Утро выдалось хорошее. Ясное, светлое, какое бывает только весной, когда приходит долгожданное тепло. После недавних дождей трава бурно полезла в рост, радуя глаз яркой зеленью. Деревья робко выбросили первые стрелки нежных листочков. В многочисленной базарной толпе, у центральных магазинов посверкивали коленками молоденькие девчонки в мини-юбках, радостно сбросившие надоевшую зимнюю одежду. Воздух был свеж и ароматен.

Я с удовольствием шел по улице, отвечая на приветствия знакомых. Но вот, мой взгляд наткнулся на пожилую женщину – башкирку, стоявшую у аптеки. Она пристально всматривалась в прохожих, дрожащей рукой заправляя под платок выбивающиеся волосы.

О, я знаю эту женщину! Не раз давал ей деньги в ответ на просьбу помочь купить лекарства, на которые ей всегда не хватало десяти рублей. По мусульманскому обычаю нельзя отказывать пожилым, тем более женщине. Да и наивная вера в то, что ты, помогая старикам, помогаешь в первую очередь себе, вынуждала давать милостыню. Каждый раз я потом видел ее под хмельком.

Не трудно было догадаться, на что она собирала деньги и на этот раз. Мой путь проходил мимо неё, и я внутренне готовился отказать ей. Но она, глянув на меня, сконфуженно отвернулась, облегчив мою задачу.

Завершив свои дела, на обратном пути я снова увидел её. Это светлое утро для неё было явно неудачным. Она болезненным движением поправила платок, и даже неискушенным взглядом было видно, как ей тяжело с похмелья. Я уже был готов пожалеть эту бабку, дав ей десятку, но тут она встрепенулась, увидев кого-то. Навстречу шла девчушка лет десяти. Бабка как-то подобралась и жалостливым голосом обратилась к ней:

- Здравствуй, дочка! Помоги мне, пожалуйста!

Девчушка нерешительно сбавила шаг, остановилась невдалеке и вопросительно смотрела на бабушку.

- Здравствуйте, чем-то помочь? – спросила она.

- Да, дочка. Сама я не местная, с деревни. Вот иду с больницы, болею ведь я. Врач лекарства выписал, которых у нас в аптеке нет. А они такие дорогие. Денег осталось только до дома доехать, а лекарства не купить, денег с собой мало взяла. Если сможешь, дай десять рублей или пятнадцать. Как раз не хватает. А? Помоги!

Девчонка с жалостью смотрела на бабушку с отекшим лицом и опухшими глазами, приписывая ее вид действию жестокой болезни, и нерешительно сказала:

- Знаете, бабушка, меня мама за хлебом послала и немного масла и сахара купить, а деньги тютелька в тютельку, лишних нет.

Бабушка вздохнула и отвернулась. Весь ее вид показывал такое отчаяние, что девчонке стало не по себе. Она растерянно шарила по карманам своей курточки, и заметно было, что деньги, видимо, есть где-то в заначке, и сейчас в душе идет внутренняя борьба – дать-не дать?- и, наконец, решилась:

- Стойте бабушка! Вот тут у меня есть немного. Я, на сотовый хотела положить, мамка дала. Вот возьмите. Всего двадцать рублей.

- Как же ты сама? – просияла бабушка.

- Да, ничего, бабушка, обойдемся - ответила девчушка, довольная, что сумела перебороть свою детскую жадность.

- Ой, спасибо, дочка, вот спасибо! – засуетилась бабушка и дрожащей рукой взяла измятые купюры.

- Дай Бог тебе здоровья и жениха хорошего! – посулила она зардевшейся девочке. Та смущенно поблагодарила и побежала дальше.

Бабка с любовью расправила купюры и, вынув какую-то мелочь, пересчитала деньги, чтобы удостовериться, что их хватает. Потом по ступенькам поднялась в аптеку. Вышла оттуда довольная, пряча в карманах какие-то флаконы, торопливо зашагала в сторону универмага и, повернув за угол, скрылась из виду.

Мне предстояло идти в ту же сторону, и я невольно становился соглядатаем чужой жизни. Повернув к магазину «Магнит» и проходя мимо раскрытых ворот безлюдного заднего двора универмага, я снова увидел бабку. Она сидела на ступеньке и, воровато оглядываясь, доставала из пакета одноразовый стаканчик и бутылку с водой. Я приостановился….

Тем временем бабка благоговейно, как какую-то драгоценность, достала из кармана флакон и с неожиданной силой повернула крышку. Раздался громкий треск рвущейся алюминиевой фольги. На время бабушка притихла, огляделась и вылила красную жидкость в стаканчик. Дрожащей рукой подняла его и на глаз определила, сколько воды надо для разбавки. Затем с величайшей осторожностью долила до краев. Откуда-то достала ложечку и помешала ею для ускорения реакции. Убедившись, что пойло готово, она, выдохнув, поднесла стаканчик к губам и стала медленно пить. Пила до удивления долго, запрокинув голову, мучительными глотками. Наконец-то, допила, и, отставив в сторону опустошенный стакан, сжалась в омерзении, пережидая, когда бунтующий желудок примет эту адскую смесь. При этом усиленно дышала, стараясь скорее превозмочь своё гадкое состояние. Обхватив голову руками, стихла. Прошло несколько минут. Вдруг она шумно выдохнула, и произошло удивительное превращение: бабушка распрямилась и посветлевшими глазами посмотрела вокруг, лицо на глазах разглаживалось, куда-то исчезали одутловатые мешки под глазами, сеточки морщин, на губах заиграла улыбка величайшего облегчения. Она еще раз глубоко выдохнула и посмотрела на меня счастливыми глазами. Мне стало неловко, что обнаружилось мое присутствие на ее празднике жизни. Я поспешил уйти.

Зашел в магазин, купил буханку моего любимого черного, ржаного хлеба. От нечего делать прошелся взглядом по полкам….

На обратном пути я обнаружил бабушку на том же месте, но за те несколько минут, что меня не было, с ней произошло обратное превращение. Она опьянела и, покачиваясь, напевала что-то себе под нос. С каждой минутой ее все больше развозило. Наступала вторая фаза опьянения. Нетвердой рукой она вынула второй флакон, не церемонясь, пьяным движением, сдернула алюминиевую крышку и опрокинула в стаканчик. Багряная жидкость, булькая, наполнила его до середины. Добавив воды, и, не дожидаясь окончания реакции, залпом, давясь большими глотками, выпила. Отбросив стаканчик, она уставилась взглядом в угол двора и медленно повалилась набок. Я поспешил к ней - уж больно неожиданно она упала. «Может, ей плохо?»- подумал я, и, наклонившись, тронул ее за плечо:

- Эй, апай? Вы живы?

В ответ было только невнятное мычание мертвецки пьяной, старой женщины. Она была, как говорят в таких случаях, « в полной отключке». Я посмотрел на флаконы. Это была настойка боярышника на спирту. Пошёл было за ворота, чтобы позвонить в «Скорую помощь», как тут меня остановил незнакомый прохожий, спросив:

- Что, полную программу комедии увидал?

- Да, вот смотрю, не позвонить ли в больницу, пусть вышлют «Скорую»?

- Да, незачем. Эта бабка не в первый раз здесь. Проспится и уйдет,- успокоил он мою совесть и пошел дальше….

Я шёл домой и думал: «Что случилось с моим народом, что его женщины стали так пить? Почему в тяжелые годины всей башкирской истории у женщин моего народа хватало мужества выстоять, не сломаться, не опозорить свое имя? Где прошла та трещина, что надломила стержень души башкирской женщины? Мой народ во все века боготворил женщину. Женщину-мать, непоколебимый дух и совесть нации! Ведь она - становой хребет народа! Ей посвящают свои произведения писатели и поэты. Башкирская женщина – символ чистоты, благочестия и благородства! Почему она лежит пьяная на глазах у всей толпы, позоря себя, своих детей?»- эти горькие мысли вспарывали мой мозг. Не выдержав, я развернулся и пошел обратно в тот двор с намерением отправить ее в больницу. Но, придя на место, обнаружил ее уже бредущей вдоль улицы. Она шла, шатаясь, спотыкаясь, и слепо шарила руками в поисках опоры, когда ее сильно уводило в сторону. Вскоре ее неказистая фигура исчезла из виду.

Наутро снова увидел ее у аптеки. Опять ее манила настойка боярышника, обещая забвение. Заметив мой взгляд, она покраснела, отвернулась и пошла прочь.

« Раз умеет краснеть, значит, не все отдала в этом мире за глоток горького боярышника. Может, не совсем пропащая?» - с такой думой я смотрел ей вслед. Мне было горько и обидно за нее, и почему-то болело в груди.