Каждому своё.

 

Всё дело во внешности. Геннадий всегда так считал. Благодаря внешности ты или располагаешь к себе, или наоборот отталкиваешь. А тем более в сельской местности. Тут люди клюют на это. Вот стучит к вам в окошечко интеллигентный человек, в очках и в галстуке, и просит разрешения подзарядить сотовый телефон, минут пять. Дескать, сел аккумулятор, а позвонить срочно надо.

Ну, кто не пустит? Ещё как пустят.

Тем более что такая вещь, как интеллигентное лицо, теперь, ох в каком дефиците. Спасибо нашей истории.

И его, Геннадия, мамочке, большое спасибо, что постаралась, и у него есть теперь такое лицо. Благородное, располагающее к доверию. Лицо это говорило, что его обладатель человек величайших достоинств. Даже тюремные годы, водка и загулы не наложили на него свой отпечаток. Повезло. Лицо Геннадия было его капиталом, а капитал надо использовать.

Когда Геннадий мотал ещё свой первый срок, дядя Жора, старый законник, всегда говорил: «Рыночная экономика проникла всюду, и надо искать новые рынки, новые решения».

Мудрый был человек. И действительно. Что зациклились на городских квартирах?

Горожане осторожны. Сидят в бетонных коробках, за железными дверьми. Лица твоего не видят.

-Кто там? – из-за двери.

-Социальный работник.

-Пошёл на хрен отсюда.

Вот и всё. Лица не видно и перепуганному человеку мерещиться бритоголовый тип с бандитской харей и с пистолетом.

В городе один из ста дверь откроет.

Нет, здесь за городом легче. Народ проще, добрее. Посмотрит на тебя из окошка. Оценит. И Геннадий давно оценил сельских простачков и советы дяди Жоры.

В провинции ведь тоже люди живут неплохо. Улов победнее, конечно, чем в городе, зато и риска меньше. Проникнуть к ним проще. Телефонов у них нет. Народу вокруг мало, кричи, не кричи. Тут, если и пристукнешь кого, по горячим следам не найдут.

 

Геннадий уже давно приглядел этот аккуратненький свежевыкрашенный домик с чистеньким садиком. Хозяева, средних лет, по всему работяги. «Жигули», в гараже. Детей не видать. Собаки то же нет. А это немаловажно. Собака существо примитивное, ей лицо тьфу. У неё свои понятия на этот счёт.

«Хорошая семейка. Именно у таких-то и хранятся в доме сбережения. Такие и батарею подзарядить пустят. И сам хозяин покажет, где денежки, когда я его супруге буду нож перед горлом держать. А потом первый в погреб прыгнет, потом и супругу пинком туда. И запереть. Нескоро потом выберутся».

Главное проникнуть в дом, а там уж он сумеет убедить отдать ему деньги и золото. И даже если ты Рембо, то ты прыгнешь в погреб, когда у твоей жены перед горлом наточенная финка.

Другой вопрос, полоснул ли бы Геннадий этой финкой? Он спрашивал себя об этом часто. И, внутренне не хотел, чтобы ему пришлось этим хоть раз воспользоваться. Мокруха его не привлекала. Хотя, в крайнем случае, наверное, всё-таки бы полоснул.

 

Бесшумная тень промелькнула от калитки до дома и приникла к окну.

Свет горит, а вроде никого? Гена постучал. Тихо.

Гена зашёл за угол дома и поднялся на крылечко. Пощупал в кармане финку. Снова постучал. Странно. Время позднее. Свет горит, а никого.

Геннадий огляделся. В углу участка, какой то сарайчик или баня. Кажется, топиться. Или это не их? Соседский? Не разобрал толком днём. Забора нет. Стоит как-то посередине. Нет, должно быть, всё-таки соседская баня.

Вроде бы свет там горел. С улицы видел. Теперь не горит. Скрипнуло где-то.

А вот снова тихо.

Геннадий взял и снова подёргал дверь. Постучал. Руки чесались взломать простецкий замок. Но в доме ведь кто-то есть. Да взлом, это и не его профиль.

Его оружие лицо. Симпатичное и открытое интеллигентное лицо.

 

 

 

Анатолий Андреевич, работавший старшим мастером на большом машиностроительном заводе, вместе с женой Екатериной Степановной мылись в бане. Баня эта стояла уже на соседнем участке, который принадлежал их родственнику, двоюродному брату Анатолия Андреевича. Забора между участками не было и баней пользовались сообща. Тем более что брат приезжал на свою дачу довольно редко.

Когда уходили париться, свет в доме и на крыльце, не выключали, и из окошечка парной хорошо было видно, не пришёл ли кто.

Мылись обычно поздно, так что никто, как правило, не приходил и им не мешал.

Но в этот раз Анатолий Андреевич прислушался. Кажется шум, какой-то. Бросил мыть спину жене и, выключив свет, приник к маленькому окошечку. Неприятное ощущение народилось в груди.

Так и есть. На крыльце кто-то стоял и, похоже, ковырял замок

-Никак лезут? – насторожился он.

-Да может, что надо? – шепотом парировала жена.

-В пол двенадцатого-то? Незнакомый мужик?

-Ну и что?

-Ничто. Забыла, как на той неделе Купреяновых, что на углу, обокрали! – шепча, повысил голос муж.

-Дай я выйду, спрошу.

-Замолчи! Стой здесь и не шуми!

Анатолий Андреевич, надев рукавицу, снял с каменки ведро с кипятком, который поддавали на камни и, перепоясавшись полотенцем, шагнул в неведомое.

Предательски скрипнула дверь, и Анатолий Андреевич замер.

Постояв пару секунд, шагнул вперёд, и, прячась в тени высоких яблонь, двинулся к крыльцу.

Незнакомец, безуспешно побарабанив в дверь, двинулся в обход, вокруг дома, обследовать его на предмет наличия других ходов.

Завернув за угол, Геннадий сначала ничего не понял. Потом было ощущение жара, запах берёзового отвара, потом жжение пронизало всю поверхность лица, шеи, груди. Дребезжащий звон от ударов пустым ведром по голове оглушал и отуплял. Отдавало в нос. Жёлтые круги блеснули в глазах. Разбитые очки упали. Что-то сильно кольнуло в глаз. Одной ладонью Геннадий схватился за него. Другим можно было рассмотреть лишь голую расплывчатую фигуру в темноте.

Геннадий прохрипел:

-Что вы дела…! Что вы делаете!? Я же попросить пришё…!

-Чёрт! – услышал он, и, не дожидаясь новых ударов, прыгнул прочь.

Еле разбирая дорогу, с трудом, поднимая ошпаренные веки, он выбил телом калитку и бросился бегом в темноту.

 

-Катя! Катя! Что я наделал!- кричал Анатолий Андреевич, возвращаясь в баню.

-Да что такое, Толя? Что там!?

-Как что, ты видела!?

-Ну, видела, поддал ты ему.

-Что поддал… Я обварил. Человека обварил. Невиноватого. Он, может, по делу пришёл.

-По какому делу. Правильно всё сделал. Нечего лазить

-Да это не вор. Не вор. Интеллигентнейший человек. Бухгалтер, какой нибудь, наверное. А я его… Да меня посадят… За превышение… И ещё ведром бил.

Анатолий застонал и обхватил голову руками. Сел на скамью.

-Я не знаю, как это получилось. Внутри что-то сработало, что ли?

-Ну и что удивительного. Ночью, чужой человек…

-Испугался я чего-то, и лица не разглядел. А лицо то у него порядочное оказалось.

-Да успокойся ты, должно быть пьяный.

-Он ведь в милицию пойдёт. Что делать? Что делать? Ведь стоградусным кипятком…

 

Геннадий стоял в больничном коридоре больницы и, одним глазом, смотрел на своё лицо испещрённое ужасными ожогами. Второй глаз, в который попал осколок от его фальшивых очков, теперь видел мутно и сверкал отвратительным белёсым бельмом. Вспененная кожа возвышалась фиолетово-красноватыми буграми на щеке.

Шея, меньше, но тоже была покрыта жуткими волдырями.

От ударов ведром по обваренной коже остались два больших рубца на лбу, шрам на переносице. Омертвелый кусок мочки уха просто удалили.

Это лицо больше не вызывало доверия. И даже жалости не вызывало. Одно лишь содрогание и страх.

Все деньги, что у него были, ушли на лечение. И вот теперь, наконец, всё кончено. Теперь это чудовищное лицо - его. Его новое лицо. Но как с ним жить?

Геннадий представил, как он подносит свой новый лик в сумерках к чьёму нибудь окну, и просит пустить на минуточку, подзарядить телефон.

Вряд ли ему откроют. Если вообще не завизжат от ужаса.

Плохой стал народ. Нервный. Довели народ. Испортили. Как же так можно, не видя лица шпарить человека кипятком! Такого, наверное, и дядя Жора не предвидел бы.

 

Геннадий заплакал. Заплакал бесшумно и без слёз. Он умел так. Научился за годы зековской жизни. Стиснув зубы и опустив голову, он поплёлся по больничному коридору. Ему казалось, что произошла дикая несправедливость судьбы, у которой бывает каждому своё, а бывает и своё не каждому.

 

А Оредеж