Ex nihilo nihil fit

 

Проснуться — как перекреститься. Перекреститься — как уснуть. Проснуться и перекреститься.

Лучше бы не просыпаться вовсе.

Что за бедлам вокруг? — моргая, сдёргиваю пелену с глаз. Разжимаю ладонь — роняю в трёх местах сломанную спичку, босой ногой наступаю на осколки — чего? — неужели коллекционная китайская вазочка [подарок |между прочим!| — не чей-то там, а... Впрочем, неважно, всё — из прошлой жизни]?

Ещё один ‘лучший день’ в году, после дня рождения, конечно, — день учителя (мой), счастливо совпавший с днём работников уголовного розыска (её, случайной, после семи мартини «на брудершафт» — удивительно милой, понимающей, готовой на разумное жертвоприношение во имя сторгэ). «Пожалуйста, только не в меня», – позже шептала она, прищурив арабские глаза, в которых я не мог разглядеть своего отражения.

 

* * *

Наши дни коротки, и всё нужно делать быстро, иначе никакой миокард не вынесет: читать книги, оставляя последнюю страницу разорванной надвое; смотреть в небо, прикладывая козырьком ко лбу правую ладошку в надежде уберечь от тления вчерашние сны; наконец — непременно нужно отречься от взрослеющих детей от первого брака [и слава Творцу, если они успели отречься от тебя раньше].

Жизнь — это радуга, разрезанная Богом на одиннадцать неравноценных частей [только не спрашивай меня, почему на одиннадцать].

 

* * *

Отчего-то всё вокруг приобретает оттенки багрового — и слова, неровными строчками самостийствующие на бумаге; и румянец, кислотой неоправданного стыда разъедающий щёки; и вышитый снами старенький тюль, сквозь который [совсем как в детстве!] по ночным стенам [не путать с дневными!] — также медленно, как и тридцать лет назад крадётся свет автомобильных фар. Вот только пластиковые окна не дрожат от шума моторов — пускай так, ведь хоть что-то должно быть не по правилам?

 

_________________

Когда она проснётся, у нас обязательно начнётся новая жизнь...