Она была хороша, надо признать. С такими приятно появляться на людях, ловя на себе завистливые взгляды мужчин – «что она в нем нашла», и удивленно-заинтересованные женщин – «а в нем что-то есть». Огромные глаза чистого синего цвета, длинные ресницы, светлые волосы. То ли мать-природа расщедрилась, то ли химпром – результат и правда восхищал. И роль девочки, доверчивой и наивной, она исполняла умело и не без изящества. По этому сценарию мне, понятное дело, отводилось место коварного соблазнителя-искусителя. Что ж, тоже вполне неплохо. В конце концов, результат важнее.

 

Мы сидели напротив друг друга в симпатичном уютном кафе с приятной негромкой музыкой, кофе был великолепен, официантка учтива и предупредительна. Плохо было только кресло, настойчиво предлагающее откинуться удобно и вольно в мягкой глубине. А этого я сейчас не мог – от прикосновений зуд в спине становился невыносим. Я смотрел в красивые глаза своей визави и думал что она сказала бы, узнай вдруг причину нашего с ней совместного вечера. Зуд, зуд и ничего, кроме зуда. Я не знаю механизма его возникновения, но знаю, что он означает и как можно избавиться от него: заняться сексом. С красивой и молодой. Впрочем, красота и молодость, разумеется, не являются непременным условием, но моё эстетствующее альтер-эго тоже имеет право на мнение.

 

Да, сегодня мне нужна женщина, неважно какая, и секс – ничего более. Мне всё равно, зачем это ей, меня совсем не интересует её ко мне отношение. В этом нет ни цинизма, ни пошлости: в конце концов, у каждой взрослой половозрелой особи регулярно возникает это незатейливое желание. И это так же нормально и так же не ново, как выпадение осадков или смена времен года. А моя причина и выше, и глубже простого инстинкта, и, вероятно, меня это оправдывало бы, если б я нуждался в оправданиях. Так почему же я должен лгать, притворяться или – еще хуже – называть вещи чужими именами, изображая из своей потребности то, чем она никогда не станет? И мне нечего стыдиться – познавший любовь отличит её от желания, и стыдиться следовало бы только путая одно с другим.

 

Но я отвлекся, а моя спутница требует внимания. Она рассказывала мне о художественных достоинствах киношедевра, оценить которые лично нам предстояло в ближайшее время. Разумеется, это не её рассказ – изложение рецензии в глянцевом журнале. Фильм она пока не видела, но уже вполне серьёзно может обсуждать и игру актеров, и сценарий, и мастерство режиссёра. И разумеется, она знает, что удалось и что нет, и выучила, что «в целом фильм состоялся». Конечно, она не виновата ни в чем. Сейчас, когда сковордки думают за домохозяек, иметь собственное мнение не имеет смысла – возьми готовое, и ты уже собеседник. Я давно уже не удивляюсь тому, как быстро и плотно заполняются пустоты – в головах прежде всего. И каким образом один мусор заменяется другим. Неколько лет назад мои теперешние соотечественники заполнили дыры на месте усопшей идеологии религиями всевозможных времен и народов. И ведь забавно – верят же многие теперь вполне искренне. Ходят в храмы, блюдут посты. Особо одаренные на смерть идут, иные – смерть другим на дом доставляют, по велению и во славу одного из многочисленных единых и всеблагих. И рассуждают при этом – об общечеловеческом, хотя единственное, что можно с полным правом назвать общим у всех – это то самое простенькое желание. Но разумеется, оно не может претендовать на высокое звание ценности, поскольку объединяет людей со всеми остальными животными, а это, согласитесь, как-то унизительно.

 

В тёмном зале кинотеатра я, наконец-то, смог почесать особенно зудящие места. Физические страдания немедленно были компенсированы духовными (если, разумеется, у меня есть душа, в чем я совсем не уверен). Смотреть на отвратительные кривлянья на экране без смеха было решительно невозможно, но спутница моя вслед за журналом считала фильм суровой драмой, и мне пришлось прилагать воистину нечеловеческие усилия, чтоб не испортить развития моего собственного спектакля, до финальной сцены которого, по моим понятиям, оставалась пара часов.

 

Я прикрыл глаза и стал думать о звёздах, о тепле их света, об их запахе, об их музыке, которую порой приносит их дыхание. И о том, что я не смогу показать всё это – не умею, да и некому.

 

Шевеление в зале. Титры. Мы двинулись к выходу.

 

Разумеется, как истинный джентельмен, я отвез её домой. Разумеется, открыв ей дверь машины, проводил до подъезда. И разумеется, мы долго не могли проститься. И конечно, она предложила кофе, и как же я мог отказаться?

 

В этом рассказе не будет ни эротики, ни, тем более, романтики. Да и рассказывать, по правде говоря, особенно не о чем – все началось и закончилось очень быстро, мы едва переступили порог её милой кукольной комнаты. Далеко не лучшее моё выступление в качестве героя-любовника. Так что подробность будет всего одна: её попытку в порыве страсти (скорее сыгранной, чем настоящей) впиться острыми лакированными коготками в мою измученную спину я пресек – вспотевшая кожа горела невыносимо.

 

Она предлагала остаться до утра. Я с благодарностью отказался, привел джинсы в надлежащий вид и попрощался. Всё сработало как всегда, я получил то, зачем пришел – что бы это ни было, и теперь так стремился скорее уйти, что наврать о скорой встрече уже не смог, и, вероятно, прощание оказалось не слишком вежливым. Я сел в машину, и вскоре город остался позади.

 

Я углублялся в лес, освещаемом звёздами, моими восхитительными звёздами. Дойдя до поляны, с наслаждением сорвал надоевшую рубашку – впервые за весь вечер. Здесь заканчивалось то, ради чего было затеяно моё сегодняшнее любовное приключение. Я слушал, вдыхал, впитывал кожей свет летних звёзд, а потом, расправив окрепшие перепончатые крылья, шагнул вверх.