27 февраля.

Домашнее сочинение.

Когда я был деревом.

 

Пока ты не стала клевером,

Пока я не стал травой:

Наши тела - меч,

В наших душах - покой.

Б.Г.

 

"Я был раскидистым орехом.

В те годы, когда окончилась моя первая жизнь, городская больница находилась на самой ок-раине города. Это сейчас там вырос небольшой микрорайон, а тогда посадки грецкого ореха начи-нались прямо за больничной оградой. После смерти я провел положенный срок на Пороге и, когда пришло время, воплотился в сморщенном, втоптанном в землю, треснувшем орехе. Первые годы я рос у края просеки, рядом с кустом боярышника. Когда меня однажды выкопали, сильно повредив корни, я был в душе возмущен. Во время недолгой дороги по городу я был без сознания и пришел в себя уже на новом месте.

Таких дворов в городе больше нет. Три "сталинских" дома с высокими трехметровыми потолка-ми, в цветной побелке - два напротив - голубые, третий - оранжевый. А с четвертой стороны двора - запущенный вишневый сад. Позже сад вырубили, построив еще два дома. Местные так и говори-ли - "старый двор" и "новый двор", причем жители первого считались как бы рангом выше. Но главной достопримечательностью двора были не цветные дома, говорят, в соседнем городе таки-ми же домами застроены целые кварталы, нет, главной была Беседка. Шесть высоких колонн под-держивают вознесенный на высоту второго этажа купол, увенчанный небольшой маковкой. Колон-ны слегка сужаются к капителю, дорический ордер, как говорил один из жильцов. А в центре Бе-седки, только представьте себе, фонтан! Как цветок. На изящной уступчатой ножке, на высоте че-ловеческого роста - небольшая чаша о восьми лепестках. Нижняя чаша - шире и глубже, тоже в форме цветка. Фонтан был известен в городе. Влюбленные назначали у фонтана свидания и шли потом гулять в парк или целоваться в сад. Дворник Дед Максим гонял их. У Деда Максима вообще работы было много, во двор вели четверо высоких кованых ворот, и надо было следить, чтоб не въехала чужая машина, да вовремя пропустить своих.

Нас, орехов, высадили одиннадцать, по краю двора, со стороны сада. Выкапывали нас грубо, без умения и нежности, и прижилось только восемь. Из них всего трое воплощенных. Мы смотрели на Беседку и любовались фонтаном. И мечтали, что когда-нибудь вырастем такие же большие, как она. Годы шли. Мы крепчали, накрывая своей тенью двор, переплетаясь ветвями друг с другом, уже вровень с крутыми крышами "сталинок". А Беседка ветшала. Отверстие фонтана заварили, в резервуаре под Беседкой завелись лягушки, и через проломы у ступенек тянуло запахом сырой болотной тины. Дети сломали нижнюю чашу фонтана.

Для нас, деревьев, самые близкие люди - это дети. Для взрослых деревья - только часть пей-зажа, для детей - целый мир. Мы любили их. Мы прощали им, когда они осенью калечили наши ветки, сбивая неспелые еще орехи. Мы ревновали друг друга к ним. А почему Мишка этим летом решил строить шалаш у тебя на плечах, а не у меня? А зато качели повесили мне!

У цветов самые близкие люди - женщины. Хотя самые лучшие цветоводы - мужчины. Но для мужчины все равно на первом месте всегда его успех как творца. А женщины любят цветы безог-лядно. Просто за то, что они такие. Может, женщины чувствуют?

Наверное, люди все же что-то знают о цветах и деревьях. Иначе, почему на могилы кладут цве-ты, сажают тощие осинки и стройные туи? Зачем последний путь отмечен кровавым пунктиром гвоздик? Но ведь не все народы приносят усопшим цветы. Может, другие люди воплощаются во что-то другое - в птиц, например? С птицами я был все те годы почти так же близок, как и с людь-ми, и не заметил у них признаков душ. А может быть жизнь их слишком иная, чем у нас, деревьев? Ведь даже цветы мы можем только ощутить, но не в силах понять. Рядом со мной рос Каштан. Его человеческая жизнь окончилась так давно, что он уже и не помнил, кем был. С тех пор он прожил тысячи жизней цветком и вот первый раз воплотился деревом. Когда мы с ним были совсем еще молодыми, только укоренившимися на новом месте хрупкими деревцами, я все расспрашивал его, а каково это, жить цветком? Но в нашем языке не было слов, чтоб рассказать об этом. Он говорил мне: "Это очень быстро, стремительно, вихрь красок, мгновенные вспышки солнца - от рассвета до заката, это очень медленно, каждая секунда - в тысячу лет". Как такое возможно?

Друиды тоже поклонялись нам. Но и никто, кроме них.

Я думаю, почему же так мало из нас возвращается в мир людей? Нельзя сказать, что наша жизнь ярче и интереснее, нет, она просто другая. Важнее, что она почти бесконечна. Смерти нет, только новые воплощения. Воплотившись человеком, ты не можешь быть уверен в продолжении.

От твоего образа жизни не зависит, удастся ли тебе воплотиться или нет. Это зависит от об-раза смерти. Как ты умирал, кто был рядом с тобой, кто тебя вспоминал потом. Но ведь это и оп-ределяется тем, как ты жил, не правда ли?

Во дворе начали строить автомобильную стоянку. Когда снесли Беседку, я понял, что и моя очередь скоро. Время для воплощения было хорошее - в соседнем дворе на клумбе зацветали маргаритки. Конечно, можно было бы стать желтоглавым сорняком - одуванчиком - и лететь потом легким пушистым семенем через дорогу в сквер. Но за маргаритками ухаживала молодая женщи-на, которую я помнил еще девочкой, сорванцом с вечно сбитыми коленками, всегда среди маль-чишек, она залезала на меня выше всех - легкая была и отчаянная. Сейчас у нее двое детей, старшая дочка помогает ей следить за цветами, и сама любит сидеть с книжкой в толстой тройной развилке на четвертом ярусе моих ветвей.

Я даже присмотрел себе место на клумбе, в дальнем углу, у ограды из старой кроватной спин-ки. Не слишком светло, но не затопчут и не оборвут. Я знал, что уже скоро. Спилили меня в вос-кресенье. Сначала рухнул, чуть не оцарапав машину нового хозяина двора, мой сосед Каштан. Интересно, кем он стал потом? Отчленив могучие ветви, рабочие забросили медленно умирающее тело на грузовик. Потом и у моих ног взревела бензопила. Смерть дерева так же протяжна, как и его жизнь. На Пороге я услышал детский плач. Этот мальчик был одним из немногих моих друзей. Как я переживал за него, когда однажды, повиснув на толстой нижней ветке ногами, он раскачался и упал спиной, лежал без дыхания. И никто из взрослых, даже скандальные бабки, которые всегда видят все, что не надо, никто не заметил, как ему плохо! А я стоял, недвижный, над ним, и не мог помочь. Теперь мой друг плакал обо мне. Взрослые только возмущались и ругались с будущим владельцем стоянки, детям это была забава на час. А он один плакал. И что-то перевернулось во мне. Я растекся вниманием по окружающим домам. В 17 доме, в среднем подъезде, на третьем этаже рожала женщина. Схватки пришли неожиданно, не к сроку. Телефона нет, муж на работе, с соседями по этажу - война, никого звать не стала. Моя мама - женщина сильная и самостоятель-ная...

В следующем воплощении я хочу стать домашним кактусом на подоконнике - мне кажется, что любители кактусов - совершенно особенные люди. Моя жизнь будет также неспешна и задумчива, как жизнь дерева, даже еще спокойнее: извечный враг - ветер - не будет тревожить меня. Но один раз в год я проживу несколько дней стремительной жизнью цветка..."

 

Мне четырнадцать лет. Я учусь в гимнасии. Именно так, через "с". Нам задали написать сочи-нение о природе. Я не мог упустить такой возможности удовлетворить чисто человеческую по-требность - рассказать о себе. Раиса Васильевна, моя любимая учительница литературы, обяза-тельно проводит разборы сочинений. Я ждал разбора с трепетом влюбленного на первом свида-нии: "похвалит - поругает". Раиса Васильевна о моем сочинении не сказала ничего. После урока, задержав меня, вернула тетрадку.

- Возьми, Саша, перепиши. Сочинение не по теме.

Я молчал, растерянный.

- И эпиграф не совсем удачный ...