Мартовские снежные вьюги и морозы леденили дыхание, приходилось, сняв рукавицы, тереть нос, уши, щёки, дуть в замерзавшие ладони и прыгать поочерёдно то на одной, то на другой ноге. На эту лихую погоду в стране пришлись выборы в Верховный Совет. Нам, пацанам и девчонкам, это государственное действо было в радость, хотя мы в этом ничего не понимали. Для нас выборы – это праздник и только. В послевоенном хуторе весь «центр культурной жизни» находился в школе.

Культура там била ключом и мы постигали азы и буки взрослой жизни. А ещё там иногда «крутили кино». Перед выборами крутанули аж два: «Тахир и Зухра» и «Чапаев» . В коридорчике, надрываясь от угарного чада, тарабанил движок; в одном из классов, сидя в аду дыма махры самокруток, набирались культуры от любви Тахира с Зухрой и Чапаева с Анкой-пулемётчицей взрослые и дети... «Кинщик» (это тот, кто крутил кино), техникой своей владел слабо и от этого движок всё время глох. «Кинщик» бежал к движку и отчаянно пытался оживить его, а в темноте ор пацанячий:

- Кинщика на мыло!

Хлопцы постарше нас несли своё в культуру:

- За таку роботу, дивкы, нычого ёму нэ давайтэ!

- Недамо! Недамо! - те в ответ, и девичий визг с хохотом взлетал к потолку клуба.

- Да тыхо вы, чёрты з рогамы! – орали на них их бабушки, дедушки, дяди и тёти.

И так от заглушки до заглушки движка – «народный фольклор и самодеятельность».

Накануне выборов у входа школы привесили самопальный плакат:

 

«Единодушно отдадим свои голоса кандидатам в депутаты Верховного Совета!»

 

Плакат, как плакат. Но ночью перед выборами, словно в ночь перед Рождеством, с плакатом случилось чудо – исчезли некоторые буквы и появились новые.

Никто и внимания не обратил, пока не пришёл дед Бублик и не сказал:

- А шо у вас за плакатия така над двэрямы? И шо, акромя Шуркы и Толика у вас других агитаторив нэма? Воны ж по хутору бигають, по викнам стучять и оруть:

«Идить! Идить поголовно отдаваться усим кандидатам!»

Правленцев, как ветром сдуло с тёплого избирательного участка. На ходу натягивая полушубки, ринулись они в стужу, зная, что за необеспечение порядка прохождения выборов, как пить дать, схлопочешь каталажку. Прислушались. В морозной тиши нёсся звонкий голос Шурки Омелько и эхо вторило:

-..Отдаваться! Отдаваться!

И уже эхо с баском Толика Козленко:

-... Усем! Усем ... дидатам!...дидатам...дидатам!

- Там воны! - указал пальцем дядька Федька, сексот и член ВКПб.

И скопом, взметая снег, ринулись на голоса агитаторов. Навстречу им шли кучками мужики, бабы, парни и девки.

- Куда вас чёрты нэсуть? - не уступая дорожку встречным избирателям, орал парторг колхоза. А те ему в ответ:

- Отдаваться!».

- Кому отдаваться, курвячи ваши головы?

- Усем кандидатам!».

- Вы шо, з разуму звыхнулысь, чи шо? В таку рань усим хутором попэрлы!

Кое-как разошлись на узкой дорожке и правленцы помчались за Шуркой и Толиком. Те, завидев бегущих к ним и сообразив, что к чему, дали дёру по сугробам в сторону МТФ.

- Во, гады!- прыгая в сугробы, кричал член правления, дядько Ларик Кислый, Колькин и Вовкин отец, ветеринар. А дед Алёшка, настигая Шурку, орал:

- Стой, курва! Задушу своимы рукамы, гадюка! - схватив её за одежду.

А Шурка, защищаясь, деда Алёшку - хрясь по морде и кричит:

- Я за Совецьку власть призываю, а ты, падло, за цицькы хватаешь!

И покатились Шурка с дедом Алёшкой по снежной красоте. Несдобровать бы деду, но подоспел бригадир полеводческой бригады Недрыгайло, дядько Иван. Кое-как скрутили «агитаторшу» и потащили на избирательный участок. Шурка неунималась:

- Усех вас врагив народа ликвидирують! Сама дядьки Кольки донэсу на вас, гадив!

- Заткнысь, падло! Сама ты вражина! Шоб ты сдохла! Де ты взялась на нашу голову? - костыляли Шурку правленские мужики.

Толика словить было не так просто. Он шустрее Шурки оказался, убегая от своих ловцов, залез на скирду соломы и запел, как показалось правленцам, Гимн.

- Во, паразит! Гимном прикрывается! - вытягиваясь по стойке «смирно», произнёс дядько Степан.

- Та вы послухайтэ шо вин спивае! За цэ ёму кутузкы нэ мыновать!

Со скирды далеко-далеко за бригаду, до школы, по-над хутором, Савкиной речкою, аж до Панского леса нёсся «Гимн» на музыку Лебедева-Кумача и на слова Толика Козленко в его же душераздирающем исполнении:

-...«Союз нэрушимый зализ под машину и зъив вин всю кашу за родину нашу!»

- Злазь! - кричали правленцы. А Толик им:

- Пока «Интернационал» нэ соспиваю, нэ злизу и завёл:

- Вставай, пойидым за соло-о-о-омой, вставай, голоднии быкы....

Наконец-то Толяна со скирды стащили, морду набили за его «Гимны» и поволокли до школы. Туда же тащили и Шурку. Толика избиратели узнали сразу, так как знали его

поэтические и певческие способности уже давно, но Шурку сразу не признали и спрашивали друг у друга:

- А це шо за артистка?

На что Шурка отвечала весёлыми частушками:

- А я ны папына, а я ны мамына! Я на улыци росла, мэнэ курыця знэсла!

- Батюшкы вы мои! Та це ж Шурка! Во яка спивачка объявылась у хутори!- со смешком встретили привод Шурки избиратели.

- Уси чулы, шо оци паразиты спивають? - спросил парторг колхоза дядька Петька Голубовский и вперил свои голубые-голубые глаза в колхозников, а затем чуть выше их голов. Все увидели, как он сразу побелел лицом и глаза его полезли на лоб, будто он увидел конец света. Избиратели подняли глаза и только сейчас заметили плакат, на котором чёрным по белому было написано:

 

«Единодушно отдадимСЯ кандидатам в депутаты Верховного Совета!»

 

Голубовский нутром почувствовал свой «конец света» и что ему предстоит дорога дальняя-дальняя в страну бескрайнюю...