Пролог (к удивлению обывателя - короткий).

 

Мне очень редко снятся сны. Так было всегда. Когда другие могут

похвастаться чудными полуночными видениями и красочными

предутренними эротическими образами, я лишь хлопаю глазами и

безуспешно пытаюсь вспомнить какие-то черно-белые обрывки,

похожие на скомканную газету «Урядовий кур’єр». Утром я не выхожу

из прострации ночных переживаний и воспоминаний, не пытаюсь

восстановить образы приходивших в мое дремлющее сознание людей,

не провожу параллели и не строю гипотез из серии «А что же этот сон

значит?».

 

Возможно, это звучит скучно и наигранно, но я сплю ради того, чтобы

проснуться. Точнее, спал… До сегодняшней ночи.

 

Первый короткий сон.

 

… визг тормозов я не слышал – слишком громко Robbie Williams что-то

пел про какие-то Feel. И хорошо, что не слышал, потому и не пытался

вертеть головой, выворачивать руль и давить на газ… Просто я,

преисполненный достоинством и с уверенным выражением лица,

получил подголовником по затылку, выхватил ремень безопасности под

ребро и правым локтем перевернул полулитровый стакан Кока-колы…

Страховка – прекрасное изобретение, смысл которого понятен только

тогда, когда ты слышишь ни с чем не сравнимый звук ломающегося

пластика бамперов и скрежет металл, приправленный россыпью

каленого стекла. Я вышел из машины и с «замиранием сердца»

(страховка страховкой, но машина-то новая - обидно, блин) двинулся в

сторону вероятного и очевидного противника. Моему Land Roverу не

было и трех месяцев, а он уже лишился невинности, да еще и в

извращенной форме: в его «жопе» уютно устроилась черненькая

Toyota Camry, хитро подмигивая чудом уцелевшим правым

«поворотником». Я подошел к «развалинам» двух слившихся в

последнем поцелуе бамперов и, с любопытством всматриваясь в

полутемное лобовое стекло Toyotы, стал ожидать своего оппонента.

Последний не суетливо выставил через проем открытой водительской

двери миниатюрный черный сапожок на шпильке…

Влюбляются по-разному. Если начать перечислять все способы, то не

хватит объемов Большой Советской Энциклопедии. Я выбрал самый

простой и эффективный – «с первого взгляда». Она что-то говорила

мне о каких-то помехах, грязных «стопах», беспричинном экстренном

торможении, а я зачарованно смотрел в ее глаза: глубокие, огромные,

живые и теплые… Она начала вдруг плакать, извиняясь, потом

улыбаться, пытаясь найти в бездонной сумке то ли мобильный телефон,

чтобы позвонить в милицию, то ли пистолет, чтобы застрелиться, а я

любовался ее природной грацией, неловкими наивными движениями,

вкушал переливы ее голоса, очарованный мягким грассирующим

выговором звука «эр».

Когда толпа глазеющих достигла размеров демонстрации в поддержку

роспуска Верховной Рады, я, не ожидая от себя такой наглости, вдруг

взял Ее за руку и спросил:

- Машина застрахована?

Она оставила сумку в покое, подняла на меня свои глаза… (я чуть не

лишился рассудка) и тихо ответила:

- Кажется, да…

Я улыбнулся (впрочем, улыбался я все это время) и сказал:

- Пойдем, тут рядом «Кофейный дом». Все равно - страховщиков ждать.

И пока она стояла, гоняя ресницами ветер вокруг своего

очаровательного личика, я набрал телефон страховщика, поставил

«проблему ребром» и закрыл обе машины, предварительно, по-

хозяйски, завладев и Ее брелком сигнализации.

Мы сидели в «Кофейном доме» уже час. Наши страховщики под

проливным дождем честно отрабатывали свои немалые деньги, Таня

(оказывается, простое имя может быть таким очаровательным и

нежным) рассказывала мне, что в стрессовых ситуациях многие люди

ведут себя неадекватно, тем самым намекая на мою идиотскую улыбку,

которая не покидала мое лицо на месте аварии. Я поддерживал

разговор по мере своих скудных знаний в области прикладной

психологии и чувствовал: что-то происходит. Происходит не только со

мной…

Она чаще смотрела мне в глаза, продолжительнее становились эти

мгновения встречных взглядов, тише и увереннее звучал ее голос. Мы

оба испытывали уют и спокойствие. Когда наши машины растащили, и

лафет отвез черную «виновницу» на СТО, Таня, садясь в такси и не

закрыв дверь, посмотрела на меня и сказала:

- Заезжай за мной к семи часам. Я уже освобожусь...

Я сидел в машине и видел сквозь стекло вестибюля, как Она бежала по

центральной лестнице вниз. Перед дверями на улицу Она перешла на

неспешный шаг и медленно вышла, увидела машину, и, подходя к ней,

не смогла сдержать улыбку. А может быть и не пыталась… А потом ее

прохладная миниатюрная ручка блуждала по моему затылку и шее,

глаза пристально разглядывали меня в свете фар встречных машин,

тихий голос оплетал меня, а аромат сигареты очаровывал… Короче, я

попал!

 

Второй короткий сон.

 

- Никогда не думала, что в хоккей играют в полусонном состоянии, -

Таня сидела, укутавшись в шубку, из меха выглядывали только хитрые

смешливые глаза.

- Да прекращай, нормальная скорость.

Я нагло врал. Мой юношеский друг и собутыльник Вадик Трофименко

действительно спал с клюшкой в руках. После нью-йоркских

«Рейнджеров» игра в высшей лиге украинского хоккея напоминала ему

возню с черепахами. Он перестал отличать своих от чужих, его уже

неоднократно обвиняли в предвзятом отношении к товарищам по

команде, в ответ на это он упорно, в очередной раз, пытался поддать

клюшкой под зад «черепахе» на льду, не особо при этом выбирая

лексикон…

- А может он покурил? - Таня выглянула из своей меховой берлоги и

уставилась на меня: - Точно, он накуренный!!! Егоров, у тебя друзья –

наркоманы! Принеси колы, пожалуйста…

«Затащить Таню на хоккей» - это была не самая лучшая идея, а главное

- не моя. Вадик уже тритий месяц размахивал у меня перед лицом

своими широкими ладонями и каждый раз говорил: «Друг, мы тебя

теряем! Кто она?». И зная, что в его День рождения я не смогу

отказать, Трофименко дал четкую установку: хоккей, Татьяна,

знакомство, пьянка, дебош, утренняя пресса - вечная слава героям

ледовых арен! Теперь, я третий период развлекаю Танюшу, которая

проявила не дюжие познания в хоккейных тонкостях.

… Трофименко пялился на Таню более четверти часа, не забывая

хитро и нагло подмигивать мне. Официант запутался в требованиях

«затухшей звезды» профессионального хоккея и теперь стоял около

столика, покачиваясь в ожидании очередного «странного» заказа:

- Дорогой мой человек, - Вадик отставил бокал с пивом и перевел

наконец взгляд с Тани на официанта: - А умеет ваш штатный кулинар

делать картошку по-домашнему, но не с луком, а с сыром пармезан,

чтобы ломтиками по кругу и сельдерей в центре?

Официант сказал: «Да» и облегченно убежал в надежде, что понял

хоккеиста.

- Вадик, а ты когда жениться думаешь? – умение Тани подобрать слова

и расставить акценты подкупало не только меня.

- Танюша, милая моя, у меня нет двух третей зубов, отбиты правое

легкое и почки, три кило стали и титана в костях. Мне нужна сильная

женщина с развитой грудью и здоровыми зубами, чтобы жевала за

двоих. А где сейчас такую найдешь? Все больше «унисекс». Никогда не

знаешь, кем проснешься: успешным любовником или активным…

активным…э-э-э, - подвыпивший хоккеист пощелкал пальцами: - Как бы

поприличнее сказать?

- Тут кисейных барышень нет, не стесняйся, - показала зубки Танюша.

Вадик понимающе кивнул:

- Активным мужчиной нестандартной сексуальной ориентации,

предпочитающим лиц своего пола.

- В смысле: педерастом, что в адаптированном переводе с древне-

греческого означает «любящий мальчиков»? – смело уточнила Таня.

- Вот-вот, мальчиков…а я предпочитаю девочек, разменявших третий

десяток своей вечной молодости, - Вадик отпил пива и сквозь бокал

посмотрел на меня:

- То ли дело Егоров. Он на вид молодой, зубы опломбированы – ему

такая как ты – за счастье! А мне душевного счастья не надо, я не строю

иллюзий. Мне нужна сырмяжная правда жизни – «из койки к плите и с

пылесосом в зубах».

- Вадик, ты хочешь казаться хамом и быдлом – не возражаю, но не

делай это при мне, - Таня посмотрела на меня, - Егоров, твой друг – не

быдло!

- Я знаю. Он балбес, потому что только балбесы разводятся с любимыми

женами по причине несовпадения характерами с тещами!

Вадик откинулся на спинку кресла и сморщился:

- Танюша, он даже не представляет, как ему повезло! А разговор о

земноводных за столом в приличной компании считаю неуместным! Тем

более, что в разводе я сумел найти одно неоспоримое преимущество: я

наконец получил моральное право говорить в глаза своей бывшей

«тещеньке» все, что я о ней думаю, прикинь! – Самодовольство Вадика

зашкаливало: - Вот ты мне лучше скажи: за что?

Таня наклонилась к столику и посмотрела на Трофименко:

- За что я полюбила Егорова? – она повернулась ко мне, запустила свои

пальчики в мои волосы и, поцеловав в губы, тихо сказала: - Не «за что»,

а «почему»! Потому что я знаю: ты всегда будешь со мной, я никогда не

буду бояться, что ты меня не поймешь, ты всегда будешь стоять

впереди меня, закрывая своим телом от ветра, злых слов и дурных

взглядов, и твое доверие будет держать меня лучше любых цепей, мой

единственный Мужчина.

Я сидел как завороженный и пытался «не утонуть» в ее глазах. А Вадик,

сглотнув, отставил бокал:

- Ух ты… - на моей памяти он никогда так серьезно не говорил.

 

Третий короткий сон.

 

Телефон от вибрации свалился с тумбочки, и я долго шарил рукой под

кроватью:

- Брат, если я не успею на сборы – прощай, хоккей.

- Вадик, нехороший человек, - три часа ночи!

- Я знаю. Что значит: «нехороший»?

- В твоем случае это значит «скотина бесцеремонная»!

- Но у меня есть ты, хороший человек, что значит «нескотина

церемонная».

Сонная Таня обняла меня за плечи и поцеловала в шею:

- А у тебя что утром?

Я перевернулся на спину и, прижимая любимую к себе, сказал:

- Заседание коллегии в девять, и мой вопрос второй. Я убью Вадика!

Она прижалась ко мне еще сильнее:

- Не убивай его, он и так несчастный. У него же нет такой женщины,

какая есть у тебя! Я отвезу его, хорошо? - и поцеловала меня так, как

только она одна могла поцеловать…

…Машина, с вывалившимися глазницами стекол, лежала на правом боку

метрах в двадцати ниже дороги. Пожарные резали крышу и стойки,

обильно поливали пеной лужи бензина.

Из освещенных окон автобуса на меня испуганно смотрели какие-то

дети, рядом со мной, тоже на асфальте, сидел Вадик и неслышно

плакал. Иногда он прекращал плакать, вытирал кровь и слюну с

разбитых губ, открывал рот, чтобы начать говорить, но желваки опять

начинали бегать по его щекам, и он снова плакал.

Я не плакал. Я не мог плакать, не мог говорить, не мог думать, не мог

двигаться. Я не мог даже закричать от внезапной дикой боли

одиночества!

 

Единственный длинный сон.

 

Прошло десять дней. Я лежу на полу в зале в нашей квартире. Я не могу

встать. Я не хочу вставать. Любое мое движение означает Жизнь. Я не

хочу, чтобы это слово звучало. Я боюсь заснуть, потому что сон похож

на Смерть. Я ненавижу это слово. Я застрял между Жизнью и Смертью,

опустошенный и одинокий.

Разве я могу наглядеться Ее фотографиями, расставленными в каждом

углу Нашей квартиры, надышаться ароматом Ее волос, предательски

сохранившимся в Наших подушках в спальне, без рабского поклонения и

трепета прикасаться к Той чашке с мордашкой Микки Мауса, которую

она так бережно принесла на уже Нашу кухню в свой переезд ко мне?

Я ползаю по полу, путаясь в разбросанных фотоальбомах, смятых

юбочках, блузках и свитерах, я грызу выключенный телефон и пытаюсь

закричать. И крик перекрывает мне горло, я задыхаюсь, не проронив ни

звука. Я выдавливаю его, выдавливаю до спазма, до потери дыхания и

темноты в глазах, до сумасшедшего стука в висках. Потом, неимоверным

усилием я выгоняю все мысли из головы и несколько секунд могу не

думать ни о чем… Счастливые несколько секунд… После которых подлая

память говорит мне тихим голосом с мягким грассирующим выговором

звука «эр»:

- … ты всегда будешь со мной …ты всегда будешь стоять впереди меня,

закрывая своим телом от ветра, злых слов и дурных взглядов …мой

единственный Мужчина…

И я кричу!!! Кричу так громко и неистово, что кровь заливает гортань,

мои виски продавливает мой же крик, я поджимаю колени к груди и,

выдыхая последние капли крика, замираю…

… Черный полированный ботинок покачивается у меня перед глазами.

Шелест переворачивающихся страниц разрывает тишину…

- Вы, молодой человек, прежде чем орать на всю Вселенную, могли бы и

тихо спросить.

- Атеист – даже правильно просить не обучен, - второй голос был

грубее, но спокойнее, чем первый.

Я медленно приподнялся и одурело посмотрел на двух гостей, вольготно

расположившихся в противоположных креслах.

Оба были в черных костюмах стандартного кроя, одного роста, одной

комплекции и, как мне показалось, на одно лицо.

- Долго объяснять не буду, Вы все равно толком ничего не поймете, - я

не мог понять, кто из двоих говорит, голос был везде…- Люди, в силу

неизлечимого примитивизма, пытаются придать нам близкие их

восприятию образы – я не возражаю. Мне, как неопределенной

субстанции, выражаясь Вашим языком, «фиолетово». Могу и в

художественных грезах Пабло Пикассо появляться, так даже

эпатажнее.

- Мой, так сказать, коллега пытается сказать, что верить нам нужно

сразу и безоговорочно. Времени на Ваше духовное воспитание у нас

нет, - второй голос определенно был грубее.

«Субстанция» в форме государственного чиновника районного

масштаба прошелестела бумагами и пробубнила:

- В 4 часа 43 минуты на 286 километре трассы Москва-Симферополь в

результате неисправности тормозной системы автобус «Икарус»

детского санатория имени Юрия Гагарина совершил боковое

столкновение с автомобилем Toyota Camry. В результате столкновения

погиб водитель автомобиля… Ваша девушка, как я понимаю?

Я кивнул… хотя, мог бы и не кивать. Из всего происходящего я понял,

что мне в этом спектакле отведена роль зрителя.

- Скупая милицейская хроника… А чего мы не знаем? – одна из

«субстанций» уставилась на другую.

- Давай сегодня без твоей театральности, - вторая «субстанция»

наклонилась ко мне и тихо произнесла:

- Таня видела, что «Икарус» идет без тормозов, сама подставила

автомобиль под автобус. Он волок ее метров сто пятьдесят по трассе, а

потом столкнул с обочины, где и остановился. А в автобусе двадцать

семь ребятишек из семей шахтеров и воспитательница чуть постарше

Танюши, Оленька, молодая мама, муж-шахтер, сыночку три с половиной

годика… Вот так-то! Что делать будем?

Оба уставились на меня.

- Вы и предлагайте. Я на все согласен…

- Но учтите, у Вас будет всего две попытки, поскольку одна уже

использована, - «субстанция» потрясла милицейским протоколом перед

моими глазами.

- Мне и одной хватит….

- Не знаю, не знаю…. Как вы тут любите богохульничать? «Бог Троицу

любит»?…

 

… Телефон от вибрации свалился с тумбочки, и я долго шарил рукой

под кроватью:

- Брат, если я не успею на сборы – прощай, хоккей.

- Вадик, нехороший человек, - три часа ночи!

- Я знаю. Что значит: «нехороший»?

- В твоем случае это значит «скотина бесцеремонная»!

- Но у меня есть ты, хороший человек, что значит «нескотина

церемонная».

Сонная Таня обняла меня за плечи и поцеловала в шею:

- А у тебя что утром?

Я сразу проснулся… и, не веря своему счастью, прижал Ее к себе:

- Заседание коллегии в девять и мой вопрос второй. Я убью Вадика!

Она прижалась ко мне еще сильнее:

- Не убивай его, он и так несчастный. У него же нет такой женщины,

какая есть у тебя! Я отвезу его, хорошо?

- Нет!!!!!!, - я вскочил с кровати…. Стук сердца слился в гул… Таня

лежала на кровати чуть приподнявшись и удивленно смотрела на меня:

- Егоров, ты что, родной мой? Это же Вадик!

- Да пошел он, твой Вадик!!! - я начал трогать Таню, ее руки, лицо,

волосы, потом сорвался на поцелуи, и слезы текли у меня по щекам, - Ты

будешь дома, со мной, всегда, а этому старому пердуну давно пора

заняться тренерской работой!

Я не спал в это утро… Я тихо плакал от счастья, любовался завитками

волос на ее затылке и, как в первый раз, без устали вдыхал ее запах…

Таня, как котенок, потягивалась в кровати и, прижимаясь ко мне, сквозь

сон тихо говорила: «Егоров, пей «Нотту», с твоей работой никаких

нервов не хватит» и «С чего это Вадик стал моим, легионер хренов?».

 

… Опять черный ботинок:

- Молодой человек, Вы довольны?

Я удивленно уставился на уже знакомую парочку. Танюша спала и не

замечала визитеров. «Чиновники» устроились на стульчиках около

будуара.

- Пойдемте, молодой человек, Вы должны это видеть. Одеваться не

обязательно. На нас не обратят внимание.

«…в 4 часа 43 минуты на 286 километре трассы Москва-Симферополь в

результате неисправности тормозной системы автобус «Икарус»

детского санатория имени Юрия Гагарина, потеряв управление…».

… я видел двадцать девять похорон, побывал около каждого

маленького гробика, и «чиновник» заставлял меня смотреть каждой

матери в глаза… я уже не мог отворачиваться, я чувствовал

опустошенные, пробивающие меня насквозь взгляды… я слышал Их крик,

подобный моему, когда кровь омывает горло… и их Крик был не тише

моего, я чувствовал это…

 

… сидя у изголовья кровати, я, обессиленный и раздавленный, сжимал

теплую ладошку Тани.

«Чиновник» вздохнул и посмотрел на меня:

- «Бог Троицу любит»…

 

…Телефон от вибрации опять свалился с тумбочки, и я привычно долго

шарил рукой под кроватью:

- Я сам тебя отвезу.

- Куда? Откуда знаешь?

- Вадик, я тебе в третий раз говорю - ты бесцеремонная скотина!

Занялся бы лучше тренерской работой!

Таня встала с кровати через минуту после меня и открыла шкаф.

- Ты куда? – почти рявкнул я.

- Я поеду с тобой… Мне почему-то беспокойно…

Я сел на кровать. Она стояла передо мной, абсолютно обнаженная, и

держала в руках свое черное пальтишко. «Боже мой, как же я тебя

Люблю»…

- Ты останешься дома!

- Да? А где твоя машина? Кто надумал резину менять? И додумался же,

где менять - у своих шарамыжников. В прошлый раз они мне диск

помяли!

Я сидел на кровати и думал: «Как же я тебя Люблю… если бы ты только

догадывалась»

- Ну, котенок, ну, любимый, моя машинка – я за рулем. Ты же любишь,

когда я тебя вожу, пьяненького, - она прижалась животиком к моей

щеке, - поедем, а?

- Я буду за рулем. Если я так сказал, значит, уже подумал, - я не умею ей

отказывать, а пора бы было научиться.

 

Вадик сопел на заднем сиденье, возмущенный моим длинным

нелицеприятным монологом в его адрес. Танюша смотрела на меня

испугано и нежно. А я смотрел на часы на панели приборов.

На заправке я вышел из машины и открыл пассажирскую дверь:

- Выходи!

Таня подняла глаза и тихо спросила:

- Егоров, что происходит?

- Танюша, любимая, просто выйди из машины…, - я наклонился к

дверной нише и глянул на насупившегося Вадика, - ты чего расселся?

Вылезай!

Тот сразу вышел и, засунув руки в карманы, спросил:

- Как я понимаю, на сборы я не попадаю!

- Правильно понимаешь. Танюша, выйди из машины, я тебя очень

прошу.

- Я не понимаю, что с тобой происходит, - Таня встала рядом с Вадиком

и сердито застучала носком сапога по мокрому асфальту.

Я подошел к ней, единственной, любимой, прекрасной женщине и

обнял… Обнял нежно и осторожно, боясь нарушить такую тонкую грань

между нежностью и страстью:

- Я тебя Люблю… я ждал тебя всю жизнь… и дождался… а теперь мне

надо ехать.

Она посмотрела на меня, ее взгляд блуждал по моему лицу, как будто

она хотела запомнить каждую морщинку на нем:

- Если бы я не знала этого, никогда бы не решилась на нашего ребенка.

И мы тебя любим. Ты даже не представляешь, как сильно. Не пугай

меня, Егоров.

Я заставил себя не думать! Мне нельзя было сейчас думать. Мне нельзя

было Это узнать именно сейчас. Я же только что стал Самым

Счастливым человеком на Земле. «Чиновники» и тут постарались с

драматизмом. Хороший режиссер в этом театре.

- Все будет хорошо, Любовь моя. Вадик, угости Таню кофе.

 

Кто-то потом выдумает, как остановить многотонный автобус

безопасным способом, кто-то предложит сообщить в компетентные

органы, кто-то расскажет о фатализме и его влиянии на культуры и

субкультуры, кто-то смог бы дозвониться Человеку-Пауку…

… у меня на всю эту чушь времени не было… я просто подставил правый

борт под размалеванный цветными флажками стальной бампер с

донецкими номерами…

 

Четвертый и последний короткий сон.

 

В этом сне меня нет. Машину протащило дальше, чем в первый раз, и

она загорелась.

Опять «чиновники»… они подходят к Тане, что-то ей говорят…

«Господи, только не сначала!!!!».

После этих слов «чиновники» резко и даже испуганно отходят в

сторону…

«Спасибо, Господи»!

Таня смотрит на меня… я не понимаю, откуда она знает, куда смотреть,

но она смотрит на меня… И губы шепчут: «Я Люблю Тебя».

 

Эпилог.

 

Я проснулся и понял, что никогда не забуду этот сон… Да у меня и

времени не было его забыть.

Через два часа, я, преисполненный достоинством и с уверенным

выражением лица, получил подголовником по затылку, выхватил ремень

безопасности под ребро и правым локтем перевернул полулитровый

стакан Кока-колы…

…а когда, улыбаясь, выходил навстречу своей судьбе, то поймал себя на

мысли: «Я скоро буду Самым Счастливым человеком на Земле»…

 

…соврал! Была еще одна мысль. Слишком близко я разглядел «столь

милые» моему сердцу донецкие номера на размалеванном бампере.

Время у меня есть. Найду урода-инженера по эксплуатации и … ну, в

общем, все поняли.