Глава 11

 

В этот день, с самого утра, Тамара Витальевна пребывала в досадливейшем расположении духа, ибо не оставляли её мирские, суетные дела ни на минуту в покое, заставляя тратить капли своего драгоценного времени на невесть что. К тому же, вызывая раздражение и желание выплеснуть негативные эмоции на кого-нибудь из подвернувшихся под руку, Тамара Витальевна не могла разыскать Зину Ивановну.

 

Вот уже целых три часа она, тщетно гоняя по зданию безответную Татьяну Израилевну в поисках пропавшего зама по хозчасти. Вызванивая её из дома, как какого-нибудь загулявшего любовника, не могла ни от кого добиться вразумительного объяснения по поводу отсутствия Зины Ивановны на рабочем месте.

 

Все хором утверждали, что видели её «только что», «ну вот-вот, на таком-то этаже», но Зина Ивановна продолжала, словно какой-то кентервильский призрак, оставаться неуловимой, упорно не желая материализоваться.

 

«Ну, погоди, – неопределённо пошевелила пальцами Тамара Витальевна, – только появись, уж ты у меня…». Употребив термин, приличествующий более для характеристики внетелесной субстанции, налитая по самую макушку чистопробным благородным гневом, Тамара Витальевна, конечно же, была далека от мистического толкования отсутствия своего зама на работе. Она прекрасно понимала, что всё её водят за нос, как бы обнаруживая Зину Ивановну в разных местах своих обширных владений.

 

«Опять эта дурында проворачивает где-то свои делишки! Господи, сколько же можно её вытаскивать из разных историй!…». Тамара Витальевна несколько преувеличила количество «историй», из которых ей приходилось вызволять своего незадачливого завхоза.

 

Та, в силу своего природного чутья на опасности, редко оказывалась в неловких ситуациях. Даже в таких, когда схваченная и разоблачённая соответствующими товарищами Зина Ивановна, извернувшись необыкновенно, была в силах дать правдивые объяснения, откуда у неё взялись несколько мешков стирального порошка, либо приличная партия кожаных кушеток, которые оптом предлагала на рынке горячим кавказским джигитам.

 

Но жизнь, как всегда, бывает много прозаичнее, нежели предположения взвинченной и разозленной до белого каления начальственной особы. Только к двенадцати часам пополудни, когда все догадки и самые страшные или скабрезные предположения по поводу исчезновения Зины Ивановны было высказаны ей остальными обитателями шестого этажа, когда все признали сей исключительный по своей невозможности факт отсутствия пунктуальнейшей и всеобязательнейшей Зины Ивановны на рабочем месте, появилась виновница этого переполоха.

 

Усталость и озабоченность тяжелой печатью лежали на её челе. Не снимая влажного плаща и не обращая внимания на страшные глаза, которые ей делала Ливадия, Зина Ивановна, она прошла мимо привставшей Татьяны Израилевны, пытавшейся что-то сказать, мимо Надежды Сидоровны, делающей ей какие-то пассы руками, прямо в кабинет Тамары Витальевны и закрыла за собой всегда настежь распахнутую дверь.

 

Присутствующие молча переглянулись между собой, как бы говоря, что дела, видать, серьёзные, но, сделав отсутствующие лица, с места не сдвинулись. Дыхание их стало тише, и нечаянно обронённый Татьяной Израилевной карандаш восприняли как тяжкий удар грома, настолько болезненные гримасы отразились на их напряженных лицах.

 

К великому их разочарованию, ни звука не доносилось из-за плотно закрытой, обитой толстым слоем обивки, двери. Мало того, осторожное прикладывание уха не принесло никаких результатов. Могильная тишина стояла в кабинете главврача. Что было сказано там, какие секреты были похоронены в тех стенах, навсегда осталось для, сгораемой от любопытства троицы, тайной…

 

Пусть их сгорают себе от порочного желания, мы же не станем томить себя такой пустяковиной, ведь недаром же были обронены слова о прозе жизни. Зина Ивановна, конечно же, опоздала ли, задержалась ли, – не это суть важно.

 

Главное, что она сумела обставить своё появление как некое значительное и роковое событие, которое увидели во всей красе её товарки. А с Тамарой Витальевной разговор состоялся без прикрас, сугубо житейский. Всех и делов-то было, что переезжала её дочь с квартиры на квартиру, а как оставить её одну, сиротинушку безмужнюю да с малым дитём на руках! Обворуют, обидят!

 

Почему сие событие стало известным нам, проницательному читателю объяснять не надо. Конечно же, Андрей ни свет, ни заря, был поднят телефонным звонком своей начальницы и поставлен перед фактом необходимости, – да что там необходимости, – обязательности его присутствия в указанном месте к восьми утра.

 

Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться о настроении Андрея. Накануне, как назло он лёг спать в четвёртом часу утра, вычерчивая один из узлов своего станка. Не выспавшийся, с раздираемой зевотой ртом, он всю дорогу перебирал родственников Зины Ивановну вкупе с ней самой в самом нехорошем контексте. Прибыв на место, он хмуро выслушал очередные заверения Зины Ивановны в получении в самое ближайшее время отгула, так как оплатить его помощь она, в связи с тратами на переезд и покупкой стенки для дочери она сейчас не может.

 

Андрей прекрасно знал одну неприятную черту своей борзой начальницы – забывать начисто свои обещания, по крайней мере, в отношении него. Припомнив плотно поджатые губы Зины Ивановны во время напоминания ей о её же обещании отгула во время его объяснений, почему он отсутствовал на работе вчера, Андрей только хмыкал и качал головой.

 

Искреннее недоумение, написанное на маленьком личике Зины Ивановны, во время выслушивания оных объяснений, ясно говорило окружающим, что изложенная Андреем версия его прогула, по крайней мере, есть плод его личной фантазий. А что касаемо предоставления отгула самой Зиной Ивановной, то по её словам выходило, что это бессовестная и наглая ложь, хотя накануне, она сама, отзывая Андрея в сторону где-то в уголке на шестом этаже, с царственной щедростью давала добро на завтрашний отгул.

 

Причём, оставаясь на обоих полюсах своих утверждений одновременно, Зина Ивановна отрабатывала свою роль без признаков малейшей неискренности или фальши, и, потому понять, какое суждение в её силлогизме есть правда, а что ложь для постороннего человека было совершенно невозможно…

 

Как бы там ни было, Андрей, проведя время в интенсивных физических упражнениях, вконец измочаленный, в третьем часу дня был привезён своей начальницей обратно на работу. Едва оказавшись в мастерской, он обрушился на топчан и около получаса пребывал в состоянии абсолютно бездвижного тела. Потом, столько же времени простояв под прохладным душем, он переоделся, и с твёрдым намерением отпроситься на остаток дня поднялся на шестой этаж.

 

– Какой такой тебе сейчас отгул? Что был на работе сегодня до шести! Я привесу бланки из типографии, кто их таскать будет!

 

– Зина Ивановна, я всё-таки устал, как ломовая лошадь. У меня руки не поднимаются. – Андрей знал, что с Зиной Ивановной договариваться нужно по горячим следам.

 

– Да что это такое! Никто работать не хочет! Подумаешь, пару шкафов с машины в лифт перенёс и уже переломился! Иди, иди, в мастерскую, пообедай, отдохни и займись заявками. Мне уже звонили из терапии, – там сломались два замка. Туалет на первом этаже, там бачок посмотри! Ну, всё, иди и чтоб меня ждал!… – Её голос сорвался в верхнюю ноту и она, закашлявшись, махнула Андрею рукой в сторону двери.

 

Андрей, коротко выдохнув, развернулся и вышел. Идя по коридору, он слышал, как Зина Ивановна кому-то кричала по телефону что–то крайне обидное, грозя поставить вопрос перед главврачом об увольнении в случае неисполнения. «Интересно, с чего бы эта шмакодявка так разъярилась? Тамара что ли хвост накрутила? Вот сволочина Зинка! Ну, попроси ты меня ещё о чём-нибудь…».

 

Пребывая в таких размышлениях, Андрей спустился в подвал. Сколько раз он зарекался в этом желании, но сам же понимал всю риторичность своего зарока. Он был полностью во власти завхоза и бороться с ней было всё равно что идти против Трухновой. Он был более чем уверен, что их связывают какие-то тёмные дела…

 

Была ещё и другая тема разговора, которая, как мы уже знаем, держала в напряжении всё утро Тамару Витальевну. Вот о ней Андрей не мог догадаться, даже если бы и сильно желал этого. В этом разговоре Тамара Витальевна отдала распоряжение Зина Ивановне в самом обязательнейшем и строжайшем порядке, провести субботник в следующий день имярек. Чтобы показать основательность своего приказа Тамара Витальевна подвела Зину Ивановну к окну и, указав пальцем куда-то вниз в заоконное пространство, сказала:

 

– Мне вот за эту помойку вчера было сделано неприятное замечание Мариной Викторовной. Чтобы в субботу, с утра все как один вышли на субботник и вычистили весь газон до соринки. Мне было очень неприятно выслушивать такие вещи от моего начальства.

 

– Тамара Витальевна, дак ведь не закрывает никто из уборщиц крышки мусорных баков, а ветер всю бумагу и использованные бланки разносит по всему двору. Дворник жалуется на них постоянно.

 

– А ты не знаешь, что делать? Сними со всех процент с премии, тогда будут повнимательнее. Вызвать на субботник всех, включая свободных от смены врачей. Я с тебя спрошу сама знаешь как.

 

Может быть, эта строгость дорогой начальницы и не удивила бы в другой день Зину Ивановну, но в этот раз она почувствовала какой-то трепет души и особую ответственность за порученное дело. Что-то в голосе Тамары Витальевны было демоническое, а Зина Ивановна, слава богу, научилась различать все нюансы отдаваемых ей приказов. Отбыв из кабинета, она не откладывая дело в долгий ящик, принялась готовиться к ответственному мероприятию.

 

Тамара Витальевна не была женщиной безрассудной, способной, полагаясь только на авось, осуществить задуманное действо. Известное изречение великого полководца – сначала ввязаться в бой и затем действовать по обстоятельствам – не то чтобы не нравилось ей по силе и глубине мысли.

 

Просто она не считала себя настолько гениальной, чтобы ис-пользовать возникающие по ходу дела ситуации себе на пользу, а не во вред. Только Наполеон мог позволить себе роскошь использовать экспромты в битвах с противостоящим ему неприятельскими полководцами себе во благо. Ибо он был велик в тактических играх, и не было ему равных в батальных игрищах мужского населения Земли.

 

Наш же стратег местного значения тем и отличался от прочих воевод всех рангов и мастей, что очень хорошо знала «свой маневр» и сгоряча не ввязывалась ни в какие, с виду самые стоящие и прибыльные коммерции.

 

Вот здесь стоит пристальнее и глубже вникнуть в эту замеча-тельную черту характера нашей героини. Разве не говорит она сама за себя об исключительном даровании этой, без сомнения незаурядной личности. Ведь, положа руку на сердце, бывали же в жизни каждого из нас моменты, когда бес соблазна, нашептывая сладчайшие искусы на ушко, подталкивал к той роковой черте, за которой достаются в награду за все усилия только горечь обманутых надежд. А может быть, даже более препакостное по своим последствиям варево, которое долго ещё потом никакой ложкой не расхлебать.

 

Тамара Витальевна тем и отличалась от людей обыкновенных, что все искусы поверяла алгеброй трезвых расчётов, да не просто поверяла, но и безошибочно выбирала тот путь, который вел к полному триумфу её гениальных задумок.

 

В полной мере её гений проявлялся в минуты наивысшей по-требности в тех эфемерных, не существующих в природе, эквивалентах человеческих отношений, мериле всех ценностей, созданных сообществом «homo sapiens» во всевозможнейших видах и формах. Как бы они не назывались, какие бы материальные воплощения не обретали вожделенные эквиваленты, – будь то туземные ракушки, драгоценные собольи меха, либо заурядные толики золотого тельца вкупе с жалкими крупинками разноцветных кристалликов, – путь к обладанию этими сокровищами всегда лежал через невероятные тернии. И не каждому, ох, далеко не каждому удавалось овладеть ими, не преступая известной заповеди «не укради».

 

Вот здесь-то и проявлялось непревзойдённое качество Тамары Витальевны. В отличие от массы жалких авантюристов и мелкого жулья, она не никогда не делала различий между стоящим внимания делом и какой-нибудь мелочёвкой, с точки зрения вышеназванной категории людишек. Там, где мелкий воришка второпях цапал плохо лежащее имущество, надеясь на воровской фарт и быстрые ноги, люди, подобные Трухновой, не спеша, трижды обдумав варианты и последствия и, уже не нуждаясь в наскоке, берут необходимые им блага, как законно принадлежащую им добычу. Но самое удивительное заключено в том, что они обставляют дело так, как если бы их действия были вполне оправданы с точки зрения закона и здравого смысла.

 

Как раз в это, полное треволнений утро, Тамара Витальевна приступила к осуществлению давно задуманного плана. План этот был столь дерзок и смел, что сам творец его иногда впадал в состояние, близкое к задумчивости. Сыпавшиеся вопросы требовали настолько филигранной проработки, что ставили порой Тамару Витальевну в тупик. Но так велик и могуч был её гений, что рушились всякие препоны и крепости как карточные домики. Правда, иногда откуда-то, из глубин естества, подкатывала мелкая, но от этого не становящаяся менее беспокойной, одна теребящая разум мыслишка: «А не пирровой победой обернется вся твоя затея?».

 

И столь назойливой в иное время становилась она, что хоть впору было принимать сеанс гипнотерапии, да не один. Но госпожа Трухнова была не из таковских, чтобы пасовать перед разными глупостями. Взяв себя в руки, она стоически преодолевала свои страхи и гложущие душу сомнения. Недаром все знающие Тамару Витальевну отмечали среди прочих её достоинств и необычайно развитую волю.

 

Напрасны и тщетны будут все потуги по отгадыванию задуманного Тамарой Витальевной действа. Пропадут они втуне, ибо то, что задумала она, было настолько выше привычных рамок обыкновенного заурядного проступка, что сравнить его можно лишь с одним–единственным примером из всей истории человечества.

 

Досада и раздражение Тамары Витальевны, подвигшие впо-следствии её на не имевшую в новейшей истории аналогов операцию, были вызваны весьма прозаической причиной. Сама же причина была столь банальна, сколь и широко распространенна, что о ней достаточно сказать только два слова – финансовый вопрос, – чтобы дать понять о важности вопроса, волновавшего госпожу Трухнову. Как всегда, озарение, наитие или господь знает ещё что стало верной путеводной нитью в решении денежного кризиса.

 

Накануне Тамара Витальевна, посещая место, которые люди, в силу физиологических потребностей вынуждены посещать регулярно, споласкивая руки, обратила внимание на непривычно густой смог, явно табачного происхождения. Недовольно поморщившись, Тамара Витальевна, как лицо высшее в административной табели о рангах, выйдя в предбанник, сделала внушение собравшимся там заядлым курильщицам из операторской и медстатистики. Её просьбу уважили и, заплевав свои сигаретки, девочки стали озираться в поисках подходящей ёмкости для окурков.

 

К будущей своей удаче, а, может быть, и от лукавого, но отсутствие урны сперва очень рассердило Тамару Витальевну. Она даже в сердцах упомянула что-то об административном взыскании нерадивой уборщице. Но в середине этой пространной фразы, когда Тамара Витальевна говорила что-то о пожаре, в голове её вдруг тумкнуло, искрой пробежало перед глазами и осело в сердце беспокойной нотой смутное видение. Не договорив остаток фразы, Тамара Витальевна посмотрела отсутствующим взглядом на стоявших перед ней сотрудниц, повернулась и вышла в коридор.

 

Тревожно-волнующее чувство завладело всем её существом. Ей было хорошо знакомо это ощущение, которое словно предвестник говорило: «Вот оно! Не пропусти момент! Это твой шанс!…». Сколько раз оно посещало Тамару Витальевну в жизни, и каждый раз она отдавалась этому упоительному ощущению вся без остатка. Так бывает перед предчувствием долгожданной победы, так бывает перед ожиданием первого поцелуя, такое наступает в момент наивысшего торжества! …

 

В кабинете её ждали неотложные дела. Татьяна Израилевна напомнила ей о звонке в мэрию и она, ведя нужный и важный разговор, машинально выводила ручкой слово из пяти букв, то зачеркивая их, то обводя жирно и крупно, то рисуя нечто вокруг этого слова, отдаленно напоминающее облака. Что-то вертелось в подсознании. Оно было почти реальным, видимым и очень знакомым, но что это могло быть, Трухнова не могла понять. Это было как чувство, постепенно проявляющееся в видимую форму предмета. Принимая посетителей, она мучилась мыслью, что может потерять нечто важное и оттого была нервна и рассеянна.

 

К шести часам, вконец измучавшись, но, не сумев определить, что же её могло так обеспокоить, Трухнова, не в силах более выносить эту неопределённость, встала и машинально направилась туда, где впервые её застал этот наплыв чувства. Войдя в предбанник, Тамара Витальевна неуверенным взглядом окинула пространство вокруг себя. Ничего необычного она не заметила. Всё было как всегда, – наваленные в углу бумажные мешки, доверху наполненные отработанными пластиковыми шприцами, собранными для сдачи в частную фирму по переработке пластмассы. Дальше к окну стоял стол и небольшой шкафчик, а перед ней, в углу, неряшливо выделялись раздавленными потрохами несколько окурков.

 

Нет, не было здесь ничего, за что бы можно было уцепиться взгляду или мысли. В недоумении и тяжелом раздумье Тамара Витальевна возвратилась в кабинет. Они одна оставалась на всём этаже. Ни живой души не оставалось в этот предвыходной день. В кабинет не спеша вливались сумерки. Тамара Витальевна поняла, что сегодня ей не удастся разрешить загадку, преподнесённую благосклонной фортуной.

 

Но Тамара Витальевна все же немного ошибалась в отношении спокойного окончания сегодняшних дел. Проказница судьба видно вконец решила ей заморочить голову и потому, что когда Трухнова, одевшись, подошла к столу, её взгляд упал на тот самый листок бумаги, который она покрыла многочисленными росчерками, словами и рисунками. Она увидела на белеющей поверхности листа только одно, в многочисленных начертаниях и обрамлениях, словно высвеченное огненными письменами слово «П О Ж А Р».

 

Что-то ёкнуло в груди Тамары Витальевны и, подкатив тёплой, упругой волной, мягко ткнуло под ложечку. «Что это?» – подумала она. – «Это не спроста! Какая связь между этим словом и предбанником!?». То, что такая связь существует, она уже больше не сомневалась. Оставалось отыскать эту неуловимую нить и не упустить её тонкий кончик.

 

Последующая за этим цепь логических умозаключений пока не давали приемлемое толкование собранных фактов. То, что для других было эфемерной и пустяшной ерундой, для Трухновой, как истинно женской натуры, предчувствия и интуиция были фактами непреложной, и даже большей значимости, чем их вещественное воплощение.

 

Вообще, странно было понимать, как это в одной женской натуре уживаются такие противоположные по своему смыслу качества, как предчувствие и логика. Тем не менее, в личности Тамары Витальевны, они превратились в великолепный сплав полумистического наития древних шаманок с могучим интеллектом гения математики. Она знала, что появившееся в ней ощущение предчувствия удачи, потребует значительных умственных усилий, но это не пугало её.

 

Трухнова знала, что добьётся своего, потому что так было всегда. Этот сплав позволял ей решать задачи, перед которыми спасовал бы мощный ум любого аналитика. И чем сложнее была ситуация, чем скорее она требовала решения проблемы, тем точнее и безошибочнее действовала Тамара Витальевна. Это её качество давало уверенность в своих силах и спокойствие за благополучный исход дела.

 

Пребывая в состоянии сильной задумчивости, Тамара Витальевна отбыла домой. Аркадий, посматривая за ужином на полное отчужденной меланхолии лицо жены, не решался обратиться к ней с вопросом, зная по опыту, что с такие моменты к жене лучше не подступаться.

 

Он быстро усвоил главное в их отношениях, – никогда не прерывать того состояния, в котором находилась сейчас Тамара. Ему спервоначалу было трудновато распознавать такие моменты в настроении жены, но горький опыт внезапных стычек и последующих долгих размолвок быстро научили его отделять эти трансы от обычных мигреней, плохих настроений и прочих недомоганий. А пока он, уткнувшись в тарелку, исподволь наблюдал за выражением жениного лица, пытаясь угадать, что же последует за сим глубоким погружением в нирвану.

 

Обычно такие состояния Тамары вскоре оборачивались крупным финансовым поступлением в семейный бюджет, а потому он, в зависимости от продолжительности транса жены, научился угадывать даже приблизительные размеры денежных вливаний.

 

Сегодня ему показалось, что Тамара тянет своим отключением ну никак не меньше, чем на пять-шесть тысяч долларов, ну, может, немного меньше, учитывая неизбежные усушку и утряску. Аркадий сразу пришёл в хорошее расположение духа, ибо знал, что в такие дни ему всегда перепадают некоторые суммы, которыми он волен распоряжаться по своему усмотрению.

 

Закончив ужин, Тамара Витальевна поднялась и сказала, обращаясь к Аркадию:

– Я пойду, прилягу, устала я что-то сегодня. Если будут звонки – попроси перезвонить после девяти.

 

И, не прибавив к сказанному ни слова, удалилась в свою рос-кошную спальню. Аркадий, выждав некоторое время, тихохонько, на цыпочках, хотя в этом не было никакой нужды, учитывая отличную звукоизоляцию между комнатами, прокрался в холл и, достав мобильный телефон, судя по скорости, с которой его пальцы забегали по клавишам, быстро набрал знакомую комбинацию цифр:

 

– Машуня, это я. У меня отличная новость… угадай… Да, конечно, съездим на недельку, как ты и хотела… Всё образуется дней через десять-двенадцать, потерпим?… – и, шепнув традиционные слова, – целую… люблю… пока… – сунул мобильник в карман.

 

Тем временем, Тамара Витальевна, томимая неясным предчувствием, опустилась на широкий, светло-кремовой кожи, диван. Её перенапрягшийся мозг настоятельно требовал отдыха и она, не в силах противиться, закрыла глаза и забылась сном-полудрёмой. Она поворочалась немного, чтобы принять положение поудобнее, но что-то вдруг заставило её открыть глаза.

 

Едва она это сделала, как дверь в спальню неслышно отвори-лась, и в комнату вошёл высокий, черноволосый молодой человек в белоснежной, красиво наброшенной тунике. Тамара Витальевна как лежала, так и застыла в той позе, которую она приняла. «Как это!? Кто это!? А Аркадий?…», – молнией заметались обрывки мыслей. Незнакомец остановился у двери и, кивнув головой, улыбнулся и тихо сказал:

 

– Не волнуйтесь, любезная госпожа. Я посетил вас во сне, и потому нет причин волноваться, так как вы сейчас крепко спите. Цель моего визита к вам объясняется вашей настоятельной просьбой, о которой вы сами и не знаете, но подсознательно уже обратились с ней ко мне. Об этой просьбе мы поговорим потом, а сейчас я хочу дать вам сильные доводы и убедительные аргументы в пользу состоятельности вашего желания.

 

Тамара Витальевна таращилась на статного молодого мужчину во всю ширь широко раскрытых глаз, но сама при этом не теряла трезвой нити рассуждений, твердя про себя: «Не может этого быть, потому что я сплю…». Но незнакомец, подойдя к ней вплотную, так, что она даже почувствовала тонкий аромат благовоний, исходивший от его туники, наклонился и сказал:

 

– Всё так, любезная госпожа, всё так, но нам не следует сейчас терять драгоценное время. Вдруг ненароком вы проснётесь и потеряете возможность узнать мой, очень нужный вам совет. А мои советы многими, ох, и многими ценились на вес золота. Вставайте, нам предстоит небольшое путешествие.

 

Мгновенно, как будто раздернулась завеса, Тамара Витальевна со своим спутником оказалась на залитом ярким солнцем, склоне горы. Оттуда хорошо было видна синевшая полоска моря, сбегавшие к ней белоснежные домики, прячущиеся в густых кронах темно-зеленых олив. А совсем рядом, на широком взгорье, к которому вели широкие мраморные лестницы, стояло величественное сооружение, окруженное стройными рядами колонн, из-под крыши которого выбивались густые клубы дыма, расчерченные ярко-красными языками пламени. На ступенях лестниц суетились, бегая в паническом беспорядке фигурки людей. Было видно, как одни вбегали в здание, и навстречу им выбегали другие, тяжело нагруженные предметами и узлами. Некоторые, богато одетые люди, стояли в отдалении с воздетыми к небу руками, и плачь их далеко разносился окрест погибающего здания.

 

– Где мы? – спросила Тамара Витальевна, потрясенная открывшейся перед ней панорамой.

 

– Ты видишь перед собой богатый и знаменитый город Эфес, любезная моя госпожа. Тебе выпала честь присутствовать при самом знаменательном событии, которое прославило город в веках. – Голос, стоявшего рядом с ней мужчины, окреп и возвысился до патетики, и вместе с тем ясно различимые в нём нотки торжества, заставили её оторваться от грандиозной картины и взглянуть на его лицо. Оно сияло воодушевлением и радостью. – Взгляни на это зрелище, госпожа. Разве оно не прекрасно! Это горит храм Артемиды Эфесской, одно из семи чудес света. Не будь этого знаменательного события, разве запомнился бы, остался бы в памяти веков этот город, подобных которому, больших и богатых, было не счесть в истории людей?! Пройдем, моя любезная госпожа, поближе, и я смогу помочь тебе в твоих исканиях.

 

Он повёл её на дымящиеся развалины. Тамара Витальевна что–то спрашивала по пути, но её спутник хранил молчание. Лишь достигнув места, приближенного к сгоревшему храму, он сказал:

 

– Обернись и посмотри, видишь за нами это нескончаемое море людей. Это мои жрецы и последователи. Все, кто удостоен этой великой чести, в дни знаменательных событий, отмеченных грандиозным пожаром, присутствуют на зрелище, равном которому ещё долго не быть в истории человечества. И ты сможешь присоединиться к ним и стать моей жрицей, служительницей самой великой силы в мире – огня!

 

Он усмехался в ответ на её вопросы и говорил только: – Здесь я главный и первый!

 

– Так ты бог?! – воскликнула Тамара Витальевна в великом изумлении. – Как же твое имя?

 

– Да, я бог. Не в ряду главных, но самых нужных людям, таких, например, как Гермес, Вакх, и других, тебе известных. Так знай же, – я Герострат, бог пожаров, кумир пироманов всей ойкумены! Да, да, тот самый, что сжёг вот этот храм Артемиды, – он простёр руку вперёд, указывая на полыхавшее здание, – и в наказание за это был забыт людьми. Глупые люди! Мой поступок так восхитил богов, что они единодушно взяли меня на Олимп и сделали тем, кем я сейчас являюсь. А храм? Что храм! Боги рассудили, что люди построят ещё лучше и грандиознее во славу их и, как всегда, оказались правы. Хотя люди сменили потом и саму религию, но должностей, подобных моей и многим другим в их новой религии не нашлось, а потому мы будем существовать вечно, пока сама потребность людей в подобных делах и поступках не отпадет за ненадобностью. – Герострат хихикнул. – Правда, это произойдёт ох, как не скоро.

 

Это потом уже будет и Нерон и прочие, желавшие обессмертить свое имя. Вон он стоит, бледный от зависти. Как он не старался, а богом стать ему не удалось и теперь он исходит желчью и ненавистью ко мне, укравшему у него эту привилегию. Что такое жалкий пожар Рима, с его полутора-двумя тысячами бедняцких лачуг вперемежку с десятком-другим домов, которые могут претендовать на это именование!? Ничтожность потуг мелкого человечишки, волей судьбы вознесенного на вершину власти! А я всей своей славы добился сам, не убоявшись гнева богов и возмездия Эринний! Я был первый! И вот теперь я сам бог, как и Прометей, осмелившийся на такую же дерзость – кражу огня из священного очага Олимпа. Дерзость – вот что нравиться и любо богам! – Он смолк. Затем, взглянул на безмолвствующую Тамару Витальевну и сказал с улыбкой:

 

– Теперь ты поняла, что тебе надо делать? Приступай к делу смело и у тебя всё получиться, как задумала. Ты меня поняла, моя любезная госпожа?

 

Тамара Витальевна кивнула головой. И сразу же вокруг неё померк свет, растворились во мраке и прекрасный пейзаж малоазийского побережья, и город Эфес, входящий в вечную историю, и жалкие руины из почерневшего камня, бывшего когда-то великолепным храмом…

 

Когда она проснулась, было уже темно. Тамара Витальевна ещё некоторое время лежала с открытыми глазами. «Вот оно что, – Герострат!…». Она ясно припомнила историю тщеславного грека, любой ценой возжелавшего славы. Не надо было сжигать храм. Она видела, какого величия и красоты было это здание. С теперешними и сравнить–то нельзя. Одурманенная чудесным видением, она не сразу вспомнила, по какому поводу её приснился этот сон. Что-то он имел в виду, говоря о дерзости, дав ей посмотреть на великий пожар. «П О Ж А Р», – вдруг высветилось ярким сполохом перед глазами ошеломлённой Тамары Витальевны. «Ведь он имел в виду пожар, который я должна подготовить и осуществить!». Холодный пот покрыл лоб Тамары Витальевны.

 

Она совершенно точно теперь поняла, что всё это время думала, как привести в негодность какое-либо помещение для проведения там ремонта на законных основаниях. Она подспудно решила для себя сделать это с одним из подсобных помещений, и только отсутствие идеального варианта не давало ей осуществить свое намерение до сих пор.

 

Тамара Витальевна теперь ясно припомнила, что уже с полмесяца она, сама того не осознавая зачем, проводила инспекционные осмотры всех подсобок и коридоров, не упуская из виду лестничные, подвальные и чердачные помещения. Какая-то сила понуждала её к этим каждодневным инспекциям, что со стороны выглядело, как дотошность руководителя, желающего уберечь вверенноё ему имущество от всяких случайностей. Но Тамара Витальевна в глубине души сознавала, что это далеко не так. И вот теперь, этот грек своим явлением дал ей понять, что выбор и время совпали с тем, когда она оказалась в том месте, которое идеально подходило для проведения акции.

 

И сразу же вся весь план действий, до мельчайших подробностей возник в её голове. Можно теперь себе представить, что творилось в душе «хитроумной Улиссы» на следующий день, когда Тамара Витальевна, не обнаружив на месте самого главного исполнителя и козла отпущения.

 

Разговор состоялся в четверг, и времени было достаточно, чтобы подготовить всё без сучка и задоринки. Семиметровое ответвление от главного коридора, куда выходили две двери из подсобных помещений и две из туалетов, отделялось от главного коридора двустворчатой стеклянной дверью. Этот коридорчик имел с другого своего конца широкое окно, наверху которого имелась никогда не закрывающаяся фрамуга. Если открыть дверь и этого малого коридора, то в них врывался постоянный плотный поток воздуха. Сквозняк усиливался многократно, если двери общего коридора оставляли нараспашку.

 

Впрочем, такое состояние являлось нормой, о чём Тамара Витальевна знала не понаслышке. Она очень бывала недовольна в те минуты, когда местный «бора» срывал с неё шляпу при входе в коридор с лестничной площадки. Но ничего с этим поделать было нельзя. Устанавливаемые дверные доводчики ломались под напором мощного воздушного потока уже на третий-четвёртый день. Пружины, как примитивные альтернативы современным механическим швейцарам, приводили к ещё более плачевным последствиям.

 

Пружина, складывая свое стальное закалённое усилие с силой пяти-шестибального сквозняка, вышибала стёкла из хлипких дверных створок спустя несколько минут. Зина Ивановна, срывая на Андрее свою злость от полученных нагоняев от Трухновой, в конце концов, плюнула на эти пустые хлопоты. Распорядившись более не беспокоить её по этому вопросу, она объяснила Тамаре Витальевне, что причина такого явления кроется в проектных просчётах, а посему неустранима в принципе.

 

И всё-таки, можно только изумлённо покачать головой по поводу всего того, что окружает гения мысли. Никто, пожалуй, не смог бы даже представить себе, что из такого инженерного просчета можно извлечь хоть какую-нибудь пользу. Даже то обстоятельство, что этот просчёт существует в природе и именно в том месте, где потребен для нужд нашей удачливой героини, говорит о том, что именно она и является тем человеком, которому выпало в жизни высочайшее расположение богов. Иной бьется головой об стену, чтобы создать хоть что-то похожее на благоприятствование своим задумкам, а тут на тебе, – даже неудачи других оборачиваются таким людям только на пользу. На этом инженерном кошмаре, то бишь просчёте, и был построен гениальный план Тамары Витальевны.

 

Наступила суббота. Светило яркое августовское солнце, иногда прищуриваясь редким проплывающим облачком. Природа, видимо благоволившая к избраннице судьбы, не устроила никаких сюрпризов или забастовок в виде дождя, снега, града или иных климатических и геофизических катаклизмов. Среди тех, кто оказался в это ласковое тёплое утро на зелёном газоне обширного двора поликлиники, к исходу первых получаса работ не осталось и следа недовольных тем, что их выдернули из домашних гнёзд, оторвали от дел насущных. Размягчившись душой и в некоторой степени даже телом, недовольные, забыв о причине их появления здесь, с удовольствием включились в трудовой ритм. Ничто, казалось, не сможет нарушить трудовую идиллию.

 

И только один человек, с раннего утра находившийся в поли-клинике, на своём рабочем месте, страшась и замирая от собственной дерзости, готовил им всем зрелище, которое они будут вспоминать долгими зимними буднями. Тамара Витальевна, отдав необходимые распоряжения Зине Ивановне, строго настрого приказав, пока не будет убран весь мусор, не появляться в здании, сделала обход всего шестого этажа.

 

Убедившись, что все двери заперты, она скорым шагом вернулась в кабинет и села за стол. Всё, что обдумала она, было делом одной–двух минут, но предательская дрожь внутри всего её существа, не давало забыть об ужасных последствиях её поступка. Сбросив с себя оцепенение, сжав кулаки, Тамара Витальевна решительно поднялась. Время поджимало и стоило поторопиться, чтобы всё дело не пошло не по тому руслу.

 

Она достала пачку сигарет из сумочки и прикурила их сразу несколько. Поперхнувшись с непривычки, Тамара Витальевна, захватив с собой зажигалку, быстро вышла из кабинета. Через несколько секунд она оказалась в коридорчике. Плотно прикрыв за собой дверь. Трухнова, затянувшись одной из сигарет, бросила её в полураскрытый мешок, доверху набитый пластиковыми шприцами. Тоже он проделала и с другими, наваленными друг на друга.

 

Едва показался дымок, как она немедленно раскурила остав-шиеся сигареты и бросила их в угол неподалёку от тлеющих мешков, так, чтобы разгоревшийся огонь не смог их достать. Бросив взгляд на фрамугу, и убедившись, что она раскрыта полностью Тамара Витальевна вышла из коридора, всё так же плотно прикрыв за собой двери коридорчика.

 

Оказавшись в общем коридоре, она инстинктивно оглянулась вокруг, хотя прекрасно знала, что на шестом этаже не ни единой души. Теперь уже не торопясь, Трухнова снова взглянула через дверное стекло на дымящиеся в коридорчике мешки. Из одного из них показался едва заметный огонёк и словно дал сигнал для дальнейших действий Тамары Витальевны. Она, с трудом оторвав взгляд от ярко-красного жучка, неуверенно ползущего по кромке бурой бумаги, быстро направилась назад в кабинет. Первая часть операции «Герострат» прошла как по нотам.

 

Дальше предстояло выполнить уже менее сложные маневры, хотя по своей значимости они являлись ключом ко всей операции. Тамара Витальевна выглянула во двор. Маленькие фигурки в белых халатах, орудуя метлами, деловито сновали по двору. Зина Ивановна, заметно выделяясь среди всех жестикуляцией, понукала своих подопечных к энергичным действиям. Рабочий в паре с Ливадией Васильевной с носилками стаскивали кучи мусора в контейнер и было видно, что дело находиться ещё в начале. Трухнову это успокоило.

 

Пора было приступать к дальнейшим этапам операции. Осторожно выглянув в коридор, Тамара Витальевна явственно почувствовала едкий запах горящей пластмассы. В коридоре уже отчётливо виднелась сизая дымка, которая у пола была плотнее. Трухнова не медля более ни секунды, бросилась к входной двери общего коридора и распахнула её настежь.

 

Сильная струя воздуха ощутимо толкнула её в лицо. Тамара Витальевна бросилась к двери малого коридорчика и с силой распахнула её. И в тот же миг будто взорвалась атмосфера. Стремительный воздушный поток ворвался в сплошь черное, непроглядное от копоти горевшей пластмассы пространство коридора и выбросил мощным языком клуб дыма в распахнутую фрамугу. На Трухнову вымахнул такой же сильный клуб копоти. Она, закрыв лицо рукой, открыла другую створку двери и стремглав бросилась назад.

 

Ворвавшись в кабинет, Тамара Витальевна подбежала к окну и, прячась за занавеской, стала наблюдать за работающими во дворе. Она увидела, что несколько человек стояли, подняв лица вверх, по направлению пожара, показывая на что-то руками. Это мгновенно успокоило Трухнову. Она поняла, что план её удался именно так, как она это задумала. Не глядя больше в окно Тамара Витальевна уселась в кресло. Разложив какие-то бумаги, она приняла рабочий вид. И вовремя она это сделала. В коридоре послышался топот бегущих ног и истошные крики. Тут же раздался телефонный звонок и, вторя ему, отозвался местный телефонный аппарат. Трухнова, не сделав ни единого движения, спокойно ждала приближения бегущих.

 

Первой в кабинет вбежала Любовь Семеновна, и следом за ней, вопя во все горло «Горим», Зина Ивановна. Остановившись в дверях, подталкиваемые сзади Татьяной Израилевной, наперебой выкрикивая только одно слово «пожар», они в ужасе тыкали руками куда-то в стену за спиной Трухновой.

 

– Тихо, – вскричала, привстав со своего места, Тамара Витальевна. – Кто-нибудь один говорите.

 

Вперёд протолкалась Зина Ивановна и заорала так, что у стоявших в кабинете людей заложило уши:

– Сантехнический коридор горит. Вы дым чувствуете? Тамара Витальевна, горим!

 

Трухнова, с трудом сохраняя спокойствие, необходимое ей для того, чтобы полностью сохранить свой статус человека, до сего момента остававшегося в полном неведении, спросила:

– Какой сантехнический коридор горит?

 

– Да тут… тут… у нас, на шестом этаже! – наперебой снова заголосили вбежавшие.

 

– Вы пожарников вызвали? Нет? Так что же вы, думаете, я побегу тушить пламя голыми руками? Что за люди! Я вызову пожарных, а вы откройте в этом конце коридора запасной выход и уходите. Зина Ивановна, после того, как откроете выход, вернитесь ко мне и принесите противопожарную маску. Да не забудьте и захватить себе. Всё, всем уходить из здания.

 

Пока Зина Ивановна выполняла распоряжение, Тамара Витальевна, оставшись одна, перевела дух. Всё получилось именно так, как было нужно. Распространения пожара она не боялась. Мешки, подвергнутые огненной экзекуции, находились в хорошей изоляции от всего, что могло бы загореться от случайной искры, либо просто от сильного жара. Жара, как такового, там просто и не могло быть в силу того, что пластмассовые шприцы весьма охотно тлели, испуская массу черного едкого дыма, но на большее не были способны. Алюминий и бетон были хорошими союзниками в её деле.

 

После приезда пожарной команды, дело было закончено за каких-то полчаса. Командир расчета, отсоединяя пожарный рукав от гидранта, вмонтированного в стену тут же у входа в сантехнический коридор, сказал:

 

– Ну, дамы, вам крупно повезло, что так всё кончилось! Если бы пламя затащило бы в вентиляцию, – да что там пламя, даже искры хватило бы, – вашему чердаку пришла бы хана. Уж тогда бы пришлось повозиться по горло, и неизвестно, чем бы всё кончилось. Вот так, бабоньки!

 

Внутри Тамары Витальевны что-то вдруг оборвалось и заледенело. Она поняла, что только что её пронесло мимо больной беды. Она, проглотив душный комок, спросила пожарного:

– А от чего же это могло произойти?

 

– Хм, от чего? Известно от чего! Вон видите, окурки плавают. Ищите того, кто этим баловался сегодня. С того и сдерите все штрафные, которые мы вам пришлём. Будьте здоровы!

 

Взбудораженные люди долго ещё не могли придти в себя. Бродя по коридору, Зина Ивановна с Татьяной Израилевной бурно обсуждали предстоящую уборку помещения. Трухнова стояла перед входом в малый коридор и, несколько успокоившись, начала анализировать другую сторону завершённого события. Предварительно выходило, что окончательный результат превзошёл самые её смелые ожидания. Окидывая взглядом почерневшие стены и потолок сантехнического коридора, скрученные трубки обгоревшего линолеума, засыпанного остатками оконного стекла, выбитого мощной струей воды, Тамара Витальевна почувствовала волну радостного, ни с чем не сравнимого возбуждения, такого, какое может ощутить человек, поставивший перед собой неве-роятной трудности задачу и решивший её назло всем препонам. Она быстро погасила в себе эту жгучую волну торжества и, придав лицу соответствующее выражение, негромко позвала завхозиху:

 

– Зина Ивановна, сейчас надо сделать вот что; первое, – собрать уборщиц и вытереть залитые полы здесь и в общем коридоре. Второе, – опечатать сантехнический коридор до прихода комиссии из управления. Займитесь этим сейчас же. Татьяна Израилевна, вам нужно в понедельник, пока я буду в управлении напечатать объявления об общем собрании на вторник. Оповестите всех. Господи, какой кошмар свалился на нас! Виновных нужно наказать…

 

При этих словах голос Тамары Витальевны дрогнул, глаза её увлажнила слеза и все стоявшие почувствовали себя неловко, словно они были непосредственными виновниками душевных терзаний своей дорогой соратницы и любимой начальницы.

 

– Ну, ладно, давайте за работу, – сказала Тамара Витальевна, тронув платком увлажнённый глаз. Все молча быстро разошлись, согласно полученным указаниям. Трухнова не спеша ещё раз бросила взгляд на подготовленное поле для взращивания «вечнозелёной капусты», удовлетворённо вздохнула и отошла с сих мест событий с чувством хозяина положения.

 

В понедельник, несмотря на неординарность события, все сотрудники поликлиники мало обсуждали случившийся пожар на шестом этаже и потому без энтузиазма встретили весть об очередном собрании по этому поводу. Гораздо живее они обсуждали приказ главврача по поликлинике о вынесении выговора Давилиной за халатное отношение к служебным обязанностям. Выражалась эта халатность в отсутствии досмотра за урнами в местах, отведённых для курения, что повлекло значительный материальный ущерб для госимущества.

 

И уж совсем взвеселило публику, читающую сей документ, так это упоминание в нём о финансовых санкциях в отношении многострадальной Зины Ивановны. Тем же приказом она лишалась месячной премии и тринадцатой зарплаты, что само по себе было в отношении Зины Ивановны более, чем невероятно, учитывая её приближённость к верхам. Это-то обстоятельство позволило некоторым скептикам сильно засомневаться в точном исполнении данного пункта приказа. «Написать-то всё можно, да кто знает, снимут ли с неё эти деньги? Там у них всегда всё шито-крыто!».

 

Однако скептики ошибались. Весь денежный начёт, наложен-ный Тамарой Витальевной на Зину Ивановну был действительно был исполнен. Правда, спустя некоторое время, к какому-то празднику, Зина Ивановна была щедро вознаграждена за моральный и понесённый материальный ущерб очень ценным подарком от администрации. А слухи, что этот приказ, по мнению некоторых, был чистым фарсом, видит Бог, были совершеннейшей чепухой.

 

То, что случилось далее, нам кажется менее важным, чем-то, что явилось причиной этого события. Пришла комиссия, которая оценила ущерб, причинённый пожаром, была также комиссия по рассмотрению всех обстоятельств оного, но не это нас могло бы заинтересовать, как сочувствующих тому или иному персонажу нашей поэмы. В свете невероятного поступка госпожи Трухновой, может статься, сочувствующих ей заметно поубавиться и в оправдание её автор может лишь привести маленький эпизод, случившийся с ней тем же вечером по приходу домой.

 

Всё шло своим чередом: ужин с любимым мужем и отпрыском, за столом, уставленным любимым яством Тамары Витальевны, – пышными творожными ватрушками со стаканом топленого молока. Но не притронулась Тамара Витальевна к лакомым кускам, а сославшись на неважное самочувствие, удалилась в спальню на покой. Сидя перед роскошным трюмо, облаченная, в тончайшего шёлка вышитую итальянскими кружевами ночную рубашку, она вдруг наклонилась поближе к хрустальной прозрачности зеркала.

 

Взяв перстами прядь прекрасных черных волос, Тамара Витальевна увидела среди мерцающей черноты несколько чистых серебряных нитей. Она приблизила лицо к поверхности зеркала и, пристально вглядевшись в отражение своих прекрасных черных локонов, на мгновение замерла, затем разжала пальцы и горько усмехнулась.

 

Да-да, господа! Ничто не даётся нам в этом мире безвозмездно. Возмещать же даваемые нам блага приходится своим самым драгоценным сокровищем на земле, – здоровьем и нет тех среди нас, кто бы смог избежать этой участи. Может быть, теперь смягчится твоё суровое, но справедливое сердце, о, читатель, узнав, какой ценой достался этот маленький, но полный треволнений, эпизод в жизни неповторимой Тамары Витальевны!