Ночной сторож в школе - это только гулкое пространство моих шагов. Дети пропали – их увел злой дудочник в свое мрачное подземелье. Остались лишь контрасты бесконечных коридоров, где долгие тоннели тьмы изредка разрезаются больнично-белыми кусками дежурного освещения. Переходить их больно: в том свете череда окон чернеет и все внешнее мгновенно исчезает. И я, как беззащитная букашка под микроскопом Ночи, виден снаружи, но сам слеп - слеп, как облепленное сырой землей стекло. И я стараюсь скорее уйти во тьму. Только тогда заходят мои отражения за рамы черных окон, и в них вновь проступает вселенная тусклых фонарей, лохматые кляксы деревьев, серые мурашки асфальта и иногда кошачий глаз луны. Даже если она на ущербе, ее бледного марева хватает, чтобы видеть запертые двери кабинетов, за которыми похоронены детские голоса, стук крышек парт и скрип мела на аспидных досках…

Но я не единственное привидение, совершающее свой обход. В этом замке есть еще два существа. Правда, стоят они неподвижно, но именно эта их неподвижность пугает. За одним из поворотов первого этажа появляется Феликс и его профиль с горбатым острым носом из коридорной дали кажется химерой, хищной полуптицей-полузверем, вдруг выросшей из каменной шинели с поднятым воротником. Но более жуток Уля – у него нет рук и ног, и весь этот обрубок покоится на обтянутом красной материей деревянном коробе. Уля обитает на втором этаже, сторожа учительскую, и скудный отсвет уличного фонаря, разрезанный оконной рамой, всегда полосует огромную голову горбуна с маленькой бородкой на две неправильные части. Однажды я посмотрел в его глаза, вырезанные из желтой позолоты… Ужас и сейчас во мне.

Все началось со странного звука, появившегося однажды во время ночной непогоды. И который стал появляться всегда, едва за окнами собирался дождь, задувал ветер и ночные тучи съедали луну – мою единственную союзницу. Сначала мне послышалось, что в дальнем коридоре кто-то ходит, тихо позвякивая ключами. Но обход ничего не дал – как только я дошел до ближайшего поворота, звук тут же пропал. Я подергал холодные ручки дверей и вернулся к своему столу. Едва я открыл книгу, как он снова появился. Стараясь ступать бесшумно, я пошел на звук, но он снова быстро исчез в лабиринтах коридоров. Чтобы напугать его, я подошел к ближайшему щитку и включил свет. И дико испугался сам! Потому что он пришел... откуда-то сзади! И он уже не звенел ключами, он всхлипывал! Всхлипывал, как ребенок, как робот-ребенок, как сломанный робот-ребенок: коротким, оборванным на полуплаче всхлипом. И снова смолк…

В ту ночь он больше не появлялся, словно утонул в унылом осеннем дожде, зашуршавшем до самого утра. Мой сменщик был кришнаитом и все ночи беззаботно спал, запершись в приемной директора. Я пробовал последовать его примеру, но едва я засыпал, как мне начинали сниться тревожные сны. Я не мог успокоиться, лежа в тесной приемной, пока за ее хлипкой дверью летал в огромных пространствах школы этот жуткий Звук. А летал он часто. И страшнее всего было то, что он МЕНЯЛСЯ!

Особенно в ту, последнюю, ночь. Погода не ладилась, это была мерзкая, свинцовая ноябрьская погода, когда ветер толкался в черных коробках дворов, стиснутый замерзающей грязью земли и тяжелой сажей туч. Я читал “100 лет криминалистики”, когда Ключник появился снова. Некоторое время я слушал, как он бродит по темным коридорам, подходя поочередно к дверям и подбирая ключи: может, какой-нибудь мальчик или девочка случайно остались в кабинете запертыми на всю ночь?

- Эй!!! – вдруг крикнул я.

- Эй!!! Эй!! Эй! – укатилось эхо.

А обратно приползла тишина – шуршащими волнами черных муравьев, карабкающихся по телу и грызущих волосы. Я встал и медленно пошел по освещенному коридору вдоль проклятых зеркальных окон. Я был не один – мой двойник с очень спокойным и даже деловитым лицом атеиста шел куда-то в своем параллельном мире Страны Советов. Я же не знал, что замыслил Ключник. И тут я увидел… химеру, которая только притворилась неподвижной. Когда я крикнул? Или когда я уже шел? Нет, прямо сейчас! Она, она здесь ходила, позвякивая ключами, волоча полы шинели, уродливая полуптица-полузверь, закрывшая детские души в эти душные камеры!

Некоторое время я смотрел на нее, ждал… Потом отвернулся и побрел назад. Вдруг над головой всхлипнул ребенок. Я поднял глаза: с “Доски отличников” на меня немо смотрела дюжина девочек и мальчиков. Не хватало лишь одной фотографии – просто темный квадрат с воткнутой посередине канцелярской кнопкой. Одна девочка чуть заметно улыбалась мне. Она одна была не в белом, а в черном фартуке. Я подумал, что напрасно читаю “крим” по ночам. Лучше взять у сменщика “Бхагават-гиту” - вместо подушки и бутылку водки. И тут кто-то взвигнул! Еще и еще! Это было где-то наверху, на втором этаже!

Я побежал к лестничному маршу. По пути подобрал обломок швабры, торчавший из-под решетки раздевалки. Все здание содрогалось под гулом моих ног и сердца! Но только я ступил на мраморные ступени, едва светившиеся в настороженной тьме, как вспомнил, что забыл включить свет на электрическом щите. Он остался далеко – возле “Доски отличников”. Возвращаться мне не хотелось. Я стал медленно пониматься по ступеням... Стон. Ребенок уже не плачет, а только изредка стонет... Снова захотелось вернуться и включить свет. Но я знал, что едва повернусь спиной и сделаю шаг, как побегу! И если сердце выдержит, выскочу на улицу. Но и там ночь, во всем мире Ночь. И я решился…

Наверху было чуть светлее. Качающиеся под ветром мокрые кроны деревьев едва достигали окон, и мерцание далекого уличного фонаря сквозь раму все так же обезображивало голову Ули. Прислонившись к холодной стене, я ждал. Тишина. Лишь массы черных муравьев текут повсюду.

- Эй! - сказал я в пространство. - Ты уже достал. Вылезай…

И тут громче зашумел ветер, и Уля свистнул! Я выставил палку вперед. Горбун снова издал звук, более долгий, похожий на свист воздуха в перерезаемой бараньей глотке. Когда он смолк, я медленно подошел. Глаза его смотрели пустотой. Ветер стих, и был слышен только равнодушно полосующий тьму дождь. Я приблизился к нему настолько, что почти коснулся лбом его ледяного лба. И вспомнил, как поцеловал мертвого друга, разбившегося на мотоцикле, а потом гроб забили и опустили в яму и… И вдруг глаза его сверкнули! Раздался страшный визг! Я отпрянул и закричал! И ударил его по голове! Еще и еще раз!…

…Я стоял, прижавшись спиной к стеклу. Машина, неожиданно промчавшаяся по улице с визгом тормозов и включенным дальним светом, была уже далеко. Вокруг снова была ночь. И лишь ветер временами качал березу под окном. И одна ее ветка упираясь в стекло, скользила по нему, издавая Звук.