Амур над хлопковым полем

Радости лета в жаркой стране можно почувствовать в полной мере лишь в сентябре, когда, наконец, солнце смиряет свой пыл. Тогда и на аллеях старого парка санатория становится прохладнее. Но муж все равно после процедур отлеживался в номере под кондиционером, упиваясь детективами, а что б не приставала с прогулками, разрешил общение с нашим новым знакомым, уже совсем немолодым земляком. Дозволенный мне мужчина умел развлекать беседами за обедoм и радовать чудными прогулками, маршруты для которых он умел выбирать. Как хорошо бродить по азиатским просторам, вглядываясь в оплывший холм на горизонте, вычисляя эпоху, когда он был дворцом или же храмом. А в руинах караван-сарая на Амударье, которая давно покинула это старое русло, так и манит ковырять носком ботинка обугленные черепки, надеясь найти хоть осколок от расписного фарфорового чайника, разбитого когда-то караванбаши, ну хотя бы маленький, уже заржавленный ножик, которым тот резал фрукты. Судя по богатым здешним музейным экспозициям, многим очень везло…В пути всегда ворошили палками засохшие листья - мы искали причудливые корни. Вот так и в жизни, приоткроешь душу человека, а там его история, как такие корни, лихо закручена..

Мой новый друг был хирургом -кардиологом. Я запланировала написать по приезде в Ашхабад очерк о парнишке из горного аула, который стал известным профессором. Думала обязательно вспомнить при этом его рассказы о бабушке, собиравшей тайно деньги для поступления единственного внука в мединститут. Так ее земляки надоумили. А внучек сам сдал все экзамены. Тогда бабушка переложила смятые пятерки и трешки в другой узел, в котором уже мать собирала деньги на свадьбу сыну. Это главное событие в жизни их единоверцев, уверенных, что его непременно надо отметить как можно пышнее…

Однажды, выбрав из огромной пирамиды дынь- вахарман, уложенных продавцом у ворот санатория, самую спелую и пахучую, профессор повел меня довольно далеко, на берег канала. Перед нами расстилались белые поля, на которых трудились студенты - главные помощники хлопкоробов. Аромат разрезанной вахарман привлек внимание, наверное, всех пчел округи, а спутник ворчал, что дыни стали намного хуже, совсем не те, что они ели в пятидесятом году здесь на уборке хлопка. А я уже готова была добавить, что тогда и вода, конечно, была слаще, но спутник начал о чем-то сокровенном:

- Меня назначили руководителем студенческой бригады, хотя хлопчатником никогда прежде не занимался, в горах его не растят. Впрочем, в горах другой работы всегда хватало. Был я не хилым, не в пример городским, которым в те годы питания явно не хватало. Меня же баловали родные, никак наследник большого рода, корнями уходящего к потомкам самого Пророка. Все другие ветви этой родословной не могли больше давать плодов - их мужчины погибли на войне. Очень больным, но все же живым, вернулся домой лишь мой отец.

Кстати, в отцовских военных сапогах я поехал на ту уборочную страду. До сих не могу вспомнить, сколько дней тянулась невыносимо нудная жизнь нашего студенческого десанта. Не было шуток, веселья. После тяжелой работы лишь бы наскоро поесть и заснуть вповалку на кошмах в старом сарае. Жизнь началась, когда к нам перебросили параллельную группу нашего курса. Едва я увидел Ее, как ноги мои тут же окаменели. Я прибивал гвоздем разделительную занавеску, носил матрасы, на которых более привычны были спать русские девочки, и мучительно думал, чем же привлечь внимание только одной. Наутро, я стал раскапывать вечернюю золу, и к удивлению всех собравшихся на топчане для чая, вытащил печеную тыкву. Разрезав на части, я раздал всем это лакомство. Самый большой кусочек положил ей на ладонь. Она съела и прутиком написала на моем пыльном сапоге свое имя. Левая нога занемела и перестала действовать. Еще совсем не понимая причину такого магического влияния этой светлой пери на меня, в ответ начертил тем же прутиком на ее ладошке свое имя. Она шевелила губами, будто читала его и тут же попросила:

- A дыни ты можешь достать?

Несколько вечеров я рыскал, как голодный шакал, по дальним бахчам. Ближние до меня все обобрали. Но все же мне очень везло, приносил к ночи по две-три дыни. Какое это было медовое счастье - наблюдать, как она и подруги по кусочку отправляли их в рот. Можно сейчас объяснить то, что творилось со мной, обычной игрой гормонов. Однако, я до сих пор уверен, что, это очень меткий амур, пролетая над хлопковым полем, хорошо прицелился и попал стрелой мне в самое сердце. Эту боль я чувствую до сих пор. Мы с моей светловолосой учились наперегонки, уверенные, что, закончив вуз с красными дипломами, уедем вместе работать и учиться дальше в Москву, в клинику известного кардиолога. Тогда всем было легче устраиваться на новом месте. Страна кипела в делах, везде нужны были рабочие, специалисты. Деньги мы копили, работая ночами санитарами. Было, наверное, трудно, но я этого не помню. Помню только ощущения моего сердца, готового вот-вот расколоться на кусочки от переполнявшего его счастья…

О наших совместных планах знал лишь дядя. Он пришел провожать на вокзал. Больше никого не ждали. С отцом и матерью уже попрощался, обманув их впервые в жизни. Сказал, что еду один поступать в аспирантуру. Но на вокзале, я заметил в толпе барашковую шапку отца. Бежать уже не было сил и смысла. Он отвел в сторону и сказал: «Девушка очень красивая, но она не для тебя. Ты единственный сын, продолжатель нашего древнего рода, должен жениться на мусульманке, которую укажем, иначе напрасно я появился на свет, напрасно воспитал сына. Не будет смысла дальше жить, если род закончится на мне». Что я мог возразить я, зная, как надеялись на меня все родственники. Мое сердце же хотело совсем иного…Тогда моя любимая долго плакала. И я мог это допустить! Потом одна уехала. Время не стирало моих воспоминаний, но делало боль терпимее. Каждый день я надеялся, что завтра мне станет лучше, что удастся забыть её хоть ненадолго, но боль в груди не ослабевала. Потом я привык к ней.

Я остался на родине, но жизнь утратила для меня свою красоту. На свете существовал только один человек, с которым хотелось быть рядом , но она была где-то далеко от меня Бог свидетель, как я хотел тогда, в юности, быть грешником.. Потом я создал семью для забвения моей несчастной любви. Я исполнил свой долг, вырастил сыновей. Наш род не исчезнет в безвестности. Но рана от стрелы того амура все еще щемит сердце. Можно было пить порошки, делать инъекции, чтобы утихомирить боль, но что тогда осталось бы от моей жизни. Я никогда к этому не прибегал. Может именно эта боль давала мне возможность еще и еще раз переживать всю остроту счастья юношеских чувств...

Хотела спросить хирурга, видел ли он, оперируя на сердце, шрамы от любовных ран, но не решилась нарушить монолог. Мне показалось, что седовласый спутник плачет. И я , вежливая, слушала молча, не проронив ни слова.

- Любимая тоже стала профессором. Она ждала меня у окна московской клиники, той самой, где мы когда- то мечтали вместе работать, и куда через двадцать лет нас пригласили на международную конференцию. В конце коридора на изморози стекла она, как юная студентка, процарапала монеткой наши имена, мы дышали на них и долго стояли, крепко держа друг друга за руки. Ненаглядная говорила, что давно простила мое вынужденное отступничество, однако продолжить вместе наш земной путь отказалась. У нее тоже уже были взрослые дети. Что- либо ломать, значить еще раз изменить себе. Моя светловолосая пери решила, что обязательно будем вместе в нашей новой жизни, но только тогда, когда будут достойно закончены книги нашего земного бытия, когда рассеются все наши земные привязанности, кроме той, что родилась на хлопковом поле много лет назад. Она, моя самая желанная, ее душа придет ко мне в лучах Божественного света. И только тогда я понял, почему ее прекрасные волосы прикрыты платком. Я понял, что остался на всю жизнь все тем же глупым студентом. Вновь она первая сделала шаг к сближению. Почему не ценил я дар Аллаха? Я с еще большей силой осознал, что моя любимая намного сильнее меня духом. Чтобы понять, почему я принес в жертву Аллаху нашу любовь, она начала читать Коран, но так и не нашла в Книге Пророка слов, оправдывающих мой поступок. Если бы я раньше понял во всей чистоте откровение Аллаха ! Мне не пришлось бы пройти слепым путником всю жизнь, чтобы в конце понять, что Аллах не требовал от меня в жертву мою любовь. Нет, не хочет Всевышний таких жертв ! Ведь любовь, обычная земная, это первопричина, лежащая в основе Его творения, эта та энергетическая сила, что движет всем мирозданием … Мы возвращались в санаторий молча. Мне трудно было найти слова для продолжения беззаботной беседы с человеком, который раздвинул рамки своей земной любви для продолжения ее в мире ином, на небесах. Я тихо всхлипывала, как после сеанса индийского фильма. Хотелось перебрать по камешку свою жизнь, разгадывая, а может и ко мне был когда-то щедр Всевышний, а я не заметила.

… Все - таки я видела этого амура с крыльями! В Национальном музее хранится он, вернее, его бронзовая копия со следами уже стершейся позолоты. Амур из древнего клада на Амударье. Но где же летает он ныне он сам, вечный проказник Амур Амударьинский со стрелой в руках.

Ольга Мехти