Стихом порывистым и звучным Я смог в романе изложить Событий ход, отнюдь не скучных, Как на Руси пристало жить Зимой давнишнею морозной, Когда столичные мужи, Презрев курляндскую угрозу, Схватились в сваре за ножи! Когда пороком вновь извечным Был мир российский поражён – В разборе диком зла картечью Свободы дух был вновь сражён… Валерий Русин Ч А С Т Ь П Е Р В А Я «НАМ ОБУЗДАТЬ ПОРА МОНАРШЕЙ РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ БЕСПРЕДЕЛ!» 1 18-19 января 1730 г., Москва, Лефортовский дворец Январским вечером морозным Костры пылали у дворца, А наверху во мраке звезды Мерцали тускло без конца. Колючий ветер, налетая, Хлестал безжалостно в лицо И пылью снежной заметая, Гневил усатых молодцов. Они – гвардейцы, обретались Охраной грозной у ворот И что за лихо надвигалось Понять пытались наперёд! Ведь знали все уже в столице, Что завтра свадьба во дворце И Долгорукого сестрице Быть в императорском венце! И потому сюда кареты, Возки и сани по снегам Везли дворян на свадьбу эту, Но почему не слышен гам? На лицах прибывших – тревога И хмуры очень москвичи. Их у ворот скопилось много, Чего все ждут они в ночи? 2 Во мраке дымном пламенели Повсюду факелы в руках, Кровавы отстветы их тлели На лицах бледных и снегах. И вдруг немыслимо тоскливый И жуткий вой пришёл из тьмы! От страха сьёжился пугливый, Вдохнув морозные дымы. В дворце Лефортовском проклятой Январской ночью умирал России юный император – От хвори дьявольской сгорал! И, как всегда, лихие вести Проникли загодя в народ, И скорбь в ночи со страхом вместе Превыше стали всех забот. Стране безвластье угрожает - Как это лихо превозмочь? Не Смуту ль новую рождает В России нынешняя ночь? А экипажи прибывали С высокой знатью в этот час, Меж ними те – короновали Монархов русских кто не раз… 3 Гудел, стонал многоголосьем В ночи огромный зал дворца, Всё прибывали в него гости Толпою пёстрой без конца. Когда-то дед больного юный, Во власти оргий молодых, Не раз тут праздновал безумно, Пролив кровь недругов своих. А ныне здесь последний отпрыск Мужской Великого Петра Кончался ночью, жизни проблеск Остатний крала чернота. Не император уже властный Под балдахином в этот час, А мальчик худенький, несчастный В мучениях от хвори гас. Какой же был ему короткий Отпущен жизни непутевой срок! Сиротский образ её кроткий Взойти временщикам помог. А он, считаясь самодержцем, Игрушкой был их до конца, Растлились дух его и сердце, Вкусив разврата и винца! Стал жертвой низкого коварства Он царедворца своего, Кто так настойчиво пытался Женить на дочери его! И Катерину ему ночью Хмельному рядом подложив, Грозя потом, что опорочит, Венчаться, подлый, предложил! Их обрученье совершилось Совсем недавно – в декабре, Но оспа чёрная явилась И изрекла: «Конец игре!» Венчанья не было – известно, Екатерина – не жена, A государыня-невеста, И слёзы рядом льёт она. Назавтра именно назначен Был свадьбы их нелепой срок! Гостей прибывших озадачил Исхода горького намёк… О, как он маялся, бедняжка, В сознанье редко приходя! И кто с ним был – страдали тяжко, За умирающим следя. Лицо багровое раздулось – Короста страшная на нём, В ознобе тело изогнулось, Хотя горело все огнём. Он задыхался временами И кашлял громко, и хрипел, Сестрицу звал, суча ногами, И вдруг от слабости сомлел… 4 Кому он дорог тут, болезный? Быть может, немцу-старику, Кто знал – леченье бесполезно И впал давно уже в тоску? Но с ним сидел он неустанно, Монарха за руку держа, И горевал, что мальчугана Сгубила тяга к кутежам. Не смог его он, вице-канцлер, От Долгоруких оградить, А боле всех – Иван страдальца Был волен пьянками губить! В углу сидел царя любимец – Екатерины брат – Иван, Не то, чтоб плут и проходимец, А бабник жуткий, куртизан! Он утомил Петра страстями, Умелец каверзных забав, Хоть был не твёрд еще костями, Царь блуд узнал, распутным став! Иная страсть – с рожком подняться На зорьке красной и в леса С борзыми-гончими податься, И волка гнать – хоть три часа! Был одержим такой утехой России юный государь, И непогода – не помеха, Весна ли, осень, иль январь! И другом милым, самым верным Ивана юноша считал, А тот был грешником, но скверной Себя он лжи не запятнал! Теперь, в отчаянье, руками Закрыв всё, мокрое от слёз, Лицо своё, дрожа боками, Князь уже видел плахи тёс! Век фаворита ведь не долог! Коль так поднялся высоко, Он больно упадёт и полог За ним задвинется легко… Вошла в покои Евдокия – Родная бабушка Петра, Она – монашка-инокиня И Божья верная сестра. На посох тяжко опираясь, К постели внука подошла И долго плакала, прощаясь, - С ума чуть с горя не сошла… Бледна как снег Екатерина, До крови губы искусав, Сидела молча на перине, - Ни слова за ночь не сказав! Вошли в печальные покои Другие, близкие царю, Персоны знатные толпою – Скорбь выказать ему свою. Архиепископы готовы Уже к обрядам приступить, В слезах Иван и Катя снова – До смерти горечь эту пить! Метался Пётр в бреду предсмертном И слов бессвязных – где уж толк! Из губ, ужасных черноцветом, К ним прорывался шепоток. А Остерман застыл в печали, Всё так же за руку держа Царя-мальчонку под свечами, Но голова его свежа. Он понимал, что наступают Лихие нынче времена, Кто под кого теперь копает – Узнать намерен он сполна… 5 В глазах рябило от султанов И кавалерий, звёзд, брильянтов, От шитых золотом кафтанов И тёмных ряс чудаковатых. Вот генерал с лицом суровым – Фельдмаршал это и герой Князь Михаил Голицын – снова Над всеми дыбится горой! Известен честью он, отвагой, Любим солдатами, умён, Радел о каждом бедолаге, Кто был изранен иль пленен! Он во главе победоносных Российских армий всю прошёл С боями Балтику – колоссом К вершине почестей взошел! Ему сдались – Митава, Рига, И даже гордый Ревель сам, И битый враг в пучину прыгал И зайцем мчался по лесам. Успех был полным при Гангуте В сраженьях – пешем и морском, И, наконец, гремел салютом Ему в Гренгаме пушек гром! И будто бы на постаменте – На бязи белой – злата вязь, И с Александровскою лентой, Василь Лукич блистает – князь! Уже старик он – Долгорукий, А выглядит на сорок лет, Красавец гордый без натуги С ума сводил недавно свет! Красоткам первым он в Париже, Шутя, всем головы вскружил, Когда к двору был он приближен - Послом при регенте служил. Князь-дипломат учтивый, хитрый, Петром Великим был пригрет, И с той поры в имперской свите Он состоит немало лет. 6 А вот стоят – надутый, важный Черкасский – толстый князь-богач И Ягужинский – граф вальяжный С ним рядом – баловень удач. Ни перед кем, гордец, не горбится – Сената главный прокурор, И вот опять уже готовится Собой украсить новый двор! Сам Пётр Великий его оком Своим в столице называл, Горяч и дерзок, ненароком, Он свары часто затевал! А вот и сам Великий канцлер- Головкий старый, тоже – граф, Знаток сношений с иностранцем И обладатель высших прав. Хитер старик и лгать свободен, И лезть не любит на рожон, Всегда правителю угодлив И перед ним разоружён. А рядом шел походкой твёрдой Голицын Дмитрий – старый князь, И сух, и прям, надменно-гордый, Собой являл эпох он связь. При взгляде беглом он казался Старообрядцем на Руси, Боярин истый он, ругался И нечестивцев поносил. Но глянь внимательней на старца И ты увидишь мудреца – Он как свою пятерку пальцев Европу знал и чтил писца, Кто в книгах гневно и тиранство И самовластье обличал, О праве граждан в государстве Кто в полный голос воскричал! Один из самых просвещённых И образованных вельмож, Не принял князь, Петром взращённый, Сам образ действий – злой как нож. Темнела рясами до пола Монахов группа пожилых, Самодержавного престола Поборник главный среди них – Архиепископ новгородский, Глава Синода – Феофан, С Петром Великим он по-свойски Общаться мог, когда был зван! Высок и грузен, бородатый, В брильянтах крест на клобуке, Во власти гнева - бесноватый, Давал он волю и руке! Хотя был жутко образован И книги умные писал, Пиит известный и ученый, Он личностью заметной стал! Среди друзей его – Татищев – Историк наш и инженер, И Кантемир – умелец виршей И злой сатиры пионер… 7 На группы к полночи разбилась Прибывших пёстрая толпа, Гудела глотками, молилась, Варились страхи в черепах. Что будет завтра? – обсуждали, Кому корону поднесут? И напряженье в скорбном зале Взросло за несколько минут. А у окна стояла чинно Когорта мужественных лиц – Высоких званием и чином, Знакомых множеству столиц, Покрытых славой, просвещённых, России преданных навек, Их всякий знал, Петром взращённый, В те годы русский человек! Тут находились и фельдмаршал - Разумный, властный Михаил, И Дмитрий – брат его – он раньше О сборе важном объявил. Второй фельдаршал появился, Бельмом желтеющим блеснув, И сразу к другам устремился, Надежд в них чувствуя весну. Лишь он – Василий Долгорукий, Бесстрашный и суровый князь, Сравниться с закадычным другом Военной славой мог, гордясь! Великий канцлер с Ягужинским Ведут о чем-то разговор, А Дмитрий-князь свои записки Готовит молча до сих пор. И взоры всех, тревоги полны, В высоких вперились господ, Казалось в зале всем невольно – Сегодня час их настает! Высокой властью знамениты, Фамильной честью и умом, И славой воинскою в битвах, И дипломатии трудом, Судьбу отечества держали Они сейчас в своих руках! Взрастет ли этими мужами Россия вновь и на века? 8 Но было лиц совсем немало, Враждебных этим господам, Их зависть чёрная терзала И зло готовила родам. Особо был недружелюбным К когорте высших Феофан, А с Дмитрием и вовсе грубым И злющим был он как варан! Князь разошёлся с Феофаном Давно во взглядах на престол, Но старину он холил рьяно И жил под Богом и крестом. Правленья русского пороком Считал монарший беспредел, Еще тогда благим пророком О новом обществе радел! Недобрым чувствам предавались Особы эти – в горле кость Им – откровеннейшая зависть, Обида тайная и злость. И среди знати-то раздоры – Бывало, как на чужака На генерала-прокурора Князья смотрели свысока. Он, низкородный, им не ровня! И отдаляли непоседу, А граф Головкин – сводня словно, Тянул всех в общую беседу. Причина этого известна – Был Ягужинский его зятем, И потому вельможа лестно Всегда о нём талдычил знати! Произошло в толпе движенье – Возник широкий коридор, Затихли все и в напряжении Всяк устремил на двери взор. Сюда входила цесаревна! Блеснуло золото волос – Густых и пышных, и так нервно Сверкнули очи – полны слёз. И от мороза и волненья Лицо горело молодое, Петрова дочь, на удивленье, Была не сломлена бедою! В глазах гостей Елизавета Смогла увидеть ныне вновь И пожеланий много светлых, И радость встречи, и любовь. Но всё же взором острым в зале Она отметила персон, В гордыне кои пребывали, Не утруждаясь на поклон. Красавец яркий шел за нею – Её любимый генерал – Сам Бутурлин, её лелея, Не раз со смертью он играл! А рядом с ним шагал французик – Лейб-медик шустренький – Лесток, На много лет её союзник И тайный в Галлию мосток. Едва ответив на поклоны, Она прошла, томясь, вперед, В предчувствье горестном урона, И снова шум волной встает. 9 По воле странного инстинкта Вдруг стихли в зале голоса, Прошли секунды – и от вскрика У всех расширились глаза! Из задних комнат долетел он И ужасом пронзило всех – Всяк мёртвое увидел тело, Недавний его слыша смех… А там рыдали уже громко Невеста, тётка и дружок, И старица всплакнула горько, Руками стиснув посошок. Пришла пора перекреститься И вся задвигалась толпа, Корёжит скорбь мужские лица, Хотя на слёзы и скупа. Уже Иван к гостям явился – Лохмат и страшен, как абрек, И объявил, что царь сокрылся В незримой Вечности навек. Потом с восторженною миной Он шпагу вынул и вскричал: «Да здравствует Екатерина! Ей править отрок завещал!» В ответ – молчанье, только взоры Его враждебные прожгли, И даже те, кто льстили хором Еще вчера, - не помогли! А грозный дядя Долгорукий – Фельдмаршал старый, боевой, Схватил племянника за руку И прочь погнал его – домой! «С ума сошел! В такое время! Иди ты к матери, остынь!» Ох, тяжкое понёс он бремя – Пройдохи-царедворца сын… Колонный зал опять ожил – Вздыхал, гудел и суетился. Кто к телу мертвому спешил И класть поклон ему стремился, Кто от заразы из дворца Спешил убраться, страха полный За жизнь, судьбу, - ведь до конца В исход он верил чудотворный! Другие в зале оставались, Кто об отечестве радел, За землю русскую печалясь, Готовился для славных дел. Корыстолюбцы же – персоны, Кому та смерть была ударом, Остались ждать пока – резон им Узнать – кто станет государем? | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
