тоже был известен: судно уйдёт вовремя, невзирая на любого рода преграды и обстоятельства.

 

Капитан Роджер, а это, судя по белой рубашке и четырем золотым полоскам на погонах, свисавших чуть ли не до локтей, был именно он, хранил обиженное молчание перед наседавшим на него с вопросами смуглым, слегка выбритым молодым человеком арабской внешности.

 

«Капитан!!!», - кричал молодой человек,- « Мы передали вам тридцать тысяч долларов в марте месяце! Где они?»

 

Роджер беспомощно разводил руками, недоуменно вскидывая голову с прямыми, иссиня-черными волосами. Ответа на этот вопрос он, по-видимому, не знал, или знал, но не говорил. В любом случае, тот, кто на него кричал, ничего теперь не добьётся, хоть стреляй, это Рудин уяснил себе еще из предыдущего опыта работы с многонациональными экипажами.

 

«Черта с два вы теперь с него получите», - подумал Рудин и, заметив испытующий взгляд предполагаемого хозяина, решил, что пора подойти к нему и представиться.

 

«Капитан Рудин», - чётко произнёс он, слегка кивнув головой.

 

«Набиль Фикс», - слегка оторвав зад от стула и протягивая руку, представился человечек. Взгляд его пытливо ощупывал нового капитана с ног до головы.

 

«Вот посмотри, Капитан, мы дали этому человеку тридцать тысяч долларов, а он не может вспомнить, куда их дел», - и мистер Фикс указал кивком головы на Роджера, - «Он должен был выплатить экипажу зарплату, и не выплатил. Теперь матросы устроили забастовку и отказываются крепить груз!»

 

«Я полагаю, мистер Фикс, такие большие деньги невозможно потерять. Наверняка имеет место недоразумение», - спокойным голосом произнёс Рудин и, во избежание лишних вопросов в свой адрес, направился к спорщикам. Ему нужно было как-то вливаться в судовую жизнь и с чего-то начинать. Заросший щетиной молодой человек прекратил кричать на Роджера и протянул свою худую, но крепкую руку Рудину: «Али Гейдар, менеджер»

 

Рукопожатие Рудина было не менее крепким, но заметив, что Али пытается задержать его руку в своей, он решительно высвободил её и тут же подал Роджеру. Для Али Гейдара это означало, что новый капитан – человек самостоятельный и прогибаться под кого-либо не намерен.

 

«Роджер» буркнул бедолага и затравленно посмотрел на Рудина своими грустными черными глазами. В них можно было прочесть лишь одно желание: «Скорее бы всё оно кончилось!». Но, увы, всё только начиналось.

 

«У нас проблемы?», - спросил его Рудин, подчёркнуто сделав ударение на слове «нас», что указывало на возможную общность их интересов в дальнейшем. Ведь им предстояло проработать бок о бок целых две недели, в течение которых один должен дела сдать, а другой принять.

 

«Да, вот, требуют с меня тридцать тысяч»,- ответил Роджер.

Было бы глупым сразу же, с порога, вмешиваться в чужие разборки, поэтому Рудин решил, что позиция стороннего наблюдателя в данном случае наиболее целесообразна.

 

«Готов приступить к приему дел. Если вы сейчас заняты, то дайте мне старшего помощника, я хотел бы ознакомиться с судном»,- обратился он к Али Гейдару.

 

«Нет, нет, Капитан, никуда не уходите, мы скоро закончим»,- остановил его

Али.

 

Все они, наверное, уже знали , что в прошлом Рудин работал в компании их конкурента – мистера Таббани. После того, как последний свернул свою деятельность и распродал флот, его управляющий Алекс срочно перепрофилировал гамбургский офис в агентство по обслуживанию судов. Он представлял интересы мистера Фикса в Гамбурге, и поэтому, как только понадобилась замена капитану «Эсперансы», сразу же предложил на это место Рудина. Кроме того, Алекс рассказал Рудину все, что знал о мистере Фиксе и его людях.

 

Согласно этой информации, Али Гейдар являлся не только оператором судна, но и непосредственным начальством для капитанов. Все производственные проблемы мистер Фикс сваливал на Али, а тот уже разбирался с экипажами. Так зачастую поступают хозяева, подставляя вместо себя менеджеров. Оставаясь пушистыми добряками для команды, они лишь иногда видимо вмешиваются в работу судна, давая понять, что их рука всегда на пульсе событий. В подобных случаях наступает период двоевластия, когда вести себя нужно уважительно по отношению к обоим и быть крайне внимательным, чтобы не оступиться.

 

Блондин в комбинезоне подходил под описание Алексом инженера компании Раймонда, которого сам Алекс называл «Ремо». Раймонд отвечал за техническое состояние судна, следовательно, тоже являлся немаловажной фигурой для капитана.

 

Проведя в столь оживленной компании около получаса, Рудин успел познакомиться со своим старшим помощником, старшим механиком, боцманом и поваром, то есть со всеми знаковыми фигурами экипажа. Кроме того, он сумел определить, из-за чего, собственно, весь этот сыр-бор разгорелся.

 

«Элементарно, Ватсон!», - как сказал бы великий сыщик.

 

Чувствуя себя в сложном мире купли-продажи автомобилей, словно рыба в воде, мистер Фикс оказался новичком по части судовладельческого бизнеса. Он не знал ни рыночных расценок на содержание судна, ни стоимости запасных частей, ни, тем более, порядка оплаты сверхурочных работ. Возможно, только ленивый не обманул бы его. Когда капитан Роджер эту слабину нащупал, он решил схитрить, оплатив все, какие только было возможно сверхурочные работы из средств, предназначенных для зарплаты. От тридцати тысяч в судовой кассе остались только тридцать семь долларов. В результате проведенной акции только боцман получил около четырех тысяч долларов дополнительно, а зарплата во второй раз повисла на мистере Фиксе. Назревал бунт, грозящий задержкой «Эсперансы», выхода из графика и ещё чёрти чем! От проблемы следовало избавляться, и мистер Фикс принял поистине соломоново решение: он просто достал из кармана деньги и выдал Роджеру ещё тридцать тысяч!

 

«Все!», - нервно кричал он, - «начинаем с нуля!»

 

Последнее, очевидно, относилось к капитану Рудину. Именно ему предстояло теперь зафиксировать новую, нулевую точку отсчета в финансовой системе мистера Фикса, что было вовсе не так уж и плохо: не нужно разгребать завалы своего предшественника.

 

Но любое событие можно расценивать двояко: с одной стороны и с другой. Так вот, с одной стороны Рудин начинал работу, что называется, с чистого листа, а с другой… мистер Фикс не желал больше слышать о Роджере и требовал, чтобы тот немедленно покинул борт судна. Это означало, что Рудин должен выйти в море самостоятельно, и времени на передачу дел нет.

 

Школьный вариант: «А мы не знали, а нам не говорили!» на флоте не проходит. Иногда случается так, что сдающий и принимающий дела капитаны не видятся вовсе. Ничего хорошего в таком варианте нет, поэтому возникла непредвиденная и срочная необходимость плотнее заняться Роджером и вытрясти из него всё, что ему известно об «Эсперансе». Помогая Роджеру отбиваться от наседающей на него со своими вопросами команды, Рудин вытеснил его из салона и затащил на мостик. Или, как еще говорят «капитанский мостик», который никакого отношения к «мосту» не имеет, хотя и по-английски, и по-немецки тоже звучит как «мост». В смысле выполнения функций слово «мостик» более соответствует «штурманской рубке». Отсюда выполняется все управление судном и экипажем. По обе стороны штурманской рубки, или мостика находятся «крылья». «Крыло» - это такая открытая, на воздухе, узкая конструкция, продлевающая штурманскую рубку до ширины судна. Выйти на крыло из штурманской рубки можно через дверь. Иногда над крылом имеется навес, защищающий от дождя, но чаще всего оно открыто. Иногда на оконечностях крыла находится судовой телеграф, рукоятью которого задают ход машине; репитер, то есть дублер гирокомпаса, указывающий курс; аксиометр, или указатель положения руля, показывающий, на сколько градусов переложен руль вправо или влево штурвалом, который можно крутить из рубки, или с любого крыла; микрофон, по которому капитан кричит свои команды экипажу на «баке» - носовой части судна, или на «корме» - задней части судна. Так что управление можно осуществлять с трех мест: с самого центра в штурманской рубке, с левого крыла и с правого. Конечно же пульты на крыльях закрыты подвижными крышками, на случай осадков, или морских брызг. Когда в непогоду волны разбиваются о борт, то каким бы большим и высоким судно ни было, брызги непременно попадут на мостик.

 

Все средства связи тоже находятся на мостике. На «Эсперансе» компьютер находился слева от штурманского стола, на котором лежит навигационная карта, по какой люди и находят дорогу в морях и океанах. На ночь этот стол занавешивается большими, в рост человека, шторами. Это позволяет вахтенному штурману и впередсмотрящему матросу видеть ночью горизонт и другие суда, плывущие навстречу, чтобы успеть вовремя изменить курс и безопасно разойтись с ними.

 

Рудин положил свой блокнот для записей на штурманский стол и склонился над компьютером.

 

«Капитан Роджер, я слышал, хозяин списывает вас здесь, в Антверпене?»

 

«Нет! Это я сам отказываюсь работать в этой «факинг компани»!», - вызверился Роджер.

 

Сотрудничество с человеком, находящимся в подобной ситуации, крайне сложно, но другого выхода у Рудина не было. До отхода судна оставалось всего десять часов, а сделать предстояло немало. Прежде всего – вопрос судовой связи: как, с кем и когда?

 

В принципе, ничего сложного в этом нет, почти тот же домашний интернет. Вот запасные виды связи - несколько труднее. Они гораздо старше по возрасту и берут свое начало со времен использования телексов, когда передавать можно было только тексты, а не таблицы, графики и фотоснимки, как в интернете. Беспроволочный телеграф, если можно так сказать, с использованием спутников связи. Ничего сложного, если, разумеется, известны коды и пароли, а именно их Рудин и хотел получить от Роджера. Но последний шёл на контакт крайне неохотно и на все вопросы отвечал из-под палки. Ему не терпелось вернуться в каюту, чтобы закончить начатые ранее сборы. Только теперь Роджеру предстоял не переезд в запасную каюту, для следования этаким инструктором в Дакар, но перелет из Брюсселя в Манилу. Он прекрасно понимал, что уже на другой день может оказаться дома, а потому настроился по-боевому и ни на секунду задерживаться на судне не желал. Ко всему прочему, за ним приехал офицер из иммиграционного отдела и потребовал его личного присутствия при оформлении визы в офисе. Но Рудин говорить Роджеру об офицере пока не стал, продолжая трясти его, как грушу.

 

«Капитан Роджер, а кто еще может оперировать связью? Старший помощник может?»

 

« Никто! Только я!», - гордо прозвучал глупый ответ.

 

Рудин только глубоко вздохнул: не пускаться же в объяснения, что старший помощник всегда должен быть готов заменить капитана. Хотя бы потому, что это известно каждому моряку еще со времен учебы в колледже.

 

«Хорошо, капитан Роджер! Допустим, я – лоцман. И вот я пришел на мостик. Что вы будете делать? Показывайте! Локаторы, огни, освещение, телеграф! Показывайте все!»

 

Хоть Роджер и не смог устоять под таким натиском, но, все же, продолжал придерживаться своей старой тактики, которая заключалась в том, чтобы выдать минимум информации, если уж не удается уйти в полный отказ. Он относился к той категории капитанов, которые избегают делиться своими знаниями и опытом, как с коллегами, так и с подчиненными, окружая себя ореолом таинственности. Их идеал – стать незаменимыми! Зачастую подобное поведение служит, всего лишь, маскировкой для сокрытия собственного незнания и некомпетентности. Но в будущем подобная практика неизбежно приводит к различного рода происшествиям. Рудин использовал методы более прозрачные и открытые. Он требовал от своих подчиненных самостоятельности. Они должны были знать и уметь все, что знает и умеет их коллега, стоящий на должностную ступеньку выше. Рудину удавалось наладить работу судна таким образом, что экипаж мог обходиться самостоятельно, без капитана, в любой сложной ситуации. Людям в такой обстановке работалось легко, судно становилось по-домашнему привычным, и труд начинал доставлять удовольствие. На претворение подобной практики в жизнь у него уходило, как правило, несколько месяцев. Но зато потом! Его бывшие штурмана, давно уже сами ставшие капитанами, обращались к нему не как к коллеге, а как к старшему по званию. Он продолжал оставаться для них их капитаном и справедливо гордился этим.

 

В данном же случае требовалось терпеливо и настойчиво выколачивать необходимые сведения из Роджера. И это в то время, как офицер иммиграционной службы топал ногами и требовал капитана. Периодически Рудин спускался к нему в салон, успокаивал, заказывал для него кофе у помощника повара, или как его называют на судне - мессбоя, и обещал, что капитан вот-вот появится. Затем он возвращался на мостик и продолжал терзать Роджера, взгляд которого беспокойно блуждал, словно отыскивая место, куда можно спрятаться, если уж не удалось сбежать. Неясности и пробелы ещё оставались, когда Рудин понял, что больше ему не удастся вытрясти из Роджера ни одного байта информации. То ли Роджер не знает, то ли не хочет. А может, и то, и другое. Дальше тянуть было некуда, эмиграционный офицер мог устроить скандал. Жаль, конечно, что приблизиться к вопросу о связи им так и не удалось, зато пароль для компьютера Рудин записал фломастером прямо на столе, под экраном, чтоб не потерять. По вопросам управления и эксплуатации кое-что уже понятно, и самостоятельно отойти от причала Рудин сможет. Ну а там видно будет!

 

После отъезда Роджера дверь капитанской каюты осталась открытой настежь. Чтобы не терять понапрасну времени, Рудин принялся просматривать текущую судовую документацию, которая беспорядочно хранилась в многочисленных папках, с названиями и без. Вскоре к нему присоединился Али Гейдар. Он принес несколько новых судовых сертификатов, и они вдвоём принялись разыскивать старые с тем, чтобы их изъять. У любого судна имеется документов не меньше, чем у человека. Это своеобразные прототипы: человеческого паспорта, свидетельства о рождении, документа об образовании и прочего. Пользуешься водой? Предъяви сертификат, что танки, то есть емкости, для этого пригодны. Пользуешься радиосвязью? Выложи сертификат, что твоя аппаратура для этого пригодна. Вошло судно в прибрежные воды – ничего не должно за борт попадать, начинай все грязные воды собирать в специальные танки, для которых, опять-таки свой, отдельный сертификат нужен! Рудин принялся отмечать, какие документы заканчиваются по срокам их действия в ближайшие полгода. Именно столько времени он намеревался прослужить на «Эсперансе». Особых проблем перед собой он не видел, прежде судно работало в японской компании и перевозило в разные страны автомашины «Митцубиси». Так что, находилось оно в рабочем состоянии и полностью соответствовало всем международным требованиям.

 

В каюту заглянул вахтенный матрос: «Сэр, новый старший механик приехал, сэр!», - доложил он не то Рудину, не то Али Хайдару.

 

«Молодой или старый?», - мелькнуло у Рудина в мыслях, - «Старый, конечно же, предпочтительней.»

 

Он оставил Али, поднялся на мостик и вышел на левое крыло, откуда была видна кормовая рампа. Небольшая фигурка, седовласая, в джинсовом костюме, выгружала чемоданы из багажника желтого такси. Она показалась Рудину знакомой, и сердце радостно встрепенулось:

 

«Неужели?...»

 

Он метнулся в штурманскую рубку за биноклем, чтобы получше рассмотреть вновь прибывшего.

 

Совсем седые, расчесанные на аккуратный пробор волосы; морщинистое, как печеное яблоко, лицо; фигура четырнадцатилетнего мальчишки, с той же, юношеской подвижностью…Пан Тони! Несомненно, это был он! Рудин проработал с ним четыре года в предыдущей компании у мистера Таббани, и когда переходил с одного судна на другое, всегда забирал его с собой. Пан Тони беспрекословно следовал за ним, совершенно не интересуясь ни вопросами зарплаты, ни техническим состоянием судна, иногда меняя современный лайнер на развалюху. Им было хорошо вместе, и они оба это ценили. Рудин ликовал, ему не терпелось поскорее обнять старого друга. Заглянув в капитанскую каюту, он извинился перед Али и поспешил вниз, на грузовую палубу. Пан Тони заметил его ещё на рампе, и, оставив чемоданы, устремился навстречу своему капитану. Рудин крепко сжал натруженную клешню своего старого приятеля, и они обнялись, радостно смеясь, и похлопывая друг друга по плечам. Вот это был сюрприз! С момента их расставания прошло около года, но пан Тони за это время ничуть не изменился: все тот же семидесятидвухлетний щуплый подросток. Морщин на его лице больше прибавиться не могло, так как для этого не нашлось бы места. Голубые глаза нисколько не поблекли, как это бывает у стариков, а светились по-прежнему яркими, безмятежными васильками. Одним словом, выглядел он так свежо, как будто только что вышел из русской бани.

 

«Холера ясна»,- ругался стармех по-польски. «Целу годину крентил по порту!»

 

«И сколько вы таксисту заплатили по счетчику?»,- поинтересовался Рудин.

 

«Семьдесянт пенть евро» ответил пан Тони. Это было на двадцать евро больше, чем у Рудина. Значит, таксист действительно или не знал дороги, или умышленно накручивал километраж.

 

Приказав матросам заняться багажом, Рудин повел старшего механика наверх.

 

«Эсперанса» была устроена с элементарной простотой, которая, как известно, граничит с гениальностью, в данном случае – с японской! Один вход, он же и выход, не заблудишься. Пожарная магистраль – одна труба, коридор в надстройке – тоже один. Рудин довел пана Тони до его каюты, представил старшему механику – филиппинцу и, оставив их, поднялся в штурманскую рубку, чтобы хоть одним глазком взглянуть на прогноз погоды. Али Гейдар расхаживал взад и вперед по мостику и что-то кричал по-арабски в мобильный телефон. Мистер Фикс тоже был здесь. Он позировал перед фотокамерой своего шофера - молодого человека во вьетнамках на босу ногу, что ранее сидел в салоне. Хозяин важничал. Не доставало, разве что, барабана, чтоб на него ногу поставить, а так – чисто Наполеон! Тот же взгляд собственного превосходства и то же победоносное выражение лица. Наверное, ему хотелось удивить этими снимками своих друзей и заодно немного похвастаться перед ними. А как же иначе? Ведь теперь и он – судовладелец, как некогда Таббани.

 

«Что же вы расположились так неудачно, мистер Фикс?»,- обратился к нему Рудин,- «Становитесь вот здесь вдвоем, а я вас щелкну. На снимке будете видны и вы, и название судна. Всё станет ясно: вы - на своей «Эсперансе»!»

 

Сделав несколько снимков, Рудин вернул фотоаппарат молодому человеку. Нужно было заполнять паузу, пока Али говорил по телефону.

 

«Мне очень нравится ваше судно, мистер Фикс, и я очень благодарен вам за то, что вы остановили свой выбор на мне», - начал Рудин.

 

« А что, у Таббани суда были больше?»

 

«Да что вы, мистер Фикс! Два его самых крупных судна можно

«Эсперансе» на палубу поставить!», соврал Рудин. По длине могло вместиться два, но самых маленьких.

 

Эхья Таббани являлся извечным конкурентом и врагом-приятелем Набиля Фикса. Рудин проработал у него целых двенадцать лет. Удивительной жадности был старикашка. Если, положим, сказать ему: «Мистер Таббани, подержите, пожалуйста, мой доллар, мне нужно завязать шнурок на ботинке», - всё! Доллара назад вы уже не получите. Никогда нельзя предугадать, какая именно причина будет выдвинута, или даже с десяток причин, но доллара не вернет это точно. Самое удивительное, что этому факту присвоения чужой собственности найдется объяснение, с которым нельзя будет не согласиться, или, в крайнем случае, смириться. Как сказал однажды инспектор портового надзора Антверпена, ливанец по национальности: « В Ливане нет ничего, кроме яблок. Но мы, ливанцы, занимаем второе место по бизнесу, после Израиля». Мнение это трудно оспорить, поскольку оно является сугубо частным. Но можно с уверенностью сказать: «Восток, таки да, дело тонкое!»

 

2

 

Звук шагов в тюремном коридоре вернул Варфоломея Рудина от воспоминаний к действительности. Громыхнули замком железные двери, и в камеру ввели двух негров. Они что-то лопотали на своём, явно далёким от португальского языка, непонятном наречии, отчаянно при этом жестикулируя. Лидером был тот, что ростом поменьше, другой – двухметровый верзила послушно кивал головой и оправдывался. Совершенно не обращая внимания на присутствующих, негры уселись друг против друга на нары и продолжили диалог, перейдя на шёпот. Спустя время, они поднялись и прошли в конец камеры, где располагался азиатский туалет. Это был сортир, вокзального типа, совершенно без дверей, открытый для взоров всех обитателей камеры. Там же находился кран с раковиной, на случай, если кто-нибудь захочет попить или умыться. Большой негр снял штаны, взгромоздился на постамент и, шумно кряхтя, принялся тужиться. Маленький устроился напротив и, слегка наклонив голову, принялся внимательно наблюдать за задним проходом товарища. После ряда потуг у них что-то получилось. Маленький принял небольшой сверток и без видимых признаков брезгливости принялся отмывать его под краном. Большой, тяжело вздыхая, надел штаны и отправился в угол камеры. Потом они долго о чем-то шушукались. Краем глаза Рудин увидел, как скручивалась из фольги трубочка, и затем негры нюхали через нее порошок белого цвета, выложенный на нарах. Нары, нужно заметить, в португальской тюрьме выполнены из камня, вроде надгробий, и являют собой единое целое с полом. Вдоль стены стоят деревянные топчаны. Когда приходит время спать, эти топчаны кладут на каменные нары и ложатся. Кроме этого, арестантам выдаются достаточно плотные шерстяные одеяла мышиного цвета. Одеяла большие, в них можно закутываться с головой. На день деревянные топчаны сносятся в один угол, сковываются одной цепью и запираются на висячий замок. Лишь перед сном приходит охранник и отмыкает их.

 

После увиденной сценки Рудину стало понятно, почему во время личного досмотра полицейский заставляет снимать штаны и приседать на корточки. Наркота! Что там нюхала эта двоица новеньких непонятно, но храпом своим спать никому не давала. Все шесть сокамерников ворочались, тихонько поругиваясь, но замечания неграм не делали. Особенно громко «зажигал» верзила. Возможно, виной тому была особая конструкция его носа с большими, вывернутыми наружу ноздрями. Рудин старался ворочаться как можно реже, чтобы сохранить тепло под одеялом. Нужно заметить, что их у него, в отличие от других, было два. Так главный охранник распорядился. И, вообще, первые двое суток его держали в камере одного. Лишь позже, когда возник недостаток мест в соседних помещениях, к нему начали подселять арестованных, не забывая при этом вежливо извиняться. Эдакая разновидность палаческой вежливости:

 

«Как Вам петелька, шейку не жмет?»

Или: « А головку на гильотинке не приподнять слегка? Нет? Ну, извините!»

А потом – бац! И нет головы.

 

И всё- мысли, мысли... Как говорится: « Пришла беда – отворяй ворота!» «Где же, и когда началась эта непрерывная цепочка моих неприятностей?», - думал Рудин.

 

3

 

В принципе, он был готов приступить к командованию судном. Некоторые распоряжения ему, как капитану, пришлось уже отдать, в силу отсутствия Роджера. Оставалась маленькая, но очень важная формальность: сделать соответствующую запись в судовом журнале. О деньгах в кассе говорить не приходилось, в силу отсутствия таковой. Акт приема-передачи лежал на столе, Роджер уже подписал его. Теперь дело за Рудиным. Но он не спешил, поскольку ему до сих пор оставалось неизвестным содержание закрытого сейфа. Ключи в дверке торчат, код, записанный на клочке бумаги, тут же, а открыть невозможно: колесики вместо того, чтобы щелкать на оцифрованных делениях, плавно и бесшумно проворачиваются. Обычно в судовом сейфе, кроме денег, хранят содержащие наркотики лекарства и опись к ним. Все это входит в акт приёма-передачи.

 

«Вы счастливы, капитан?» раздался в дверях голос мистера Фикса.

 

«Да, я счастлив. Вот только сейф не могу открыть»

 

«Сейф… Сейф… А что у вас там?» хозяин заглянул в спальню, -«Я никогда не был здесь!»

 

«Личные вещи капитана Роджера и полный беспорядок»

 

«А сам капитан Роджер где?».

 

«Поехал в иммиграционный отдел, скоро вернется».

 

Хозяин изучал капитана, а капитан изучал хозяина. Наступление – лучший вид обороны, поэтому Рудин сам принялся рассказывать о себе, о Таббани, об их общих с мистером Фиксом компаньонах, друзьях и знакомых. Некоторые представители старой гвардии уже ушли из жизни, но капитан помнил их так же, как помнил хозяин, и это сближало.

 

«Таббани жадный!» подытожил мистер Фикс,- « и Геллен тоже».

 

«Не знаю. Мне он платил хорошо», - парировал Рудин.

 

Этой фразой он пытался упредить возможные недоразумения по вопросам своевременной выплаты жалованья, что являлось, прямо таки, болезнью практически всех судовладельцев. Мистер Фикс фразу эту поймал, но не придал услышанному значения. Или сделал вид, что не придал.

 

«Если Геллен держит деньги так», - он протянул перед собой крепко сжатый кулак, - «то Таббани - вот так!», - и хозяин крепко прижал два сжатых кулака к груди.

 

Двадцать с лишним лет назад, на заре своего автомобильного бизнеса, когда все они: Фикс, Таббани, Геллен и многие другие были ещё молодыми людьми, их деятельность происходила в непрерывном соперничестве. Они распускали сплетни друг о друге, ссорились, враждовали, перехватывая выгодные коммерческие контракты. Состязались в богатстве. Но старость сделала их мудрее и примирила между собой. Сначала сошёл с дистанции старик Геллен, передав свою долю в судоходном бизнесе Таббани и оставив своему сыну действующий банк в наследство. Затем – сам Таббани распродал все свои семь пароходов. Остался лишь мистер Фикс, который уступал конкурентам только в одном: он не был судовладельцем. А теперь им стал! Любые воспоминания о делах давно минувших дней являлись тем бесценным грузом, который когда-то их и объединял, и принуждал к дальнейшему противостоянию одновременно. Все они, включая капитана Рудина, были молоды и счастливы на одном и том же отрезке времени. И название тому отрезку – жизнь.

 

Мистер Фикс не оставлял нового капитана ни на минуту. Казалось, он мог до бесконечности вспоминать и говорить о прошедших событиях, участником которых довелось быть и Рудину. А уж о людях, с которыми работал мистер Фикс, и говорить нечего! Рудин знал, практически всех. Не стоит скрывать, ему тоже было приятно посплетничать о лицах и фактах, неизвестных никому из присутствующих, кроме мистера Фикса, как будто они знали друг друга много лет. Вместе с тем, Рудину не терпелось заняться своими непосредственными, капитанскими обязанностями, но больше всего на свете ему хотелось, чтобы и мистер Фикс, и Роджер, и Али поскорее убрались бы восвояси.

 

А Роджер убывал с шумом. Вернувшись из иммиграционного отдела, который выполняет функции пограничного контроля и оформляет визы, он выглядел еще более отрешенно и растеряно. Наличие выездной визы и билета на самолет подействовало на него убийственно: он вообще перестал соображать. Когда нужно было открыть судовой офис, где хранилась вся техническая документация с постройки судна, выяснилось, что потерялся универсальный ключ, позволявший открыть любую дверь на судне. Между собой моряки называют такой ключ «вездеходом». Кроме того, Роджер забыл пин-код судового мобильного телефона и никак не мог отыскать зарядку к нему. Чтобы хоть как-то разрешить проблему, мистер Фикс пообещал купить новую мобилку по возвращению судна из рейса и разрешил взломать сейф во время морского перехода. Оставалось найти ключ-вездеход. Что еще можно было выжать из этого забитого на вид и беспомощного человека, каким был Роджер? Связь! Перед тем, как расписаться в судовом журнале о приеме командования на себя, Рудин попросил Роджера, чтобы тот отправил электронное письмо в офис, дабы убедиться, что связь работает. Роджер письмо послал, доставку из офиса подтвердили. Всё! Больше никаких вопросов. Остальное может решить новый капитан самостоятельно, в ходе развития событий.

 

При прощании Роджер протянул свою вялую лапку и, уходя, небрежно бросил через плечо: «Имейте в виду, капитан, что на судне нет ни одного чистого листа бумаги!»

 

Что он подразумевал под этим? Рудин заглянул во все ящики письменного стола, осмотрел шкаф с документацией, книжную полку. Действительно, писчей бумаги нигде не было. Поднявшись наверх, перебрал папки с документами в штурманской рубке. Исследовал макулатуру, скопившуюся возле двух принтеров, бумаги не нашёл и вызвал по рации третьего штурмана. «Кеннет», прочел он фамилию третьего в расписании обязанностей экипажа по тревогам, которое висело, как ему и полагалось, на «переборке» - так называют обычную стенку на судне. В кратчайшие сроки капитану предстояло запомнить всю команду по лицам и именам. Это намного упрощает взаимодействие и взаимопонимание. Если в общении с офицерами можно обойтись только названием должностей, поскольку они существуют в единственном экземпляре на борту, то как быть с шестью матросами и шестью мотористами?

 

В дверях нарисовался крепыш в грязном белом комбинезоне, небольшого роста, круглолицый, с залысинами на аккуратно постриженной голове. Его умные глаза выражали обеспокоенность и готовность служить.

 

«Третий штурман?».

 

«Да, сэр!».

 

«Ты приготовил документы к отходу?».

 

«Да, все готово, кроме судовых ролей, сэр».

 

«А роли почему не готовы?».

 

«Они готовы, вот только распечатать не могу: бумаги нет».

 

«А почему я узнаю об этом только сейчас?».

 

«Капитан Роджер знает, я говорил».

 

Капитан Роджер! Пройдёт время, прежде чем Рудина перестанет преследовать тень его предшественника. Это - всеобщая флотская болезнь. И долго ещё, отдавая приказы, капитан будет слышать: «А при капитане Роджере было так. А капитан Роджер делал вот эдак». Нужно смириться и переждать, потому что так же они будут говорить и о Рудине другому, новому капитану, который когда-нибудь придёт на смену ему.

 

«Как тебя зовут?», спросил Рудин, желая услышать звучание имени от его обладателя. Зачастую написанное произносится иначе, хотя бы, по причине различного устройства речевого аппарата у разных народностей.

 

«Кен, сэр », ответил, проглатывая окончание имени, третий штурман.

 

«Кеннет?».

 

«Да, Кенне, сэр!», - все-таки утаил букву «Т» третий.

 

«Так вот, Кеннет! Теперь я - твой капитан. И капитан хочет, чтобы ты остался стоять возле вот этого принтера, и с мостика – ни ногой, пока я не вернусь».

 

«Слушаюсь, сэр».

 

Какая мелочь эта судовая роль. Подумаешь, список экипажа с паспортными данными! А в море без неё не уйдешь: капитан порта не позволит. Наученный превратностям судьбы, Рудин всегда возил с собой в чемодане всего понемножку, на первый случай. Имелись у него и зубная паста, и расческа, и крем для обуви. Не были исключением и несколько чистых листов писчей бумаги. Да, что там бумага! Даже переходной трансформатор со 110 на 220 вольт и походный кипятильник у него тоже был. На случай, если попадет на судно японской постройки, такое, как «Эсперанса», к примеру.

 

Пока Кеннет распечатывал документы, Рудин составил депешу для офиса судовладельца, с просьбой по возможности доставить на судно несколько пачек писчей бумаги, и отправил её по адресу. Теперь следовало дождаться подтверждения о доставке. Точно так же, как парус забирает ветер, принимал на себя капитан свои обязанности. Сначала шевельнется парусина под воздействием легкого ветерка; затем распрямятся и придут в движение обвисшие морщины; все полотнище наполнится ветром и повиснет опять; и вот, наконец, расправится, надуется плотным воздухом, станет твердым, как стена. И полетит выпущенной из лука стрелой корабль, касаясь ножом бушприта высоких гребней морских волн! Так будет, а пока… Пока за спиной у Рудина раздался совсем недавно ставший знакомым, но уже изрядно поднадоевший скрипучий голос хозяина:

 

«Как дела, капитан?».

 

Поистине, у этого мистера Фикса пропеллер в одном месте. Только что Рудин видел его на причале рядом со старшим помощником, и вот он уже на мостике. Сидел бы себе в салоне и не лазал по судну!

 

«Да, теперь я - капитан, мистер Фикс. А дела наши не так уж хороши: на судне нет писчей бумаги», - пожаловался ему Рудин, - « И мы не можем приготовить документы на отход».

 

« Почему я ничего не знаю? Никто не информировал меня! », - парировал хозяин.

 

« Ну, тогда, у нас нет еще и туалетной бумаги, и мыла, и стирального порошка », - сработала давнишняя привычка капитана извлекать пользу даже из негативной ситуации.

 

«Вы, капитан, на следующий рейс приготовьте мне список, чего у вас нет. Никто не информировал меня!».

 

Рудину не поверилось, что хозяин не знает о проблемах на своем судне, к тому же – единственном. Что это? Восточная хитрость или производная безмерной жадности?

 

«А можно я пошлю вам через агента в Дакаре?».

 

«Хорошо, капитан, хорошо, пошли».

 

« А с моря вышлю перечень всех обнаруженных замечаний, и вы будете точно обо всем знать».

 

«Хорошо, капитан, хорошо, вышли».

 

В приоткрытую дверь постучал старший механик, пан Тони:

«Можно тебя на минутку?».

 

Извинившись перед хозяином, Рудин вышел в коридор к старшему механику.

 

«Ты понимаешь, Бартоломеос, в чем дело», - начал тот, - « Я не могу поставить свою подпись, что согласен принять судно.

 

«Почему?».

 

« Вот на, посмотри сам», - и он протянул Рудину акт, из которого следовало, что судно находится в превосходном техническом состоянии. Это была ложь, потому что согласно последней проверке «Эсперансы» властями порта Дубровник имелись пять замечаний, каждое из которых являлось основанием для того, чтобы, при желании портовых властей, вообще не выпускать судно в море. Рудин знал, что, в принципе, никакая сила не способна воспрепятствовать выходу «Эсперансы» в рейс, а в море любые конфликты между членами экипажа недопустимы.

 

«Так, пан Тони, меня интересуют только жизненно важные моменты. В море мы выйти сможем?».

 

«Сможем, только, если что, главному двигателю – конец!».

 

«Ну почему ему должен быть конец?».

 

«А у них насос охлаждения не работает».

 

«Извините, а чем же двигатель охлаждается?».

 

«Пожарным насосом. И генераторы дохлые, еле дышат».

 

Только этого не хватало! Но раньше они как-то работали? Причем в Средиземном море, где на каждый день, согласно их расписанию, приходился порт захода. И вообще, когда Рудину предложили принять «Эсперансу», он должен был идти до Дакара дублером. Может быть, так и получилось бы, если бы Роджер не наделал долгов, которые мистер Фикс так щедро покрыл одним махом. Но все ли долги? Возможно, Роджер попросту сбежал от денежной недостачи, которая может открыться в будущем. Старшему механику повезло больше, чем капитану, он шел дублером, и время для выяснения отношений и разборок еще было.

 

«Значит так, пан Тони, вы пока ничего не подписывайте. До Дакара старшим останется прежний механик, а вы – только наблюдатель. Из Дакара пошлем рапорт со всеми замечаниями. А принимать придется в таком состоянии, в каком есть. Мы ведь не контрактники какие-нибудь, а работаем в компании, на хозяина».

 

Из всего увиденного и услышанного складывалось впечатление, что мистера Фикса попросту водили за нос. Причем все! Прекрасно разбираясь в автомобильном бизнесе и финансах, он понятия не имел обо всём, что связано с эксплуатацией судов.

 

« Некоторые суда не имеют права плавать», - завел свою старую пластинку пан Тони. Рудин уже слышал от него эту фразу, и не один раз. Чуть позже начнет ныть весь экипаж: сначала последуют жалобы на недостатки, а немного позже просьбы о повышении жалования. Так бывает всегда, когда на судно приходит новый капитан. Рудин терпеливо, не перебивая, слушал пана Тони. Он знал, что если вступить в полемику, то разговор займет больше времени. На его счастье в коридоре раздался громкий голос, - « А где капитан?»

 

Рудина разыскивал двухметровый бородатый детина, размахивая пачкой бумаги, словно одним листиком, в воздухе.

 

«Вот вам бумага!».

 

Детина всунул бумагу в левую руку капитана, пожал правую и загремел огромными башмаками вниз по трапу. Наверное, он очень спешил.

 

«Фантастика!», - подумал Рудин, - « И получаса не прошло, а бумагу уже доставили! Значит, моё письмо благополучно получено офисом, и связь находится в полном порядке. Теперь не пропадем!».

 

Настроение его несколько улучшилось. Постепенно все становилось на свои места и «Эсперанса» из необъезженной кобылицы превращалась в послушную, повинующуюся его воле лошадь.

 

«Плиз, кэптэн!», - осторожно тронул кто-то Рудина за рукав. Рудин обернулся. Перед ним стоял второй штурман. Имя его, казалось, запомнится легко: что-то связанное с морем… До смешного! Капитана звали Роджером, а этого второго тоже, как-то, похоже.

 

«Слушаю вас», - безлично ответил Рудин.

 

«Вас просит подойти в судовую амбулаторию врач порта, сэр».

 

Тут Рудин вспомнил: Фрэнсис! Точно! Второго звали, как и Дрейка. Не судно, а притон пиратов. Впору поднимать на мачте Веселого Роджера!

 

«Вьётся по ветру Веселый Роджер,

Люди Флинта песенку поют!»,

прямо как в «Бригантине». Только в данном случае - «люди Фикса», разница небольшая.

 

В амбулатории Рудина заставили выпить рюмку мутной сладковатой на вкус жидкости. Это и была прививка от холеры.

 

«Если бы все в жизни происходило так же легко!», - подумал Рудин, подписывая счет доктору.

 

Запищала портативная рация. Старший помощник сообщил, что до окончания погрузки оставался ровно один час. Нужно срочно звонить агенту. Но как, если мобильный телефон Роджера без зарядки, и пин-код неизвестен?

«Что ж, пришло время проверить спутниковую связь», - пробормотал себе под нос Рудин. С одной стороны – дорогое удовольствие, а с другой – служебная необходимость.

 

Все получилось. Агент пообещал, что прибудет во время, но главный двигатель велел пока не запускать. Это означало, что раньше полуночи судно от причала не отойдет. С двадцати двух часов для работников шлюза начинал действовать ночной тариф, и денежку мимо своего кармана, до сих пор, они еще не проносили. Судовладельцы пытались влиять на этот процесс, но на сторону порта вставал профсоюз, и все иски заканчивались неудачами.

 

Всё складывалось не так уж плохо: судно на отходе, пан Тони на борту, матросы крепят тросами экскаваторы на грузовых палубах.

 

В салоне Рудина ожидала ещё одна приятная новость: судовым агентом оказался его старый знакомый – Ричард. Ранее он обслуживал суда Таббани, а теперь продолжил работать на мистера Фикса, что было логически верным выбором. В каких только передрягах за прошедшие двенадцать лет они не перебывали! Из каких только ситуаций не выбирались! Ричард не вошёл в салон, а, как всегда, стремительно ворвался. Вечно деловой, спешащий и озабоченный. Он мог заниматься несколькими делами одновременно, никогда ничего не записывал, и никогда ничего не забывал. Рудину всегда казалось, что стремительного Ричарда преследует множество маленьких смерчей, которые закручивают воздух за его спиной.

 

«Сколько лет мы работаем вместе?», - спросил агент капитана вместо приветствия, и они пожали друг другу руки.

 

Прикинув, Рудин ответил: «Лет двенадцать! Ты помнишь, как раздавал нашему экипажу подарки по случаю рождения сына?».

 

«Да. Ему уже десять! И дочке шесть!».

 

Оба замолчали, думая, наверное, об одном и том же: как скоротечна наша жизнь, и как быстро летит время. Когда они встретились впервые, Ричард выглядел щуплым юношей, студентом-выпускником института транспорта. Он был искренне чист и наивен, раздавая маленькие подарки в честь новорожденного. Это были красивые коробочки, перевязанные золотыми лентами, внутри которых находились всякие симпатичные мелочи: фигурки ангелов, крохотные вечные календари, ручки, блокноты и прочая ерунда. Но у всех все разное, что позволяло взрослым мужикам делиться впечатлением. Они показывали друг другу сувениры и радовались, как дети.

 

Нынче перед Рудиным сидел крепкого телосложения муж, с уже пробивающейся на висках сединой и едва наметившимися залысинами. Только очочки такие же - маленькие и круглые, как у Джона Леннона.

 

«У тебя на судне все в порядке?», - спросил Ричард.

 

«Обижаешь, старина! Разве я не сказал бы, если бы что-то шло не так?».

 

«Хорошо, я тогда власти заказывать не буду, заеду, подпишу у них все сам. Лоцман придёт в двадцать три часа. Если вдруг заглянут из иммиграционного отдела, отдашь им вот эту судовую роль. Другая, со штампом – твоя. Ну, а я, с твоего разрешения, пойду? А то у меня сегодня еще два судна в обработке».

 

«Конечно, Ричард! Если что, я позвоню тебе по спутниковому телефону. Мобильный, к сожалению, не работает».

 

Нелегка работа судовых агентов. По сути, они являются физическим продолжением капитана на берегу. Зная все бюрократические лазейки, входы и выходы, агент оформляет необходимые документы, связанные с заходом судна в порт, погрузкой и выгрузкой. Обеспечивает судно заправкой водой и топливом, решает проблемы экипажа, включая организацию врачебной помощи, закупки необходимых запчастей и провизии. Служит своего рода амортизатором, в случае возникновения конфликтов с портовыми властями и владельцами грузов. Невозможно перечислить всего, что агенты делают! Капитану без них – никак!

 

Выйдя на палубу вслед за агентом, Рудин увидел внизу, на причале, мистера Фикса, стоящего возле своего черного «Мерседеса» представительского класса. Похоже, мистер Фикс, наконец-то, решился покинуть «Эсперансу». Негласные правила этикета рекомендуют капитану встречать и провожать своего судовладельца. Кроме того, компания может иметь специальный вымпел, который поднимается на мачте во время нахождения на борту хозяина. На «Эсперансе» такого вымпела пока еще не было. Да и вряд ли мистеру Фиксу известно об этой давней флотской традиции.

 

«Нужно будет подсказать, пусть потешится», - подумал Рудин.

 

Не спеша, придерживаясь рукой за леер, он спускался по трапу, подвешенному вдоль корпуса на специальной балке. Когда судно приводят в походное положение, трап поднимают лебедкой и «заваливают» на борт. Спуститься метров на сорок вниз, потом столько же обратно, наверх. Охота была! Но что поделаешь: надо!

 

«Все в порядке, мистер Фикс. Судно к отходу готово, вот только кормовую рампу закроем», - доложил Рудин.

 

Хотя на «Эсперансе» только одна рампа, все равно ее принято называть кормовой, поскольку на судах других конструкций они могут быть расположены и по бортам, и в носовой части. Этакий металлический мост, опускаемый на стальных тросах. Точно, как на средневековых замках, через ров с водой. Только здесь нет ни замка, ни рва, а вместо них судно и причал.

 

«О кей, капитан!О кей!».

 

« На борту тысяча двести сорок семь единиц техники».

 

«О кей, капитан! О кей!».

 

« От имени всего экипажа благодарю Вас за оказанную поддержку и помощь».

 

«О кей капитан! О кей!».

 

«Заставлю я этого чурбана пробудиться или нет?», - подумал Рудин и затем добавил, - «Мистер Фикс, я не смог найти в документах отпущенные компанией нормы на рацион питания».

 

Глаза хозяина вспыхнули отражением всех причальных фонарей сразу. Есть! Попал, причем в самую точку!

 

«Будьте осторожны, капитан! Не больше семи долларов в сутки на человека. Я надеюсь, что финансовая отчетность будет в порядке?».

 

Мистер Фикс определенно хитрил, отправляя судно в рейс без единого доллара в судовой кассе. Была, правда, у капитана принадлежавшая компании банковская кредитная карточка с двенадцатью тысячами долларов на счету. Но не было гарантий возможности получения денег в Африканских странах. Манифестации на улицах по случаю какого-нибудь национального праздника, война или вооруженный мятеж, все что угодно может разразиться в любой момент и сделать получение денег невозможным. Можно, конечно, заказать определенную сумму через того же агента в порту. Но, в этом случае, не исключена возможность, что вместо истребованных долларов агент принесет мешок местных денег, да еще потребует оплаты расходов за обмен валюты на их какие-нибудь «тугрики».

 

«Конечно, все будет в порядке! А Таббани давал на питание только пять долларов», - продолжал дразнить своего скаредного хозяина капитан.

 

Тут уж мистер Фикс ожил окончательно, сев на своего любимого конька:

 

« О! Таббани жадный! Ты знаешь, какой он жадный? Но Геллен еще жадней. Если Таббани любил устраивать званые обеды на своих судах, то Геллен ни разу стол не накрыл. Даже кофе или бутербродом не угостил! Я не Таббани, конечно... Но скажи, разве у него было такое судно?».

 

« Ну, конечно же, нет, мистер Фикс. Самое большое его судно в два раза меньше «Эсперансы». У нас здесь даже баскетбольная площадка есть».

 

«Баскетбольная? Почему я не видел?».

 

«Вы не только ее видели, вы на ней стояли! В следующий раз я вам ее покажу. Вы ведь придете на судно по возвращении из рейса?».

 

«Да, да, конечно, я приду. Таббани... Ты давно его видел?».

 

«Полгода назад. У него проблемы с простатой. Будут в Париже операцию делать: по частям вытаскивать, без вскрытия».

 

« Да, Таббани старый! Таббани очень старый! А мне, сколько лет дашь?».

 

Вопрос, конечно, интересный. Особенно, если учесть, что Рудин знал не только возраст хозяина, шестьдесят четыре года, но также и то, что тот носит фамилию своей супруги. Поэтому, так и получается, имя арабское – Набиль, а фамилия голландская – Фикс. Можно назвать капитана подхалимом, можно дипломатом, но только он решил соврать в угоду своему хозяину:

 

« Пятьдесят шесть» .

 

«Неправильно! Пятьдесят четыре!».

 

Вот так вот! Не больше и не меньше, а ровно десять лет зажал.

 

«Извините, мистер Фикс. Здесь недостаточно освещения».

 

«Ничего, ничего», - успокоил капитана хозяин. Рудин четко услышал довольные нотки в его голосе: значит потрафил!

 

«А тебе, капитан, должно быть все шестьдесят?».

 

«Пятьдесят семь».

 

«Ты смотри! А на вид не скажешь! Ты волосы чем красишь?».

 

«Я не крашу волос, мистер Фикс».

 

«А вот капитан Роджер красит! Да вы все красите, только скрываете!».

 

Что тут было Рудину возразить? Разве что сменить тему разговора.

 

«Мне нужно срочно доложить в контору капитана порта о готовности судна. Сейчас ровно три часа до лоцмана, я вынужден попрощаться с Вами»

 

«О кей, капитан! Окей!», - мистер Фикс крепко пожал руку Рудину своей мягкой, не ведавшей физического труда ладошкой, - « Ты счастлив, капитан?».

 

«Да, я счастлив: такое большое судно! А почему Вы спрашиваете?».

 

«Тебе привезли писчую бумагу. Ты счастлив от этого?».

 

« О, да! Я очень счастлив, что у меня теперь есть бумага, и я смогу приготовить документы на приход в Дакар».

 

«Вот, видишь, какой у тебя заботливый хозяин?», - и затем, понизив голос,-

« Таббани был не такой заботливый?».

 

«Конечно, нет! У Таббани бумаги ни за что не выпросишь». На этот раз Рудин говорил правду, потому что никогда бумаги у Таббани не выпрашивал. В предыдущей компании он вообще ни в чем не испытывал недостатка. Мало того, пользуясь доверием судовладельца, зачастую распоряжался деньгами по своему усмотрению, лишь ставя компанию в известность о произведенных расходах. Таббани четко знал, что если капитан Рудин и потратил деньги, значит, другого выхода у него не было. Никто капитана не контролировал, поскольку всем было известно, что и цента из кассы не пропадёт. Правда, для того, чтобы достичь такой степени доверия понадобились годы, в то время, как с мистером Фиксом они были знакомы всего лишь несколько часов. Конечно же, конкретное заключение о новом боссе на данном этапе делать было рановато, но то, что легко не будет, становилось очевидным.

 

По пути к трапу Рудин почувствовал его пристальный взгляд на себе, обернулся, увидел, что не ошибся и помахал на прощание рукой. В ответ мистер Фикс посигналил клаксоном.

 

Наконец-то все посетители покинули судно, остался лишь инженер компании – бельгиец, по имени Раймонд. Это был тот самый человек в синем комбинезоне, что сидел за столом с хозяином. О том, что Раймонд являлся почти коллегой, Рудин узнал только сейчас. Целый день этот человек ходил за ним хвостиком и что-то трещал о ремонтной бригаде, о своевременных заявках, о своём личном вкладе в дела компании. Рудин принял его за бригадира ремонтников, работающих в машинном отделении.

 

«Что этот человек от меня хочет?» недоумевал он. И вот оказалось, что это «свой»: главный инженер. Рудину очень нужно было переговорить с ним о состоянии машинного отделения и о судне вообще. Хотелось бы сделать это в присутствии пана Тони, но тот был занят замерами топлива после бункеровки. Поскольку свободного времени не оставалось, а капитан вынужден постоянно перемещаться по судну, они договорились, что Раймонд будет ходить за Рудиным, чтобы обсудить все вопросы «на марше». Всё вышло именно так, как и было задумано. Оказалось, что инженер в курсе и работы генераторов, и замены насоса охлаждения. Насос ошибочно выслали не в Антверпен, а в Бейрут, на имя Али Гейдара, а генераторы постепенно заменят один за другим, и всё для этого готово. Ушёл Раймонд только тогда, когда штурмана начали готовить к отходу капитанский мостик. Их дальнейшее общение стало физически невозможным: более отвлекаться от своих дел капитан не мог.

 

4

 

Почему, лежа на португальских нарах, Рудин копался до таких мелочных подробностей в своей памяти? Ему казалось, что установив тот момент, с которого началось тотальное невезение, удастся выправить и нынешнее бедственное положение. Ответов на вопросы пока не поступало, а память продолжала прокручивать свои кинокадры: вот на «Эсперансе» отдают швартовные концы; вот она отходит от причала…

 

5

 

Лоцман, осуществлявший проводку, отличался некоторой оригинальностью. Нехватка профессиональных кадров привела к тому, что к лоцманскому труду стали приобщать людей, прежде работавших на портовых катерах и буксирах. Не имея опыта в управлении большими судами, они маневрировали ими, словно какими-нибудь катерами, пытаясь то в шлюз на полном ходу ворваться, то машинами с полного переднего на полный задний отработать. Вряд ли, все капитаны позволяли им проделывать подобные маневры, но, те, во всяком случае, пытались. Ведь кто такой лоцман? Всего на всего – советчик, который не несет никакой юридической ответственности за свои действия. Конечно, капитан допускает его к управлению, но при этом не теряет контроля над всем, что на судне происходит. «Советчик» Рудина напоминал токующего глухаря. Закинув голову, он зычно кричал «Лево на борт!» или «Право на борт!», да так, что его, вероятно, слышали на другом берегу. Третий штурман Кеннет стоял у машинного телеграфа на реверсах. Рудин предупредил его, чтобы он выполнял только капитанские команды, что в полной мере соответствовало существующим правилам. Иногда лоцманы, видя, что их команды не выполняются, вовсе прекращают работу, но не таков был антверпенский «глухарь». Он пел свои песни на крыле штурманской рубки, и его мало интересовало, соответствуют ли действия экипажа лоцманским указаниям. Главное, что его слышали все: и портовые матросы на берегу, принимавшие у судна концы, и команда буксира, который придерживал корму «Эсперансы» и, возможно, его коллеги на встречных судах.

 

«Кэптэн», - орал лоцман, - «Все о кей!».

 

Неизвестно, присела бы лошадь от его криков, но кэптэн приседал. Конечно, все было «о кей», если не принимать во внимание, что от напряжения лоб капитана покрылся испариной. Он не почувствовал еще «Эсперансу"до конца, она не стала еще его естественным продолжением, подчинявшимся хозяину, как собственная рука или нога. Капитан отдавал ей команды и внимательно следил за их выполнением. У судна, как и у человека, а лучше сказать у женщины, тоже есть и свой характер, и своя реакция. Маневренные характеристики, вывешенные на переборке, довольно приблизительны. Их нужно знать, но гораздо важнее чувствовать движение своего судна. Капитан не только знает дистанции, но он еще и «видит» их; знает, какие действия может предпринять за время их прохождения. Больше всего, с профессиональной точки зрения, Рудину нравилось сотрудничать с лоцманами на реке Эльбе, в Германии. Там действительно всегда всё «о кей». Спрашивает, к примеру, лоцман:

 

«Капитан, а подруливающее устройство у вас работает ?"

 

«Нет!».

 

«О кей! А оба якоря готовы к отдаче?».

 

«У нас всего один – левый, правый мы потеряли».

 

«О кей!».

 

И судно идет, и швартуется, и никаких проблем.

 

В Антверпене лоцман действует несколько иначе: «Я должен информировать капитана порта»; или « Я не могу работать при таких условиях»; или … все что угодно, но начинается всегда с «Я».

 

Может быть, это вызвано разделением реки на участки, принадлежащие Бельгии и Голландии и переходящей взаимной ответственностью?

 

Вопрос риторический, ответа на который Рудин не знал. Согласно негласной традиции, он вручил лоцману упаковку «Мальборо» и поблагодарил за хорошую работу. Обычаев нарушать нельзя, улучшать – можно: дать, к примеру, две упаковки или три… В начале своей флотской карьеры он все ожидал, когда же хоть кто-нибудь из лоцманов обидится и откажется от предложенного сувенира. Не дождался, а прошло уже, без малого, сорок лет!

 

Выход из шлюза всегда довольно прост. Рудин любил выходить из шлюза. А еще, он любил высаживать последнего лоцмана на катер, приводить машину в ходовой режим и начинать длинное морское плавание.

 

«Закончили с лоцманом! Давай полную морскую скорость!», - кричал он в телефонную трубку неизменному пану Тони.

 

«Слухам!» отвечал тот.

 

Слегка подрагивая, двигатель набирал обороты, ощутимо увеличивалась скорость, удлиняя следы послесвечения встречных судов на экране локатора. Впереди десять дней безмятежного плавания, завтра можно спать до победного конца, без будильника и принудительного подъема. Хорошо-то как! Ну, а если добавить ко всему наступающее воскресенье – вообще красота! В офисах никого нет, и можно отправить рапорт об отходе на другой день, вместе с полуденным докладом. Вот показался плавучий маяк «Норд Хиндер». Рудин любил «Норд Хиндер». Любил Дувр и Ла-Манш с маяком Гринвич посередине. От Гринвича начинается отсчёт меридианов, он отделяет восток от запада. После него все реже встречаются встречные суда, начинают дышать отголоски океанских волн. Рудин любил выходить в океан…

 

6

 

Неожиданно в камере загорелся яркий свет. Дверь приоткрылась, и в помещение втолкнули высокого черноволосого паренька с озорными весёлыми глазами. Паренек возмущался и что-то кричал на португальском языке. Один из охранников долго огрызался, а, спустя время, дверь приоткрылась, и в камеру шлепнулся увесистый полиэтиленовый мешок. Парень радостно схватил его, раскрыл и начал одаривать присутствующих сигаретами и съестным. Рудин притворился, будто спит.

 

«Эй!», - тормошил его новенький, - « Булу хочешь?».

 

« Спасибо, нет».

 

« Эй, кто булу хочет?».

 

Из темноты протянулась рука. Булка мелькнула в полоске падающего из туалета света и исчезла в темноте. Послышались возня и чавканье, наступило всеобщее оживление. Потянуло табачным дымом. Было бы неправильным сказать, что в тюремной камере стало уютней. Нонсенс! Но изменения, в определённом смысле, произошли: место заключения перестало казаться суровым казематом.

 

« Спасибо за сигареты! Ты сам откуда?».

 

Разговоры велись на смеси английского, португальского и испанского языков.

 

«Местный, из рыбаков».

 

« А взяли за что?».

 

« За сети. «Путанка» у нас, а такие не разрешают, считают браконьерством. И спрятали мы ее очень хорошо: на палубе, под самый низ невода. Так нет, все перевернули!».

 

«Ты один что ли?».

 

«Нет, еще два приятеля по разным камерам сидят».

 

«Это они специально вас рассадили», - продолжил голос из темноты, «чтобы вы договориться не смогли».

 

«А ты из Испании?», - спросил собеседника Була, как мысленно окрестил его Рудин.

 

«Нет, из Венесуэллы».

 

«И как ты к нам попал?».

 

«Понятное дело - теплоходом. Меня уже три недели не могут назад выслать. Говорят, свободных мест в самолетах нет».

 

«Что же ты здесь в Португалии такого особенного нашел?».

 

«А ничего! Я уже во второй раз в Европу попадаю. Два года назад в Голландии побывал. Но там на испанском не говорят, и на работу не устроишься».

 

«Эй!», потряс Рудина за плечо Була, - « На булу! Я вижу, что ты все равно не спишь».

 

И ему в руку ткнулся бутерброд с сыром. Рудин поблагодарил, сел на лежанке и принялся через силу жевать. Слюна не выделялась вовсе. Но все-таки это была жизнь. Он был не один, и что-то вокруг происходило.

 

«А тебя за что сюда определили?».

 

« За конфликт с полицейским».

 

« Ударил что ли?».

 

« Нет, просто руку его оттолкнул».

 

«А свидетели были?».

 

«Да! Человек пять, тоже полицейских, а он - старший наряда».

 

«Плохо! Они просто так этого не оставят. Вот если бы без свидетелей – другое дело. К нам как-то раз на вечеринку полицейские нагрянули, мол, сильно шумим. Ну, моя девушка, выпроваживая их, ласково так, до плеча полицая пальчиками дотронулась: все, мол, в порядке. Так они оформили протокол, и судья вкатил четыреста евро штрафу! Нельзя их, видите ли, руками трогать!».

 

Все личные вещи, включая часы, у арестантов изъяли, и потому невозможно было определить, который час ночи пошел. Встревоженная появлением Булы публика перекусила, подустала и вновь принялась укладываться для сна. Негр, что нанюхался порошка, «заворачивал» во всю ивановскую. Его и толкали, и трясли за плечо, и за ноги дергали – ноль эмоций. Храпел, не оставляя своим соседям шансов на отдых. Немногим позже к нему присоединился его приятель. Рудин лежал, таращился в потолок и дожидался утра.

 

7

 

Шёл второй день океанского плавания. Погода стояла хорошая. Рассуждать о времени года не имело смысла. Сегодня за бортом - европейская весна, послезавтра – субтропическое лето, а еще через пару дней - экваториальная жара. Судно было настолько большим, что физически его движение не ощущалось. Ни покачнется, ни на волне не отыграет. Плавучий офис, в котором капитан – администратор. Успешно продвигаясь вперёд со скоростью восемнадцать узлов, вместо семнадцати, «Эсперанса» шла, опережая расписание. Не успел пан Тони прийти на судно, а скорость уже увеличилась на один узел; если считать по сухопутному, почти на два километра в час. И нужно полагать, что это еще не предел.

 

В понедельник Рудин не получил ни одного письма. Странно, что со времени выхода о нем никто не вспомнил. Неужели всё было до такой степени хорошо? Ситуация прояснилась во вторник, когда в штурманской рубке раздался звонок спутникового телефона. В трубке Рудин услышал потрескивающий голос мистера Фикса. Совершенно спокойно хозяин сообщил, что операторы потеряли «Эсперансу», и с момента отхода информация о её местонахождении отсутствует. Это означало, что все капитанские депеши прошли мимо адресатов. А вообще, были ли они отправлены?

 

Пообещав мистеру Фиксу позвонить позже, по выяснению обстоятельств, Рудин метнулся к компьютеру, открыл папку с сообщениями и убедился, что все они действительно были отосланы. Отсутствовали отметки об их прочтении. Кто знает, почему они там, в офисе, отказались читать? Тут же он пошел по второму кругу, пытаясь повторить отправку. Все уходило, как в прорву, и где-то исчезало. Надпись на табло свидетельствовала о том, что все письма были отправлены успешно. Может быть, мистер Фикс решил сэкономить на связи и отключил интернет на время перехода? Может быть, оператор вовремя не оплатил услуги и «Эсперансу» отключили? Может… Но со стороны судна все о кей! Отправки есть! Что же делать? Имелась слабая надежда раскрутить второго штурмана Фрэнсиса на предмет «не случалось ли подобное у них раньше?», но…

 

8

 

Надежда… Только сейчас, по прошествии времени, с «высоты» тюремных нар Рудин мог заметить, что весь период его работы на «Эсперансе» был тесно связан со словом «надежда». Как там поётся в мультфильме про капитана Врунгеля? « Как вы судно назовёте, так оно и поплывёт»? Даже сейчас, лёжа под колючим тюремным одеялом, Рудин продолжал надеяться. На что? На лучший исход дела, на его возвращение к работе, на то, что пан Тони регулярно посылает эсэмэски жене. Согласно отработанной совместно с ним легенде для семьи Рудина, оператор его мобильной связи в Африке не обслуживается. А вот польский обслуживается! Ошибки в текстах, которые Тони может допустить, останутся незаметными, так как слова будут написаны латинским шрифтом. Рудин надеялся, что с домашними всё обойдётся.

 

9

 

Второй штурман Фрэнсис немного успокоил его. Были у них проблемы со связью, и не один раз! Но только на Филиппинских островах и в Индонезии, но в Средиземном море все было в порядке. Фрэнсису исполнилось уже сорок три года, а он все еще ходил в помощниках. Не хочет продвигаться по служебной лестнице. Будучи на целых тринадцать лет старше третьего штурмана Кеннета, он выглядел моложе него. Вообще-то, разницу в возрасте у филиппинцев установить непросто. Все они - небольшого роста, с прямыми чёрными волосами, монголоидным разрезом глаз. Их кожа одинаково гладкая и в двадцать лет, и в пятьдесят. Говорят, что филиппинские женщины сохраняют детородную функцию до семидесяти лет. Можно ли отличить северного китайца от южного; японца от корейца; вьетнамца от таиландца; и всех их друг от дружки? Имея опыт продолжительного общения – да! А вот с определением возраста – проблема. Здесь даже наличие лысины не очень помогает, так как она может появиться в любом возрасте. Кеннет в свои тридцать почти лысый, а Роджер в пятьдесят пять гривой трясёт. Причем, Фрэнсис курит, а Кеннет – нет.

 

«Фрэнсис!».

 

«Да, сэр!».

 

« У меня будет просьба к тебе и третьему штурману».

 

«Слушаю, сэр!».

 

«Составьте, пожалуйста, перечень ваших обязанностей, вплоть до мелочей. Перечислите всё так, как это было до меня. Я не хочу пока чего-либо менять, да и времени на это нет!».

 

«Слушаюсь, сэр!».

 

Рудину надлежало обеспечить связь любым путём. Не могло быть так, чтобы во времена космоса и интернета она отсутствовала. Ступенькой, предшествовавшей интернету, был телекс. Теперь же, с появлением на флоте электронной почты, он отошел на вторые позиции. Назначение у всех модификаций, как правило, одно и то же, а вот конструкции… Осторожно, шаг за шагом, ошибаясь и начиная все сначала, Рудину удалось добиться устойчивой телексной связи. Можно отсылать сообщения. Только теперь они уже не могли быть по-прежнему пространными, но короткими и сжатыми, как радиограммы. Итак, когда механики вышли на полные обороты главного двигателя? Рудин открыл судовой журнал и увидел запись на вахте старшего помощника: «Продолжили крепление груза» Хорошенькое дело! И это во время прохождения проливами, учитывая, что судно с незакрепленным грузом не имеет права выйти из порта?

 

«Фрэнсис!».

 

«Да, сэр!».

 

« Пригласи на мостик старшего помощника».

Пока Фрэнсис звонил по судовому телефону, Рудин набрал текст на экране телекса и попытался его отправить. Текст ушел. Чуть позже поступило подтверждение от береговой станции. Ура! Нет, не ура. Следом прошла информация, что доставка адресату неуспешна. Рудин попробовал раз, и еще раз...

 

Наконец появился заспанный старший помощник. Если бы Рудину не было достоверно известно, что старпом учился в одном классе египетской морской академии с судовым оператором Али Гейдаром, то наверняка принял бы его за грека. Высокого роста, с волнистыми темными волосами и глазами настолько черными, что границы зрачков совершенно неразличимы; даже если бы он и захотел выглядеть приветливым, то вряд ли смог бы. Все равно, его собеседник бы видеть глаза едва сдерживающего гнев человека.

 

Загляну в судовую роль, Рудин прочитал его имя: Назим.

 

«Добрый день, Назим!».

 

«Добрый день, капитан», - хоть тут-то обошлось без всяких «сэров»!

 

«Ты проспал свою ночную вахту, и мы разделили ее между собой со вторым помощником».

 

« О кей!».

 

«Не «о кей», а «спасибо»!».

 

«Спасибо. Мы крепили груз, и я не мог подняться на вахту, когда второй штурман звонил мне».

 

« Как раз, насчет крепления я и хотел поговорить с тобой. Твой одноклассник Али Гейдар сказал, что прежде ты работал капитаном. Сколько времени?».

 

«Пять лет».

 

« А какой район плавания и тип судов?».

 

«Средиземное море, Индийский океан, на контейнеровозах».

 

«А приходилось ли вам оканчивать крепление контейнеров после отхода судна?».

 

«Много раз».

 

«И ты записывал это в журнал?».

 

«А мы там вообще ничего в журнал не записывали».

 

«Но тебе известно, что в море можно выходить только после того, как груз надёжно закреплен?».

 

« Конечно, известно!».

 

«Так откуда же такая дикая запись в журнале о креплении груза в проливах?».

 

«Но мы крепили его именно в проливах».

 

«Назим, ты работаешь в компании мистера Фикса или в филиппинской компании?».

 

«Я сам по себе! Али Гейдар– мой старый приятель, мы учились вместе. Он попросил меня срочно сменить старшего помощника, я сменил. Но только на три месяца! И потом, я должен получать на пятьсот долларов больше, чем получаю сейчас. Мы с Али об этом договаривались».

 

«Меня совершенно не интересует, как долго ты собираешься работать, и сколько будет платить тебе Али. Я не заключал контракта с тобой».

« Нет! Вы – капитан. Почему я должен прыгать через вашу голову? Я вам доложил, вы и решайте».

 

« Я решу. Но как быть с записью? Судно должно следовать строго по расписанию. Если мы станем крепить груз в порту, то потеряем время и лишимся чартера. Вряд ли твой одноклассник Али будет доволен».

 

«А мне все равно! У предыдущего старпома схватило сердце. Его отправили в госпиталь. Я его срочно заменил. Я уже пять лет капитаном работаю. Восемнадцать лет на море! Пусть Али даст мне замену».

 

Более или менее, ситуация со старпомом прояснилась. Наверняка, он надеялся сменить капитана Роджера, а тут Рудин свалился на его голову. Лучше не иметь старшего помощника вообще, чем такого, который стремится подставить тебя при любом удобном случае. Вместо помощи у капитана появляются дополнительные обязанности. Контроль над грузом, да и не только, придется брать на себя. Отсюда следовало, что старшего помощника у Рудина нет вовсе, а потому, всё, что Назим говорит и делает, нужно пропускать между ушей, пальцев… Чего там еще? Ног? Да! Но это уже не прилично!

 

«Хорошо. С тобой все ясно, Назим. Не смею более задерживать».

 

Пробормотав что-то по-арабски, старпом развернулся и не спеша, вразвалочку, пошёл на выход. Обычно он так не передвигался, это было показательное выступление. Нужно заметить, что идеальных экипажей, как, впрочем, и других идеальных трудовых коллективов не существует. Обязательно найдется та овца, с которой не будут складываться отношения, и которая постоянно будет напрягать капитана и путаться у него под ногами. Конечно же, подобные экземпляры подлежат замене, но на это нужно время. Как правило, такие люди исключительно благополучны в быту, хорошо выполняют свои обязанности, и прицепиться к ним сложно. Но, возможно! Сейчас Рудин хотел только одного: рапорты отправить. На разборки со старпомом еще будет время.

 

Перепробовав все наземные телексные станции, ему удалось, наконец, спихнуть всю почту через Китай. Близкий свет! Затем он позвонил в офис Али Гейдару, получили или нет? Нет! Что же делать?

 

Собрав всю техническую документацию по радиостанции, Рудин с головой ушел в ее изучение. Темнело, смеркалось, без него прошел ужин. Позвонили из Лондона. Судя по фамилии, говорил итальянец, один из операторов. Его английский был вполне приемлем для слуха, но очень уж, по-итальянски, скор. Рудин с трудом успевал следить за речью собеседника. Итак, итальянец не доволен. Причем не сдержанно, по-английски, а на весь свет, по-итальянски.

 

« У предыдущего капитана не было таких проблем!».

 

Мальчишка! Не станет же Рудин объяснять ему, что согласно договоренности с компанией, он должен был идти в этот рейс вдвоем с Роджером, во избежание подобного рода недоразумений. Но судовладелец, положившись на рекомендации друзей и большой опыт капитана, принял другое решение, или, говоря другим языком, решил сэкономить на зарплате.

 

«Мистер», как там его? « Капуччо», вежливо проговорил в трубку Рудин, подглядев фамилию клерка в перечне сотрудников компании.

 

«Я работал…», и далее он перечислил названия всех самых известных европейских компаний из своего послужного списка, «и ни в одной из них, заметьте, тоже не имел таких проблем. Я вам обещаю, что если в вопросе со связью есть доля моей вины, то я беру свой багаж и уезжаю домой!».

 

Трубка резко замолчала, а потом, выдержав паузу, проговорила,-

«Нет, нет, капитан, я вовсе не это имел в виду! Но вы поймите правильно, мы наняли ваше судно в исправном во всех отношениях техническом состоянии. Безусловно, это не ваша проблема, а проблема судовладельца».

 

Вот этого только Рудину еще и не хватало! Последнее дело – сваливать свои проблемы на судовладельца, все равно, что расписаться в своей некомпетентности. А он был компетентен! Или, во всяком случае, таковым себя считал.

 

«Мистер Капуччо, не волнуйтесь, мы все поправим, и вы получите всю необходимую информацию».

 

Еще, и еще раз расшаркавшись друг перед другом - уж эта европейская деликатность! - они распрощались. Рудин даже не посмотрел на часы. Была ночь, и было темно. Несколько раз он произвел переустановку компьютерных программ, но результатов эти действия не принесли. Около трех часов пополуночи он отправился в столовую, где его всё ещё ожидали, расставленные на столе, завтрак, обед и ужин. В тарелках, аккуратно обернутых фольгой, всё давно остыло. Холодный суп напоминал уху, сваренную из рыбы хищной породы, типа ставриды, с добавлением листьев салата, долек апельсина и бобов. Другие блюда невозможно описать из-за сложности их составов, куда входила даже молодая поросль бамбука. Отчётливо различались кусочки свиного и куриного мяса, креветки. Ранее повар работал в японских компаниях и потому, кроме японской кухни, знал только свою - филиппинскую. Нужно заметить, что все восточные кухни похожи одна на другую. Их объединяет общий принцип экономии дров. Пища готовится быстро, на открытом огне. Вследствие этого, мясо остаётся непрожаренным, рыба – недоваренной, а овощи и, входящие в состав супов наравне с ними, фрукты – лишь слегка сваренными. Чтобы скрыть возникшие из соображения экономии недостатки, к блюдам прилагается ассортимент разнообразных специй и соусов. Взять, хотя бы, в качестве примера, ставшие знаменитыми на весь мир «суши». Японские рыбаки выходят на промысел рано утром и берут с собой недоваренный, из-за экономии огня и времени, рис. С нетерпением ожидают они своего первого улова. Затем берут мясо свежевыловленной рыбы, ломтиками нарезают его и накладывают на комочки ещё тёплого риса; поливают соусом, чтобы убрать привкус сырого мяса и, приправив всё это изрядной толикой голода, с аппетитом поедают. У нас эта незатейливая еда превратилась в деликатес.

 

В далёком украинском детстве, когда капитан Варфоломей Рудин был еще постреленком Варькой, мальчишки, вдоволь нагонявшись по лесу, закапывали в землю сахарный буряк и разводили над этим местом костёр. В золе они пекли картошку, а когда жар прогорал, выкапывали из земли испеченный буряк. И не было в мире слаще десерта. Да, наверное, и нет! Вполне вероятно, что где-то и существует ресторан, в котором можно угоститься печёной в золе картошкой. «Любой каприз за ваши деньги», как любят сейчас говорить. Но это удовольствие дорогое, хлопотное и в промышленном масштабе невыгодное. Другое дело – «суши»: просто и доходно! И если Карл Маркс утверждал, что из-за прибыли в тридцать процентов капиталист идёт на преступление, то продажа недоваренного риса, судя по расценкам в меню, тянет на такое деяние, за которое пожизненное заключение – и не срок вовсе.

 

Может быть, страсть ко всему иностранному - это не что иное, как тяжёлое наследие советских времён, когда слова «Мальборо», «джинсы», «мохер», «болонья» звучали, словно пароль или заклинание? А, может, даже и не советских, а царских, о чем свидетельствует вывеска на галантерейной лавке: «Иностранец Василий Фёдоров» в «Мёртвых душах» Гоголя. Или голландские кружева – предмет контрабандной наживы Чичикова? Уже и путешествия стали общедоступны, и новое поколение выросло, а всё одно: у «них» - лучше! И если утверждение, что отдых на Красном море круче, чем на родном Черном - вопрос спорный, то превосходство голубой акулы-людоеда над черноморской акулой - «катраном» очевидно!

 

Или всё зависит от характера? Взять, к примеру, старшего механика «Эсперансы». Пан Тони не ест судовой хлеб, а заказывает через агента в порту польский, причём за собственные деньги. Он закупает килограммами польские колбасы, сыры, джемы и хранит всё это в судовой провизионной. Курит преимущественно польские сигареты: «Виборови». Имел он в виду все эти суши и бамбуки! Для него «польское» означает «лучшее». Но не хлебом единым сыт человек. Точно так же поляки держатся за свои маленькие привычки, затем - обычаи, затем – обряды. Они любят и знают не только свои рождественские песни, но и украинские; смотрят свои фильмы, носят свою обувь и одежду. Тут и стимул для прогресса в развитии национальной легкой промышленности просматривается.

 

Однажды Рудин стоял в ожидании рейсового автобуса на остановке в Гданьске. Два поляка обсуждали возможность введения евровалюты в Польше.

 

«Ну цо то е за держава без пьенензей?», вопросил один из них, и сам же на свой вопрос ответил, «То е говно, а не держава!»

 

Народ, он - мудрый. Народ, он не ошибается никогда.

 

Но от этих рассуждений холодная уха вкусней не стала, и, выпив бульон через край чашки, Рудин съел кусочек полуварёной курятины и несколько креветок. Обильная пища на ночь могла лишить сна, поэтому он не стал наедаться, да и аппетита не было.

 

Чтобы теплолюбивый экипаж «Эсперансы» ночью не замёрз, вахтенный механик отключает на время установку кондиционирования воздуха. В каютах под утро становится душно, и с мыслью о том, что одесское мороженое «Крем-брюле» лучшее в мире, Рудин улегся в кровать. Продолжая прокручивать в уме все этапы установки компьютерной программы, он с усмешкой подумал, что было бы здорово, если бы его, как Менделеева во сне озарило, и он проснулся бы с готовым решением. Этого, конечно же, не случилось, но поговорка про утро, которое мудренее вечера, вполне себя оправдала.

 

10

 

Утром со скрежетом распахнулась железная дверь, и охранник втолкнул в помещение тележку, сплошь заставленную алюминиевыми мисками с едой. Толпа живо разобрала посуду, и звуковое пространство камеры наполнилось аппетитным чавканьем, стуком ложек, одобрительного характера репликами. Картофельный соус, с крупными кусками рыбы, был довольно неплох: немного солоноват на вкус, но приготовлен чисто. Количество хлеба и масла не ограничивалось, а вот кофе полагалось по одной кружке. Спустя время, тележку с пустой посудой увезли и начали вызывать заключённых по одному. Дошла очередь и до Рудина. В приемном покое, если только можно это место так назвать, он получил свои личные вещи за исключением сумки с видеокамерой, электробритвой и мобильным телефоном. Затем охранник вывел его во двор, где перепоручил двум людям в штатском. Эти двое повели Рудина за собой, причем один из них шел впереди, а другой сзади. Они упорно не желали отвечать ни на один его вопрос, а когда он им надоел, тот, что шел первым, обернулся и прошипел «Тссс», приложив палец к губам. А другой сопровождающий продемонстрировал Рудину широко известный в Португалии жест, для чего поместил указательный палец правой руки под горизонтально расположенную ладонь левой. Это означало: не суетись, не спеши, не нервничай, оставайся спокойным, и тому подобное.

 

Выйдя через старинные чугунные ворота за территорию тюрьмы, они сели в черный «Фольксваген». Тот, что постарше - за руль, другой - на заднее сидение, рядом с Рудиным. Автомобиль весело покатил по лиссабонским улочкам. Иногда они были настолько узкими, что, казалось, и не проехать. Но ничего, всё обходилось благополучно. Впервые Лиссабон произвел на капитана, который знает город преимущественно со стороны реки и моря, положительное впечатление. Ему понравилось всё: и широкие проспекты, и площади с фонтанами, и разнообразие магазинов. Раньше он всех этих красот не замечал. Может быть, потому что торопился жить? Теперь же спешить было некуда, и потом, лучше уж такая экскурсия, чем сумрак тюремной камеры. Приятная поездка! Вот если бы еще знать, куда тебя везут…

 

А везли Рудина в полицейский комиссариат. Там он просидел в коридоре на стуле целый день. Был, правда, обеденный перерыв, во время которого его снова выводили во двор. Только теперь молодой шел впереди, а тот, что постарше - позади. Молодого он мысленно обозначил для себя, Лёлеком, а другого – Болеком, по именам персонажей известного польского мультфильма. Болек оказался старше не только по возрасту, но и по своему чину. Почему? Да потому, что пока капитан маялся на стуле, среди посетителей, Болек проводил в своем кабинете совещание. Через приоткрытую дверь слышался его громкий голос, который что-то выговаривал строгим тоном, иногда возвышаясь чуть ли не до самого крика. Голоса других звучали тихо и почтительно. Обращаясь к нему, подчиненные называли его господином Комиссаром.

 

Во дворе находилось специально отведенное место для курения. Полицейские не стали курить, они просто стояли и разговаривали, предоставляя, по-видимому, своему подопечному возможность подышать свежим воздухом. Со двора они проследовали в другое здание, напротив, и сели в лифт, где Болек и Лёлек встали, повернувшись лицами к Рудину. Их совместные действия были четкими, как у солдат. Немногим позже капитан понял причину такого конвоирования: полицейские в Португалии могут находиться по одному разве, только что, в туалете, и то, когда другой стоит под дверью. По двое ходили все и всегда. По двое сидели в кабинетах. Если выходил один, то выходил и другой. Только вдвоем и более выезжали на задание. Даже, если нужно было выскочить в город во время обеденного перерыва, то, предварительно договариваясь, выскакивали вдвоем. Для чего? Вариантов несколько: от невозможности дачи взяток, до соблюдения личной безопасности. Во всяком случае, любое действие полицейского, во время рабочего дня, происходило в присутствии кого-либо из коллег.

 

Офицерская столовая находилась на втором этаже, наверное, для того, чтобы имелась возможность подняться туда не только на лифте, но и пешком. Выбор блюд оказался довольно приличным. Чтобы не попасть впросак, Рудин взял себе то же, что и Лёлек, тем более, что тот стоял впереди: луковый суп, свиную отбивную, салат и фруктовый пудинг. У кассы Лёлек поставил на свой и капитанский поднос по «мерзавчику» красного вина, которое называлось просто: «Порто». Но Болек недовольно рявкнул, и портвейн с подноса Рудина мгновенно исчез. Рявкнул еще раз, портвейн исчез с подноса Лёлека. Хотя другие офицеры, многие из которых были одеты в форму, брали для себя и сухое белое вино, и «Порто». Такая вот, вместе с жёсткой дисциплиной, демократия! Напротив офицерского зала располагался зал для рядового и сержантского состава. При взгляде со стороны, там существовал такой же порядок, а как на самом деле – неизвестно.

 

Заплатил за обед Лёлек, причём поинтересовался, нет ли у капитана денег.

От такой беспрецедентной наглости у Рудина дух перехватило: « Вы, ведь, сами забрали у меня портмоне с деньгами и документами! ».

 

«О кей! Окей!»

 

Ни дать, ни взять – мистер Фикс! Частенько вспоминал о нем Рудин. Если бы судовладелец приехал на судно сразу после капитанского звонка, или адвоката своего хотя бы прислал, то, возможно, не оказался бы он на нарах.

 

После хорошего обеда, с учётом проведенной без сна ночи, очень хотелось спать. Чтобы не уснуть, капитан начал осторожно раскачиваться на задних ножках стула, чуть не навернулся вместе с ним, на чём эксперименты прекратил. Голова его продолжала предательски клониться на грудь. Домой бы позвонить! Но пользоваться телефоном ему не разрешалось.

 

11

 

Решение сличить установочные параметры связи на экране компьютера с прежними данными в радиожурнале пришло Рудину в голову поутру, вместе с солнечным лучом, проникшим из иллюминатора в каюту. Идея казалась настолько соблазнительной, что он не стал даже умываться и завтракать, а сразу же отправился на мостик. В спешке схватив папку с исходящими телексами, напечатал и отослал новый текст, выбрав ту же самую наземную станцию, что ранее использовал Роджер, затем принялся сличать все прежние символы и параметры с настоящими. Есть! Во всех предыдущих адресах специальному коду соответствовали цифры 28, а в его последнем отправлении значилось 18. Только бы это было оно! Уже без труда Рудин быстренько вошёл в функции установок, поменял двойку на единицу, нажал кнопку «Отправка», и затрещал принтер. Телекс пошёл! Еще через несколько минут последовало сообщение об успешной доставке, и еще минут через десять подтверждение из офиса. Ура! Капитан был спасён! Теперь у него появилась возможность не спеша привести себя в порядок и позавтракать. Но кто же мог поменять код, который выставляется лишь однажды, при введении станции в эксплуатацию и существует в неизменном виде столько, сколько будет существовать само судно? Никто и никогда не проверяет его, поскольку упоминания о нём нет даже в технической документации.

 

До обеда капитан перекинул все накопившиеся письма адресатам и только тогда, впервые за все время рейса, обратил внимание на море. Бескрайное, до самого горизонта. Привычно серое и относительно спокойное. Все небо сплошь покрылось кучевыми облаками, что обычно свойственно при приближении к земле. «Эсперанса» подходила к островам Канарского архипелага. Вообще-то, если быть точным, то вокруг было не море, а океан. Атлантический океан. В одном из сюжетов фильма Рижской киностудии « Свет в конце туннеля» женщина, находясь возле клетки с тиграми и желая привлечь к себе внимание главного героя, игриво спросила его: «Интересно, а что бы этот тигр сказал, если бы он мог говорить?».

 

«Сказал бы, что он – тигрица!» -, сухо, без тени улыбки, ответил тот.

 

Наверное, если бы море могло говорить, тоже сказало бы, что оно – океан.

 

Выйдя на крыло мостика, капитан подставил встречному ветру лицо, чтобы насладиться долгожданной свободой и простором. За последние сорок лет море совсем не изменилось. Большая часть жизни уже прожита, а оно всё такое же. И пахнет всё так же. Запах этот неуловим. Ничем, но по-своему, пахнут маленькие дети и любимые женщины. Пахнет родительский дом. Пахнет земля. Эти запахи существуют за пределами реальности. Их можно узнать, но невозможно вспомнить. На них нельзя наткнуться случайно, но легко можно не заметить, потому что к простому обонянию должна подключиться душа.

 

Мерно катятся водяные валы, такие все одинаковые и, в то же время разные. Солёный ветер ощупывает лицо, плечи, грудь и гудит в снастях, точно детский волчок. Пробившиеся через гущу облаков столбы света высвечивают сине-зелёные коридоры в морской пучине. И вот наблюдатель уже не просто смотрит в неё, а заглядывает. С опаской, время от времени закрывая глаза, будто нечаянно увидел нечто завораживающе, запретное, грозящее неминуемой гибелью.

 

Появление на мостике пана Тони послужило своевременным толчком для того, чтобы капитан оторвался от созерцания всех этих морских красот. Стармех пригласил его на чашку кофе и серьезный разговор о техническом состоянии судна. И, хотя все проблемы казались вполне решаемы, накопилось их чересчур много, так что часть из них предстояло выделить в неразрешимые. Временно неразрешимые конечно. Для того пан Тони и держал совет. Выглядел он «бардзо незадоволённым», и капитану пришлось играть роль громоотвода, чтобы принять на себя удары всех молний, которые метал старший механик. Его возмущение, как инженера, было вполне обоснованным, но не по адресу. Предоставив ему возможность выговориться, капитан предложил:

 

«Ну, так что же делать, пан Тони, поедем домой?».

 

«Не боюсь! Все будет в порядке!», - последовал ответ. Так он говорил, пан Тони. «Не боюсь!» означало «Не бойся!» И сколько Рудин его не переучивал, всё оказывалось бесполезным.

 

Медленно, пункт за пунктом, они принялись выбирать самые насущные проблемы из длинного перечня замечаний: то, что следовало сделать ещё вчера. Пан Тони завел свою бесконечную песнь о дизель-генераторах. Так он делал на каждом судне, где им приходилось работать, а Рудин закрыл глаза. Ему стало невыразимо хорошо и уютно. На какое-то время он растворился в привычной для него обстановке. Здесь, на судне, был его дом, здесь он чувствовал себя спокойно и уверенно.

К действительности его вернул громкий голос пана Тони.

 

«Каву будешь?», - и капитану в руки ткнулась чашка с ароматно дымящимся напитком.

 

12

 

«Кофе будете?» во второй раз переспросил Лёлек, и Рудин с трудом ощутил себя в реальности, которую уже научился идентифицировать, но вот привыкнуть никак не мог.

 

Обычно он пил чай, но тут выбирать не приходилось. Любой горячий напиток приносит заряд бодрости и внушает оптимистичный взгляд на будущее. Они пили кофе в тишине, изредка нарушаемой телефонными звонками, на которые Лёлек никак не реагировал.

 

«Хотите прокатиться по городу?», - он смотрел на Рудина уже более дружелюбно и приветливо, чем в первые часы их знакомства.

 

«Конечно, хочу!».

 

Ещё бы! Это гораздо занимательней, чем бездельничать, сидя на стуле, и разглядывать исподтишка посетителей.

 

Установившейся шеренгой: Болек - впереди, за ним – Рудин, за Рудиным – Лёлек, они выдвинулись во двор, где стояла машина. Целый день им пришлось колесить по Лиссабону. То один, то другой детектив выходили из автомобиля, исчезали в толпе и, спустя время, появлялись вновь. Один раз они ушли оба, оставив Рудина в одиночестве, что, наверняка, являлось нарушением всех инструкций. Рудин слушал радио, разглядывал прохожих, курил оставленные ему сигареты и пил кофе из большого термоса. Одним словом, развлекался изо всех сил. Так продолжалось до шести часов вечера, а потом его снова отвезли в каталажку. Опять пришлось проходить унизительную процедуру досмотра, сопровождавшуюся снятием штанов и приседанием на предмет наличия наркотиков. В камере находились два негра и рыбак. Ни Булы, ни аргентинца не было. Вскоре принесли ужин: гороховую кашу с мясом, хлеб, масло и чай. До офицерской столовой, конечно, далеко, но пища качественная и приготовлена на совесть. Разношерстная компания сокамерников мела всё подряд. А после того, как охранник предложил добавки, им стало и вовсе весело. После ужина разрешалось пользоваться деревянными топчанами, что в дневное время стояли прислонёнными вдоль стены. Несмотря на летнее время, в тюрьме было достаточно прохладно, поэтому два одеяла не были для Рудина роскошью: одно он постелил вместо матраса, а другим накрылся до пояса, прикрыл ноги. Интересно, как долго они его здесь продержат? Поговорить бы с кем-нибудь…

 

Рудину всегда казалось, что в жизни каждого человека наступают моменты, когда любое его желание способно исполниться. Но люди не знают об этих моментах и желают всякую ерунду. Вот и сейчас он захотел всего лишь собеседника. А, может быть, это был его звёздный момент, в который нужно загадать что-то более значимее? Своё освобождение, к примеру.

 

По окончанию ужина, когда увезли каталку с грязной посудой, в камеру привели высокого, худощавого, средних лет мужчину. Этакого интеллигентика в очках. Он занял место возле Рудина, где прошлой ночью спал весельчак Була. Рудин хотел сказать ему, что это место, в принципе, занято, но передумал. Вдруг Була больше не появится. Тем более, что новичок казался личностью довольно занятной. Он сносно говорил по-английски, а история его была забавна, и, вместе с тем, печальна.

 

Габриэль, так звали нового соседа, являлся мелким собственником, торговцем. Он владел небольшим продовольственным магазином в центре Лиссабона. Разговорить его оказалось делом несложным. Из-за охватившей бедолагу депрессии, смешанной с чувством отчаяния, он нуждался в собеседнике не меньше, чем Рудин. Ему просто необходимо было высказаться. Рудин выслушал его внимательно, выказал свое сочувствие и соболезнование, хотя в действительности так и не понял, вызвано раскаяние Габриэля осознанием самого проступка, или же страхом понести за него наказание. Складывалось впечатление, что если повернуть время вспять, то он все равно накинет те же двадцать центов на томатную пасту и снова окажется в тюрьме. Но более всего Габриэль сокрушался не по поводу своего будущего тюремного срока или денежного штрафа, а из-за того, что его поведут в суд под полицейским конвоем через весь Юго-Западный район Лиссабона.

 

«Моя бедная мама!», причитал Габриэль, « У неё такое больное сердце! Она не переживёт, если увидит, что солдаты с ружьями, ведут меня мимо нашего дома».

 

« Почему ты решил, что тебя поведут мимо вашего дома?».

 

« Потому что за моё преступление меня, по закону, не повезут в суд на машине, а будут конвоировать через весь город по улице, где живу я, где живет мама. Мне должно быть стыдно перед родственниками, друзьями и соседями. Это является частью наказания ».

 

Любопытство разбирало Рудина, но он не стал расспрашивать Габриэля о совершенном им преступлении более подробно. Если стоимость была увеличена только на ценниках, то понятно: торговец «нахимичил» с налогом на продажу. Врет, наверное, что только на пасту!

 

«А меня сегодня возили на машине. И даже одного оставляли. Ведь мог я, в принципе, убежать?».

 

«Нет смысла. Поймают моментально! Не приходилось ли тебе замечать, что где бы ты ни находился на улицах Лиссабона, всё время в поле твоего зрения попадает полицейский. Но фишка в том, что и ты всё время находишься в поле их зрения».

 

Рудин принялся вспоминать, при каких обстоятельствах его взгляд натыкался на стражей порядка. Универмаг, сквер, фонтан… Да, это было действительно довольно часто.

 

Их неторопливую, вполголоса, беседу неожиданно прервали громкие выкрики, раздавшиеся со стороны верхних этажей. Там располагались камеры уже осужденных, так сказал Габриэль. Верхние помещения не имели стен и состояли сплошь из решеток так, что заключенный постоянно находился в поле зрения надзирателей. Когда Рудин, лёжа на нарах, смотрел в оконце, что расположено над входной дверью, он видел нижнюю часть этих клеток. Они выглядели почти так же, как в американских фильмах про уголовников. Но самым замечательным было то, что крики прозвучали на русском языке.

 

«Ты, чмо, я тебе бабки давал? Где бухло?», - раздавался под сводами тюрьмы мужской молодой голос.

 

«Я ничего не знаю, меня вчера не было на дежурстве», - последовал ответ на ломаном английском.

 

«Он не знает! А на прошлой неделе знал! Значит, твой кореш бабки зажал! Короче, тащи бухло!».

 

«Ноу бухло! Храните молчание, заключённый!», - последовал ответ. Один голос явно приближался к другому, начались переговоры сначала громко, потом еле слышно.

 

« С охранником договариваются», - прокомментировал событие Габриэль.

 

« А что, у вас такое возможно?», - спросил Рудин.

 

« Какое такое? Я не знаю, о чём ты! ».

 

Ну, конечно же! Он совсем упустил из внимания, что Габриэль не понимает по-русски. Нужно разъяснить ему.

 

« Он требует, чтобы охранник принёс выпивку. Разве такое возможно?».

 

« Невозможно. Но, если за деньги…», - сосед заговорщицки подмигнул и вывернул свой карман наизнанку. У самого основания шва находился ещё один карман, размером поменьше. Раскатав свернутые в трубочку купюры, Габриэль взял оттуда двадцатку, остальное аккуратно вернул в исходное положение.

 

« Я должен позвонить своей мамочке, иначе она не уснёт».

 

Сколько времени прошло, и который шёл час, Рудин не знал, а спросить было не у кого.

 

«В десять они выключают свет», - словно подслушал его мысли Габриэль. Вообще, казалось немного странным, что ему столько известно о внутреннем распорядке тюрьмы. Наверное, если бы Рудин подозревался в каком-нибудь другом преступлении, посерьёзней, то решил бы, что рядом с ним - «подсадная утка».

 

«Мёрд!», - разнеслось под сводами.

 

«Что он сказал?»,- поинтересовался Рудин.

 

«Шит! Мёрде! Шайсе!», - перевёл сразу на три языка Габриэль.

 

«Гвардия умирает, но не сдаётся!», - дополнил Рудин.

 

«Что ты имеешь в виду? Почему охранники должны сдаваться?».

 

«Это Наполеон так сказал в битве при Ватерлоо. «Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдаётся!».

 

«Ты знаешь про Наполеона?».

 

« Конечно, почему бы и нет? Пуркуа па? Кстати, так назывался парусник Фритьофа Нансена».

 

«И Нансена тоже?», = пришёл в изумление очкарик.

 

«И не только…».

 

Таким неожиданным образом их беседа перешла в область литературы, а затем – истории. Начали они с Жюля Верна…

 

13

 

«Кораблятская», как в шутку говаривали на флоте, вместо «корабельная» жизнь складывалась неплохо. После Канарских островов неожиданно прорезался интернет. С чувством непреходящего восторга Рудин разослал всю, какую только мог, корреспонденцию во все инстанции, одновременно предупредив о возможном выходе из эфира в будущем, из-за нахождения судна в зоне неустойчивой радиосвязи. Это вполне соответствовало действительности, потому что, если взглянуть на карту покрытия спутниковой радиосвязью географических районов, становится ясно: после Сенегала судно попадает в «мёртвую» зону.

 

И предсказание Рудина сбылось! За день до подхода к Дакару, интернет пропал также внезапно, как появился. Хорошо, что успели заказать техника-специалиста. Хотя, кто его знает, какие специалисты в этом в Сенегале? Но, какими бы они ни были, других вариантов не предвиделось.

 

В прошлом Рудину довелось облазить все атлантическое побережье Африки, но вот Сенегал он как-то проскакивал. А теперь, видно, созрел.

 

Светлое, ясное утро. Подходный буй прекрасно виден и визуально, и на экране локатора. C борта аккуратного белого катера по штормтрапу поднялся лоцман в белоснежной рубашке, белых шортах и гольфах. От изобилия белого цвета его кожа казалась еще темнее, чем на самом деле. Черты лица начали угадываться где-то на расстоянии менее двух метров. А когда он заговорил, Рудин вздрогнул от неожиданности, до такой степени этот лоцман выглядел аборигеном. Самое главное при общении с человеком – найти точки соприкосновения интересов. У них такой точкой послужила служба на военно-морском флоте. Лоцман прекрасно помнил советские времена, когда он был всего лишь лейтенантом, с большим теплом отзывался о Советском Союзе и с уважением говорил о русских. Когда лоцман начал перечислять названия судов, которые посещали Дакар, Рудин ему в этом помогал. Выбирать было из чего, поскольку в Черноморском пароходстве, на момент развала страны, насчитывалось более полутысячи морских судов. Язык не поворачивался сказать, что этих судов уже нет, что они все до одного украдены, им поменяли имена, зарегистрировали под дешёвыми флагами, и теперь их никто не узнаёт, даже если встречает. Как сказал первый президент Украины: « А на вищо Украини морський флот?», словно флот не источник доходов, а обуза. Но его сын так не считал и благополучно обосновался с львиной долей этой обузы в Лондоне, прихватив с собой награбленное.

 

Вход в Дакар довольно несложный. Вовремя прибыли буксиры, закрепили концы, удачно развернули судно. Но что-то было не так, и Рудин не мог понять что именно. В небе парили птицы, но он не обращал на них внимания до тех пор, пока одна из птиц не сложила крыльев и камнем не рухнула вниз из поднебесья. Только тогда до него дошло, что воздушное пространство Сенегала безраздельно принадлежит коршунам. Ни одной чайки в порту! Да что там, в порту, даже на элеваторе. О мелких же птахах и говорить нечего! Может быть, поэтому гавань выглядела столь неодушевлённой? Ведь обычно, при входе в любой порт, чайки целыми облаками мигрируют по акватории, делая привлекательным весь приморский город.

 

«Кэптэн! Можно вас спросить?».

 

Рудин обернулся и увидел мессбоя, склонившегося в поклоне с молитвенно сложенными на груди руками. Поза просящего уже не предвещала ничего хорошего. Полбеды, если речь пойдет о деньгах, или о разрешении на выход в город. Не в интересах капитана отпускать экипаж в африканской стране, да еще и тогда, когда время стоянки судна измеряется часами.

 

«Излагай быстрее, Ренато. Ты видишь, что мы с мистером лоцманом заняты».

 

« Шеф-повар заболел!».

 

«Что с ним?».

 

«Он всю ночь не спал из-за высокой температуры. А теперь покрылся пятнами».

 

«Хорошо, когда закончим швартовку, я спущусь к нему в каюту».

 

«Не нужно в каюту, кэптэн. Он здесь!».

 

«Где здесь?».

 

Входная дверь на мостик приоткрылась, и на пороге возник кок. На голове у него красовался тюрбан, накрученный особым образом из полотенца, а на шее – зимний шерстяной шарф. Ему было плохо, и он потел. Ещё бы! Жара – тридцать шесть градусов.

 

«Что с тобой?».

 

«Я думаю, это куриная оспа».

 

«Какая ещё куриная оспа? А ну-ка, подними майку!».

 

Кок с готовностью задрал рубаху, обнажив живот и грудь. На его тёмной коже действительно виднелись круглые и овальные розеолы фиолетового цвета. В переводе с английского куриная оспа означает нашу обыкновенную ветрянку. Рудин болел ею в детстве. Дело было летом, он ходил в коротких штанишках, а его руки и ноги сплошь усеивали замазанные зеленкой ссадины. В случае же с коком пятна располагались только в области туловища, были большими по размеру, руки и ноги ими поражены не были. По закону капитан должен немедленно докладывать обо всех случаях имеющихся на борту заболеваний портовым властям. И, если это что-то экзотическое из стран Африки или Юго-Восточной Азии, носящее эпидемиологический характер, судно может быть не только задержано, но и поставлено на карантин. Хозяину и компании такие меры влетают в копеечку. Плюс исследование санитарного состояния судна, проверка продуктов на срок годности, сдача анализов экипажем… плюс неизвестно что. А на борту – груз, который необходимо сдать не только в этом, но еще и в другом порту. А в компании – расписание движения еще для четырех, кроме «Эсперансы», судов, стоящих на линии. Снежный ком с горы получается.

 

«Знаешь, что?».

 

«Слушаю, сэр!».

 

«Когда на судно придёт врач, а он поднимается на судно первым, я скажу ему, что у тебя температура и ничего больше! Задерёшь свою рубаху уже в клинике. Скажешь, что раньше не видел! Ты меня понял?».

 

« Да, сэр! Слушаюсь, сэр!».

 

«А сейчас иди в каюту, приведи себя в порядок, надень чистое бельё и жди, когда тебя позовут».

 

Кланяясь и пятясь назад, кок ретировался к дверям. Рудин вышел на крыло к лоцману, который время от времени подавал команды на буксиры и предложил ему традиционную чашку кофе. Мессбой тут же принялся колдовать возле кипятильника. На мостике всегда есть кипяток и всё необходимое для чая или кофе. Есть и холодильник, в котором хранятся напитки, сыр и колбаса на случай, если кто-нибудь проголодается во время несения вахты. Пока готовилось кофе, капитан с лоцманом стояли на крыле и наблюдали, как судно плавно катилось по направлению к причалу. По крайней мере, так могло показаться со стороны. На самом же деле, и слух и зрение было напряжено до предела у обоих, следя за скоростью, принимая доклады помощников об изменении контрольных дистанций до причалов, отсчитывая количество пройденных метров. Вот сейчас! Уже вот-вот нужно будет подать команду «малый назад», а когда машина заработает – «средний назад». Сейчас все зависело от ловкости экипажей буксиров.

 

«До причала пятьдесят метров!», - доложил с бака старший помощник.

 

«Скажите своим людям, чтобы они приняли швартовые на берегу», - попросил лоцмана капитан. Тот с готовностью рявкнул что-то в свою портативную рацию. На берег полетела «выброска», которая коренным концом была привязана к тросу, затем медленно выполз и сам трос. После того, как он оказался закрепленным на берегу, матросы стали легонько его потравливать, делать слабее. В случае необходимости они готовы были немедленно закрепить швартовный конец, и судно в таком случае непременно остановилось бы.

 

«Кофе хороший! Капитан хороший! «Эсперанса» хорошая!», - пропел хвалебную песню лоцман, прихлебнув напиток. Видно, глоток оказался слишком большим, потому что по стенке чашки предательски поползла струйка тёмной кофейной жидкости. Вот-вот капнет! Но с реакцией у бывшего лейтенанта военно-морских сил оказалось все в порядке. Не отнимая чашку от рта, он опустил нижнюю губу вниз и облизнул донышко снизу так, что чуть ли не вся чашка оказалась у него во рту. Затем губа заняла прежнее положение. Получилось очень забавно! Нечто подобное Рудин уже где-то видел.

 

«До причала осталось тридцать метров!», - доложил старпом с бака.

 

«Малый назад!», - отдал команду капитан и третий штурман перевел рукоять телеграфа.

 

«Пых…пых…», - сначала медленно, а затем все быстрее, «Пых-пых-пых-пых!», - заработала машина.

 

«Средний назад!».

 

И ее металлическое сердце застучало ровно, мощно и уверенно.

 

« До причала пятнадцать метров!», - доложил старпом.

 

Сначала напряженно, а потом удовлетворенно и радостно смотрел капитан на причальную линию, которую «Эсперанса» проходила все медленней и медленней.

 

«Стоп машина!».

 

Двигатель умолк, судно прокатилось еще пару метров вперед и остановилось.

 

«До причала десять метров!», - доложили с бака.

 

«Кэптэн, кэптэн!», - вмешался в процесс лоцман, - «Нужно пройти еще метров пять вперед. Через два часа за вами поставят другое судно».

 

«Хорошо! Мы сначала подадим все концы, закрепим их, а потом перетянемся. Это возможно сделать и без использования машины».

 

Со своей стороны лоцман внимательно следил за действиями капитана и время от времени отдавал команды на буксиры, которые изо всех сил помогали судну погасить инерцию и, насколько возможно, плавно прижаться к причалу.

 

Когда закончилась швартовка, лоцман получил свои законные два блока сигарет, но этого ему показалось мало. Он ходил за капитаном по пятам и просил дать ему головку сыра.

 

«Я не распоряжаюсь сыром!», - пытался возразить ему Рудин.

 

«Эсперанса» - хорошая, капитан - хороший. Дай лоцману круглый сыр!».

В Африке всегда просят сыр, консервированные сардины, кофе. Пришлось звонить больному повару. Они обсудили ситуацию и решили, что дать целую головку – слишком жирно; но мессбой даст лоцману половинку или даже четверть. Как-нибудь договорятся.

 

Портовые власти прибыли на борт в сопровождении двух французов – представителей фирмы грузоперевозчиков. Они представились труднопроизносимыми именами, которые Рудин толком и не расслышал, уселись в кресла и повели между собой мирную беседу, совершенно не вникая в суть вокруг них происходящего. Первым делом, капитан договорился с врачом, что по окончанию работы комиссии, кока отвезут в поликлинику. Затем, по согласованию с агентом, отдал команду старшему помощнику о начале выгрузки. Таможенники нервно изучали, или делали вид, что изучают, грузовые декларации, время от времени бросая настороженные взгляды на французов. И, пока последние не откланялись, всё шло довольно достойно.

 

«Ну, я вижу, что мы тут больше не нужны», - сказал, прощаясь Лаконнте, так, вроде бы, звучала его фамилия. « Если что, вот мой номер телефона», - и он протянул визитную карточку капитану. Не успела закрыться за ними дверь, как среди членов комиссии началось нездоровое оживление. С разговора они перешли на крик. Между ними возник спор. Начали двое, затем приняли участие все, а их было около десяти человек. Поднялся шум.

 

Первым на капитана двинулся громила-офицер пограничных войск, в лихо заломленном на левое ухо зелёном берете.

 

«Кэптэн, кэптэн, у меня три жены! Дай мне колы для моих детей».

 

«А сколько же у тебя их?».

 

«Пятнадцать, кэптэн, пятнадцать детей. Восемь мальчиков и семь девочек».

 

«Ого! У меня экипаж – двадцать два человека и на них приходится два повара. Как же ты их кормишь?».

 

« Это не твоя забота кэптэн. Аллах их кормит. Аллах дал мне детей. Что я могу поделать?».

 

«Но ты сам взял трёх жён, никто их тебе насильно не давал. А теперь колы просишь».

 

«Я и четвёртую возьму. Аллах даёт! Пожалуйста, ящик колы, кэптэн!».

 

Тут Рудин заметил, что глаза у офицера смотрят в разные стороны, а на одном из них – мутное бельмо. Демоническая внешность! Он велел коку принести пару упаковок колы, что составляет половину ящика, и тарелку с бисквитами. Пограничник набросился на бисквиты, засовывая их себе в рот по нескольку штук кряду. Крошки застревали в его щетине и прилипали к толстым губам.

 

«Аллах даёт! Аллах кормит! Аллах четвёртую жену даст!», - приговаривал он.

 

Судовой агент, по имени Абдурахман, не мог повлиять на ситуацию. Он был явно зависим от портовой администрации, заискивал перед членами комиссии и делал безуспешные попытки продемонстрировать перед капитаном свою власть, которой на самом деле не имел.

 

«Капитан», взяв Рудина под локоть и увлекая в сторону, шёпотом произнёс агент, - «Вас просит представитель санитарного контроля».

С этими словами он подтолкнул Рудина навстречу женщине в цветастом тюрбане на голове. Туловище её было обёрнуто черно-желтой материей на манер туники.

 

«Санитэр! Санитэр!», - представилась женщина, но руки не подала.

Собственно, руки её пребывали в постоянном почесывании собственных же локтей.

 

« Яичница возможна, кэптэн?».

 

«Чесотка? Или что-то другое?», - пронеслось у Рудина в мыслях,- «Угости одну такую, потом весь экипаж лечить придётся».

 

«Ренато, приготовь женщине пару бутербродов», - попросил он мессбоя. Но этого для неё оказалось недостаточно. Съев бутерброды тут же, стоя, инспекторша прицепилась к капитану с просьбой заполнить вместо неё формуляр, поскольку она неграмотна. Обычно, все документы, связанные с деятельностью судна выполняются на английском языке, либо сопровождаются английским подтекстом. В данном случае капитану пришлось иметь дело с пространным документом на одном лишь французском, без английского дубля. Хорошо, что старпом из Ливана . У них в стране французский язык типа второго государственного. Вызвав по рации Назима, капитан попросил его оказать женщине услугу. Но и это было ещё не все. Покончив с документами, она снова подошла к капитану и принялась рассказывать о том, что у неё шесть детей, которые чуть ли не умирают от жажды.

«Кэптэн! Дай мне колы, кэптэн!».

 

Пришлось, в очередной раз вызывать мессбоя.

 

«Ренато! Дай им колы! Дай им всё! Только оставь что-нибудь для Конакри». Так назывался следующий порт захода, расположенный в Гвинее.

Капитан отдал необдуманное распоряжение. Как только мессбой открыл провизионку, началось невообразимое! Толпа чиновников дружно бросилась на разграбление кладовой, где хранились напитки и сигареты. Следовало что-то предпринять, но что?

 

« Могу я воспользоваться вашим телефоном?»,- поинтересовался Рудин у агента, доставая из кармана визитную карточку француза, - «Я хочу позвонить мистеру Лаконнте. Пусть он вернётся!».

 

Расчет оказался верным. Агент с громким криком кинулся к грабителям в униформе, пытаясь их остановить. Несколько раз Рудину удалось различить среди прочих слов фразу «Мсье Лаконнте». Имя это звучало, как заклинание, и действовало, соответственно, магически. Беспорядок прекратился, но было уже поздно, по судовому трапу побежали фигуры с ящиками колы на плечах и блоками сигарет подмышками. Мессбой остался в кладовой подсчитывать нанесённый судну ущерб. Судя по всему, он был довольно значителен.

 

В салоне остались только капитан порта и судовой агент.

 

«Позвольте представить вам, это – капитан порта», - агент Абдурахман сделал жест рукой в сторону капитана порта.

 

«Очень приятно! Я уже распорядился выдать капитану порта ящик колы и блок сигарет, и он их получил».

 

«Вы не до конца поняли ситуацию», продолжил агент, - « Капитан порта говорит, что если кто-то придёт после него, то вы ничего не должны ему давать».

 

«Так я и не собираюсь ничего больше никому давать!».

Эта фраза повергла капитана порта в ужас. Брызгая слюной и потрясая воздетыми кверху руками, он наступал на Абдурахмана, а тот пятился назад. Агент бросал на меня умоляющие взгляды о помощи.

 

«Хорошо! Что хочет уважаемый мистер капитан порта?», - спросил Рудин.

 

« Он хочет пять ящиков колы и десять блоков сигарет».

 

Тут наступила очередь капитана хватать воздух ртом. Такой наглости он не мог ожидать даже в принципе.

 

«В противном случае, капитан порта вызовет комиссию для проведения инспекции», - продолжил агент.

 

«Скажите мистеру капитану порта, что согласно Парижскому меморандуму…».

 

Но капитан порта не дал возможности Рудину закончить фразу.

 

«Африка!», - закричал он, - «Африка не есть член меморандума! Комиссия! Инспекция!».

 

Конечно же, мудрее всего было найти разумный компромисс.

 

«Хорошо ещё, что успели начать выгрузку. Нужно полагать, что люди, закупающие в Европе тысячи единиц различной автотехники, не последние в Сенегале. Рано, всё-таки, ушёл Лаконнте!», - подумал Рудин.

 

« Мистер Абдурахман, скажите своему капитану своего порта, что два ящика колы и два блока сигарет. Если же его это не устраивает, пусть приводит десять комиссий. Но тогда он не получит вообще ни одной сигареты. По расписанию у меня сеанс радиосвязи и я покидаю вас».

 

Капитан поднялся из-за стола и принялся сортировать оставшиеся после комиссии бумаги. На этот раз перевод не понадобился. Капитан порта кинулся к Рудину, принялся пожимать руку, похлопывая при этом по плечу, и заверять в своей дружбе. Стало ясно, что всё-то он понимал и лишь прикрывался незнанием английского языка, для своего собственного корыстного удобства. Что же касалось намерений, то они оказались довольно прозрачны: выжать из капитана-лоха как можно больше материальных ценностей.

 

Собрав все документы, Рудин вышел в коридор. Следом за ним увязался Абдурахман.

 

«Кэптэн! А что вы приготовили для меня? Ведь я ваш судовой агент, и я так много вам помог!»…

 

Свойством рано или поздно заканчиваться обладает не только хорошее, но и плохое тоже. Окончилась выгрузка, приехал кок. У него, в самом деле, оказалась ветрянка, и его снабдили кучей таблеток, которые нужно принимать во время рейса. Перед отходом команда досмотрела судно и посторонних лиц не выявила. Действительно, какой глупец захочет перебраться из относительно благополучного Сенегала в нищую Гвинею? Пришёл тот же самый лоцман. Он опять пил кофе, хвалил «Эсперансу» и Советский Союз, но сыра больше не просил. Они с капитаном благополучно отвели судно от причала и, когда буксиры были уже больше не нужны, распрощались. Сенегалец сошёл по судовому трапу на лоцманский бот и помахал на прощание рукой. Капитан тоже махнул рукой в ответ, дал средний ход и направил «Эсперансу» на выход из порта. Настроение несколько нормализовалось. Хорошо, что все обошлось с поваром, хорошо, что удалось сэкономить время на выгрузке, хорошо, что отправили домой, на Филиппины, старшего механика, хорошо, что агент Абдурахман отошлет факсом в офис замечания пана Тони по машинному отделению. Капитан решил не обременять судовладельцев еще и своей писаниной. Он принял судно и, каким бы оно впоследствии не оказалось, все проблемы лягут на его плечи. Рудин не беспокоился о своей репутации, слишком уж безупречной для этого она была. Если неприятность и могла произойти, то не по его, Рудина вине, и все, кому следовало, об этом знали. Он поудобнее устроился на высоком капитанском кресле и с наслаждением положил уставшие от беготни ноги на поручень. Впереди были отлично видны подходные буи: справа – красный, слева – зеленый. Тихая, безветренная погода… Но долго кайфовать не довелось: тревожно затрещал принтер, и замигала красная лампочка, обозначающая особую срочность поступившего сообщения.

 

« В водах Гвинеи, на подходах к порту Конакри действует банда, одетая в военную униформу. Пираты располагают быстроходными катерами и современным боевым оружием. В их намерения входит похищение заложников, ценных грузов и денег. Всем судам рекомендуется вести постоянное наблюдение ».

 

14

 

Обычное предупреждение, каких много. Однажды Рудину уже приходилось сталкиваться с пиратами. Это было около пятнадцати лет назад, примерно в этом же районе – в прибрежных водах Берега Слоновой Кости. Он служил тогда старшим помощником на кипрском балкере «Атлантис». В те времена пираты не имели ни быстроходных катеров, ни огнестрельного оружия. Они вооружались ножами «мачете», какими рубят сахарный тростник и охотились за всем, что плохо лежит. Ценных грузов на борту «Атлантиса» не было. Французские минеральные удобрения в мешках для выгрузки в Абиджане, вот и все богатство. Экипаж состоял из одних филиппинцев, только капитан и второй механик были греками, да Рудин из Украины. Капитан не стал становиться на якорь, во избежание потери возможности маневрировать в случае пиратской атаки, а оставил судно дрейфовать милях в десяти от входа в порт. Существовал ли реально какой-нибудь риск? Определенно – да! Поскольку в навигационном предупреждении рекомендовалось ложиться в дрейф на расстоянии пятидесяти миль от входа в порт Абиджан. Но слишком уж было велико желание капитана попасть наутро в порт одним из первых. Пока другие суда будут подходить, «Атлантис» уже тут как тут! Одну-то ночь можно как-нибудь перекантоваться.

 

Ещё до Рудина на «Атлантисе» сложился порядок, при котором ни капитан, ни старший помощник не посещали ни филиппинской столовой, ни их кают, хотя записи об обходах помещений производились в отчетной документации регулярно. Подошел старпом к лестничному пролету, нагнулся, приложив ладонь козырьком ко лбу, заглянул: как там они, живы? И все. А в ту роковую ночь, судя по шуму, раздававшемуся из столовой команды, матросы были более, чем живы. Звучало караоке, слышался звон бокалов и бутылок, отдельные выкрики. Вахта, между тем, неслась исправно. Один матрос находился впереди, на баке, второй удил рыбу на корме. У обоих имелись рации. Вахтенный второй помощник время от времени вызывал их, проверял связь. Сам он нес наблюдение на мостике. В случае необходимости ему надлежало использовать судовую сигнализацию – «колокол громкого боя». Конечно же, время колоколов давно прошло, сохранилось только название. На самом деле это - система крупных электрических звонков, распределённых по судну таким образом, чтобы быть слышными в любой точке. Кнопки, которыми можно привести сигнализацию в действие находятся в коридорах, возле входных дверей, на мостике, в машинном отделении. Снаружи они закрыты стеклом и снабжены надписью « В случае тревоги разбей стекло и нажми кнопку». А рядом прикреплён маленький металлический молоточек на цепочке.

 

Проворочавшись на кровати в бесплодных попытках заснуть до половины четвёртого утра, Рудин поднялся, оделся и не спеша обошел судно. Все было в полном порядке: матрос Рикардо ловил рыбу на корме, а его коллега - толстяк Джерри крутил транзисторный радиоприемник на баке, поглядывая вокруг. Оба они были «вооружены» увесистыми палками, небольшой арсенал которых хранился в малярке под присмотром боцмана. Он лично выстругал их из крепёжного леса в Аргентине. Произошло это после того, как в Нигерии экипажу оказалось нечем защитить себя во время стычки с местными грузчиками, пытавшимися утащить с борта две канистры растворителя для краски. Бывало и такое!

 

Второй помощник выглядел бодрым. Он стоял на крыле мостика с биноклем в руках и вглядывался в темноту, которая в преддверии утра постепенно превращалась во мглу. Даже фрагменты судовых кранов в ярких лучах прожекторов, выглядели неясными и размытыми, словно на акварельном рисунке. Согласно карте, дрейф оказался довольно значительным, около двух миль в час, и судно все дальше и дальше уносило в океан. Что, впрочем, было не так уж и плохо. Придумывать для себя работу на вахте Рудину не пришлось. Как только второй помощник отправился отдыхать, и он остался на мостике один, «Атлантис» сразу же вызвали по радио на шестнадцатом дежурном канале.

 

«Атлантис», берите якорь и следуйте на вход в порт!», - прозвучала команда на французском языке. Странно, конечно, что на французском. Но «это – Африка, мой друг!», как говаривал агент Абдурахман, - « здесь возможно всё!». Именно поэтому, для подстраховки, Рудин попросил повторить информацию на английском языке. На этот раз вызов прозвучал уже на английском. Отвечал капитан порта, который перенес радиосвязь на двенадцатый канал. Стало плохо слышно, и пришлось перейти на шестой. Конечно же, внимание Рудина на какое-то время ослабло. Он переключал каналы и проверял дистанцию до берега на экране радара, неспешно препираясь с капитаном порта, который пытался уверить его, что никаких команд не давал вообще. Тем более, команды следовать в порт! Наконец удалось договориться, что он вызовет «Атлантис» на связь за два часа до прихода лоцмана. Этого времени должно хватить для того, чтобы приготовить машину и подойти к фарватеру. Разрешения от капитана Рудину не требовалось. Капитан был стар. То есть очень стар. Он работал ещё на паровиках, типа «Либерти», проданных Советскому Союзу по ленд-лизу во время Второй мировой войны. Обострившаяся во время рейса базедова болезнь, которой он страдал, давала о себе знать, и ему приходилось прятать выкатившиеся наружу глаза за стёклами темных очков. Филиппинцы прозвали его «Биг Айс», что означает «Большие глаза». О слабости его зрения и говорить не приходилось, поэтому все подходы к порту, включая работу с лоцманом и швартовки, Рудину приходилось брать на себя. Биг Айс без него и шагу ступить не мог, что, впрочем, было, не только лестно, но и полезно для будущей самостоятельной работы в качестве капитана.

 

Закончив сеанс радиосвязи, Рудин вышел на крыло. Судовая труба пыхтела, не позволяя, тем самым, различить какие-либо посторонние шумы. Сколько ни напрягай зрения и слуха - ничего не видно, и уж тем более – ничего не слышно. Что-то не давало Рудину покоя. Он вызвал по рации вахтенных на баке и корме, но ответа не последовало. Оставалось только спуститься вниз и отправиться к ним самому, но сделать этого Рудин не успел. С криком и свистом, стуча деревянными палками по фальшборту, из надстройки вырвалась толпа филиппинцев и ринулась по направлению к баку. Из-за ярко освещенных судовых кранов и предрассветной дымки разглядеть что-либо впереди не представлялось возможным. Что было духу, Рудин поспешил за ними. Впереди, в районе первого трюма, какие-то тени разбегались в стороны, как тараканы; прыгали за борт; размахивали длинными ножами в воздухе. До слуха доносились хорошо различимые шлепки о воду. Филиппинцы наступали. Вооруженные ножами, они били палками по фальшборту, свистя, крича и улюлюкая. Вокруг валялись деревянные клинья, предназначенные для закрытия трюма. Огромный брезент, выполненный из цельного куска материи и служивший для покрытия крышек трюма, отсутствовал. Вахтенный матрос Джерри, сидя на корточках, коротко всхлипывал, лицо и руки его были измазаны какой-то темной жидкостью, которая позже, на свету, оказалась кровью. Свесившись с фальшборта, Рудин увидел внизу две моторные лодки с папуасами, имевшими из одежды одни набедренные повязки. Одна из лодок была уже на ходу, мотор другой спешно пытались завести. Украденный брезент находился на той лодке, что была на ходу и на скорости удалялась прочь от судна. Захватить кого-либо из пиратов не удалось, но крики на палубе продолжались. Причиной тому был раненный филиппинец. У Джерри были изрезаны руки и лицо. Рудин велел срочно доставить его в медпункт, а сам отправился в свою каюту за ключами. Прибыв к медпункту, он увидел стоящего в вестибюле нетрезвого боцмана, который сжимал в правой руке большой складной нож с искривлённым лезвием. Несколько подоспевших за Рудиным матросов заняли позицию позади боцмана. В руках у них тоже были ножи. Постепенно к ним присоединялись другие члены экипажа, и в итоге Рудин оказался одиноко стоящим перед полупьяной, полураздетой, вооруженной ножами темнокожей толпой. Заправлял назревающим скандалом боцман.

 

«У второго помощника всё было о кей!», - начал он, - «Если бы старпомом был пилиппино, всё было бы о кей!».

 

Филиппинцы не выговаривают букв «Ф» и «В». Вместо них они произносят звуки «П», с придыханием, как в английском языке, и «Б». Толпа одобрительно загудела, и боцман, перехватив нож для удара в живот, двинулся на Рудина. От него густо несло перегаром выпитого накануне пива и виски. Рудин отступил назад, приняв стойку для отражения атаки с ножом, как его научили это делать еще в армии. Хорошо научили. Второй раз в жизни ему предстояло идти против ножа, и он прекрасно сознавал, что какими бы удачными его действия ни были, порезов не избежать. В такой ситуации даже связка ключей могла сослужить службу, и Рудин приготовился, перед нанесением упреждающего удара ногой в пах, швырнуть эту связку, для отвлечения внимания, в пьяную ухмыляющуюся рожу боцмана. Они давно не ладили друг с другом, потому что, по мнению Рудина, боцман был плохим специалистом, не умел руководить матросами и до занимаемой должности не дотягивал. Чтобы скрыть свои недостатки и хоть как-то поддержать свой авторитет, он использовал любой возможный повод для стычки с судовой администрацией. А тут! Лучшего и не придумать!

 

Итак, Рудин был одинок, безоружен, и на помощь звать было некого. Ну, не Биг Айса же!

 

Неожиданно от команды отделился матрос по имени Мануэль. Он достал из-за пояса нож с длинной фигурной ручкой и раскрыл его. Матросы недолюбливали Мануэля за упрямый крутой нрав, деревенскую наивность и некоторую заторможенность, принимаемую многими за тупость. Эти черты характеризовали его лишь частично. Именно так решили недруги оценить излишнюю порядочность, исполнительность и педантичность Мануэля. И такое к нему отношение всячески поощрялось и культивировалось боцманом, опасавшимся появлением негласного лидера в команде. Рудин же, со своей позиции старшего помощника капитана, старался всячески поощрить этого матроса, выделяя положительные его качества, и препятствуя всему тому, что подразумевается под современным ёмким глаголом «чмурить». То, что Мануэль являлся так называемым «шур мэн»ом, надёжным человеком, было очевидно для всех. Родом он происходил из бедной семьи, живущей высоко в горах; может быть, потому его характер и соответствовал такому, какой присущ, так называемым, «горцам».

 

Заняв позицию между Рудиным и боцманом, Мануэль чётко и веско произнес: «Если кто-то захочет нанести этому человеку вред, будет иметь дело со мной!».

 

К счастью, никто не захотел портить отношения с «туповатым» горцем, у которого слово никогда не расходилось с делом. Так они и стояли, двое против толпы, молча и в напряжении. Развязка возникшему накалу страстей пришла неожиданно: у раненного Джерри подкосились ноги, и он начал терять сознание. Рудин бросился к нему и просунул руки подмышки, пытаясь удержать матроса от падения, но тот был слишком тяжел и продолжал оседать книзу. От пореза толстая щека его раскрылась «розочкой», и невозможно было смотреть ему в лицо без слез, невольно выступавших на глазах.

 

Усадив Джерри на пол, Рудин, отодвинул в сторону четвертого механика, который сжимал в руке металлическую заточку, и открыл дверь судового лазарета. Мануэль помог затащить раненого вовнутрь. Операция продолжалась недолго. Прежде всего, Рудин вытер кровь на руках и лице раненного. Затем обработал порезы перекисью водорода, соединил их края и аккуратно заклеил хирургическим пластырем, какой обычно применяют в судовых условиях вместо ниток для наложения швов. Уложив Джерри на кровать, он вызвал второго вахтенного - Рикардо и велел ему, за ненадобностью стеречь судно от пиратов в дальнейшем, оставаться подле больного. Всё, что могло, уже случилось! Обсуждая происшествие, толпа медленно расходилась. Ушли все, за исключением двух матросов, друзей Джерри. Одного из них Рудин взял с собой на мостик, а другого отправил на бак наводить порядок после нападения. Связавшись по радио с агентом, Рудину удалось договориться, что катер прибудет за пострадавшим прямо на рейд, не дожидаясь постановки судна к причалу.

 

Счастливый Биг Айс! Он так и проспал до утра, ни о чём не ведая, а потом страшно радовался, что можно получить страховку за украденный старый брезент. Закрывшись у себя в каюте, Биг Айс тут же принялся оформлять соответствующие документы.

 

15

 

Да, не везло, если можно так сказать, Рудину по части пиратов! И выглядели они вовсе не какими-нибудь там билли бонсами, одноглазыми и на деревянных ногах. Не то пираты, не то рыбаки. А те, что захватили «Эсперансу» в Гвинее, вообще оказались солдатами. Собственно, всё произошло согласно полученному предупреждению.

 

Конечно же, Рудин выставил усиленную вахту на рейде Конакри. Судно потеряло ход, легло в дрейф, пан Тони держал машину в постоянной готовности. Постоянно работали два локатора. При хорошей погоде, на экране можно зафиксировать даже чайку. Так, наверное, пиратскую лодку тоже заметить можно. Но это оказалась не лодка.

 

Предварительно завесив бортовые номера брезентовыми чехлами, пираты смело подошли к борту на военном катере. Все пятеро были одеты в военную униформу цвета хаки, с разводами. Один из «пиратов» на протяжении всего ограбления занимал место за крупнокалиберным пулемётом. Вращая разного рода рукоятки, он навёл ствол прямо на мостик; затем, не отрываясь от прицела, занял стойку, слегка ссутулившись и широко расставив ноги. Другой, по-видимому, их главарь, отдавал команды и что-то кричал, указывая рукой на парадный трап. Трап просят опустить, что тут неясного? Перед Рудиным встала дилемма: уступить пиратам и выполнить их требование, или проявить героизм, дать судну ход и проследовать, на свой страх и риск, в порт? Успеют ли пираты что-нибудь предпринять за полтора часа времени? Наверное – да! Правильный ответ подсказал сам пулемётчик, произведя короткую очередь над «Эсперансой». Картина получилась впечатляющая: «бах – бах – бах»! Больше похоже на маленькое зенитное орудие, чем на пулемёт. Рудин приказал старпому подать им трап. Заурчала лебёдка, трап ушёл вниз, и через пару минут на борт поднялись два солдата со своим командиром. Один из солдат был вооружён автоматом, другой нес подмышкой свёрнутые брезентовые мешки. Цель визита была предельно понятна: сейчас начнут складывать в мешки всё подряд, что приглянется. Командир смеялся, показывая крепкие белые зубы, его бойцы приветливо улыбались.

 

«Мы не нанесём ущерба экипажу», - начал он, - « Нам нужны только деньги! Кто из вас капитан?».

 

« Я капитан. Кок! Приготовь два кофе и подай в мою каюту! Прошу вас, мистер офицер», - жестом Рудин пригласил «пирата» подняться наверх.

 

« Нет офицер! Нет офицер!», - запротестовал главарь. Наверное, он бы покраснел, если бы не чёрный цвет кожи. Но за капитаном пошёл. Врал, конечно, что не офицер; в ярко освещённой каюте ясно были видны на погонах и петлицах его гимнастёрки свежие следы от снятых знаков различия. Рудин пригласил его сесть, кок принёс на подносе две чашки кофе и стеклянную розетку с солёными орешками. Молодец, догадался! « Пират» принялся за орешки с таким аппетитом, будто хотел насытиться, и это действовало раздражающе.

 

«Так чем я могу быть вам полезен?».

На поясе главаря красовалась раскрытая кобура, с торчащим из неё пистолетом, поэтому лучше всего было соблюсти рамки приличия.

 

«Мне нужны деньги. Все, что у вас есть!», - Он хитро сощурил правый глаз и, вытянув губы трубочкой, потянул кофе из чашки.

 

« Деньги? Деньги – не проблема. Деньги нужны всем! Вот только как их достать?».

 

« Вы хотите сказать, что у вас нет денег? Все сначала так говорят!».

 

« А что? Вы станете стрелять, если не получите денег?».

 

«Кэптэн! Мы живём в двадцать первом веке. Зачем стрелять? Я сейчас сделаю один звонок моему другу», - офицер достал из нагрудного карман мобильный телефон, « и ваше судно останется здесь навсегда!».

 

Для пущей убедительности он принялся набирать номер. Конечно же, если бы непрошенный гость действительно намеревался звонить, то поискал бы требуемый номер в телефонной записной книжке, а не набирал вручную. На испуг брал? А если нет? Рудин жестом остановил его.

 

«Я понимаю ваши проблемы. Но поймите и вы мои», - он подошел к столу, распахнул дверку и общему взору представился злополучный сейф, который так никто и не смог открыть. Он торжественно поблёскивал своими хромированными деталями и выглядел довольно круто.

 

«В этом сейфе находится более десяти тысяч долларов. Капитан, которого я недавно сменил, накрутил ручки замка, и теперь я не могу его открыть!».

 

При упоминании десяти тысяч долларов, глаза «пирата» расширились и влажно заблестели.

 

« И как же вы намеривались достать их оттуда?».

 

«Очень просто! После Конакри сварщик разрежет замок. Хотите, я приглашу его сейчас?».

 

«Пират» задумался, очевидно, прикидывая в уме, как это будет выглядеть, и сколько времени займёт.

 

«Так я позову сварщика?», - Рудин вышел в коридор, незаметно нащупал под поручнем трапа потайную сигнальную кнопку и нажал её.

 

Гость почувствовал неладное и крикнул: «Нет! Нет! Мы сами его откроем!».

 

Он достал из нагрудного кармана мобилку и позвонил, на этот раз уже не набирая номера вручную. Разговор происходил на местном наречии, и ничего, кроме «мумба», «тумба» и «юмба» разобрать не представилось возможным. Впрочем, нетрудно было догадаться! Особенно, когда в дверях каюты выросла фигура солдата с крепким брезентовым мешком подмышкой. Специально для грабежа они эти мешки шьют, что ли? Или берут на складе у какого-нибудь гвинейского прапорщика за пузырь бананового самогона?

 

Грабители присели перед сейфом на корточки и принялись обсуждать, каким образом его можно вынуть из ниши письменного стола. Это стало ясно по их жестикуляции. А тем временем, сигнал о пиратском нападении уже пошёл на спутник, оттуда - на береговые станции. И уже с береговой станции разбежался по адресатам. Интересно, кто и чем мог помочь экипажу судна в сложившейся ситуации? До семи утра порт не работает и на запросы не отвечает. И потом, нельзя быть вполне уверенным, что визитёры не являются воинским подразделением, ведущим борьбу с этими самыми пиратами, то есть с самими собой. Вполне могло быть, и приметы совпадали. Только знаки различия на форму нацепить и бортовые номера открыть на катере.

 

«Кэптэн, вы что-то говорили о сварщике? Пригласите его сюда с инструментами, мы вытащим сейф наружу», - потребовал главарь.

 

Несмотря на то, что в каюте царила прохлада, пот струями стекал по его черной лоснящейся шее. Да, нервную работёнку он себе нашел!

 

По рации капитан связался со своим старшим помощником и попросил прислать сварщика. Пользуясь моментом, поинтересовался, чем занимается экипаж.

Оказалось, два солдата устроили рейд по каютам и собрали в мешки всё, что посчитали нужным, включая зубную пасту и приватные ноутбуки.

 

«Стоп! Прекратить разговоры!», - повернулся к капитану главарь.

 

Сварщик пришёл не один, а со своим другом мотористом. В считанные секунды, заложив в щели стола отвертки и ломик, они вынули сейф. Несмотря на свою пустоту, о которой пираты не догадывались, он был довольно тяжёл. Они натянули на него брезентовый мешок, который солдат взвалил себе на спину и направился на выход.

 

В общей сложности, операция по ограблению судна заняла всего каких-то двадцать минут. Пираты погрузили награбленное добро в катер, отвязали свои швартовные концы от судового трапа и, заурчав мотором, катер их исчез в предрассветной дымке также быстро, как и появился.

 

Настроение у экипажа было, что называется «за море и обратно». Больше всех сокрушался третий штурман Кеннет: всего пару месяцев назад, он приобрёл в Италии ноутбук и гордился тем, что у него самые современные защиты, программы и установки. Напрасно гордился.

 

Хозяин «Эсперансы», мистер Фикс, не был новичком в африканском бизнесе. Он сам объездил все страны, в которых имел свой финансовый интерес и был осведомлён о процессах, в них происходящих. Он знал, что иметь на борту большие суммы наличными опасно. Если задекларировать деньги в установленном законом порядке, то чиновники станут «вытаскивать» судно на штрафные санкции, придираясь к каждой мелочи. Если не декларировать, а припрятать, то, в случае обнаружения, их просто отберут. Как бы то ни было, все судовые денежные средства содержались на счету в банке, а кредитная карточка хранилась у капитана в потайном месте, о котором знал лишь он, да ещё сам хозяин. В случае с Рудиным, о карточке знал ещё и старший механик, пан Тони. Мало ли что с капитаном может случиться, и последнее нападение пиратов тому подтверждение.

 

«Интересно, что они станут делать, когда узнают, что сейф пуст?», - подумал Рудин, - «Не нанесут ли повторный визит?».

 

Экипаж глядел на своего капитана печальными глазами, полными надежд. Будто стоило лишь ему захотеть, и пиратский бот немедленно развернулся бы, подошел к судну, и грабители вернули бы владельцам всё похищенное. Обычно люди так смотрят, когда ситуация не имеет выхода, и к этому невозможно привыкнуть. Капитан - всего лишь человек, с комплексом всех вытекающих из этого определения недостатков. Единственное, что Рудин мог попытаться для них сделать, это похлопотать о денежной компенсации. Но, ни в коем случае он не мог этого обещать. Да и вообще, никогда и ничего нельзя обещать. Недаром, на заре возникновения морского флота, слово «авантюра», в первоначальном его значении, означало морское плавание.

 

Приказав пострадавшим составить списки похищенного с указанием стоимости каждой вещи, Рудин оставил на вахте старпома и, зайдя в свою спальню, вытянулся, не раздеваясь, на кровати. До семи утра оставалось еще около четырёх часов.

 

16

 

Ровно столько же, сколько в камере до подъёма. Проболтав с соседом до полуночи, Рудин перестал его слушать, погрузившись в собственные воспоминания, и Габриэль благополучно отошел ко сну, бормоча что-то непонятное себе под нос. Картины прошлого, бессистемно сменяя одна другую, всплывали в пульсирующем вместе с током крови мозгу.

 

«Где и когда началось это самое мое невезение?», - думал Рудин, - « В каком месте, и в какое время следовало обратить на него внимание, ударить в колокола, забить тревогу? Нет, наверняка это началось не с пиратского нападения, а точнее сказать «наезда». Ну, забрали они пустой сейф, который я всё равно собирался выкинуть! Тем самым облегчили некоторым образом задачу. Жаль, что я так никогда и не узнаю, что же все-таки в нем лежало?»

 

Соседи мирно дрыхли на своих нарах. Благодаря голым каменным стенам, помещение камеры обладало отличной акустикой, и многоголосый храп густо звучал под потолком камеры. Громче всех «заворачивал» негр, что пронес в камеру, с использованием своего заднего прохода, наркоту. Его корешу тоже было, наверное, хорошо. Даже нытик Габриэль не страдал. Он тихо посапывал на соседнем топчане, и, судя по выражению лица, ему снилось что-то очень хорошее. Может быть, отмена налога с продажи, или ещё что-то в этом роде.

 

Мысли путались, перетекая одна в другую. Были определённые моменты в жизни Рудина, сопряженные с трудностями, но он успешно преодолевал их. Даже нападение гвинейских пиратов назвать неприятностью довольно затруднительно. Визит вежливости, да и только!

 

Или взять следующее за ограблением происшествие в том же Конакри, во время швартовки. Когда судно вошло в порт, взгляду Рудина представилась длинная линия причалов, сплошь занятых другими судами. Отведённого для «Эсперансы» места было явно недостаточно. Её следовало «всунуть» в пространство с запасом в один метр до впереди стоящего судна и в полтора метра до стоящего позади. И всё это - после разворота на сто восемьдесят градусов в узком фарватере, вовсе не предназначенном для манёвра судна длиной сто восемьдесят метров.

 

Натружено пыхтел буксир «Акуна», которым командовала дородная негритянка в цветастой чалме на голове. Он зацепил «Эсперансу» за корму и начал лихо крутить, разгоняя по направлению к причалу. Когда корма приобрела внушительную скорость, буксир, вместо того, чтобы несколько придержать её, отдал трос и начал отходить от «Эсперансы». Корма, что называется, «летела» по направлению к берегу, а лоцман ругался на своём языке с капитаншей буксира по рации. Ещё несколько мгновений и судно со всего маху врежется о причал. Рудину даже показалось, что он уже слышит звук удара и скрежет металла о бетон. Времени для выяснения причины отказа буксира не то, что не было, а начался его обратный отсчёт! Левой рукой капитан отстранил третьего штурмана от пульта управления, чтобы сэкономить секунды за счёт подачи команды, правой вцепился в рукоять телеграфа и дал средний ход вперёд. Затем, положив руль влево, он понёсся на стоявшее перед ним судно. Там, заметив опасность, забегали по палубе человечки, пытаясь выставить для смягчения удара кранцы – большие, плетеные из остатков старых тросов «груши», которые вывешивают вдоль борта судна во избежание трения о причал. Придержав таким образом корму, Рудин дал со среднего переднего полный ход назад. Взревела машина, а он принялся напряженно вглядываться в воду в ожидании, когда же завертится винт и плавающий в порту мусор прекратит свое предательское движение по направлению к корме. Катастрофа казалась неизбежной. Но тут запыхтела машина на «Акуне», и буксир упёрся своим носом в борт «Эсперансы», погашая, таким образом, её бешеную инерцию. Заклокотали под воздействием винта волны за кормой, поднимая со дна тучи ила, и судно остановилось в нескольких сантиметрах от борта приготовившегося к обороне греческого балкера. На нем шла выгрузка цемента, и облака пыли вокруг судна создавали впечатление корабельной битвы при выполнении манёвра «на абордаж»

 

«У «Акуны заработала машина!», - радостно сообщил капитану лоцман. Опомнился! Дело было уже сделано. Подали швартовные концы с бака, завезли на мотоботе концы с кормы и начали потихоньку подтягиваться к причалу. Вот ведь тоже – ситуация! Однако Рудин не мог пожаловаться на то, что ему не повезло. Наоборот! Повезло, и ещё как!

 

В Конакри главным действующим лицом был Ибрагим. Он пришёл на судно вместе с агентом, но на службе в агентстве, вместе с тем, не состоял. Дородный, высокого роста, с правильными чертами лица… Казалось, этот, пользуясь языком Горького, «человечище» сошёл с плаката «Свободу народам Африки!», только что на его руках разорванных кандалов не хватало. Ибрагим имел не только высокий рост, но и высокое служебное положение, о котором Рудин мог только догадываться. Скорее всего, он был из гвинейского аналога советскому КГБ. Чиновники, принадлежащие к совершенно разным службам, одинаково лебезили и заискивали перед ним. Они казались пигмеями по сравнению с красавцем – гигантом. О таких головах, как у Ибрагима, принято говорить, что они прекрасно вылеплены: чисто европейские черты лица, только черного цвета. Скрестив на груди руки, он хранил величественное молчание, свысока погладывая на сидящую за столом комиссию и отпуская изредка ободряющие или осуждающие реплики. Этакий учитель среди учеников. Но Рудину присутствие Ибрагима мало помогло: всё равно комиссия хотела денег! Об этом заявил открытым текстом сам судовой агент, и присутствие Ибрагима нисколько не смутило его.

 

«Мы знаем, что на вас было совершено нападение», - важно произнес Ибрагим. Судя по поведению чиновников, казалось, что они знали не только это, но и то, что сейф оказался пустым.

 

«Ваши люди хотят денег, но наш сейф с судовой кассой украден пиратами», - возразил Рудин.

 

« Это ваш бизнес. Вы должны принять решение, капитан!».

 

«Ну, попробуйте договориться с ними, что я заплачу в следующий раз. Ведь « Эсперанса » стоит на линии!».

 

«Не получится. Эти люди пришли сюда, чтобы получить зарплату и не уйдут без неё. У них дома дети», - Ибрагим повернулся к чиновникам и что-то сказал им, произведя правой рукой характерный жест типа «кыш отсюда». Чиновники неодобрительно загудели.

 

«Кэптэн!», - наклонился к Рудину инспектор по защите окружающей среды,

« Пятнадцать канистр!».

 

«Что «пятнадцать канистр»?», - переспросил Рудин.

 

«Пятнадцать канистр, и я ухожу!».

 

«Мистер Ибрагим!», - обратился Рудин к боссу, тщетно пытаясь придать миролюбивый оттенок своему голосу. Скорее всего, звучал он агрессивно, и окружающие это чувствовали, - «Какие ещё канистры?»

 

«Так, небольшие канистры для дизельного топлива».

 

«Но у меня нет никаких канистр».

 

« А вам и не нужно их иметь, они сами вам принесут».

 

« И что я должен с этими канистрами делать?».

 

«Ничего! Просто наполнить их топливом».

 

«И это будет всё?».

 

«И это будет всё!».

 

«В таком случае, мне нужно посоветоваться со старшим механиком», - сказал Рудин и велел позвать пана Тони. Что такое несколько канистр дизельки, по сравнению с беспределом, который могут устроить власти?

 

Пан Тони не заставил себя ждать. Он категорически отказался сесть за стол переговоров и выслушал Рудина стоя. Вкратце тот разъяснил ему суть вопроса. Тут же, без излишних полемик, пан Тони вызвал второго механика и отдал ему соответствующие распоряжения.

 

«И не забудьте двадцать канистр для таможни», - подал голос таможенный инспектор.

 

«И десять для иммиграционной службы!»,- дополнил его офицер береговой охраны.

 

«И для карантина пятнадцать!», - принял участие в разговоре доктор.

 

«Мистер Ибрагим!», - вновь обратился Рудин к старшему, - « Я понял, что речь идет о пятнадцати канистрах всего?».

 

И вдруг в ответ прозвучала фраза на чистейшем русском языке:

« Капитан, я ни на чем не настаиваю! Это вовсе необязательно давать им что-либо. Все полностью на ваше усмотрение. Хотите – ничего не давайте! Но только я должен вас предупредить: эти люди пришли сюда, чтобы получить свою зарплату и без нее не уйдут. Если вы откажете им сейчас, они станут приходить с проверками один за другим в течение всего дня; и вы все равно удовлетворите их требования, но уже в больших размерах».

 

«Мистер Ибрагим! Вы так хорошо говорите по-русски?».

 

«Да, я учился в Минском университете на философском факультете».

 

«Позвольте спросить, а как давно?».

 

«Это был еще Советский Союз».

 

«Ну и где вам нравится больше, здесь или там?».

 

«Конечно там!».

 

«В таком случае, вы не откажетесь пообедать с нами?».

 

«Не сейчас. Сейчас мне нужно пойти. Я приду. Потом».

 

Ибрагим понимал, что Рудина вовсе не радовала перспектива остаться с комиссией с глазу на глаз.

 

«Я вообще не должен быть здесь, это не моя работа. Просто, кое-кто просил помочь, и я не смог отказать», - извинился он.

 

Попрощавшись с Ибрагимом, Рудин вернулся к членам комиссии. Совместно с капитаном порта они прикинули сколько канистр и кому следует выдать. Рудин составил небольшую записку для второго механика и протянул ее пану Тони. Тот сокрушенно покачал головой, но что поделаешь,

ведь они пришли в Конакри не в последний раз, это была постоянная торговая линия, и отношения следовало налаживать.

 

После всего капитан порта выпросил у Рудина ещё и ящик «Колы», якобы для таможни. Их главарь крутился тут же, опасаясь упустить добычу. Все втроем они отправились в кладовую. Когда Рудину оказалось не под силу сдвинуть с места ящик, таможенник нагнулся, чтобы помочь и, смрадно дыхнув, засмеялся, обнаруживая при этом голые фиолетовые дёсна и гнилые зубы. Рудина чуть не вывернуло наизнанку, а таможенник, потрогав двумя пальцами его бицепс, произнёс,

 

«Какой белый! Ты, должно быть, очень вкусный, да?».

 

Бросив ящик, Рудин отпрянул назад, а таможенник захохотал во все горло. Наверное, это было очень смешно со стороны. С его стороны.

 

Но всему рано или поздно приходит конец. Оставили в покое и Рудина. Решив пробраться в свою каюту незамеченным, он пошел через столовую команды, которая имела два выхода. Там сидел за столом и с аппетитом поедал обед белорусский друг Ибрагим, с которым они, вроде бы, уже попрощались.

 

«Тем лучше, не придётся готовить для него обед отдельно!», - подумал Рудин.

 

Пожелав гостю приятного аппетита, он миновал коридор и благополучно достиг своей каюты. Уже оттуда Рудин позвонил старшему помощнику и приказал информировать всех заинтересованных лиц, что капитана на борту нет, капитан уехал с агентом. Несмотря на то, что работал кондиционер, в помещениях стояла изнуряющая липкая духота. Всё! Конец поборам! Рудин испытывал острую необходимость в отдыхе. Он прилег на диван, закрыл глаза и попытаться расслабиться…

 

17

 

А в камере, сколько ни расслабляйся, покоя не обретёшь. Чтобы хоть чем-то занять время, Рудин принялся изучать узоры из многочисленных трещин на потолке, которые оставались едва различимыми в лучах электрического света, падавшего из туалета–умывальника. То сбегаясь вместе, то разделяясь, они напоминали ему контурные карты по географии, которые нужно раскрасить и надписать. Вот - Лена, а вот – Байкал. Тикси…Знакомые места! Мысль бежала по изгибам трещин, терялась, вспыхивала вновь, снова и снова возвращая ему, казалось бы, уже уплывшее в небытие, сознание. И так продолжалось до самого подъема. После завтрака сидельцев разобрали полицейские, чтобы доставить в суды и следственные кабинеты. Габриэля увели самым первым, ещё до завтрака. Они попрощались, пожав друг другу руки. Рудин пожелал ему поскорее избавиться от навалившихся неприятностей; и еще, чтобы его повели на суд не по той улице, где живет мама, а по другой.

 

За Рудиным пришел один Болек. Он попросил дежурного принести корзину с отнятыми при досмотре вещами и изъял из нее электробритву.

 

«Сегодня вы сможете привести себя в порядок в нашей комнате отдыха», - обрадовал он Рудина.

 

Лёлек ожидал в машине. Поздоровавшись, Рудин занял место рядом с ним, Болек сел позади. Лёлек тронул машину с места и принялся ожесточенно крутить баранку, выбираясь из узких улочек старого города. Неужели все лиссабонцы умеют так ездить? Двум автомобилям на улице не разойтись; тротуары такие узкие, что запросто можно задеть случайного прохожего; а пройти пешком с зонтиком во время дождя практически невозможно потому, что зонтик шире самого тротуара и непременно чиркнет по стенам самого здания. Ко всем упомянутым неудобствам передвижения следовало причислить еще и то, что старый город расположился на горной местности. Наверное, это было очень удобно в средние века, когда надлежало держать оборону от каких-нибудь захватчиков, но не сейчас. Нет, определённо Лёлек был настоящим асом!

 

В управлении они пробыли совсем недолго. Рудин побрился и принял душ в бытовой комнате, если можно её так назвать. А потом все втроём отправились в поездку по городу. Лёлек останавливал машину возле различных учреждений, и они с Болеком оставляли Рудина в машине одного. Ему предоставлялась относительно неограниченная свобода. Только вот термоса с кофе и сигарет на этот раз полицейские не оставили. Чтобы размять ноги, Рудин выходил из автомобиля и прогуливался неподалёку. Были ли эти поездки как-то связаны с продвижением именно его «дела», нет ли, осталось невыясненным. Но в моральном плане чувствовал он себя намного лучше. Пусть в такой примитивной форме, но все-таки - доверие! Значит, не такой уж он законченный преступник.

 

Обедали они, как обычно, в офицерской столовой. А вот «домой» повёз его один только Лёлек. По дороге он испросил разрешения заехать в аптеку, чтобы забрать заказанное ранее для жены лекарство. Как будто Рудин мог ему запретить! В аптеке Лёлек пробыл довольно долго. Рудин же сидел в машине, и, закрыв глаза, слушал музыку. В условиях тюремного заключения даже такая несущественная мелочь была в радость. Даже если из-за этого пришлось пропустить казённый ужин. Всё равно аппетита ни черта не было.

 

За прошедший день состав сокамерников несколько изменился: отсутствовал Габриэль и два негра, которые нюхали порошок. Но появился среднего роста, коренастый мужичонка. От лица его веяло проведённой накануне ночью без сна, он был небрит и зол на весь мир. Из-под низко опущенных бровей враждебно глядели колючие красные глаза. Как выяснилось позже, его посадили за лов рыбы в запретной зоне. Ни с кем в контакт мужичок не вступал, иногда сокрушаясь о чём-то вслух. Наверное, он сожалел об отобранных рыбинспекцией сетях. Одно время Рудину довелось заниматься промышленным ловом рыбы, и потому он имел представление о размерах неутешного рыбацкого горя.

 

В отличие от удручённых проблемами соседей, время для Рудина шло намного веселее. Весь вечер на арене выступал его невидимый украинский соотечественник из одиночки верхнего этажа. Скорее всего, это был именно тот человек, что заказывал «бухло» у тюремного охранника. Судя по развитию событий, выпивку ему принесли. Но выпитого оказалось мало, потребовалось продолжение банкета. Вначале он довольно долго и, вместе с тем, миролюбиво уговаривал охранника принести бутылку виски. Однако, получив отказ, принялся колотить кулаками и ногами в дверь: «Я всю тюрьму-на, разнесу-на! Открой-на дверь-на! Ты обещал мне Светку привести! Так веди-на!»

 

Охранник тихим голосом пытался что-то объяснить пьяному, но тот и слушать его не желал.

 

«Ты бабки взял-на, а Светку не привёл-на! Открывай-на дверь-на!».

 

Речь охранника оставалась по-прежнему тихой и неразборчивой.

 

«Ха! Я пьяный! А кто мне пойло принёс? Ты и принёс! Пожалуется он! Хрен получишь от меня, а не бабки-на!».

 

На некоторое время заключённый затих, потом послышалось вновь:

« Светка! А Свет?».

 

«Ну чего тебе? Ты угомонишься уже сегодня?», - зазвенел девичий голос.

 

«Эти козлы меня к тебе не пускают!».

 

«Вадик! Но ты же пьяный! Как они тебе могут камеру открыть, когда ты в таком виде?».

 

«Светка! Я к тебе хочу! Я не могу без тебя!».

 

«Вадик! Ну, перестань шуметь! Ведь я была у тебя позавчера. Будешь кричать, они больше не разрешат!».

 

Послышался звон пустых бутылок. Одна из бутылок упала и разбилась. Охранник громко выругался, но содержание португальского ругательства было не понять. Зато очень хорошо звучал соотечественник: «Светка! Ну, хоть трусы свои покажи!».

 

«Сейчас, сейчас Вадик, только не шуми!».

 

В перекличке настала пауза.

 

«Только ты их с себя сними! Мне новых не нужно!».

 

«Да, да Вадик! Конечно с себя!».

 

« Нет, так не видно! Ты руку дальше протяни! Так! Вот так!

Вот, теперь вижу!».

 

Наступило временное затишье. Затем снова раздался голос буяна,

но уже менее конфликтный и вызывающий:

 

«Ну, ничего! Всё равно я свою мамашку замочу! Как она, сука, могла! Вот ничего больше в жизни не хочу, только мамашку замочить! Я ей, суке, ещё и за отца добавлю. Я её, суку, только ножом-на. В ногах будет ползать, прощения просить. Не прощу-на! Мне двадцать восемь лет, значит, будет двадцать восемь ран. Слышь, ты, «опен дор»!», - и он снова принялся с ожесточением колотить в металлическую дверь. Попытки охранника укротить разошедшегося Вадика, судя по результатам, оказались бесполезными. Вадик вспоминал все свои обиды и всех врагов, которых, нужно заметить, насчитывалось довольно много для его молодых лет.

 

Неожиданно в переговорный процесс вмешался новый голос:

«Земляк, дай людям спать!».

 

«О! А ты кто такой?», - живо отозвался Вадик.

 

«Я такой же, как ты человек, и я хочу спать!».

 

«А как тебя зовут, человек?».

 

«Анатолием».

 

«Толик, а ты откуда?».

 

«Из Херсона».

 

«Завтра я узнаю у охраны твой адрес и приеду к тебе после того, как меня выпустят. Я тебя убью-на, Толик! Мне все равно за мамашу придётся сидеть, так я сначала тебя убью, а потом её!».

 

Разговор принял неожиданный оборот. С мамаши Вадик переключился на Толика, понося его матерными словами.

 

«Я даже не буду ждать-на, когда меня выпустят-на. Пусть только все уснут, у меня ключ есть. Я к тебе ночью приду. Слышишь-на? Толик-на?».

 

Толик молчал. Возможно, он уже сожалел о том, что встрял в разговор и, тем самым, дал новую пищу для продолжения скандала. Охранник, видимо, устал от беспокойного сидельца и молчал, изредка вставляя в монолог Вадика фразы, вроде «Замолчи!» и «Спокойствие!» Но всему приходит конец. Всё реже и реже звучали под сводами тюрьмы угрозы и реплики. Наконец Вадик успокоился и замолчал. Тюрьма уснула. Лишь храп заключённых, да редкие возгласы охраны нарушали установившуюся тишину.

 

18

 

Ибрагим оказался неплохим мужиком. Рудин долго беседовал с ним о прошлой жизни в Советском Союзе, а когда узнал, что любимый фильм Ибрагима это «Экипаж», то снял копию со случайно оказавшегося с ним в рейсе диска и подарил. Ибрагим в долгу не остался. В знак благодарности его подчинённый притащил две корзины, одна из которых была полна овощей, другая фруктов. Овощи были такие же как в Европе: помидоры, баклажаны, огурцы… А вот фрукты! Вид и название некоторых из них Рудину даже известны не были. Ещё долго рассыпались бы собеседники в благодарностях друг перед другом, если бы не появление второго механика. Потный и грязный, он возник в салоне неожиданно и нежелательно. Без прелюдий, Арнель, так его звали, начал жаловаться на посетителей, которые ломились в машинное отделение с канистрами для топлива.

 

«Тридцать литров! Сорок литров!», - возмущался Арнель, и от гнева белки его глаз становились голубоватыми. Рудин попросил Ибрагима не уходить с судна и отправился вслед за механиком к месту событий. Спустившись по узкому трапу к станции приёма бункера, он увидел действительно впечатляющую картину: Человек десять аборигенов, перепачканных в мазуте, кричали, отталкивая друг друга в попытках просунуть свои ёмкости к поддону, на котором уже стояли другие, самого разнообразного вида канистры, объединяло которые лишь одно понятие: «объём». Все они были непомерно огромны! Не об этих ли «небольших канистрочках» велись переговоры с властями? Ситуация требовала вмешательства. Рудин жестами велел мотористу прекратить выдачу топлива и поднялся наверх, пригласив Арнеля следовать за ним.

 

Снова начались переговоры с Ибрагимом и компанией. Консенсус был достигнут: на настоящий момент «бункеровку» прекратить, а на следующий приход «Эсперансы» в порт продолжить, но уже под строгим присмотром человека, которого назначит сам Ибрагим. Рудин объяснил ему, что судно потеряли более тонны лёгкого топлива, стоимость которого составила семьсот – восемьсот долларов. Конечно, позже они со старшим механиком это топливо постепенно спишут, но подобные действия явились бы противозаконными и могли вызвать справедливые нарекания со стороны фрахтователя.

 

«Не проще ли мне заплатить эти восемьсот долларов наличными?», - спросил Рудин.

 

Ибрагим чувствовал себя неловко. Он потел, беспрестанно вытирал салфетками лоб, покрякивал, вычисляя что-то на листке бумаги и, наконец, положил этот, испещренный цифрами листок перед капитаном.

 

«Семьдесят пять долларов, и всё!».

 

На его серо-голубой рубашке, под мышками, виднелись большие тёмные круги.

 

« Всего – то? Да нет проблем!», - Рудин тут же полез в бумажник и принялся отсчитывать деньги, - «Пятьдесят, двадцать и ещё десять. У меня нет пяти, пусть будет восемьдесят!».

 

«Что это?», - спросил Ибрагим, уставившись на купюры.

 

«Восемьдесят долларов. Всё, как ты просил и даже больше!».

 

«Я вижу здесь только восемь долларов! Вот это», - он взял пятидесятидолларовую купюру и положил перед капитаном, - «Пять долларов! Это – два доллара! И это – один доллар!», - последовательно на стол легли двадцатка и десятка, - «У нас в Гвинее так считают».

 

Один доллар к десяти – так считали в Гвинее деньги. Было бы еще понятно, если бы все жители страны являлись миллионерами, а так…

 

«Ведь ты же знаешь, Ибрагим, что наш сейф унесли ваши пираты. Я попробую собрать для тебя требуемую сумму, но мне понадобится время ».

 

«Друг, не волнуйся! Вы заплатите деньги только один раз. И всё!».

 

«А следующий приход?».

 

«В следующий приход ничего платить не нужно! Полгода ничего платить не нужно! Ибрагим – друг!».

 

Нормально. Игра стоила свеч! В конец концов, сумма не так уж и велика, если учесть, что за полгода «Эсперансе» предстояло сделать четыре-пять рейсов. Экономия налицо!

 

Рудин вызвал третьего штурмана Кеннета. Кроме своих основных обязанностей, тот нёс дополнительную нагрузку: отпускал сигареты и напитки экипажу за наличный расчёт. В его кассе нашлись пятьсот долларов, которые счастливым образом не попали в руки пиратов. Остаток капитан восполнил из личного кармана и вручил Ибрагиму новёхонький, чтобы хоть как-то облагородить взятку, почтовый конверт с оговоренной суммой внутри. Ибрагим был доволен. Капитан был доволен. Наверное, и пан Тони со всей его машинной командой не стали бы возражать. Только Кеннет имел печальный вид. Сначала пираты лишили его любимого ноутбука, теперь капитан лишил судовой кассы.

 

За всё время стоянки Рудин ни разу не проверил интернет. Связь была, поэтому вызов специалиста он отменил. До Европы уж как-нибудь дотянут. Не сложно догадаться, что почтовый ящик завалили письмами, посвящёнными ночному визиту пиратов. По мобильной связи ему удалось договориться с мистером Фиксом, что после выхода из Конакри будут подготовлены все документы, сообразно с требованиями оформления страхового случая и разосланы письма всем заинтересованным в происшествии сторонам. Задержки судна или выхода из расписания не произошло, а остальное приложится. Мистер Фикс, со своей стороны, предупредил Рудина о том, что у него есть очень выгодный рейс с погрузкой новых «опелей» в Португалии, и он снимет на какое-то время «Эсперансу» с линии. Так что расписание теперь не значило ровным счетом ничего. Также, мистер Фикс попросил, чтобы капитан приготовил на приход в Лиссабон две каюты для гостей. Возможно, он возьмет с собой своего адвоката, так как предстоит разорвать на время прежний торговый договор, чтобы оформить новый.

 

«С такими деньжищами и жить на борту судна! Таббани никогда до такого не опускался и снимал для себя номера минимум в четырехзвездных отелях, типа «Дипломат» в Дубае», - подумал Рудин, - « Коррида, омары, порто… Пусть будет Лиссабон!» Ведь он не был там вот уже пять лет!

 

19

 

Последующие дни, проведённые в компании Болека и Лёлека, оказались намного результативнее и интереснее других. Полицейские с легкостью разрешили Рудину воспользоваться видеокамерой, лежавшей мёртвым грузом в его сумке, которая хранилась с личными вещами у тюремной охраны.

 

Когда, еще на судне, перед поездкой в Комиссариат, где его арестовали, ему сказали, чтобы он прихватил с собой бритву, назло всему Рудин взял и видеокамеру, как залог того, что он не собирается надолго задерживаться в полиции. В глубине души он рассчитывал отделаться легким испугом, а затем немного прогуляться по городу.

 

Охранники не стали особо возражать и выдали всё требуемое. В процессе переговоров один из них несколько раз тоже назвал Болека, как подчиненные в кабинете, «господином Комиссаром». Уважают!

 

Интересно, что же происходило на воле? За все время Рудин ни разу не видел того офицера, похожего на Муссолини, из-за которого, собственно, он и угодил в тюрьму. Также оставалось непонятным молчание мистер Фикса. Хотя бы позвонил или прислал адвоката, или… ну ещё что-нибудь, чтобы хоть как-то дать знать о себе. Ни-че-го! Информационный вакуум.

 

В тот день они весело катались по Лиссабону. Рудин снимал на камеру все встречавшиеся на их пути достопримечательности, а его спутники сопровождали съёмки своими комментариями. Правда, несколько раз настроение омрачалось длительным ожиданием то под окнами прокуратуры, то у входа в суд или министерство юстиции. На все вопросы детективы отвечали одинаково, показывая уже известный Рудину жест: указательный палец под ладонью. Он и терпел, и ещё терпел, и ещё-ещё терпел. Так проходили дни, а по вечерам неугомонный Вадик грозил расправиться со всеми, кто ему хоть раз чем-то в жизни досадил. Менялась лишь последовательность действий: кого-то он убьёт раньше, кого-то позже. Орудия убийства тоже были различны: от ножа до «калаша».

 

Близость скорого освобождения носилась в воздухе неуловимо, словно наступление весны. Никаких конкретных признаков ещё не было, а приближение уже ощущалось.

 

20

 

Обратная дорога всегда более коротка и легка для путешественника. Было бы неверно сказать, что рейс в Гвинею протекал тяжело, нет. Бестолково – это да! И что бы там ни говорили, а рейсовое задание Рудин выполнил, все живы и здоровы. Оставалось только разослать заинтересованным инстанциям подборку документов, связанных с нападением пиратов. В них содержалось всё: и отчёты по учебным тревогам, и выписки из судового журнала о досмотрах на предмет посторонних лиц на судне. Через три дня плавания, после выхода из Конакри, «Есперанса» покинула «мёртвую» зону, в которой и радио и спутниковая связь работали неустойчиво. У Рудина появилась возможность скинуть всю писанину через интернет, на что он потратил целый рабочий день. Пришел на мостик и сел за компьютер, когда еще было темно, а закончил все дела, когда уже было темно.

 

Но зато, как хорошо ему теперь, чёрт побери! Рудин вышел на крыло капитанского мостика и подставил лицо под струи влажного тропического воздуха. Он был осязаемо плотным, таким, что можно глотать. Звёзды величиной с кулак, словно подвешены на невидимых нитях в абсолютно чёрном небе. Фосфоресцирующие блики, образуемые планктоном, вспыхивающие и разлетающиеся в стороны от корпуса судна в такой же чёрной, как небо, воде. Где кончается море, и начинается небо, понять невозможно: сплошное звёздное пространство, в котором движется корабль. Натружено гудит машина… И никого в целом свете между морем и капитаном нет. Кроме Бога, кто властен над ним? Владелец судна с компанией береговых менеджеров? Что они могут? Послать письмо или позвонить по телефону? Захочет капитан – прочитает, захочет – нет! Захочет – снимет трубку, захочет – не снимет! Это сейчас, в последние годы, так необычайно развились способы связи. А были времена, когда капитан действительно являлся мастером, т.е. хозяином своего судна. Сам выискивал грузы, сам заключал сделки, не спрашивая чьего-либо высочайшего распоряжения. Вся и все зависело от капитана, даже сам судовладелец. Ну, а если и не судовладелец, то уж его доход, это точно! Сейчас многое изменилось и седовласыми, умудрёнными опытом профессионалами командуют вчерашние школьники, зачастую и в море-то не выходившие, следовательно, не имеющие понятия, кто есть капитан. Это не водитель грузовой фуры. Только «Эсперанса» может вместить до тысячи таких фур, со всем их содержимым! В распоряжении «дилетантов от флота» мощные компьютеры и интернет. В попытках заявить о себе и убедить в своей недюжинной компетенции, они издают тысячи глупейших документов и циркуляров, которые моряки обязаны изучать и знать. Их совершенно не интересует тот факт, что для прочтения всей этой макулатуры может не хватить целой человеческой жизни. Мало того, они принуждают писать ответы на весь этот бюрократический хлам запросов и рекомендаций. С каждым днём горы переписки растут и растут, наглядно подтверждая правильность закона Паркинсона, который верно подметил, что в послевоенной Англии при сокращении флота в два раза, во столько же раз увеличилось количество береговых управленцев.

 

Куда же подевались звёзды, да и само небо? Море куда подевалось? Нет их больше! Море бумаг и волны циркуляров, меж которых вырастает на горизонте знак параграфа, словно большой парусник. Рудин считал, что ему здорово повезло в этой жизни. Он успел, не только застать, но и поучаствовать в настоящей морской работе. В отличие от тридцатилетнего старшего помощника «Эсперансы», уже успевшего проработать пять лет капитаном, Рудин чётко знал, какие сигналы нужно подавать в тумане, где находится Полярная звезда и как использовать секстант для астрономических наблюдений. Звёзды могут светить только для их уходящего поколения; море может звучать тоже только для них; они – его часть. Не станет их, не станет моря. Будет просто вода горько-солёного вкуса. Не будет дождя, а будут атмосферные осадки. Их «мицы», с выступившими в отдельных местах пятнами соли, станут головными уборами, трапы - лестницами, а суда – транспортными средствами. Они – душа моря! Но они уходят. Не все сразу, а постепенно, вслед за Джозефом Конрадом и Виктором Конецким. Вслед за Экзюпери, хоть он и не моряк, а лётчик. Они уступают место поколению, которое «бросает якорь», а не «отдаёт»; сидит на кнехтах; становится ногами на комингс и очень хорошо умеет считать деньги.

 

В их былое время, ещё до того, как нога курсанта впервые ступала на судовой трап, они уже знали, что на старом флоте «комингсы», эти ступеньки в дверях, делались из меди, которая всегда должна быть надраена до блеска. А сидеть на кнехте, металлической тумбе для троса, означало сидеть на голове у боцмана. А самого боцмана называли «драконом». А деньги… Они были всегда выше денег и презрительно называли их «фантиками»!

 

21

 

Рудину всегда было приятно работать со старыми лоцманами. И не только из-за их опытности: беседы с ними позволяли хоть на какие-то краткие мгновения окунуться в атмосферу прошлых лет и снова почувствовать себя молодым. Вспомнить, что раньше находилось в порту вместо контейнерного терминала или атомной электростанции, и какая водилась в реке рыба. Какие суда посещали порт и даже их названия. Именно такой лоцман пришел на борт «Эсперансы» в Лиссабоне. Всё шло гладко, даже чересчур. Вот проплыла гигантская статуя Христа – точная копия статуи в Рио-де-Жанейро. Вот вошли в шлюз. Незаметно остановились. В шлюзе им пришлось простоять около часа. До сих пор всё вокруг выглядело так, точно и не было этих длинных пяти лет отсутствия. Даже старые надписи на стенках шлюза сохранились без изменения. Очень часто матросы пишут на причалах краской названия судов и время их стоянки. Так что можно почитать, кто стоял здесь до тебя. Иногда можно встретить, таким образом, имена судов, на которых работают твои друзья или одноклассники. На мостик поднялся новый лоцман, портовый, и Рудин привычно проговорил ему все технические и маневренные характеристики «Эсперансы», которые очень хорошо отложились в памяти после манёвров с буксиром «Акуной» в Конакри. Все проходило спокойно и без эксцессов. Не спеша закрепили поданный с носа на буксир трос. Тихонько, не касаясь стенок бортами, вышли из шлюза. Плавно, разрезая нетронуто-зеркальную поверхность воды, двинулись к причалу. И тут, совершенно неожиданно и некстати, лоцман заявил, что в районе винто - рулевой группы «Эсперапнсы» плавают два голых человека. Их заметили с буксира, что следовал в кильватере. Несмотря на всю неправдоподобность информации, Рудин не растерялся. Он сразу же остановил машину и отдал экипажу команду осмотреться. Но сколько матросы ни таращили на воду глаза, никто из них не смог разглядеть пловцов, хотя было уже достаточно светло: шёл восьмой час утра июля месяца.

 

«Может быть, эти люди сошли с другого судна, до нас, и были обнаружены персоналом шлюза гораздо раньше? И теперь, чтобы снять с себя ответственность, их хотят приписать к «Эсперансе»?», - подумал Рудин, и вслух добавил, - «Но мои люди не видят никого за бортом!».

 

«Их уже подобрал катер Государственного Портового Контроля».

 

Как-то уж очень быстро у них всё происходило, только что обнаружили, и уже подобрали. Рудину не понравилось такое скоротечное нагромождение событий.

 

« Вы откуда прибыли?», - спросил его лоцман.

 

« Из Конакри».

 

« Вот и эти люди говорят, что они из Конакри».

 

Информация пахла очень дурно. Даже, если они с другого судна, их теперь попытаются приписать к «Эсперансе». Неужели они прятались где-то на грузовых палубах, а при следовании рекой, на рассвете, выбрались и спустились вниз. Ведь под кормой судна располагалась небольшая, встроенная в корпус платформа, на которой крепился запасной якорь. Она напоминала собой балкон, да и называли её в экипаже так же. От этого балкона тянулись вверх, до самой палубы ступеньки. Нормальный человек, не обладающий морскими качествами, вряд ли мог воспользоваться ими, но… «Это Африка, мой друг!», - как говаривал мистер Абдурахман. Тупая стрела сомнения пронзила капитанскую грудь, да так и застряла в ней. На всякий случай он сделал запись в судовом журнале, что «при осмотре водной поверхности порта людей за бортом не обнаружено». Ведь судовой журнал это - юридический документ первостепенной важности. И вовсе не исключалась возможность, что пловцы уже находились в районе шлюза, до прибытия «Эсперансы». Чуть ли не каждое второе судно приходит в Европу из Африки. Так что…

 

Швартовка, при отсутствии ветра, являлась сплошным удовольствием и заняла совсем немного времени. Буксиры заарканили «Эсперансу», ловко развернули и, без особых хлопот, аккуратно прижали к причалу. Матросы еще не завели концы, а какой-то человек в бежевых брюках и белой рубашке уже маячил на причале в ожидании трапа и время от времени махал Рудину рукой. Скорее всего, их встречал судовой агент, и его присутствие на борту было как нельзя более кстати.

 

«О! Кэптэн! Портовые власти сообщили мне, что вы привезли двух нелегалов!», - выдал он вместо приветствия, вяло пожимая Рудину руку. И в этой вялости, и в том, что агент выглядел очень озабоченным, присутствовало что-то нехорошее. Застрявшая однажды в груди стрела снова дала о себе знать.

 

«Они ошибаются, мистер Агент. Наверняка власти прохлопали нелегалов, а теперь пытаются нам подсунуть».

 

Но тот продолжал, словно реплика капитана его и не касалась:

 

«Вы уходите сегодня, в двадцать три часа, так что можем начинать погрузку».

 

«О кей!», - капитан знаком подал старпому команду открывать кормовую рампу. Значит, всё-таки, вопрос с нелегалами не стоял на повестке дня, если можно проводить грузовые операции…Рудину всё ещё казалось, что неподтверждённый слух был не чем иным, как нелепым недоразумением. В противном случае, судно было бы немедленно арестовано, и вопрос о погрузке на повестке дня не стоял. Он всё ещё упорно пытался успокоить себя, что всё обойдётся. Но предательский голосок интуиции подсказывал обратное. Ведь один из законов моря гласил, что если что-то может случиться на судне, то оно, рано или поздно, непременно случится. И вот, когда они с агентом спустились вниз, на главную палубу, где располагался грузовой офис, прямо к ним, непрерывно сигналя и разгоняя движущиеся на погрузку автомобили, подъехали три! автомашины с полицейскими. В одной из них находились нелегалы. Когда распахнулась дверь микроавтобуса, Рудин увидел в салоне двух негров невероятной худобы. Скрюченные в колесо, абсолютно голые, они сидели в салоне маленького автобуса, накинув на себя новые шерстяные одеяла.

 

«Красный крест уже позаботился, согрел», - подумал про себя Рудин, - «Значит у властей они уже побывали!».

 

Старший наряда, не представившись и не поздоровавшись, подошел к Рудину, которого, по-видимому, загодя считал во всем виноватым, и с претензией, выпятив нижнюю губу произнёс:

 

«Вот! Они утверждают, что прибыли из Конакри!».

 

Рудин смотрел на офицера и пытался вспомнить, где он мог видеть его раньше? Эта манера произносить фразы, словно приговор, эта выпяченная губа…

 

«А ну-ка, скажите капитану, откуда вы?», - повелительным тоном обратился полицейский босс к несчастным.

 

«Мы прибыли из Конакри», - ответил один из них на хорошем английском. И тут Рудина осенило, причем два раза подряд. Во-первых, он вспомнил, на кого именно похож полицейский: на дуче Муссолини! А во-вторых …

 

«Чиф, а ну-ка, спроси у них на французском языке, откуда они», - попросил капитан старпома.

 

Тот, немного важничая и рисуясь, спросил их что-то на французском. Они молчали, пытливо переглядываясь друг с другом.

 

«Я не понимаю», - выдавил из себя один из них по-английски.

 

«Они не понимают по-французски!»,- обратился капитан к боссу. « В Гвинее говорят на французском языке. Они не могут быть из Конакри! К тому же у них на шеях цепочки с крестиками, а в Гвинее - мусульмане».

 

Слабая надежда, что удастся каким-то образом отделаться, еще продолжала существовать.

 

Беженцы внимательно следили за речью капитана. Один из них сжал свой крестик в кулаке.

 

«Откуда вы?», - повторил Рудин вопрос на английском.

 

«Мы из Ганы», - тихо произнёс несчастный, - « Мы – беженцы из Ганы. А сели на корабль в Конакри».

 

«Это исключено! Они, со своим английским языком, даже на территорию порта не попали бы», - прокомментировал капитан ответ беженцев полицейскому. Но тот был настроен явно агрессивно: « Короче, забирайте их себе. Распишитесь вот здесь о том, что на борту находятся два нелегала, и мы поехали».

 

«Как поехали? А что я должен с ними делать?».

 

«Что хотите! Это ваши проблемы!».

 

«В таком случае, я отказываюсь что-либо подписывать».

 

«Если вы не подпишете, мы останавливаем погрузку и арестовываем ваше судно!».

 

Приятного мало. Но перспективы ещё хуже. Если только эти двое, как бы их правильней назвать: гануэзца, гануйца, ганаянина, ганезца, ганца? Вот, ганца! Очень подходяще, даже как-то немного по-немецки…» Да, так вот, если эти два ганца останутся на борту, то это навсегда. В Гвинее их не примут, потому что они из Ганы, ну а в Европе им уже отказано. Следовательно, беженцы останутся жить на судне. Последнее означало, что отныне капитан обязан заявлять о них в каждом порту захода. А что это такое, Рудин знал из своего предыдущего опыта. Однажды они катали у себя на борту целый месяц четырех марокканцев. Пока не вернулись в Касабланку, где непрошенных пассажиров сняла служба безопасности. Экипажу еще повезло, могли и не снять. Иметь нелегалов на борту – очень большая проблема, поскольку отсутствуют медицинский сертификат, аттестат прививок и вообще какие-либо документы. В каждом порту захода приезжают тучи полицейских и муниципальных служебных машин, и все начинается сначала: кто, откуда, при каких обстоятельствах?

 

«Хорошо, мистер офицер! Но могу я сделать звонок моему судовладельцу?».

 

«Да, это – сколько угодно!», - смилостивился Дуче, скрестив на груди руки и поглядывая на капитана, как бы, сверху вниз. Он был на полголовы ниже своих подчиненных, а смотрел так, будто его окружали одни пигмеи.

 

К Рудину подошёл старпом и шепнул на ухо: «Кэптэн, какие проблемы? Я их возле Канарских островов выкину за борт!».

 

Этого только еще Рудину не хватало! Он не стал объяснять помощнику, что уж если нелегалы были однажды зафиксированы на борту, то нужна бумага, подтверждающая их убытие с борта. Не говоря уже о заповеди «не убий» и моральной стороне подобного предложения.

 

Агент любезно предложил капитану свою мобилку. Удивительно, но среди содержащихся в её памяти адресов, уже значился номер мистера Фикса, который легко было распознать по трём нулям на конце.

 

«Значит, хозяину проблема уже известна!», - сделал для себя вывод Рудин.

 

Но мистер Фикс на капитанские звонки не отвечал, а решение принимать было нужно. Рудин прекрасно понимал, что погрузку никто не остановит: слишком уж большие деньги задействованы в их бизнесе.

 

«А если они больны? Ну, там, к примеру – жёлтая лихорадка, чума или холера, то кто будет отвечать? Согласно приходным документам, моё судно не заражено. Приглашайте представителя здравоохранения, пусть он заверит состояние беженцев, и я приму их у вас», - бился, как рыба об лёд, Рудин. Ему очень хотелось выиграть время, тем более, что мистер Фикс намеревался приехать в Лиссабон со своим адвокатом. Присутствие последнего значительно облегчила бы задачу.

 

Дуче отошёл и принялся негромко совещаться с одним из офицеров. Решение они приняли достаточно быстро, и машина с нелегалами отбыла восвояси. Правда, остальные полицейские остались на месте. Расчёт капитана был прост: нужно пригласить своего адвоката. Не зря же он приготовил для него отдельную каюту, по распоряжению хозяина. Мистер Фикс не смог бы переправлять тысячи автомашин в другие страны, не пользуясь при этом адвокатскими услугами. Юридические проблемы возникают постоянно: то машины во время шторма побились, то судно задержалось, то обнаружены скрытые дефекты груза. И кто-то должен за всё платить. Как правило, это – страховая компания. Но без хорошего адвоката – международника не обойтись никак. Классный был адвокат у Таббани, он решал вопросы не только в Европе, но и в Японии, и в Америке. Для такого вопрос по каким-то нелегалам просто - семечки.

 

Погрузка шла успешно, старпом в своём белом комбинезоне, который он надевал только в Европе, в Африке носил оранжевый, лихо руководил движением прибывающих автомашин, распределяя их по палубам, согласно грузовому плану. Новенькие «Оппели» цвета «металлик» нескончаемой вереницей заползали по рампе и исчезали в ненасытном брюхе «Эсперансы». Иногда эту вереницу прерывали чёрные джипы «Чероки». И всё это следовало развести по портам Марокко, Алжира и Турции. А на борту – беженцы, значит, портовые власти станут выжимать из капитана взятки. На Востоке с этим просто, не сложнее, чем в Африке. И если раньше самой твердой валютой была валюта «жидкая», то есть алкоголь, ну ещё сигареты, то теперь все хотят денег. Долларов. Хотя, евро тоже принимают.

 

Наконец прибыл долгожданный хозяин. Без адвоката, но в сопровождении представителя страховой компании. Небольшого роста, крепкого округлого телосложения, страховщик одним махом разрешил проблему. Приветливо поглядывая на капитана выпуклыми серыми глазами через большие роговые очки, каких сейчас не носят, он заявил: «Вы можете смело подписывать полицейским их документы. Ваш случай подпадает под действие страховки, и беженцы будут послезавтра отправлены самолётом на родину. Вот их удостоверения!», - и страховщик сунул капитану в руки сложенные пополам пластиковые сертификаты, из которых следовало что эти самые Салмон и Давид (интересные библейские имена – отец и сын), являются беженцами из Ганы. Документы выданы в городе Конакри, Гвинея. Этот факт походил на правду, поскольку в Гане действительно велись военные действия и поток беженцев оттуда не иссякал.

 

«Вы отправите их в Гвинею?».

 

«Нет, в Гану! Я только что разговаривал с их консулом ».

 

«Впрочем, какая мне разница? Да, хоть на Луну!», - радостно подумал Рудин.

 

«Капитан, вы не могли бы до отхода судна приютить их у себя?».

 

«Конечно!».

 

Рудин подозвал старпома и велел выделить каюту для двух несчастных. Теперь, в свете скорого расставания, ему было даже немного жаль их.

 

Только что Рудин с мистером Фиксом проследовали в салон и сели за стол, как прибежавший запыхавшийся матрос доложил, что полицаи привезли беженцев. Разборки продолжились. Капитану пришлось подписать требуемый документ, в котором он, всё-таки, сделал приписку, что нелегалы доставлены с берега, а не обнаружены на борту судна. На всякий случай. Из протокола следовало, что согласно объяснению беженцев, последние «приехали» в пространстве, помещением которое назвать нельзя, так называемой «гельмпортовой трубы». Это такая пустота, расположенная в месте, где ось руля входит в корпус судна. Изначально беженцев было четверо, но по дороге двое из них умерли. Ехали они в сетке, которую прицепили к одной из металлических скоб, расположенных на корпусе судна, держась при этом руками за канат, прикреплённый там же. И так целых десять дней! Даже чувства жалости эти два обтянутых чёрной кожей скелета не вызывали, потому что совершенно не были похожи на людей. Казалось даже странным, что такие необычные на вид существа, скорее похожие на гигантских насекомых-богомолов, обладают даром человеческой речи. Будь они чуточку упитанней, тогда - да, тогда было бы жалко, что люди довели себя до такого состояния. А так…

 

Передвигаться без посторонней помощи беженцы не могли, матросы вели их, как раненных с поля боя. Таких даже стеречь не нужно, не убегут. Когда Рудин захотел лично убедиться в правильности выполнения приказа о размещении людей и зашёл к ним в каюту, один из них бросился капитану в ноги и, обнимая, принялся умолять, чтобы он не списывал его на берег. От такого оборота событий Рудина мороз по коже пробрал, несмотря на летнюю жару. Другой, в то же самое время, рвал на себе волосы, плакал и кричал:

« Африка! О! Опять эта Африка! За что?!».

 

Даже проигравшего в казино человека иногда можно пожалеть, а тут… Столько лишений перенесли путешественники, чтобы достичь заветной цели; и вот, когда всё задуманное и выстраданное состоялось – такой облом! Они выиграли, но они проиграли. Матросы с трудом оторвали от капитана несчастного. Первый раз в жизни Рудин видел, как человек рвёт на себе волосы, и клочья их падают на пол.

 

«Ты кто по специальности?», - спросил старпом, слегка придерживая тонкие руки беженца, которыми тот впивался в свои волосы. Вырвать их у бедняги уже не хватало сил.

 

«Плотник! Я плотник!», - сверкнула надежда в огромных от худобы и слез глазах страдальца.

 

«А я – рыбак, моряк! Я всё могу делать! Не выдавайте нас», - вторил ему другой.

 

«Красить можешь?», - спросил его старпом.

 

«Могу! Я всё могу! Капитан, не выдавайте нас!», - и он снова бросился к ногам Рудина.

 

Ну что он мог ему ответить? В душе Рудин негодовал на старшего помощника, который просто болтал, и, может, сам того не желая, дарил ничем необоснованную надежду беженцам. В отличие от подобного словоблудия, его слово – капитанское, и он не имел права блефовать. Приказав мессбою дать беженцам горячей пищи, Рудин покинул место пиковых событий и отправился в салон к мистеру Фиксу, раздумывая под каким предлогом можно спрятаться от всех: от агента, от полицаев, от хозяина, чтобы выкурить сигаретку с паном Тони. Очень уж курить хотелось! То есть – дыма. И Рудин этот дым получил. Только вместо него закурила «Эсперанса». Не успел он сесть за стол переговоров с мистером Фиксом, чтобы совместно разобрать последний финансовый отчет, как мимо салона по коридору промчался третий штурман Кеннет с криками: «Дым! Пожар! Пожар!»

 

Мистер Фикс вопросительно посмотрел на капитана. Раньше, на других судах, зачастую бывало так, что при погрузке, из-за выхлопных газов автомобилей срабатывала пожарная сигнализация. Иногда даже приходилось выключать звуковой сигнал из-за невозможности работать. Конечно же, этого категорически делать нельзя, но практика зачастую расходится с теорией. В подобных случаях принято усиливать визуальный контроль силами экипажа, и, конечно же, переключать все внимание на сигнализацию световую. В любом случае, прежде чем оценить информацию, нужно её проверить. Выйдя в коридор, Рудин столкнулся с боцманом и, стараясь выглядеть как можно более спокойным, спросил: «Что случилось, боси?».

 

«Дым! Очень много дыма на третьей палубе», - выдавил из себя, с трудом переводящий дыхание, боцман.

 

«Хорошо! Выключи судовую вентиляцию до выяснения вопроса!», - распорядился Рудин.

 

Взревел сигнал общесудовой тревоги. Колокол звенел так, что уши закладывало. Вслед за ним судовые динамики, расположенные на судне таким образом, что трансляция слышна повсеместно, голосом Кеннета оповестили: «Пожарная тревога! Пожар в районе третей палубы!».

 

«В чём дело? Что произошло, капитан?», - набросился на Рудина рассерженный мистер Фикс, - «Какая может быть тревога, когда на судне присутствую я, его хозяин?».

 

« К сожалению, иногда так случается, мистер Фикс. От выхлопных газов может сработать пожарная сигнализация. Тем более, в такую жару! Сейчас разберёмся».

 

О, сколько раз подобные тревоги оказывались ложными! Ни одна погрузка или выгрузка не обходилась без многократного срабатывания сигнализации. И каждый раз экипаж терпеливо проверял грузовые палубы и помещения на предмет возгорания, или наличия дыма. Затем сигнализация вновь приводилась в действие. Рудину даже в голову не приходило, что может быть что-нибудь серьезное. По крайней мере, так обстояли дела в течение последних пятнадцати лет.

 

Спокойно и медленно, демонстрируя свою невозмутимость, он прошел коридором, и, оказавшись вне поля зрения хозяина, опрометью кинулся по трапам вниз, иногда съезжая на руках по перилам, иногда перепрыгивая через несколько ступеней. Вот последняя дверь, она почему-то плотно задраена. С трудом повернув рукоятки, Рудин распахнул ее, и в его легкие ударила удушливая подушка гари, да так, что перехватило дыхание. Помещение главной грузовой палубы было заполнено дымом. Боцман помогал старпому надеть защитный, серебряного цвета противопожарный костюм, Кеннет находился тут же. В руках он держал дыхательный аппарат, внешне напоминавший акваланг, с тем, чтобы надеть его старпому на спину. Задыхаясь от дыма, Рудин спустился по наклонному, для въезда автомашин, мосту на палубу этажом ниже, где мог находиться предполагаемый источник пожара. Огня видно не было, а дым валил из капов сразу трёх автомобилей. И, вроде бы, возгорание не такое уж большое; стоит лишь немного водички дать, или пару огнетушителей разрядить, чтобы все прекратилось. Дым разъедал глаза, ватными комками проникал в легкие и оседал в них, накапливаясь при каждом вдохе. Ставший тусклым, свет дневных ламп позволял рассмотреть источник огня с более близкого расстояния, но исходивший от очага жар плотной стеной встал на его пути, делая дальнейшее продвижение невозможным. Рудин отвернулся, закрыв предплечьем лицо, и тут увидел шагающего, как американский космонавт по Луне, старпома. Назим нес огнетушитель, следом за ним шел матрос, тоже в защитном костюме, и нес еще два огнетушителя. Им удалось продвинуться почти вплотную к огню, языки пламени которого обхватили капот того, что когда-то было «Фордом». Старпом перевернул огнетушитель, ударил головкой об палубу и направил струю вырвавшейся пены на дымящие капоты. Дышать стало невозможно совсем: грудную клетку словно парализовало. По-видимому, занялись огнём автомобильные покрышки, которые и стали распространять густой, с примесью сажи, чёрный дым. Продвигаясь уже по направлению к выходу, Рудин встретил четвёртого механика, также экипированного в противопожарный костюм.

 

«Ты видишь старпома и матроса?».

 

Тот утвердительно кивнул головой.

 

«Не упускай их из поля зрения! А матроса Вильямса наверху видишь?».

 

Механик продолжал согласно кивать головой.

 

«Если что пойдёт не так, сразу дай ему знать!».

 

Теперь дело было за Вильямсом. Рудину пришлось объяснять ему, что старпом тушит пожар и не имеет страховочного конца, который обычно прикрепляется к поясу и позволяет, при необходимости, вытащить разведчика из очага пожара, или, в худшем случае, разыскать его. Разумеется, это упущение! Но исправить его уже невозможно. Следовало как можно быстрее организовать подачу воды. Оказалось, что линия пожарных шлангов уже проложена к очагу пожара, но, судя по слипшимся рукавам, вода в них отсутствует. Почему? Увидев второго механика, который никак не мог подсоединить пожарный шланг к магистрали с водой, Рудин принялся помогать ему, и они сообща вставили гайку, закрепили и открыли вентиль для подачи воды. Нет напора! Может быть, клапаны открыты на верхней палубе?

 

Конечно же, всё, что проделывал Рудин, не входило в круг его обязанностей. Согласно штатному расписанию, ему следовало осуществлять общее руководство и принимать доклады. Собственно, по такому принципу и выстраивались учебные тревоги. На практике всё происходило иначе. Был ли Рудин к этому готов? С твёрдой уверенностью можно сказать «да»! Этот пожар был третьим в его жизни, именно поэтому он действовал не по инструкции и не сидел на командном пункте в ожидании докладов.

 

Когда он поднялся на верхнюю палубу, ему в глаза ударило ослепительно яркое солнце.

 

«Туннель, там внизу, уже был. Теперь – свет. Всё вместе: свет в конце туннеля. Все как положено!», - с горечью подумал Рудин. Свежий морской воздух произвёл воздействие не только на кружащуюся голову, но и на лёгкие. К горлу подступила тошнота, в глазах замельтешили чёрные мушки, сливаясь чуть ли не в целый рой. Матросы ещё не закончили закрывать вентиляционные люки, и потому нельзя было запускать станцию углекислотного тушения. Рудин сорвал пломбу и открыл окрашенный в красный цвет пульт управления, затем он выставил переключатели в нужное для пуска положение. По прямому телефону связался с машинным отделением. Пан Тони был на месте.

 

«Почему нет давления в пожарной магистрали?», - спросил его Рудин.

 

«Не вьем! У нас вшистко в пожонку!», - прокричал в ответ пан Тони.

 

«Пан Тони! Заканчивайте с машиной и поднимайтесь к углекислотной станции. Будем запускать!».

 

Время, отпущенное для подавления очага возгорания, когда тот находился еще в самом зародыше, истекло. Нужно было готовить судно к полномасштабному пожаротушению. Для этого, прежде всего, следовало обеспечить полную герметизацию помещений и эвакуировать людей.

 

Продолжая кашлять от проглоченного ранее дыма, Рудин быстрым шагом прошел по палубе. Всего ему удалось насчитать до трех незакрытых вентиляционных отверстий.

 

«Пусть на них уйдёт ещё минут семь. Пора эвакуировать людей», подумал Рудин. По громкоговорящей связи он объявил о необходимости экипажу оставить судно, так как будет введена в действие станция углекислотного тушения. По палубе побежал боцман, за ним повар. Оба несли на плечах по одному из нелегалов, словно мешки с костями.

 

«Молодцы ребята!»,- честно говоря, капитан совершенно о них забыл.

 

«Что там внизу? Почему не закрывают рампу?».

 

Он поспешил за поваром вниз. К его радости, хотя какая к чёрту радость, к удовлетворению, прибыла пожарная команда порта. Пожарники протянули к очагу свою водяную нитку из шлангов значительно толще судовых.

 

Трое из них в костюмах, более серьезных, чем имел экипаж, двинулись вниз, к огню. Старпом стоял уже наверху. Взглядом Рудин поискал матроса Вильямса, который тоже был тут. Все на месте, всё о кей! Он подозвал Кеннета и велел ему достать из металлического пенала, что крепился перед входной дверью, список членов экипажа и пожарный план, на котором схематически изображены все судовые помещения. Рудин отдал этот план бригадиру пожарной команды, а Кеннета и всех присутствующих безоговорочно отправил на берег, приказав проверить по списку наличие людей. Теперь ему нужны были только старший помощник и боцман, чтобы закрыть рампу – эту гигантскую «дверь», через которую въезжали на судно машины. Всё агрессивней клубы дыма вырывались с нижней палубы, и где-то, в самой середине судового корпуса прозвучал один взрыв, затем другой. Неужели бензобаки? И куда попёрлись эти пожарники? Неужели и так неясно, что водой уже ничего не потушить? Рудин попросил бригадира пожарного отряда, чтобы тот срочно вывел своих людей с судна. Матросы снимали крепления, убирали ограждение и готовили рампу к закрытию. Повар, передав своего нелегала врачам неотложки, оказался свободным, и Рудин, призывно жестикулируя руками, стал зазывать его наверх. Когда тот поднялся на верхнюю палубу, он велел ему еще раз, вместе со вторым штурманом Фрэнсисом, проверить людей по каютам. Кто, как не кок, знает всех наперечёт не по списку, а по памяти, так что не ошибутся. А Кеннет проверит людей по судовой роли на берегу. Самое страшное – это допустить ошибку. В экстремальных ситуациях действия большинства из людей мало предсказуемы: вдруг кто-нибудь в последний момент решит вернуться к себе в каюту, скажем, за деньгами или документами. Ведь никому на тот момент не было известно, чем весь этот пожар закончится; а бравые пожарники на берегу, не без удовольствия, вспоминали вслух случаи, когда суда выгорали изнутри полностью. И Рудин сам эти рассказы слышал.

 

Помалу ситуация входила в управляемое русло и «нормализовалась»: пароход горел; члены экипажа были эвакуированы; со стороны моря непрерывно лили воду, охлаждая корпус, два пожарных буксира; с берега корпус охлаждали три пожарные машины; на борту оставались только капитан и старший механик. На причале суетились репортёры из телевидения и брали интервью у всех подряд, кто был выпачкан в саже. Бригадир ожидал выхода последнего из трёх своих разведчиков, заблудившегося где-то в горящих недрах. С ним было все в порядке: на сигналы он отзывался, по радио отвечал, но всё никак не выходил. Станция углекислотного тушения была приведена в боевую готовность, и рука пана Тони лежала на рукояти пуска: он ждал команды капитана. Сам Рудин, свесившись через леера вниз, пытался разглядеть, что происходило там, внизу. Наконец старпом сообщил по рации о том, что наверх вышел последний из разведчиков. Но Рудин не давал команды до тех пор, пока своими глазами не увидел этого разведчика на берегу. В любом случае, ответственность абсолютно за все, что происходило на судне, ложилась только на его плечи. И, если капитан допустил в чем-то промах, то даже мистер Фикс со всеми его деньгами и адвокатами не в состоянии будет ему помочь.

 

Рудин поднял черную от сажи руку и дал отмашку боцману, чтобы тот закрывал рампу. Взревела лебёдка, напряглись мощные, в кулак толщиной, тросы, и первая секция рампы домиком поднялась над причалом. Группа пожарников высвобождала своего разведчика из костюма. К ним уже спешили два врача «Скорой помощи» с саквояжами в руках и в, пока ещё белых, халатах. На душе у Рудина немного полегчало: во-первых - обошлось без жертв; во-вторых - появилась возможность прекратить весь этот кошмар!

 

И как только боцман закинул последний крепёжный крюк, капитан сразу же отдал команду пану Тони. С усердным и сосредоточенным выражением лица старший механик перевёл рукоять в положение «Открыто». В трубах загудел газ, и по цифрам на индикаторах стало видно, как быстро уменьшается его количество в цистернах. Чуда, конечно же, сразу не произошло, но все внутренности судна погрузились в углекислоту, и процесс горения пошёл на убыль. Долго ещё будут тлеть диваны в салонах, но резина гореть перестанет.

 

Минут через двадцать станция была опустошена. Тут же, они с паном Тони подали на берег шланги для заправки. Матросы подтащили их к автоцистерне с углекислым газом, рабочие подсоединили, и началось заполнение судовых ёмкостей, чтобы привести их в исходное состояние. На это ушло два с половиной часа. Потом Рудин и Тони опять спустили углекислый газ на палубы, заправили станцию и перешли в режим ожидания.

 

Вдоль борта судна ходили пожарники с приборами для дистанционного замера температуры в трюмах. Неизвестно, что показывали их датчики, но охлаждение корпуса продолжилось до самой ночи. В конец концов все службы разъехались, и у Рудина появилась возможность вымыться и переодеться. Так и не успел он в тот день закурить! А потом не смог, потому что одно лишь упоминание о дыме уже вызывало у него приступ тошноты. Другое дело - пан Тони! Старший механик мирно сидел у себя в каюте за

большой чашкой кофе и смолил свои «Выборови». Он обладал удивительным даром не только окружать себя аурой благополучия и спокойствия, но и распространять ее на присутствующих. Иногда, стоило только Рудину переброситься с ним несколькими словами, как сразу становилось ясно, что «вшистко бенде в пожонтку». И действительно, спустя время, все приходило в полный порядок.

 

Наутро следующего дня пожарники прибыл к десяти часам. Наверное, они, как и Рудин с паном Тони, тоже отсыпались после всего происшедшего. Бригадир попросил открыть рампу, чтобы вновь запустить на палубы группу разведки. Рудин, будучи моложе, взял на себя обязанности боцмана, а пан Тони – старшего помощника. Хорошо, что машинное отделение не пострадало от огня и дизель-генератор исправно снабжал раненную «Эсперансу» электричеством. Общими усилиями они приоткрыли рампу, но ровно настолько, чтобы разведчики получили возможность проникнуть внутрь судна. Группа отсутствовала около получаса. Затем, по результатам разведки, бригадир дал «добро» на включение вентиляции. Рудин с паном Тони сняли заглушки только с двух вентиляторов: одного – в носовой, а другого – в кормовой части судна. Еще раз все проверив, капитан перевел рубильник в положение «Старт». Загудели вентиляторы, прогоняя воздух с запахом гари и примесью углекислого газа наружу. Потоптавшись около часа на берегу, пожарные уехали.

 

Экипаж остался в гостинице под опекой хозяина. Позвонил по мобильной связи и сам мистер Фикс. Он покинул место происшествия «по-английски», незаметно, так, что все о нём позабыли. Но поскольку за весь этот фейерверк предстояло кому-то платить, его интересовала юридическая сторона вопроса. Все ли записи в судовом журнале сделаны надлежащим образом? Есть ли акты последних инспекций и так далее.

 

Записи были в полном порядке, поскольку вчера их, под диктовку капитана во избежание отсебятины, произвел третий штурман Кеннет. Вот только сам журнал находился на столе возле дежурной комнаты, куда теперь не добраться из-за наличия углекислого газа. Аккуратный Кеннет, как вахтенный помощник, не забыл сделать на черновике все отметки, связанные с пожаром, поминутно. Все это могло понадобиться уже в обозримом будущем, перед началом схватки между грузовладельцем, отправителем и перевозчиком – мистером Фиксом. Размер ущерба пока неизвестен. Но адвокаты должны быть в курсе всех проблем. Да что там говорить, когда к моменту возгорания на палубах уже находилось более сотни «Фордов» и сорока новёхоньких джипов «Чероки». Единственным и самым важным документом в подобных разборках всегда являлся судовой журнал. К нему, в качестве бесплатного приложения - капитанский чуб, которому предстояло трещать, когда станут драться между собой паны.

 

После нескольких часов вентилирования Рудин спустился вниз и попытался пройти к столику с журналом, который стоял почти на самом краю палубы. В неярком свете закопченных ламп, которые, к его удивлению, ещё продолжали светить, он разглядел стол – конечную цель его предприятия. Совершив попытку углубиться насколько это было возможно вперед, он сделал несколько широких шагов. Но газ влился холодной струёй в лёгкие, парализовал грудную клетку и вызвал сильнейшее головокружение. Рудин отпрянул назад к выходу, туда, где был воздух и начал жадно хватать его ртом. У выхода концентрация углекислого газа была намного меньше, но она была! А вариант проникновения по принципу ныряния под воду не проходил из-за длины дистанции, которую предстояло пройти. Примерно метров тридцать только в одну сторону. В последующие разы ему удалось пробраться настолько далеко, что он уже видел черный от копоти журнал, лежащий на столе. Казалось, только протяни руку и возьмешь его! Но предательские слезы застилали глаза, наступало удушье, и опять приходилось, как можно быстрее, выскакивать на воздух. Все события в хронологическом порядке Рудин заносил в свой ежедневник, с тем, чтобы позже сделать необходимые записи в судовом журнале. В голове его заезженной пластинкой крутилось одно из наставлений старика Биг Айса:

 

«Что нужно сделать в первую очередь при оставлении судна?».

 

«Взять с собой судовой журнал и последнюю навигационную карту», - ответил Рудин, как тому учили его всю жизнь сначала в училище, а потом на флоте.

 

«Неправильно!», - констатировал мудрый Биг Айс, - «Прежде всего ты должен выбросить их за борт! Тогда не возникнет поводов для разборок. Как бы все не происходило, все равно тебя признают виновным в нарушении закона. Все равно всегда и во всем останется виновным капитан!».

 

Но это в море, у причала - другое дело. Здесь наличествуют десятки свидетелей, и немногим позднее будет составлен детальный хронометраж всех событий, а также действий каждого из членов экипажа. Так что, вполне может оказаться, что пожар возник из-за того, что кок пересолил суп. С комиссии станется!

 

А в остальном, всё шло на затихшей «Эсперансе» относительно спокойно. После обеда, когда Рудин включил на мостике радио, чтобы послушать новости, и блаженно вытянулся на диване, ему почудилось, что пахнет свежим дымом. Долго ещё, наверное, этот запах будет его преследовать. Но, как говорится, интуиция – это продолжение опыта! Отправившись в обход по палубе, Рудин с легкостью обнаружил голубоватый дымок струйкой вившийся из того самого вентилятора, с которого всё и началось накануне. Два дымка: один впереди надстройки, другой – позади. А расстояние между ними метров сто пятьдесят, если учесть, что длина всего судна – сто восемьдесят. Не было печали! Тут же он поделился новостью с паном Тони, нарушив послеобеденный кофе-тайм. Долго раздумывать не пришлось: оба они опять облачились в грязные, еще с пожара, комбинезоны и отправились закрывать вентиляцию. Затем подняли и закрыли рампу. Пан Тони спустился в машинное отделение, проверил работу дизель-генератора, и уже затем они запустили углекислотную станцию пожаротушения в очередной раз. Мера была успешной и своевременной. Если Рудин не смог войти даже на открытую палубу из-за газа, то что же делалось там, внутри? А они добавили еще такое же количество кубометров, так что теперь точно не загорится.

 

Так, вдвоем с паном Тони, под сенью сигнального флага «Джулиет», означавшего «У меня на борту пожар, держитесь в стороне от меня!» они славно дежурили, попеременно совершая обходы. А вечером, уютно расположившись в капитанском салоне, смотрели, покуривая и потягивая лёгкое светлое пиво, любимый фильм пана Тони – «Место встречи изменить нельзя». Рудин не знал, в который раз старик смотрел этот фильм, потому что пару лет назад он подарил ему привезенный из Одессы компакт-диск, лицензионный, превосходного качества. Тем не менее, каждый раз, когда его спрашивали, какой фильм он хочет посмотреть, старик неизменно отвечал: «Место встречи». Складывалось впечатление, что других фильмов он теперь и не смотрит. На прямо поставленный вопрос: « Почему опять «Место встречи»?», пан Тони объяснял, что он получает огромное удовольствие от погружения в обстановку того времени. Это было время его детства. Правда, в другой стране, но его. И только одному ему было известно, какие ассоциации вызывает в его памяти этот фильм. А, может быть, даже ему неизвестно!

 

Так прошло еще целых два дня, и их никто не трогал. Лишь время от времени звонил мистер Фикс, да приезжали пожарники с тем, чтобы измерить температуру корпуса судна. Но любое затишье рано или поздно заканчивается. За понедельником наступил вторник и с самого утра к трапу судна начали подкатывать лимузины и микроавтобусы. Приезжали поодиночке и группами так, что Рудин не успевал пожимать непрошенным гостям руки, уже не говоря о том, чтобы запоминать имена всех этих навалившихся на него «контролёров».

 

22

 

«Капитан, почему вы не оповестили Капитана порта по радио?».

«Потому что позвонил по телефону!».

«Да, но лучше бы по радио, чтобы на других судах тоже слышали».

 

«А где находился во время возникновения пожара вахтенный помощник?».

«У входа на рампу, осуществлял контроль над погрузкой».

« А он утверждает, что на главной палубе!».

« Так рампа и расположена на главной палубе. Это одно и то же!».

 

«Кто первым заметил пожар?».

«Пожарная сигнализация заметила и зазвенела!».

 

Рудин крутился волчком, отвечая на, сыпавшиеся справа и слева, спереди и сзади, вопросы, иногда не очень умные. И тут, в такой сумасшедшей запарке, на его голову вдруг свалился старый «приятель» из полиции; тот, что похож на Муссолини.

 

«Мы привезли ваших беженцев. Не затруднитесь принять!».

 

Прекратив отвечать на вопросы, Рудин повернулся всем корпусом к дуче:

 

«Господин офицер, я полагаю, что сейчас это невозможно. Экипаж покинул борт судна и всё ещё находится в гостинице».

 

«Это не имеет отношения к нашему ведомству! Распишитесь в получении!», - и он протянул Рудину какой-то документ, выполненный на португальском и английском языках.

 

Конечно, на капитанском лице было написано гораздо более того, что предписывалось иметь, согласно правилам хорошего тона, а именно: сохранять хорошую мину при плохой игре. Но Рудин сдержал себя и произнес речь очень осторожно и вежливо:

 

«Господин офицер, насколько мне известно, содержание беженцев оплачивается страховой компанией. Сложившиеся обстоятельства не позволяют разместить их на борту. Судно закрыто для доступа, исходя из соображений безопасности. Кстати, закрыто Вашим же ведомством».

 

«Я твоя безопасность!», - прошипел Дуче и ткнул Рудина в грудь своим толстым, с чёрными волосами, указательным пальцем.

 

Не ясно, что сыграло главную роль: то ли отравление цианидами, выделившимися в процессе горения; то ли избыток углекислого газа попавшего в организм Рудина за последние дни, но только в этот момент его перемкнуло.

 

Не менее резко, чем ткнулся в его грудь палец, Рудин отвел руку полицейского в сторону. Дуче резко дернулся и нечаянно задел по лицу стоящего рядом коллегу. Случился конфуз, из которого нужно было как-то выходить. Дуче раздулся так, что являл собой увеличенную копию сеньора Помидора. Красный от гнева, он шумно вдохнул воздух, шумно выдохнул, резко повернулся и направился к своей машине.

 

«Капитан, вы случайно не знаете, почему офицер такой бледный?». поинтересовался прибывший на судно мистер Фикс.

 

«Много нервничает», - отвечал Рудин.

 

А ровно через сорок минут в салоне, где он продолжал отбиваться от наседавших на него страховщиков, появился офицер, которого задел по лицу Дуче, и на стол перед Рудиным легла повестка с приглашением срочно явиться в Полицейский Комиссариат, откуда он уже не вышел. Ну, нельзя в Португалии дотрагиваться до полицейских!

 

23

 

Наверное, так всегда бывает, когда очень ждёшь: стукнула дверь – это к тебе; зазвенел телефон – это тебя; доставили почту – это тебе письмо. А на самом деле, всё - не твоё. Но когда же случается что-нибудь долгожданное? По закону подлости: когда устаёшь ждать!

 

Может быть, именно поэтому Рудин и ухом не повел, когда открылась дверь, чтобы выпустить его на свободу. Он не устал ждать – ему надоело. Им всем тоже, наверное, надоело, потому что в суд его не повезли и не повели, как Габриэля. Он расписался в ознакомлении с постановлением суда прямо в тюрьме, в «приёмном покое». Штраф не был крупным, всего тысячу сто двадцать пять евро. Причем, виновный выпускался на свободу в связи с уплатой этого штрафа! Любопытно, сдерёт ли с него эту сумму мистер Фикс? Ему выдали все его личные вещи: сумку, в которой лежала видеокамера и электробритва, портмоне, разряженную мобилку и часы. Всего он провел в заключении восемь дней, тринадцать часов и тридцать две минуты. Неплохо отдохнул, несмотря на бессонные ночи. Ведь никакая информация к нему не поступала, за исключением той, что он мог получать из португальских новостных программ во время обеда с Лёлеком и Болеком в офицерской столовой. Где-то разбился самолёт… Где-то случилось наводнение… Забастовка… Ни жарко от таких новостей, ни холодно! Расслабленный от длительного безделья, организм принялся нехотя настраиваться на рабочий лад, лишь только Рудин завидел издалека мистера Фикса, стоящего возле темно-синего «Форда» с португальскими номерами. Интересно, он взял его на прокат, или позаимствовал у кого-то? Впрочем, учитывая специфику бизнеса компании… Может быть, завтра этот «Форд» будет отгружен на «Эсперансу».

 

«Хэлло, кэптэн!».

 

«Буэнос диас, мистер Фикс!».

 

Рука у хозяина была мягкой и холодной, но само рукопожатие – крепким и уверенным. Значит, не так всё плохо! Рудин надеялся, что не так все плохо. А еще надеялся на скорый ремонт «Эсперансы». Надеялся на выход в следующий рейс. Надеялся, что ему не прислали замену, и он сможет продолжить свою работу. Ведь нужно же мистеру Фиксу бабки отбить! После всего, что между ними произошло, Рудин испытывал к «Эсперансе» довольно сложные чувства. Он надеялся, что они породнились. Опять это слово «надежда», то есть опять «Эсперанса»!

 

Машина, плавно тронувшись с места, покатила по узкой улочке. Куда? Да, наверное, навстречу заседанию Морского Арбитражного суда, если судить по содержанию речей мистера Фикса и его дорогущему костюму. Но, хотя бы, помыться, переодеться, выпить пару чашек душистого крепкого чая должны же организовать? Рудин надеялся, что должны… Надеялся…Надежда… «Эсперанса»…

 

Он откинул голову назад, прикрыл глаза и принялся рассеянно выслушивать пространные рассуждения мистера Фикса о том, какие все «бастарды» и «ногуд мэны». С закрытыми глазами информация воспринималась легче.

 

Ему было хорошо!