Было уже заполночь. Коптилка, сработанная из снарядной гильзы, тревожно замигала и погасла.

В блиндаж ввалилось несколько человек. Шедший первым, запнулся о ноги лежавшего почти у самого входа Федора Андреева. Вполголоса чертыхнулся.

Федору, разомлевшему от влажного и густого – хоть ножом режь – воздуха голос, которым было произнесено это нехитрое непечатное присловье, показался до удивительного знакомым.

«Поблазнилось, не иначе», - подумал Федор и перевернулся на другой бок.

-Ну и темнотища тут у вас, Амур ты мой широкий!- раздался тот же голос.- Хоть бы спичку кто засветил, что ли…

Это – АМУР ТЫ МОЙ ШИРОКИЙ – как иголкой кольнуло Федора. Он приподнялся на локте и потянул невидимого в темноnе бойца за полу шинели:

-Сюда, браток, мостись, места в аккурат хватит… А вы, - обращаясь к его спутникам – правее забирайте, там посвободнее.

Боец начал располагаться на ночлег. Стукнул скинутый наземь» сидор».

Федор, чтобы начисто развеять все сомнения, тихонько вопросил в темноту:

-Часом, не дальневосточник будешь?

-Оттуда…- последовал ответ, перемежаемый длинным зевком .- А что, бывал в тех краях?

-Бывал… - обиженно протянул Федор.- Да я – ежели хочешь знать, - сам оттуда родом…

-Так- так-так, - зашевелился новый сосед, - а точнее адресок не обскажешь? Дальний Восток – это ж целый край…

-Да адрес-то немудреный, - ответил Федор. - Столбовка – есть такая деревня, слыхал, может?

-Столбовка, говоришь? Да я в эту самую деревню до войны как раз кино возил. И тамошних жителей, почитай, наперечет знаю…

-Так ты Коптелов, Григорий? – встрепенулся Федор. – Киношник, да?

-Он самый и есть, - забасили из темноты.

Федор хмыкнул.

-Ты чего?- спросил Григорий.

-Да так… Чудно получается… Почти до самого Одера – будь он неладен – дотопали, а и не знали, что друг возле друга воюем…А я Федька, Андреева Алексея сын… Знал такого?

-А то! И мамашку твою, Аграфену, хорошо помню. Все, бывало, на первый ряд в клубе присесть норовила. Глаза, у нее, говорила, старые, а на экране все

увидеть до мельчайших подробностей норовила…Жива, кстати, мама-то?..

-Померла… год назад, почитай…

-Да тише вы, раззвенелись, ровно ботало коровье, - цыкнули из угла блиндажа.

Федор нашел в темноте руку Григория и крепко пожал ее. Мол, не серчай, земляк, завтра уж всласть наговоримся…

 

… На рассвете посыльный , откинул брезент у входа в блиндаж, нашел среди спящих Федора, растолкал его:

-К командиру – быстро!

Федор воевал связистом. И для него вызовы на НП - в урочный, неурочный час – были не в новинку. Надел шинельку, вскинул на плечо ремень катушки с проводом – и вперед!

Но не пришлось ему вернуться в блиндаж ,толком поговорить с земляком…

 

Утром начался бой. Федор сидел в небольшом окопчике рядом с наблюдательным пунктом полка и, стараясь перекричать визг мин и разрывы снарядов, что есть силы кричал в телефонную трубку

-Резеда, я -Тополь! Огоньку подбросьте, огоньку!..

«Своего» снаряда он, как водится, не услышал… Последнее, что увидел, - черный султан взрыва рядом с окопом… И закружились в каком-то дьявольском хороводе небо, деревья, земля…

 

На этом и закончилась для Федора война, оставив в горькое наследство ампутированную почти по локоть правую руку и задетый лихим осколком глаз. Последний так и не удалось спасти ни в медсанбате, ни позже, в госпитале , куда и был эвакуирован Федор после ранения.

 

… Вышел из госпиталя Федор глубокой осенью. Выдали ему при выписке костюм – брюки с резинкой вместо ремня, да такую же сподручную куртку – чтоб было ловчее культей с одежкой обходиться .

И паек получил. Больше всего польстило ему, что среди галет, консервов и прочих харчей, оказалось несколько пачек папирос: и то, попробуй одноручью самокрутку свернуть – ничего, чай, не получится.

Вдохнул Федор осенний воздух полной грудью, полюбовался, как ветер мостит дорожку золотыми монетами листьев, и… зашагал вперед!

Он решил заглянуть к Петру – тот был из местных. Вместе в госпитале лечились. За ним жена пришла, забрала его. Вот Петр, прощаясь, и пригласил в гости. Мол, выпишешься – забегай на огонек.

Ну, обременять Петра Федор вовсе и не вознамеривался. Решил: погощу день-другой, оклемаюсь после госпитальных палат – и домой.

 

Несколько дней подряд бродил Федор по тыловому уральскому городу. Все любопытствовал – как это городские в отличку от деревенских живут. Трамвай по улицам тилинькает… Народ мастеровой на завод спешит… По утрам дворники метлами тротуары выскабливают .Словом, жизнь кипит…

Так и в деревне люди не по завалинкам день-деньской просиживают. Тоже круть-верть по хозяйству. Но – как-то все иначе… Спокойнее, размереннее, что ли. А тут – как в муравейнике, право слово.

 

.…Повидал Федор немало городов за войну. И наших. И польских. Немецких вот только увидеть не довелось…

Но то была война. Там глазеть по сторонам некогда было. С боем войдут в город. Короткая передышка – и снова приказ …

 

Это был первый в его жизни город, где можно было оглядеться, когда не подхлестывала строгая команда : вперед!

 

И решил Федор повременить малость с поездкой домой. Рассуждал так – с хлебами дома управились ноне. Зима впереди – а там какая работа? Снег пахать? Так что можно и погодить… Тем более, что в местном госпитале обещали с глазным протезом помочь. Мол, как настоящий – только зрачок на свет не будет реагировать..

И тут однажды наткнулся Федор на объявление, наклеенное на доске:»Заводу требуются…»

Не хотелось ему на шее у приютившего его Петра сидеть. Пришел в отдел кадров завода.

Кадровик, кивнув Федору, тут же стал перебирать на столе бумаги, вполголоса приговаривая:

-Так, это вам не подойдет… Это тоже…Вот, - он взглянул на Федора, - Начальником военизированной охраны пойдете?

-А как же это- Федор потряс полупустым рукавом.

-Думаю, не помеха, что руки нет. Вы – фронтовик, опыт имеете… На постах будут другие стоять. Ваше дело – службу организовать.

На том и порешили… Стал работать Федор в охране. Дали ему и комнатку в бараке. Не хоромы, конечно. Но все же лучше, чем в закутке у Петра на топчане ночевать.

А через неделю, когда Федор возвращался с рынка, где по случаю купил знатный – малопользованный, как продавец говорил – примус, встретил Федор Настю. Девчушка стояла у входа на рынок, постукивая ногой о ногу от холода. В руках она держала шерстяную кофту – на продажу, не иначе…

-Не базарный день нонче? - шутливо заметил Федор.

-Да уж, второй час стою, - ответила девушка непослушными от мороза губами- А покупателей все нет…

-Неходовой товарец у тебя, ясное дело. Пошли домой, отогреться тебе надо…Пошли, пошли, снегурка…

 

На удивление, девчушка повиновалась и пошла вместе с Федором.

По дороге и познакомились. Девчушку Настей, Настеной величали.

 

Дома Федор быстро наладил прикупленный примус, вскипятил чайник.

Настя, пока он хлопотал по хозяйству, оглядела его жилье: стены оклеены обоями, первоначальный цвет и рисунок которых было трудно определить. Стол, застеленный старенькой клеенкой… Кровать с подложенной под ножку чурочкой…

Чай пили молча. Федор прихлебывал из стакана. Гостья - из чашки, доставшейся в наследство от предыдущих хозяев комнаты.

-Ну вот, и обогрелась я. Спасибочки…- сказала Настя. – Побегу домой…

-Дома семеро по лавкам ждут? – неловко пошутил Федор. – Или мать не велит долго задерживаться?

-Да никого у меня нет , - тихо сказала Настя. –Никого… Отец с фронта не пришел. Мама еще раньше умерла.

Настя подошла к двери, обернулась. На ее ресницах – Федор это отчетливо увидел – повисли жемчужинки слез. Она смахнула их варежкой и сказала:

-Выходная я завтра… Оставь, ежели что, ключ у соседей. Приду – порядок у тебя наведу… А то живешь как бирюк…

И ушла.

Федор долго сидел у стола. Курил. Наблюдал, как завитки дыма обнимают электрическую лампочку. Думал… Почему-то о Настене. Вспоминал ее зеленоватые глаза, тихий голосок…

Лег спать поздно. Долго ворочался, пока не заснул.

 

Утром он ушел на дежурство. Ключ-таки – сам не зная почему – оставил соседке.

 

После каждой смены он обычно не торопился домой. А куда спешить-то? Кто его ждет? А сегодня – как подменили Федора. Он все ускорял и ускорял шаг. Завернул за угол – а в его окне свет горит. Федор прибавил шагу, еще быстрее… Рванул на себя дверь…

Пахло свежевыстиранным бельем. Пол сиял чистотой. Настя сидела у стола, уронив голову на руки, спала…

Услышав, что кто-то вошел, девушка проснулась, и, сдув со лба прядь волос, улыбнулась…

-Устала я, Феденька…

И тут же:

-А я насовсем к тебе заявилась. Не выгонишь?

И только тут Федор заметил рядом со столом небольшой чемодан и два узла «приданного», завернутого в скатерть и большой клетчатый платок…

 

…Позже, когда они лежали на узкой кровати, Настя жарко шептала ему в ухо:

-Думаешь, пожалела я тебя? Раз калека, стало быть, кроме жалости и быть ничего не может? А я полюбила. Веришь ли – с первого взгляда ты мне по сердцу пришелся… Добрый ты и надежный…

А что войной покалеченный – так это и не беда вовсе. Детки – они рукастые и глазастые будут, Феденька…

Ничего не отвечал ей Федор… Молчал, боясь словом, вздохом спугнуть свое нечаянное счастье. И только сердце торопливо билось в груди- бут-туп, бут-туп…

 

…Так и прикипел Федор к этому уральскому городу. Через год дочурка у них с Настеной получилась. Валентиной назвали, Валюшкой. А годом позже и сын на свет народился. Виктор – победитель, значит.

Настенька после рождения детей и вовсе расцвела. Федор все никак не мог налюбоваться на жену – и когда она все успевает? И по дому все у нее справно, и детишки изобихожены, и работать работает… А тут еще вон что удумала – в вечернюю школу записалась. Негоже, говорит, в неучах ходить, надо десятилетку окончить.

Ну, решила так решила. Федор был не против.

Однажды пришел он с завода домой, видит, жена сидит за столом. Голову рукой подперла и думает о чем-то.

-Что задумалась,а? – спросил.

-Да вот, чудно как-то получается, -улыбнулась Настя.- Кета – рыба есть такая, оказывается. В морях водится. А потомство выводить в реку подается. Да не абы в какую, первую попавшуюся. А в ту, где когда-то и сама из икринки вылупилась. На родине, значит. Отмечет икру – и погибает… Инстинкт у нее такой, - с трудом выговорила Настена трудное слово.

-Инстинкт,- машинально повторил Федор.

И представилось ему, как он босоногим мальчишкой помогал отцу на Амуре выпутывать из наплавной сети эту самую красавицу-кету Обессиленную: шутка ли, столько верст отмахать по воде, да все супротив течения! Да, инстинкт, тут ничего не поделаешь…

 

И до того захотелось Федору побродить босиком по росной траве, сварить уху прямо на берегу желтоватого в период дождей Амура – просто сил нет! Вот какую искру сама того не ведая, заронила в его сознание Настена.

Наутро, чтоб не откладывать в долгий ящик, Федор решительно постучался в дверь завкома. Коротко изложил просьбу: так и так, мол, хочу родные могилки проведать.

 

На дорогу Настя напекла шанежек, помогла чемодан собрать. А на вокзале, прижалась вдруг к мужу жарким телом и спросила с нескрываемой тревогой:

-Возвращайся, Феденька. А то вдруг – как у той рыбы-кеты – инстинкт даст о себе знать. Приедешь к родным корням – и забудешь нас…

-Глупенькая ты моя, - неловко обнял жену Федор. – Теперь тут мои корни, И детки наши, как веточки от этих корней…

 

По приезду в родные края, а случилось это пополудни - перво-наперво побывал Федор на деревенском погосте, что расстелился в небольшой рощице на крутом угоре по-над Амуром. Разыскал могилку отца – холмик уже изрядно осел и почти сравнялся с землей. Рядом – материнская могила. Деревянный крест – один на двоих.

Федор обнажил голову, встал на колени, припал к могилке матери. «Уж прости, родная, что не довелось мне тебя в последний путь проводить, глаза твои закрыть… Отца успел, а тут не довелось. Уж извини. Война помешала…»

Помолчал несколько минут, добрым словом помянул своих родителей. Потом аккуратно выполол молочай, буйно заполонивший холмики. Поправил покосившийся крест.

Поклонился в пояс и зашагал в деревню…

У магазина встретил деда Акима. Тот сидел на крылечке, опираясь на суковатую палку.

-А я и не признал тебя, Федя, - сказал он. – Видел, как кто-то из кузова полуторки спрыгивал – ты ли, не ты… Глаза уже не те стали в старости…

Федор сел рядом, закурил.

-Раньше ты, помнится, табачищем не баловался, - продолжал Аким. – Видно, и тебе на фронте горюшка хлебнуть пришлось, коль курить начал .

- А кому на войне сладко? – ответил Федор.- Вон, дома лук чистишь – и то плакать приходится. А там и вовсе ад порой… Сколько друзей- товарищей схоронить пришлось …

- Ну, а меня вот костлявка треклятая так и не берет, - Аким засмеялся беззубым ртом.- девятый десяток ломаю – и никак! Ты заходи к нам, не робей. Твоя изба в бесхозности так и стоит. Поди, и не натопишь теперь ее. Так что насчет ночлега не сумлевайся – места хватит…Заходи к вечерку-то.

 

Федор все же пришел на родное подворье. Дом стоял с сиротливо заколоченными крест-накрест окнами. Двор зарос бурьяном. Крыша сарая прогнулась. Забор выгнулся пузом, грозя вот-вот рухнуть…На колодезном вороте цепь заржавела. И только под стрехой дома в гнезде вовсю чирикали воробьи: »Чив-чив…Жив-жив…»

«А что, можно ведь к жизни дом возвернуть, - подумал Федор. – Ежели что – дети помогут. И Настене, полагаю, такая идея по душе придется. Думаю, и уговаривать ее долго не придется Недаром она говорила – ты, мол, иголка, я – нитка… Куда ты – туда и я…Вон, красота какая « - Федор приложил ладонь ребром ко лбу, сощурив глаза, взглянул на подернутый легкой дымкой левый берег Амура, величаво несущего свои воды к океану.

Подумал – как о давно решенном.

 

Он занес чемоданчик к Акиму. Поужинал вместе со стариком – чем Бог послал. А потом сказал:

-Пойду, прогуляюсь. С земляками побалакаю…

-Конечно, Федюня, конечно, - ответил Аким.- походи по селу-то. Повспоминать, наверное, есть что…

 

Федор вышел на улицу. Со стороны клуба слышались заливистые переборы гармошки. Он повернул туда.

У входа в клуб он столкнулся… с Григорием Коптеловым!

-Федор, чертушка, живой! – пошел на него медведем Григорий.- А мы, если честно – в тот день, почитай, отпели тебя. Шутка ли: рядом с окопом твоим снаряд рванул. А ты – вон, выжил!

-Руки коротки у фашистов оказались, - отшутился Федор.- Ты-то как?

-Да как видишь, опять киномехаником работаю…- Григорий глянул на часы. – Опять времени в обрез. Надо сеанс начинать. Но ты – чур, не пропадать! После фильма уж точно сегодня поговорим. Эх, фронтовичок ты мой!..

Фильм был про войну. Федор смотрел на экран и все удивлялся, что все у режиссера так точно подмечено, ровно и сам военной каши хлебнул с лихвой. А, может, просто у фронтовиков совета спросил во время съемок. Уж они-то не подведут, все ошибки выправят, ежели что…

 

Когда в зале зажегся свет, навстречу Федору уже спешил Григорий.

-Ну, земляк, наше время подошло. Айда, в кинобудку!

Они расселись на ящиках из-под киноаппаратуры. Откуда-то появилась бутылка водки, немудреная закуска…

Григорий разлил по стаканам.

-Ну, земляк, за Победу!

-Нет, Гриша, - тихо сказал Федор, - за Победу вторым тостом. А теперь – за нас, за тех, кто дошагал до этой Победы. А более – за тех, кто уже никогда не вернется домой… За друзей-товарищей боевых, что погибли в войну…

Выпили молча.

И тут Федор попросил:

-Гриш, а еще раз этот фильм посмотреть можно?

-Это нам не трудно, - ответил Григорий и зарядил в аппарат пленку.

 

Два солдата – бок о бок – сидели рядышком в тесной киноаппаратной, и как в амбразуру, смотрели в маленькое окошечко на экран. А на белом полотнище – как и в их памяти - шли и шли в атаку бойцы…

 

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ ++++++++++++++++++++

 

Прошел год…

Над домом семьи Андреевых закурился дымок. Зазвенели на подворье детские голоса…

-А помнишь, я у тебя про инстинкт все выспрашивала, - сказала Настя Федору.-Мол, рыба-кета домой возвращается, потомство приносит и… умирает. Врут все ученые. Ты-то домой возвернулся. Да не один – а вон с каким приплодом. И это еще – не окончательно, - Настя зарделась.

-Неужто? – прямо-таки охнул Федор.

А то!- тихонько молвила жена и прижалась к Федору.

-Эх, Настена, сына давай, - ответил Федор, - Сына! - А насчет инстинкта – рано нам помирать, рано!...