Жил да был Иван, профессорский сын. Это, почитай, то же самое, что крестьянский. А что профессор? Одно название. Пашет на ниве науки. Сеет разумное, доброе, вечное. Да прореху в портках истертых на заднице латает. Был Иван, как водится, богатырского телосложения и к тому ж вполне богатырского темперамента и склада характера, а именно: несуетен, добр, и незатейлив.

Ежели кто решил, что я тут очередные небылицы про подвиги богатыря русского собрался набрехать, пусть отойдет в сторонку по добру по здорову. Иван этот – самый что ни на есть реальный друган мой, и все, что с ним приключилось, поведано с его собственных слов. А слов он на ветер не бросает.

Отправился Иван как-то в лихие 90-ые за три моря в страну чая, риса и первых чернил, коими и пишу сейчас я этот сказ. В Китай, одним словом. Снарядился не пешим, не конным – а, без всякой придури, прямым рейсом Аэрофлота на Пекин. Не за жар-птицей полетел и не за царевной прекрасной, а за шубами из китайской дикой собаки, ради извлечения коммерческой выгоды. Капиталу по русскому богатырскому обычаю не нажил, но потешился вдоволь.

 

О том, как Иван семерых китайцев переганбэйил

 

А дело во как было. Шубы собачьи выбирал Иван придирчиво, с толком. Основательный человек. За мех подергает, шов на крепость испытает, мездру на зуб попробует. Китайские торговцы, поначалу улыбались, да вскоре заволновались – не привыкли они к такому строгому контролю качества. А Иван, знай себе, приговаривает:

- У нас в Рассеи, мужики, зима лютая, как жена полковника, – с треском отрывая, очередной на живую нитку пришитый рукав.

- Нам надыть, чтоб шубейка теплая была, крепкая, да молодецкому замаху в драке не препятствовала.

Пошептались промеж собой китайцы, да и решили на хитрость пойти. Предлагают Ивану прерваться, отдохнуть с дальней дороги. Ну, а сперва-наперво отобедать. От трапезы сытной Иван никогда не отказывался.

Отвезли они его в ресторан. В отдельной комнате расселись вокруг большого круглого стола. Середина у стола крутится, а девушки китайские кушанья разнообразные приносят, да на эту вертушку ставят. Крутанул стол, и подкатили к тебе свиные ушки. Крутанул два - грибы древесные возле тебя. Одним словом, Поле чудес.

Вот и водочку принесли, а то, что ж это за трапеза? Посуху и кусок в горло не лезет. Водочка китайская, к слову сказать, - дрянь. Не прониклись они глубинным смыслом Менделеевской золотой пропорции – бодяжат спирт, то крепче 40, то слабже, как Будда на душу положит. Ну, да халявной водке в этикетку не смотрят.

Разлили по рюмкам. Встал главный китаец, сказал тост про дружбу русского и китайца навек. Завершил тост сакраментальным восклицанием “Ган бэй”, и все дружно опрокинули по рюмке. После чего потрясли опустошенной перевернутой, тем самым и продемонстрировав “ган бэй”, означающий “пустое дно”. Крякнул Ваня от удовольствия: хоть и не слеза комсомолки, а тепло приятное разлилось по внутренностям-закромам. Уцепил палочками ушко свиное, да не успел еще до рта донести, как рядом с ним нарисовался его сосед справа. Стоит, едва на вершок выше Вани сидячего, в руке рюмку держит и Ванину наполняет. Кратенько что-то типа: “за ваш первый визит в Китай” оттостовался, произнес волшебное заклинание “ган бэй”, и выпили они на двоих с Ваней до дна. “Хорошо пошла”- не успел подумать Ваня, как рядом с его носом уже замаячило темечко следующего китайца. “Фор гута бизнеса. Ган бэй”. Опять на двоих опрокинули. Следующий китаец вовсе без затей отганбэился: “ган бэй” и чокнулись с Ваней, осушили донышки. И так каждый китаец, по одному к Ивану подходит и выпивает с ним. А если сказано “ган бэй”, то хошь не хошь, а до дна пей – це-це-це отказываться нельзя, кровная обида.

Поначалу Ваня радостно отнесся к такому наплыву братских чувств. Но когда китайцы на третий круг вышли, сообразил, что пока один брат-китаец с ним ганбэится, остальные только закусывают, да улыбку в уголках глаз прячут. И скорость наполнения у него семь к одному с китайцами. Ну, водкой-то Ваню не удивишь, а количеством и подавно – литр не раз выкушивал в хорошей компании. Но там-то чин-чином все пили и вместе мордами в салат падали.

“Надо что-то делать… Ага!” Не успел очередной китаец со своим “ган бэем” к Ване подбежать, как встал Иван и предложил тост за великую китайскую стену. Ну и “ган бэем”, как положено, тост закруглил. Выпили все, рюмочками потрясли. А Ваня следующий тост:

- За китайский фарфор, ган бэй.

Опять всем пришлось пить. А у Вани новый тост на языке:

- За китайский порох, ган бэй.

Следующий:

- За то, что он еще есть в пороховницах, ган бэй.

Потом:

- За ягоды в ягодицах, ган бэй.

- За бумагу, ган бэй.

- За компас, ган бэй.

- За книго-го-печа-ча-тани-ни-ние, ган бэй.

- За…. Ган бэй, его в душу мать.

И все – не осталось на круглом поле брани, ни одного иноверца – все под столом валяются. Один Иван высоко над столом возвышается, стол величаво вертит и за здравие братьев-китайцев возглашает. Вот так-то. А не лезь в водку, не зная, что Ивану море и без брода по колено!

 

О том, как один китаец навсегда утратил характерный раскосый разрез глаз

 

А дело во как было. В одном захолустном китайском городишке, всего, эдак, миллиона на 3 голов, ходил Ваня по базару. Товар щупал. Торговался. А так как Иван был не только поесть не дурак, но и сготовить мастак, то остановился он возле ларька со специями разнообразными. Гроздьями спелыми свисали перцы и перчики различных цветов и размеров. Ваня, будучи знатоком в сем вопросе, внимательно осматривал перечную выставку. Один потрогает, другой понюхает. Ищет позабористее. А китаец-хозяин смотрит на это все с прищуром врожденным, в улыбке рот распоясывает, и бубнит что-то на своем исычуаньском диалекте.

Ваня уже смерекал все про перчики – где сладкий, где острый, где супер забористый чили-чилийский. Собственно такой ему и нужен был – самый что ни на есть чили-чилийский, чтоб до печенок пробирал. На него и показывает. Китайский балванчик головой кивает, зубы скалит и приговаривает: “sweet peper, сладько, try it, кусяй”. Улыбка добродушная, как у Христа, а глаза хитрые, как у дьявола. Соседние торговцы попримолкли, глаза навострили и уже приготовились посмотреть, как очередной лох сейчас взвоет и зальется слезами, куснув ядреного перчика.

Ваня взял вязаночку – хрум, скусил один целиком - перчики-то маленькие. Китайцы рты растянули, глаза совсем до щелочек сузили – сейчас зайдутся трясучим смехом. А Ваня, тем временем, - ням и второй схрумкал, за ним третий. Китайцы застыли, как замороженные – ничего не понимают. Где подвох? Что случилось? На хозяина лавки в недоумении смотрят. У того от удивления глаза-то округляться и стали. Недоумевает, что с его самым острым перчиком сделалось. Взял сам, последний оставшийся на грозди перчик – надкусил слегка… Тут глаза у него совсем-совсем круглыми, как мячики для пинг-понга, сделались, и брызнул из них фонтан слез. Соседи лавочники облегченно затряслись смехом. А Ваня и говорит:

- Not enough spicy! I won’t buy it!* (*Не достаточно острый! Не куплю!)

Ваня такой перчик еще в школьном детстве на подоконнике выращивал, и с удовольствием лудил им свою глотку. Дык, откуда же об этом китайцу знать было.

А тот китаец, говорят, так навсегда и остался с круглыми глазами. Потом пришлось ему в Штаты эмигрировать, а что оставалось делать-то с такими глазами в Китае?

 

О китайском караоке и немецком короткометражном кино

 

А дело во как было. Свел Ваня в гостинице за завтраком знакомство с одним немцем командировочным, ибо был характеру открытого и нраву общительного. А немец спецом по железякам был и приехал в Китай на завод, то ли замочный, то ли скобяной, коим два британца хозяивали. Вот они и позвали немца вечером в караоке пойти. А немец, хоть и не голосист, но от такого привычного занятия не отказался. У себя на неметчине они тоже по субботам ходят пиво попить да погорланить в баре. Других развлечений-то потомки готов и не практикуют. Предложил он Ване присоединиться, а тот и не отказался.

Подъехали к зданию с неоновой буквой “К” на фасаде. Возле дверей толпа певунов. Опытные британцы подсуетились заранее, поэтому их гостеприимно встретил китаец и повел длинными, как лабиринт, коридорами с глухими дверями по сторонам. Соотечественник Вагнера обеспокоенно заозирался – совсем не так выглядели привычные его европейскому разрезу глаз караоке-бары.

Наконец, китаец распахнул перед ними одну из дверей, и они оказались в пустой прямоугольной комнате. На одной длинной стене висел жидкокристаллический экран, а вдоль всей противоположной стены стоял длинный диван и такой же длинный стол. Гостей пригласили сесть. Немец совсем оробел и сел поближе к Ивану, начисто позабыв пословицу: “что русскому хорошо, то немцу смерть”. Как по мановению волшебной палочки появилась в комнате шеренга молоденьких китаяночек. И ясно стало, что это только из далекой Европы кажется, что все китайцы на одно лицо. Ан, нет - есть на любой вкус и цвет.

Первым право выбора предоставили немцу, но он от такого неожиданного оборота дел совсем растерялся и дисциплинированно указал на первую в шеренге. Ваня, пристально оглядев девчат, выбрал единственную обладательницу длинной черной косы. Ей бы косыночку повязать - и вылитая Васнецовская Аленушка, несмотря на восточный разрез глаз. Откуда она только такая взялась?

Ну, бритты быстренько выбрали самых развязных. Остальные тотчас исчезли, будто и не было. А четверка отборных очутилась на столе, каждая напротив своего избирателя. Постояв так пять секунд, демонстрируя себя в интересном ракурсе, они переместились на диван, сразу же потеснее прижавшись каждая к своему электорату.

На столах появилось пиво водянистое. А чаровницы извлекли непонятно откуда стаканчики кожаные с кубиками. На английском по лексике и прононсу достойном соперничать с третьеклассником удаленного от райцентра советского села, где учителем иностранного по совместительству был физрук, девушки объясняли правила игры. Ясно было одно, что при проигрыше надо было заказывать выпивку. Посему, к тому времени, как Ваня с немцем разобрались в смысле игры, перед ними уже стояло с десяток опустошенных рюмок текилы.

Девушки свободно перемещались за столом, скользя округлыми попками по коленкам европейских мужей. Пуговицы на рубашках постепенно расстегивались. Градус накалялся. И тут немец вспомнил, что в караоке положено петь. Сначала азиатские сирены спели парочку китайских шлягеров. Потом перешли на англоязычный репертуар: Yellow submarine, Крис де Бург, Элтон Джон, даже Элвис.

Наконец, вспомнили об Иване, отыскали “Подмосковные вечера”. Но Ваня наотрез отказался усугублять стереотипы иноземцев о земле Русской, и, велев выключить экран, затянул зычно и раскатисто “Дубинушку “ а капелла. Потом спел про Марусю. Про зайцев. “Про того кто раньше с нею был”. А под конец, полностью овладев аудиторией, исполнил про Атамана Стеньку Разина, сопроводив показательным броском за борт, четырех, облепивших его со всех сторон, китаянок.

Овладел ли Иван китайскими певуньями за кулисами, история скромно умалчивает. Достоверно известно, что вернувшись на родину, немец покончил со своим замочно-скобяным прошлым, и открыл нелегальный приват-клуб караоке, где попутно снимал широко известное за пределами Германии короткометражное немецкое кино. Петь он так и не научился.

 

А Иван вернулся домой. Китайские шубы, тщательно и придирчиво им отобранные и по сей день отлично согревают в морозный зимний день российских таможенников и членов их семей. А у Ивана от его вояжа в Поднебесную сохранилась, не весть как попавшая к нему в карман металлическая жаба, сидящая на кучке монет, и должная приносить богатство, которое, видимо, наступает только после того, как эта жаба изрядно подушит своего обладателя. Но Ваню ей задушить не удалось, так как шея у него богатырская, поэтому и не висит на ней златая цепь, зато в портках уже намечается наследственная прореха.