Инженер-электроник Николай Требеньков ехал в городском автобусе в центр дальневосточного портового города. Он весь сиял от счастья, благо в его кармане лежал сигнальный экземпляр его первой и, наверно, единственной в его жизни книжки стихов. Мечта сбылась: пятьдесят лучших стихотворений к пятидесятилетию. В прошлое ушли визиты в издательство, где он присаживался к столу редакторши Виктории и та бесцветным голосом объявляла ему, с чем она решительно согласиться не может, и они вместе искали компромиссное решение. Мечты Николая теперь воспарили к будущим светлям дням, когда он организует презентацию книжки в библиотеке микрорайона, где живет, и когда будет навещать друзей, даря им свое произведение с дарственной надписью.

Одна встреча сегодня уже состоялась: выйдя из издательства, столкнулся нос к носу с университетским однокашником Валерой Лепиным, ныне предпринимателем, и не удержался, чтобы не похвастать перед ним. Николая чуть покоробило, когда Валера стал пригибать листы грубыми пальцами, открыв книжку и читая первые увиденные строки. И надо же, попалось стихотворение о их студенческой жизни. Валера просиял, словно ждал этого всю жизнь, и деловито спросил: «Дорого обошлось?» Николай ответил: «Недорого, самый дешевый вариант брошюры, но нужно внести вторую половину суммы, чтобы отпечатали тираж. Может, с получки внесу. Эх, не сорвалось бы!» Валера поводил глазами и спросил: «А если я помогу?» «Это было бы здорово!» - с волнением в голосе ответил автор книги, и тогда Валера пошарил по карманам, достал пятитысячную купюру: «На, возьми, больше я сейчас не могу. Это поможет?» «Конечно, поможет!» - обрадовался Николай, так как теперь вместе с зарплатой наверняка хватит уплатить издательству.

Поэтическое творчество Николая медленно, но неуклонно развивалось в основном путем публикаций в Интернете, на одном излюбленном им сайте, где приняли его хорошо и слали рецензии. Николай отвечал взаимностью, и вскоре у него появилось несколько постоянных друзей-оппонентов и благодетелей в то же самое время, поскольку дух публичной переписки был самый дружелюбный. Он публиковался на сайте под псевдонимом Граф Воронцов, и нечто аристократическое проглядывало в его облике, смуглом удлиненном с тонкими чертами лице, седоватых висках.

Автобус остановился, новые пассажиры внесли порцию холодного апрельского тумана. Рядом с Николаем на свободное место присела молодая девушка в кожаной куртке и черных брючках, её темные волосы были заплетены во множество мелких косичек, а красивое ухоженое лицо было украшено сережками и пирсингом. Когда она подняла руки, чтобы поправить воротник, короткая куртка открыла полоску загорелой кожи на пояснице. Типичная модница, полумал он и вернулся к мыслям о своей книжке и диалогах с собратьями по перу. Одна поэтесса была его постоянной корреспонденткой. Порой, их стихотворные диалоги вытягивались в целые поэмы. Ему вспомнился один такой всплеск:

 

Он:

Вращенье жизни...

Замками мечты

Возводятся в душе

У нас порою.

Гончарный круг

Тела вращенья строит.

А я Тебе пишу

Неповторимо.

 

Она:

Неповторимо всё.

Вселенная в движенье

И взгляд с грустинкой,

Радость и прощенье.

Ужели будем сожалеть

О яркой вспышке жизни?

Всё мгновенье...

 

Он:

Давай, не будем.

Смешаны дыханья

И отдают горчинкою черёмух.

Горчицы цвет -

И тот неповторимый.

 

Она:

Без горечи горчицы,

Без аромата мёда,

Без холода и ветра,

Без солнца, снегопада

Безвкусие, бесстрастие -

Не надо... Или пусть?

Пусть будет всё

И жизнь пройдёт ...

Возможно, без любви.

Но даже видеть

Этот яркий мир

Одно мгновение — награда!

 

Он взглянул мельком на девушку рядом и подумал, а что если бы та поэтесса — это была бы она. Ведь он не знает эту девушку, которая сейчас рядом, и что в душе ее? - какая-то поэзия, может быть, владеет ею? Что, если людям будущего станет дано общаться поэтическими экспромтами? Он улыбнулся. Из этого чудесного состояния его вывел прозвучавший обращенный к нему вопрос:

А до набережной автобус доходит?

Он встрепенулся, зачем-то посмотрел в окно. Вопрос исходил от девушки, обладательницы мелодичного голоса. Ответил машинально:

До набережной — нет, на площади остановится и развернется в обратную сторону. Да там рукой подать до берега!

Он взглянул ей в глаза, и ему показалось, что она знала ответ, тогда подумалось «зачем спросила?» В глазах девушки он прочел некоторый интерес к своей персоне и, повинуясь зову, достал из кармана книжку, молча открыл на фотографии автора. Девушка взглянула на фото, потом на него, но промолчала. Он стал листать книжку, проверяя, нет ли опечаток.

«Плащ у него старомодный, а так ничего», подумала она и спросила:

- Ваша книжка?

Да, вот только что вышла, - ответил любезно, закрыв и показав задник обложки с уменьшенной фотографией автора и отзывом известного литератора.

А можно глянуть? - спросила она и своми ухоженными мягкими руками с предлинными крашеными ногтями бережно взяла и открыла её посередине, читая первое попавшееся стихотворение.

А, стихи! Если бы романчик душещипательный ...

Вы не любите поэзию? - огорчился он.

Нет, ну... когда-то в школе, как все, а потом — нет, это не моё. А голос у вас красивый! Под гитару не поете?

Немножко тренькаю и певаю, бывает. А вы поете? Танцуете?

Да, пожалуй, скорее танцую, - улыбнулась она немного загадочно, потом внезапно сложила книжку и сунула в свою лаковую дамскую сумочку, - почитаю вас на досуге!

Ой, нет! - испугался он, - это сигнальный экземпляр, он пока один...

Она засмеялась сделанным смехом, глаза её были холодны, и отдала книжку назад:

Да я пошутила, чтиво не в моем вкусе. Чего не скажешь, сударь, о вас.

Она замолчала и погладила пальцами свои волосы, поправила куртку, слегка отогнув ее полы вверх и опустив обратно. Он оглядывал ее в некотором замешательстве. Потом она поежилась:

Холодно, туман такой, пробирает. Надо бы зайти в кафешку, выпить горя ченького...

А знаете, и у меня такая же мысль, - сказал он неожиданно для себя самого.

Автобус остановился на конечной остановке, они вышли и сразу оказались у кафе с многоообещающим названием «Солнце в бокале». Она оглядела спутника: начищенные ботинки, брюки со стрелкой. Аккуратист, это неплохо, подумала она, только надо бы ему плащ сменить, да и кепку тоже.

Солнце на вывеске было желтое, до того яркое, что как будто даже освещало вход. Николай поднял вверх указательный палец:

О, Солнце!

Она тут же парировала:

- В бокале! - сложив из ладоней бутон, при этом блестящие ногти создали кайму, потом она опустила руки, притворно подняв глаза к небу.

Зашли в кафе, где почти никого не было в конце субботнего дня, когда вечер еще не наступил. У стойки стояли барменша и официантка в матросских костюмчиках, девушка кивнула им как старым знакомым и потянула Николая в угол. Там он галантно принял ее курточку и повесил на вешалку рядом со столиком, как и свой плащ.

Подошла официантка, чуть улыбнувшись девушке, спросила:

Что заказываете? Чай, кофе, мороженное, закуски, напитки, в меню все есть.

А есть хороший кофе? - спросил он уверенно.

Эспрессо, черный или с молоком, можно с коньяком.

Правда, может, с коньяком? - спросил он спутницу.

Коля, давай пока без коньяка, - ответила она. Удивишись переходу на ты и его имени, вероятно подсмотренному в книжке, он согласился на черный кофе и пару пирожных.

Ждать долго не пришлось. Девушка пригубила кофе из фарфоровой чашки и отметила:

Как всегда, на сахар поскупились. Да и сама жидкость... Я делаю гораздо лучше. Я делаю вообще — тебе бы точно понравилось. Тебе бы все понравилось.

Как тебя зовут? - спросил он чуть смущенно.

Называй Виолеттой. У тебя уже седина, а ты стесняться не разучился. Со мной обычно не стесняются, - прошептала она последнюю фразу многозначительно, отставив кружку и берясь за пирожное. Одолев половину, заключила:

Оно неделю скучало по нам в холодильнике.

А как ты определила?

Видишь, корочка на безе, - она тронула пальцем пирожное сверху и отставила тарелку.

Хочешь, я стихи прочитаю? - предложил он.

Она вздохнула и приложила палец к его губам:

Нет, помолчи.

Чтобы мои слова не свили гнезда в твоих ушах?

Ты понятлив не по годам, Коля. Лучше я тебе скажу. Знаешь, почему я с тобой в автобусе заговорила?

Ну, как, обыкновенно, дорогу спросила.

А тут ты не допер. Тоже, психолог!

Она открыла свою сумочку, достала зеркальце, поправила ресницы:

Я красивая?

Зеркальце отвечает тебе лучше.

И снова - умен не по годам! - она засмеялась снова тем смехом, который был ему неприятен, но который вместе с тем разрушал барьер между ними.

Подтянула вниз кофточку, напружинив её на тугой груди, провела руками по бедрам. Допила кофе и заключила:

Главное, что горячий. Спасибо, Коля! У меня голос согрелся!

Голос согрелся? Вот чудно, в первый раз такое слышу, - улыбнулся он.

В кафе произошло движение, вошла группа моряков, видимо только вернувшихся с рейса, они стали бурно переговариваться с официанткой. Виолетта смотрела внимательно, подмечая все детали происходящего и не стесняясь своего спутника, потом продолжила разговор:

Да, бывает, брякну что-нибудь, мужикам нравится. А сколько я частушек и анекдотов знаю! Прямо набита ими. Как без этого.

Скажи одну частушку.

Потом, если... Я пока серьезно предлагаю.

Что предлагаешь?

Она сняла с плеча нивесть откуда взявшуюся пушинку и дунула на неё в направлении Николая. Он инстинктивно зажмурился, а Виолетта рассмеялась:

Я сильнее дунуть могу. Выдержишь? Сердечко как?

Да что сердечко? По утрам бегаю, зимой на лыжах.

Ну, если не боишься... Коля, ты симпатичный такой дяденька... можно, я на твой профиль полюбуюсь? - сказала она тягучим медоточивым голосом, взяла его рукой за подбородок и повернула его голову вбок, провела по линии лба, носа, губ.

В тебе есть что-то греческое, - заключила она, - дай свой палец!

Он мне самому нужен, не отдам! - сжал он кулаки.

Ну, что ты, Коля, я же не насовсем, один только указательный палец, вот так положи мне на лоб, - она взяла его руку, крепкий мужской палец уперла в свой лоб, потом повела его по носу, губам, по вертикали вниз до живота.

Его щеки чуть зарумянились, она провела по ним своей мягкой ладонью:

От как мы смущаться умеем... и что сказал тебе твой палец-разведчик, хорошо у меня там?

Хорошо, - вздохнул он, - но нельзя же вот так, только познакомились. И глаза у тебя холодные, - сказал он с оттенком отчаяния.

Понимаешь, Коля, нам это нельзя с каждым, я имею в виду чувства, поцелуи в губы, речи слушать, все такое... от души. Другому я бы не сказала, просто делала и все, мужиков строить умею. А ты, не то что эти поросята, вот стихи пишешь, задумываешься, тебе это надо знать.У тебя дом, семья, работа. Жена, дочка — да, угадала?

Да, жена и дочка. Но, главное — я не «каждый»! - сказал он, как ударил.

Конечно, особенный, все хотят быть особенными. Поэтому у тебя своя дорога, а у меня своя. И я тебе о своем личном распространяться не буду!

Он взглянул ей в глаза, что-то печальное промелькнуло в них и исчезло. Задумался на несколько минут, перебирая в памяти слова, те, что говорил иногда людям и писал в стихах, но все они не годились для сегодняшнего разговора. Упорно лезли в голову строки Блока «Я хотел, чтоб мы стали врагами, так за что ж подарила мне ты...» И, будучи убежденным атеистом, он не нашел ничего иного, как вымолвить наконец:

Но это же безбожно! - без любви, без чувства...

А, вот ты как! Ну, покаюсь когда-нибудь. А ты знаешь, какие мне плывут из океана деньги?

Не измеряется это деньгами...

Ну, что ж, думай, поэт, а мне некогда, момент сейчас мой, так и тусуюсь, ты же видишь...

Она подошла к морякам, составившим два столика вместе, готовясь к гульбе, что-то сказала им скороговоркой, потом стала звонить по мобильнику, отвернувшись к окну.

Николай посидел еще немного, размышляя, потом расплатился, радостно узрев подаренную Валерой пятитысячную купюру, нащупал в кармане гревшую его книжку — всего час назад она грела сильнее — и вышел в промозглый туман. Пошел по улицам вверх, на возвышенный берег. Открылся вид на море, но почти ничего нельзя было разглядеть в сплошном молоке, тогда он пошел дальше, вверх и вверх. Думал над судьбой Виолетты и силился вспомнить поэтические строки, которые помогли бы ему думать об этом... На самой верхней улице внезапно прояснилось вокруг, и открылся величественный вид на океан и берег, укрытые белой ватой тумана. Он долго стоял, любуясь картиной. Внезапно началось движение, и вот уже мощная струя сгребала туман к берегу, обнажая поверхность воды.

И он вспомнил. У него была хорошая память на стихи, еще в десятом классе он удивлял сверстников читкой наузусть «Евгения Онегина». То, что он вспомнил, были строки из переводной книжки со стихами зарубежных поэтов, которую он когда-то давно отыскал в букинистическом магазине. Словно раскололась его память, обнажив самое необходимое, ведь он так хотел этого! Говард, вспомнил он — имя американского поэта, а фамилия русская, ну конечно же — Говард Немеров! А вот стихи, название странное - «Одуванчики»:

 

Головки золотые будто солнышки торчат,

Чуть менее многоголовы

Самой травы, что полонит

Весь рынок мировой зеленым цветом,

Сияют столь прелестно, сколь обыкновенно,

Прекрасные, как дщери бедняков,

Шагающие гордо в бронзовых сережках;

С круженьем в голове,

Потом ее теряя и попав в салат столь гордо...

 

Николай представил себе стайку девушек, спешащих на вечеринку. Потом вспомнил случай, как он рано утром ехал на своем жигуленке из аэропорта, и прямо на дорожном полотне нагнал троицу молоденьких девушек, потрепанных ночными подвигами, отчаянно замахавшим ему. Когда он подвез их, они заявили, что денег нет, и поцеловали его в щеку по очереди — словно его щипнули рыбки на мелководье, щекоча и мимолетно...

Он припомнил концовку стихотворения, она не нравилась ему крайним пессимизмом, но он подумал: Богу видимо все равно, что происходит, но тогда должен же кто-то в мире вступаться за этих девчонок, попадающих «в салат»! И могучая волна сознания мирового братства поэтов подхватила его, он быстро зашагал от моря на запад, толкая землю ногами, чтобы она вращалась в правильном направлении и чтобы солнце снова взошло на востоке.