9

 

Лиля выдержала экзамен. Жанна была довольна проведенным тестом. Правда, племянник вдруг оказал сопротивление ее напору:

– Угомонись, родная! Ты уедешь, а мне расхлебывать. Она может оказаться не тем, кого ты там разглядела. Славная девочка, но...

– Что – но?! Нормальная девчонка! И внешне нам подходит – не уродка и не дура, и скромница, и самостоятельная, и уже ей рожать пора, а ты... эгоист несчастный!

 

За те два визита, что Жанна успела нанести Лиле, пока Юлий был на работе, она выяснила и кое-что тревожное, от чего хотелось отмахнуться. Девочка отвечала на все вопросы, но без подробностей. Она два раза была беременна, а не доносила. Почему? Не знает никто. Врачи говорят – может, и в муже причина. Не проверялся. Почему? А не хотел. Хочет ли она детей? Конечно. Любит ли? А как же!

 

О своей нежной любви даже к чужим детям Лиля помалкивала. У нее и не спрашивали. О своих талантах певуньи и сказочницы – тем более. Тоже никто не спрашивал, да и сама она не придавала этому значения, полагая, что это никакой роли в ее судьбе не играет. Мало ли у других людей всяких талантов? Жанна, не родившая ребенка, от всей души пожалела бедную девочку и не собиралась выдавать ее секретов Юлию. А вдруг...

Этим «а вдруг!» она просто жила сейчас, строя планы (козни) на будущее Юлия. С каким легким сердцем она уедет в свою Канаду, если у мальчика завяжется новая жизнь! Ничего, что он пока сопротивляется, думала Жанна, мы его дожмем!

 

А «мальчик» переживал на работе трудный период разных неприятностей, от него не зависящих. На факультете шла закулисная война за лабораторное оборудование, и кафедра в ней участвовала. А еще отдел кадров просил избавиться от двух научных пенсионеров глубокого возраста, и Юлий Александрович их отстаивал на всех уровнях, не видя им замены среди молодых преподавателей. Один из его аспирантов вдруг уехал за рубеж, бросив вроде бы перспективную для кафедры тему и оставив шефа с носом. Это было неожиданно, а значит – неприятно.

 

Но подчиненные с удивлением обсуждали не эти неприятные для всех новости, а странное поведение шефа. По логике его характера тот должен был вести себя не так – при таком-то психологическом давлении на свою персону! Юлий Александрович улыбался. Не мрачно или скептически, а вполне приличной человеческой улыбкой-усмешкой. Она была в глазах!

 

Первой это заметила Леночка, давно немного влюбленная в шефа.

– Изольда, ты не заметила, как Юлик сегодня поздоровался со всеми? – спросила она у самой молодой ассистентки на кафедре, с которой почти дружила.

– Я другое заметила, – откликнулась та с волнением (тоже влюбленная в шефа), – как он на меня сегодня глянул, когда вошел! С таким лукавством! У него же глаза, оказывается, карие! А я думала – черные. А все черноглазые злые по определению!

– Чушь. Он не злой. А мне его глаза темно-серыми казались.

– Да карие они! Присмотрись! И спрашивает так ласково: «Изольда Казимировна, мне сегодня никто не звонил на кафедру?» И чего спрашивал? Он же знает, что если звонили, то Инка обязательно доложит, кто звонил и что сказал!

 

Юлий Александрович внезапно возник на пороге и приветливо спросил:

– Девушки, а где Инна Михайловна? Может, разыщите?

– А как же! – в унисон ответили девушки, и это было так смешно, что все втроем и рассмеялись.

Юлий Александрович смеялся!

За этим непривычным занятием его и застала Инна Михайловна.

– Что случилось?! – крикнула она таким паническим голосом, что все опять засмеялись.

 

Огромное окно – под потолок, пока еще не вымытое по причине ранней весны и холода, обычно затененное гигантским тополем, вдруг осветилось солнцем и заиграло. Все повернули к нему головы и застыли: сухих больных веток, сплетенных словно в судорогах, там не оказалось – за стеклами сияло голубое чистое небо, подсвеченное весенним солнцем.

– Чудеса! – ахнула Инна Михайловна. – А где этот урод старый?

– Да еще вчера его спилили! Вы разве не слышали, как рабочие целый день вжикали, мешали работать?

 

На голос от двери все снова обернулись. Пенсионер, за которого шеф недавно выступал адвокатом перед ректором, после трезвой фразы вдруг брякнул:

– А что стряслось? У вас такой глупый вид! Ой, Юлий Александрович, я не про вас! Я о женщинах!

– Ну, спасибо! – обиделась Инна Михайловна.

– Извините, я не хотел! – смутился старик.

– Мы поняли, – утешил его Юлий Александрович.

 

Вся эта болтовня так выходила за рамки привычной атмосферы на кафедре, когда тут находился заведующий, что и другие преподаватели, забежавшие на переменке по своим делам, стали спрашивать глазами друг у друга, что случилось. Женщины со своей замечательной интуицией сразу сообразили: у шефа все-таки кто-то появился.

Юлий как раз не считал, что в его жизни кто-то появился. Да, была тетушка любимая, мамина младшая сестра, но когда это родственники так кардинально влияли на потепление душевного климата?

Незнакомая молодая женщина с голубыми глазами и очаровательным носиком, пробудившая в нем чувство ответственности и заботы, стала просто соседкой по месту проживания, временно пребывающей в инвалидном состоянии, и все! Всё! И хотя Жанна настырно развивала тему последующей опеки над «бедняжкой», Юлий добродушно отбивался:

 

– Жанна, у нее имеется тыл: родной коллектив, подружки, соседка и, надеюсь, какие-то родственники. Они есть у каждого. Полных сирот нынче не найти – не на войне живем.

– Юлька, ты стал почти болтливым! – смеялась хитренько Жанна. – Таким я тебя не знаю. Ты же у нас молчун! Ладно, а у тебя много родственников? Я одна осталась! А у нее... вообще никого! Так, не морочь мне голову!

– Кто кому ее морочит!

 

Пока Юлий пахал в своем институте, Жанна моталась по старым приятельницам, магазинам, но путь ее почему-то пролегал не напрямую – в сторону центра, где обитали знакомые и толпились главные магазины, а делал петлю, в которую попадал Лилин дом.

 

Жанна отмахивалась от мысли, что Лиля не совсем в ее вкусе. Она любила темпераментных, языкатых, настырных, жизнерадостных особ, а этот скромный полевой цветок с едва различимым ароматом (Жанна обожала цветочно-растительные сравнения) плохо вписывался в компанию сочных пионов, роз и хризантем с их одуряющими запахами.

Возможно, она бы и поостыла в своей немножко притянутой за уши симпатии к этой женщине-девушке, если бы не одна сценка, потрясшая обширную душу Жанны до основания.

 

А случилось так. В первый же день выхода Лили на работу ее мобилка зазвонила в восемь утра. Бодрый голос Жанны без всяких предисловий внес трезвое предложение:

– Детка, я считаю, что тебе сегодня надо идти с провожатым. А вдруг снова ногу подвернешь? Так, не сопротивляйся. Я выхожу сейчас же. Идем вместе.

Она отключилась тут же, а Лиля разволновалась не на шутку. Каждый визит Жанны или звонок разрушал старательно построенное громоздкое здание ее умозаключений.

 

Его костяк держался на главном доводе: «Я ему не нравлюсь. Мы не пара». Что Юлий не просто нравится ей, а даже очень и очень, – стало ясно на третий день всех этих приключений. Тогда Лиля проснулась утром, кинула взгляд на костыли, прислоненные к стенке, и подумала четко, с тоскою в сердце: «Это конец! Больше я его не увижу!»

 

Подумала – вопреки обещаниям Жанны наведываться и даже дурацким костылям в углу комнаты. Уж они-то были знаком реальности, а не сна.

Она с утра до вечера проживала в воспоминаниях тот вечер – с момента, когда ОН появился в начале аллеи, и восстанавливала эту картинку во всех подробностях, которые сознание тогда не способно было охватить.

 

Она смаковала эти подробности, наполняя их живыми чувствами, как это бывало в сказках, сначала придуманных ею, а потом пересказанных в группе. Когда на тебя смотрят детские ждущие глаза, нельзя врать. Если ты говоришь о былинке, которую утренний ветер не смог сломать, потому что той хотелось дотянуться до мотылька, присевшего на другую травинку неподалеку, то надо себя почувствовать этой влюбленной былинкой. И тебе поверят. Дети ей верили. А потом рисовали соперниц – былинку и травинку с мотыльком на верхушке. И бежали к своей воспитательнице показать:

 

– Лиливанна! Красиво?

– Да, Светочка, здорово! Только мотылек у тебя такой громадный получился, что никакая травинка не выдержит. Давай резинку, вот здесь сотри...

Лиле в голову лезла сейчас одна сказка – про Золушку. Но это был такой избитый сюжет, что вызывал досаду. « Принц, да не мой! – думала она. – Этих Золушек сейчас по телеку показывают пачками. Расплодились в неимоверных количествах!»

 

Если бы Жанна имела такую возможность – заглянуть в Лилину голову и прочитать одну только эту фразу, она бы успокоилась насчет интеллектуальных возможностей своей подопечной. Лилин словарный запас вполне соответствовал богатому воображению сказочницы. Просто девушка, оглушенная всем случившимся с нею, чужих людей элементарно стеснялась и весьма осторожно озвучивала свои мысли.

 

Плохо знакомая с представителями других сословий, она щедро наделяла их достоинствами, которые якобы и объясняли жизненный успех. Раз она, Лиля, стала лишь скромной воспитательницей в детсаду и не хочет другой судьбы, значит ей не надо покорять другие олимпы – спортивные, актерские, научные. Она никому не завидовала, вполне довольная своей скромней стезей.

 

Под конвоем Жанны, имеющей вид вполне затрапезной канадской пенсионерки (кроссовки, джинсы, курточка), Лиля благополучно одолела три квартала на трамвае и была встречена родным коллективом с такой радостью, что Жанне стало завидно. Дети гроздьями повисли на шее воспитательницы с воплями: «Лиливанна пришла!», а та награждала каждого поцелуем куда попало.

 

Жанна наблюдала в сторонке, потом тихо скрылась. Поболтавшись на улицах без всякой цели, она почему-то вернулась в детсад и тихо приоткрыла дверь, за которой стояла тишина. Дети сидели на стульчиках кружком, а в разъеме круга стояла Лиля и, никуда не глядя, без всякой книжки в руках, шпарила какую-то байку.

 

Жанна открыла дверь пошире, сунула голову.

– Когда пеночка сломала ножку, она присела в травке, чтобы отдохнуть, а потом уже попытаться взлететь. А она, знаете, какая скромница на вид? Спинка зеленовато-серая, брюшко светлее, оливкового цвета, и сама – кроха, меньше воробья, представляете? Ну, как ее заметишь? Притаилась – ждет, когда уйдет... этот королевич. А он, грустный такой от любви к своей капризнице, сидит себе на пенечке – никуда не торопится. И пеночка, ее еще называют весничка, не шелохнется....

 

– А ножка болит? – раздался голос мальчика лет пяти.

– А как же, Вася! Но пеночка терпит. Не хочет, чтобы ее поймали! Но, – Лиля вздохнула шумно, – но королевич был очень ловкий: увидел в траве движение и – хап! Схватил бедняжку!

– Он ее отпустит?

– Он заметил сломанную ножку?

– А он добрый или злой был?

– Дальше, дальше что было?

 

– Он был добрый, как все влюбленные, и ножку сломанную заметил! Но когда принес пеночку домой и посадил в клетку, и стал лечить...

– Как вас?

– Почему – меня? – улыбнулась Лиля. – Я тут ни при чем! Сказка о пеночке!

– А это была самочка?– прозвучал взрослый вопрос.

– Наверное, – задумалась Лиля.

– А пеночку-мальчика он купил для нее?

 

– Хороший вопрос... А давайте вместе продолжим сказку? Хотите?

– Да-а-а!!! – завопили дети так оглушительно, что дверь в кабинет заведующей позади Жанны распахнулась.

– Женщина, вы что тут делаете?

Жанна быстро оглянулась. Заведующая смотрела на нее с тем выражением усталого любопытства, которое Жанну не могло напугать.

 

– Сказку слушаю.

– А-а! Это наша Лиля вернулась. Сейчас начнется...

– Что начнется?

– А то. Сначала будут кричать – они же не умеют тихо сочинять. Каждый свое орет. Потом спать не будут. Я говорю о тихом часе. А завтра станут бегать ко мне: дайте и дайте костюмы! Там у вас в загашнике точно есть что-то подходящее. Словно я могу хранить костюмы годами! Многие же родителя забирают их. Кончается садик – и забирают с собой. Другим жалеют. Правда, Лилины храню. У нее почему-то и папы с мамами добрее, чем в других группах.

 

– Костюмы – зачем?

– А пьесу ставить – по сказке. Они же потом прямо там, в группе, на ходу все и разыгрывают.

Заведующая улыбалась так, что Жанна сразу поняла: Лиля числится в любимчиках.

– А вы чья бабушка? – опомнилась Алла Вадимовна. – Что-то не припомню такой...

– Я за Лилей пришла, ее знакомая. Хочу домой проводить. У нее же нога побаливает еще.

 

– Так рано еще! Рабочий день только начался!

– Я так просто заглянула, я потом ее заберу. А можно я... сказку дослушаю?

Заведующая исчезла в своем кабинете, а Жанна снова приоткрыла дверь.

– А как она поет? Как, вы слышали? – допытывалась девочка в нарядном платье.

– У нее удивительный голосок! Ни с кем не спутаешь. Мелодичный, переливчатый, со свистом тоненьким, а к концу песенки так грустно затихает: фью-ить, фью-ит-ить!

 

Лиля попыталась засвистеть, но получилось плохо – дети засмеялись, стали пробовать хором.

– Тише! – подняла Лиля руку. – Вы говорите, что пеночка влюбилась в своего королевича. Согласна. Можно так... влюбиться и в человека. Но она не может петь!

– Как это? Почему? Он же был красивый!

– Поет пеночка-мальчик! А девочка, увы, помалкивает... Надо что-то придумать другое.

 

Жанна осторожно прикрыла дверь.

Вот это да-а-а, вот тебе и тихоня Лиля! Как у нее глаза горят, щеки пылают! Не просто фантазерка – она отдается сказке со всеми потрохами! Творческая девочка! Нельзя такую терять!

 

Так думала Жанна – сначала потрясенно, а потом все практичнее и даже циничнее: я его, дурака, живым не выпущу, этого слепца!

Жанну ожидал еще один сюрприз – вдогонку ей вдруг грянула песня:

– Малиновки заслыша голосо-о-ок...

Пели дети, выбиваясь из строя, но чистый голос Лили уводил их ласково в нужную тональность, и Жанна еще немного послушала, пока чужой вопрос не застукал ее:

– Гражданка, что вы тут делаете? Вы кого-то ждете?

 

10

 

Первое, что услышал Юлий, войдя в квартиру, был смех женщины, перебиваемый Жанной:

– Сиди спокойно! Сейчас закончим!

«Подружку привела», – с досадой подумал уставший Юлий, у которого день сегодня снова был насыщен разнообразными неприятностями – от разговора с ректором и до кафедральной склоки между аспиранткой и лаборанткой.

 

Никогда он не слышал такой безобразной женской разборки на своей территории. Обходилось как-то, не то, что на других кафедрах. Эти бурные рыдания Инны Михайловны, эти злобные выкрики Изольды, которые заставили его замереть на пороге, стояли потом долго в ушах, когда обе уже испарились.

 

Был конец рабочего дня, все по домам разбежались. Только Инна наводила марафет на кафедре перед завтрашним заседанием, да Изольда просматривала на мониторе свой реферат. Когда Юлий Александрович уходил к ректору, на кафедре стояла приличная тишина, когда вернулся – женская истерика была в полном разгаре. Его даже не заметили!

 

– Вы понимаете, что натворили? – шипела Изольда, размахивая руками перед носом у заплаканной секретарши. – Вы уничтожили труд моей годичной работы! Мне не с чем будет завтра выступить! Я ...

– Ничего я не уничтожала! Я только сдвинула монитор! Он мне мешал пыль вытирать! Дома надо этим заниматься!

 

– На что вы нажали, признайтесь?! – вопила Изольда с каким-то странным подвизгиванием, словно давила в себе разъяренную кошку. – Я не успела сохранить изменения, вы понимаете?! Я успела их только внести!

Что же было до этого момента, если Инна Михайловна так всхлипывала, словно рыдала уже не меньше часа? Может, подрались? И это интеллигентная Изольда! У нее был такой боевой вид, точно драка еще впереди!

 

– Говорите: вы на клавишу нажали или мышкой орудовали?!

– Ничем я не орудовала! Тряпкой, если хотите знать! Вот этой!

Тряпка взлетела в воздух, но Изольда успела уклониться.

– Жен-щи-ны! Прекратите!

 

Юлий не ожидал от себя такого зычного голоса. Женщины просто застыли в позах. Инна Михайловна, первой опомнившись, покинула поле боя так проворно, что чуть не сбила своего шефа с ног. Хлопнула дверью, не извинившись и предоставив своей противнице объясняться.

– Представляете, Юлий Александрович, она мои тезисы удалила!

 

Он устало кинул:

– Сохранять надо почаще. Думаю, что у вас все имеется на дискете. Вы же с нее сейчас скачивали материал?

– Да, но в последнем разделе я не успела, а она...

– А она в компьютере – полный чайник. На себя пеняйте. Если выходили – надо было предупредить, чтоб не трогала. А еще лучше – дома над этим поработать. Дома же имеете компьютер?

 

Это было не в его привычках – читать мораль взрослым людям, но, во-первых, он устал, ему хотелось домой, во-вторых, к аспирантке Изольде он особой симпатии не чувствовал, как ко всем, кого ему навязывали сверху. Он любил сам отслеживать среди студентов исследователей по натуре.

 

Он любил получать удовольствие от процесса обучения. Изольда старалась, но не тянула, зато ее покровитель доставал Юлия такой грубой лестью, что тот готов был ответно нахамить. И даже явное желание девушки понравиться своему руководителю вызывало раздражение.

 

Она не умела кокетничать тонко. Она или пожирала его глазами, или старалась прикоснуться к нему рукой, бедром (проходя), грудью – наклоняясь через его плечо, чтобы заглянуть в указанное место на чертеже или в тексте. И засиживалась она ради него, и личную работу скидывала на общий рабочий компьютер, едва кто-то покидал свое место за монитором.

 

Причина слез Инны Михайловны обнаружилась тут же – разбитый горшок с ее любимым детищем – диффенбахией, которую кафедре подарил деканат к какому-то юбилею. Его нарядные листья с желто-красными прожилками топорщились сейчас на полу среди останков горшка в земле...

 

– Не дергайся! – услышал Юлий команду своей тетушки и вздохнул: он мечтал не о гостях, а о покое...

Странно, что Жанна не выпорхнула к нему навстречу, как делала всегда, со словами:

– Есть хочешь? Проголодался?

Этот вопрос возвращал его к последним дням детства, когда любимая тетушка, еще не вышедшая замуж, жила с ними и была наподобие подружки, покрывая все мелкие его грешки, каких в подростковом возрасте всегда хватает. Он помнил, как даже сломанную электробритву она взяла на себя – добровольно.

 

– Странно, – размышлял отец, разглядывая части недавно купленной бритвы. – Зачем она тебе понадобилась?

– А это наше, женское дело! – мужественно заявила Жанна огорченному родственнику.

Ей нечего было брить, но Александр поторопился утешить, черт его знает что вообразив:

– Ладно, ладно, куплю другую! Мне эта не очень-то и нравится!

 

Жанна тогда впервые рассердилась на племянника, имеющего дурную привычку изучать вещи сначала изнутри, а потом уже снаружи. Жертвы этой привычки почему-то радовали Сашу (денег ему не жалко!), но бритва была куплена ко дню рождения и нравилась ему. Подставив свою голову, Жанна налетела на Юлия, когда тот вернулся из школы, и дала ему подзатыльник.

 

– А кто тебя просил?! Я бы ему сам сказал! – завопил обиженный племянник, что и сделал немедленно.

Жанна кормила его чаще, чем родная мать, которая вечно была занята на работе. Жанна-студентка успевала все...

– Сейчас заканчиваем! – услышал Юлий молодой голос тетушки. – Слушай, я размажу помаду, если будешь вертеться! Юлий Александрович! Это вы пожаловали? Просим не входить!

 

« С кем это она так?» – устало подумал Юлий, снимая плащ.

Он вымыл руки и решил переодеться в своей комнате, для чего пришлось все-таки выйти в гостиную. Там в кресле восседала незнакомая особа, которую Жанна, стоя позади, удерживала за плечи.

– Здрасьте, – буркнул Юлий, стараясь прошмыгнуть мимо кресла.

Лица гостьи он не видел – смотрел поверх ее головы, на котором громоздилось что-то похожее на лужок с цветочками.

 

– Сиди! – гаркнула Жанна, когда женщина дернулась под ее руками в попытке встать. – Юлий Александрович, не угодно ли вам обратить свое королевское внимание на мою работу?

Он даже скривился от досады: никогда Жанна не казалась ему такой фальшивой! Делать ему нечего – пялиться на голову чужой тетки, украшенную его сумасшедшей родственницей!

– Юлька! – уже своим голосом крикнула Жанна. – Да посмотри же сюда! Не смущай нас! Мы так старались!

 

Быстро обернувшись назад, она щелкнула выключателем – и свет хрустальной люстры залил комнату. В кресле сидела Лиля. Только по испуганным глазам можно было ее узнать. Подведенные до самых висков глаза василькового цвета казались огромными – на пол-лица. Все остальное сохраняло свои пропорции и было искусно загримировано. Чужому взгляду предлагались именно глаза – главное украшение. На фоне светлой кожи с едва заметным румянцем они сияли голубым светом. Сейчас они медленно наливались слезами.

 

Эта женщина была красива и одновременно нежна...

– Ничего себе, – хриплым от волнения голосом сказал Юлий Александрович.

– Тебе не нравится?

– Нравится, только...

– Не бойся, на улицу мы в таком виде не пойдем! Это примерка нового костюма к сказке!

 

Тут только Юлий обратил внимание на странную одежду, в которой застыла смущенная Лиля. Кружевная накидка с длинной бахромой. Зеленая, яко травка весенняя, а по этому полю – в дырочки вставлены мелкие цветочки синего колеру – под глаза персонажу неясного пока названия.

 

– И что сие означает? – обрел свой натуральный голос Юлий. – Лиля, у вас масса терпения!

– А означает все это луг с цветочками! Послезавтра у нас премьера сказки «Влюбленная былинка»!

– Прямо тут, в квартире? И кто придет на спектакль?

– Премьера в детсаду. Лиля будет изображать былинку, которая от любви окрепла, расцвела и превратилась в королеву полевых цветов, а ее дети... А дети в Лилиной группе... Это они сказку придумали... Они будут полевыми цветами.

Юлий ничего не понимал, но ему хотелось смотреть на королеву полевых цветов, у которой от смущения щеки уже походили на маки. Давно он не видел такой красивой девушки!

 

Лиля зашевелилась наконец, пытаясь вытащить наружу руки, чтобы снять эту дурацкую накидку. Но Жанна пресекла ее попытки довольно бесцеремонным жестом:

– Сиди! Сейчас он нам как художник подкинет пару идей – и я тебя, детка, отпускаю! Что скажешь, художник? Ты знаешь, Лиля, он у нас еще художник. Пародист. Пародии нам не нужны, но свежий взгляд живописца...

– Все классно, мне нечего добавить, – сказал Юлий, желая избавить Лилю от дальнейших мучений.

 

Костюмерша явно переборщила, испытывая терпение своей подопечной.

С этими словами Юлий подошел к Лиле и стал снимать с ее головы «лужок», роль которого играла старая шляпа Жанны, утыканная бумажными цветами. Лиля помогала ему так рьяно, что Жанна испугалась:

– Эй, потише! Еще порвете!

– Пойду умоюсь, – тихо сказала Лиля, окончательно высвобождаясь из пут дырчатого палантина.

 

– Косметику смывают не водой, а молочком! Сядь! Я помогу!

– Жанна, что ты раскомандовалась? – улыбнулся Юлий. – Замучила бедняжку! Идите, Лиля, смывайте грим! Жанна, накормишь? С голоду можно сдохнуть в этом доме!

 

Настроение у него подскочило до небес. Юлий забыл о существовании институтских проблем, словно вернулся не с поля битвы, где рыдали женщины, а из детского театра, в котором он расслабился душою.

Лиля все-таки освободилась от опеки Жанны, ушла умываться, а вернулась с влажным лицом и мокрыми ресницами, которые оказались длинными. Юлий с улыбкой наблюдал за нею, смущенной и оттого немного сердитой – то ли на себя, то ли на Жанну.

 

– Мне домой пора, – сказала, не глядя на него.

– Ку-уда?! – завопила Жанна, появляясь из кухни с полотенцем в руках.– Ужинать! Никуда не отпущу!

Неожиданно Лиля почувствовала себя в родной семье. Словно вернулось то детское время, когда мама и папа пытались усадить ее за стол, а ее поджидали подружки во дворе. Если бы она знала, что так рано осиротеет, она бы с родителями проводила все свое время! Она бы ласкалась к ним, а не избегала их объятий! Она бы не из дому стремилась удрать, а в дом, чтобы только видеть родные лица!

 

Это внезапное воспоминание, это чувство сиротства, которое в ней все время таилось, а сейчас стало тяготить, вызвало слезы. Они не пролились, но были замечены, потому что Лиля оказалась в центре теплого внимания.

– Ты что, девочка?

У Жанны вытянулось лицо от удивления: чем могла обидеть?

Юлий заторопился выйти. Лиля испуганно замахала руками, умоляя Жанну помолчать. Сказала тихо:

– Ничего, ничего, это я так... что-то нашло.

 

Не стала объяснять – что именно, но жизнелюбка Жанна тут же успокоилась: бывает всякое, замнем.

Ужин походил на сватовство, и в роли свахи выступала тетушка Юлия. «Жених» старательно пытался брачный мотив свести к шутке, но Жанна сворачивала на эту тему с упрямством профессионалки. И кончилось все провожанием Лили.

 

– Ой, что-то голова закружилась! – актерствовала Жанна (впрочем, весьма талантливо). – Нельзя мне пить ваше вино! Юлька, пойдешь провожать сам!

Он пошел – с удовольствием. Жанна утомила его. Возможно, что и Лилю.

С каждой фразой она все больше нравилась Юлию. Однако в планы его не входило ничего, кроме банального провожания до порога. Он безбожно отстал от времени и был почему-то уверен, что эта женщина тоже пребывает в другой эпохе. Где еще не бросались на полюбившееся тело с жадностью дикаря, не срывали с него одежду, как в американских фильмах.

 

Все прошло чинно-благородно, он вернулся к своей нетерпеливой тетушке и с порога дурашливо рявкнул;

– На вопросы не отвечаю! Отстань!

Жанна отстала, с женской интуицией сообразив, что все идет по намеченному плану.

 

А Лиля, немного охмелевшая от вина, разговоров, взглядов, шуток, намеков, долго еще сидела не раздеваясь, храня на своих руках тепло его рук. Прощаясь, он взял ее руки в свои ладони и сжал, потом разжал жестом, каким выпускают на волю птичку, шепнул:

– Спокойной ночи!

Ночь была неспокойно-счастливая, переполненная глупыми мечтами.

 

Продолжение следует