Это было четырех или пятиэтажное здание с длинными серыми коридорами, выложенными безвкусной ломаной плиткой. Двери-двери, кабинеты, многочисленные миры чужих проблем, решаемые сухим юридическим языком. Мне кажется, что она опаздывала на целую вечность. То и дело кто-то выходил и тут же заходил обратно, опуская голову в ворох бумажных папок, беззвучно шевеля губами. Я присела на деревянную скамейку, то и дело поеживаясь от волнения. Ощущение страха, витающее в воздухе потихоньку вкралось в мое подсознание, словно я была в чем-то виновата. Хотелось встать, расплакаться и громко прокричать: «Нет, не было ничего, я всего лишь хотела…» Чей-то торопливый цокот каблуков вывел из задумчивости. Передо мной стояла девушка в сиреневато-серой форме, она торопливо открыла кабинет и пригласила меня войти.

Что ждало меня там, за обшарпанной деревянной дверью? Тишина, изредка нарушаемая закипающей водой в чайнике? Однообразные зеленые кактусы вдоль подоконника? Карикатуры, изобличающие нарушителей законов? Да, все это было! Я осторожно присела на краешек стула, трепетно сжимая в руках черную сумочку. Девушка в форме посмотрела на меня, любопытным и слегка усталым взглядом. Я знаю, так смотрят работники социальной защиты: испытующее, пытаясь разгадать, что скрывается за невинными детскими глазами. И стало снова не по себе, и душная тишина комнаты надавила на меня этими безликими стенами с плакатами о пропаганде здорового образа жизни. Она расспрашивала о родителях и о семье, в которой живу теперь? Интересовалась моими отношениями со сверстниками и успеваемостью в колледже. Все было как обычно. Единственно, чего я так опасалась - вопроса об отношениях с отчимом – не возникало. Но я знала, что рано или поздно он будет, иначе я бы не находилась здесь. Немного погодя, девушка все же осторожно произнесла: «Скажи мне, что у вас произошло?».

Конечно, я должна была рассказать правду, что отчим жестокий человек, что каждый раз, как я задерживаюсь, он страшно злиться и может ударить, что никому до меня совершенно нет дела. Но если все это откроется, то моя жизнь превратиться в пытку: детский дом, чужая атмосфера, иллюзия счастья. Пусть лучше никто не знает! Придется терпеть, переживать, но когда-нибудь это закончится. Я знаю! Ведь осталось совсем немного, и я вырвусь из цепких лап ненавистной семьи, что когда-то свершила этот «акт доброй воли», а теперь держит меня, словно рабыню, каждый день, осыпая упреками. Я молча опустила голову и сквозь зубы процедила единственную фразу: «У нас все в порядке». Девушка в форме, наверное, не поверила мне, но, как ни странно, она ничего не стала выпытывать. Лишь попросила поставить свою подпись в бланке объяснения.

Я вышла из кабинета и отправилась гулять по вечернему городу, думая о том, сколько еще таких же как и я не решаются перевернуть свою жизнь, навсегда распрощавшись с приемными семьями? Возможно тысячи или сотни тысяч? Они надеются на чудо, на сказку, что обязательно придет тот, кто поможет развязать этот узел. Ведь вокруг все видят, и все прекрасно понимают, что люди, взявшие на воспитание чужого ребенка не всегда бывают законопослушны, не всегда бескорыстны, не всегда добры по отношению к своему подопечному. Но наш «закон» слишком слеп, слишком уязвим, слишком легко поддается на уговор. И потому детские души все еще томятся в клетках чужих решений.

Ветер то и дело трепал мои волосы… Стояла как никогда теплая осень с золотистыми сугробами вдоль тротуаров, согретая ярко-оранжевым солнцем… Кто знает, быть может, это был мой последний грустный сентябрь, а дальше… А дальше обязательно что-нибудь изменится