Сильнее смерти лишь перо поэта

 

В том мире, где поэт так одинок,

средь общей вакханалии злословья.

Где жизнь проходит, как дурной урок,

под топот, свист и даже сквернословье.

Туч пляска не к дождю и не к деньгам,

и дети матерей-отцов забыли,

в родильном зале грязь и шум, и гам,

и сапогом на совесть наступили.

Отравлены и пища и вода,

и осенью противно, как и летом.

Порядочности нету и следа,

и тьму шутливо кличут «белым светом»…

Пытаюсь утром с нужной встать ноги,

чтоб ближнему - улыбка рикошетом.

И наплевав на правило « не лги»,

бездарность называю вслух поэтом…

Но застревают лживые слова,

и тошнота до горла доползает.

Средь нечистот пышнее трын-трава…

И глубже в спину нож мне друг вонзает…

О как же нужно жизнь боготворить,

чтоб зло с добром пытаться примирить.

 

Эмилю Гарбер

 

Мы здесь транзитом – это ясно.

Не в первый, не в последний раз.

Нелёгок путь наш, и опасно

лететь до станции Парнас.

Кто мы друг другу? Непонятно.

Так много дней, так много лет

Пытаюсь « ты » сказать невнятно,

И слышу « Вы » всегда в ответ.

Быть может, это я не с Вами

пятьсот иль триста лет назад

вела беседы, и часами

звучали наши лиры в лад?

И не с тобой ли, странник бедный,

меж Муз, среди священных рощ

мы поднимали кубок медный,

а после ели мамин борщ?

Не в том беда, что сброд бродячий

заполонил страницы книг,

а в том, что слишком мало значит

для всех стиха волшебный миг.

Что всё напрасно: не читают,

не слушают, зевают вслух.

То с грязью, походя, мешают,

то в тело нож, чтоб ранить дух.

Претит, что горд и независим -

с рукой под церковью не стал,

что не одалживаешь мысли,

и против жизни не восстал.

Да, брат, такая наша участь.

Но верю я, настанет час,

когда мгновенно и не мучаясь

Взлетим на станцию Парнас.

 

* * *

 

Тройное наказание несу:

за дар мной не растраченный напрасно,

кураж ответа: " Все идет прекрасно".

За то, что и врага в беде спасу.

 

Не прощена, что никому не мщу,

хлеб нарезаю щедрыми ломтями,

что не толкаю ближнего локтями,

богатому и сильному не льщу.

 

В ответе я за то, что даль манит,

за безразличье – туз друг или сошка,

что рождена пантерой, а не кошкой,

за мужа, что красив и знаменит.

 

Но верю: не дописана глава.

Безропотно приемля наказанья,

все ж продолжаю дерзкий путь познанья…

И в оправданье не ищу слова.

 

Алле Гинзбург

 

Вопросы, вопросы - не сыщешь ответы.

Промчалась весна, быстро кончилось лето.

Уж осень плаксиво скучает в аллеях...

А я, как всегда, ни о чем не жалею.

 

Я все принимаю легко, на улыбке.

Ну кто так печально играет на скрипке?

Ведь я приглашала трубу с барабаном.

Но им уже поздно, а мне еще рано.

 

Не знаю, как долго, но здесь я побуду.

Хорошее вспомню. Плохое забуду.

Решу все задачи. Раскрою секреты.

И, может, найду на вопросы ответы.

 

Мне выпало все: и снега, и туманы,

и солнце, и звезды, и дальние страны,

ненужные встречи и разные люди...

Аллегро без ларго. Любовь без прилюдий.

 

И жизнь не как жизнь, а как грустная сага....

И столько стихов, сколько стерпит бумага.

Не сыщешь ответов – вопросы, вопросы...

Хоть кончилось лето – все ж кружатся осы.

 

* * *

 

Кому-то сплин и вечный дождь,

А мне – сверкающий капкан.

В казино бывший гордый вождь

воды подносит мне стакан.

И шум. И запах сигарет.

А денег!... трудно сосчитать.

Крик рикш и мерный стук карет...

Одно желание – играть!!!

Играть, забыться, вновь играть.

И ненавидеть всех вокруг.

Не есть, не пить и не гулять,

не разрывать порочный круг.

Недельный сон. Поездка в рай,

А после, силы поднабрав,

назад. В трехкомнатный «сарай»

скулить и пить чаёк из трав.

И чувствовать себя легко,

блюсти диету, ночью спать,

и снова дуть на молоко...

И, Боже правый, - не играть.

 

** *

 

Мы не живем – витаем в поднебесье,

Не понимая, что произошло.

Все ждем, чтобы прозренье снизошло,

Разбросанным по городам и весям.

 

Растерянным и потерявшим веру,

Забывшим, для чего мы рождены,

Изгнанникам из мачехи-страны,

Наславшей на детей своих холеру.

 

Хоть правила игры довольно строги.

Всевышний все давно решил за нас.

Немыслимо не выполнить приказ.

Снискать прощенье, заплатив налоги.

 

Душа саднит и в кровь разбиты ноги,

Не разбирая ночь теперь или день,

Идем вперед , свернуть нам просто лень

По той, что в никуда ведет дороге.

 

Забыв о том, кто ключ к судьбе вручал...

И что любовь начало всех начал.

 

Памяти Галины Старовойтовой

Плач по России

 

Вновь над Россией вьется воронье.

Погода – дрянь. Терзает мыслей голод.

Ликует мразь. Власть требует ворье.

В плену томятся те, кто чист и молод.

 

Ложь ржавчиной разъела срам и стыд.

И день, и ночь потоки льются фальши.

Свободен вход на вакханалью гнид,

И замер мир” Что с ними будет дальше?”

 

А убиенных столько – нет конца.

Бандитский конь троянский бьет копытом.

В России вдоволь стали и свинца

И ненависти в мужике забитом.

 

Как холодно и страшно. Город мой,

Опять не спас достойную ты душу.

Твой погребальный колокольный вой

Немыслимо в Америке мне слушать.

 

“Окститесь!” – я кричу, но ветер крут.

Он топит звуки скорби в океанах,

А у убийцы вычерчен маршрут,

И десять паспортов лежат в карманах.

 

Народу в мозг обрыдлые слова:

“Преступников настигнут наказанья”.

Какой судьбы оборвана глава!

Какой страны растоптаны дерзанья!

 

Обманный свет все тех же фонарей,

Что заступиться даже не посмели.

Зубовный скрежет бывших якорей,

И плач ребенка, словно звук свирели.

 

* * *

 

Я жизнь свою листаю по страницам.

Проходят дни, и легкой вереницей

несутся ночи,радостью звеня...

Увы, довольно часто без меня.

 

Читать мне эту книгу интересно.

В ней много остроты, совсем не пресно.

Я за просмотр так дорого плачу.

Хоть рулевое колесо верчу.

 

Почти до середины долистала.

Не заскучала, вовсе не устала.

И не пытаюсь прочитать скорей.

Еще так много запертых дверей...

 

Вперед, назад, куда подуют ветры.

Отсчитываю мили, километры.

То русская, то «аглицкая» речь.

И не стряхнуть проблем охапку c плеч.

 

Все вроде так, но вот смеюсь я редко.

Есть вольная, но на запорах клетка.

Хоть треплет сильный ветер по щеке.

Нет омутов давно в моей реке.

 

И нет любви. Все тихо, умно, гладко.

Но отчего так горько, а не сладко?

Не жизнь, а так – сценарий для кино.

А режиссер известен всем давно.

 

* * *

 

Разговор с…

 

Что в небесах ты делаешь?

- Люблю.

- А на Земле? Люблю еще сильнее.

- И от того немыслимо больнее,

когда друзей на низости ловлю.

 

Так больно - никому не объяснить.

Понятно все, но не могу поверить.

И некому печаль свою доверить,

и трудно их другими заменить.

 

Что дальше будешь делать? Я – любить.

Дарить тепло и отводить напасти.

- Что мне людские мелочные страсти?

- О них не стоит даже говорить.

-

А если зло свершит переворот?

Ведь не всегда добро приходит первым.

Все лучшие мужья – отпетым стервам.

В награду за посты – беззубый рот.

 

Тогда что скажешь?

- Буду я любить.

Писать стихи, искать друзей надежных.

И милосердно править безнадежных.

И Господа, что б всех нас спас, молить.

 

Сонет № 9

 

Сильнее смерти лишь перо поэта.

В конце концов - все обратится в прах:

замрут слова на каменных устах,

и заржавеет дуло пистолета.

 

Но трепет слов когда-то будет понят.

Не сможет он исчезнуть в никуда

Уйдут в песок сады и города,

того, кто бомбу создал и не вспомнят.

 

Пока наш свет зовется белым светом

и ходит по планете род людской -

признание, награды и покой

не суждены мятущимся поэтам.

 

Но что им смерть и непризнанья рок

пред волшебством живущих вечно строк?