Сергей Прокудин

 

Несчастный случай

 

Все действующие лица и события вымышлены.

Любой совпадение с реальными лицами или

событиями являются случайными.

 

Глава 1

1.

-Коншов! – Вадим прошел по отчаянно скрипящему под кирзовыми сапогами паркету и распахнул дверь в 722 комнату, - Леха, твою мать, ты когда на тумбочку выйдешь?

 

Леха Коншов неторопливо оторвался от тарелки, наполненной дымящейся вареной картошкой.

 

-Ты чего, подождать не можешь? - проговорил он с набитым ртом.

 

-Могу, отчего же не мочь. Только давай быстрее. А то Андрюха тоже ушел, а мне уже скоро спать, между прочим. А еще поесть чего-нибудь надо, - Вадим помолчал, наблюдая за сосредоточенно жующим Алексеем, - В общем, быстрей давай!

 

Они стояли в суточном наряде по 43 курсу. Суть наряда заключалась в том, чтобы торчать в холле седьмого этажа и встречать проверяющих офицеров. А еще отвечать на телефонные звонки. Ну и, конечно, убираться в общих помещениях курса. Вообще-то, согласно Уставу внутренней службы Вооруженных сил Российской Федерации, обязанностей у суточного наряда было гораздо больше, но по сути своей все сводилось к трем вышеперечисленным пунктам. Кроме прочего у дежурного по курсу была еще одна важная обязанность: он обязан был следить за наличием и состоянием личного состава курса в количестве порядка ста человек. Дежурным в этот вечер заступил Андрей Линев, а дневальными Вадим Дмитров и Алексей Коншов.

 

Суточный наряд потому и называется суточным, что находится на своем посту и ночью, и днем. Дневальным предстояло разделить ночь пополам, дабы нести службу посменно. Дежурный же сидел за своим столом всю ночь, а отдыхал утром. Первую половину ночи выпало стоять Коншову.

 

Вадим вышел из коридора и сел за стол дежурного. Надо сразу представить, как выглядело помещение 43 курса. Располагалось оно на седьмом этаже восьмиэтажного здания нового общежития четвертого факультета и состояло из трех частей. Первая, центральная часть, холл. Здесь располагалось место наряда и канцелярия. От холла в разных его углах отходили два коридора. Здесь, в крыльях здания рядами располагались комнаты, в которых по трое-четверо проживали курсанты 43 курса. Сейчас они были частично в увольнении. Имевшиеся же в наличии люди занимались категорически запрещенным делом – готовили еду на контрабандных электроплитках. По этому поводу начальником училища периодически выпускались грозные приказы, сулящие страшные кары тем, кто ставит общежития с их, мягко говоря, не очень современной электропроводкой, под угрозу пожара. Плитки изымали, ломали, но они все равно появлялись с завидным постоянством. Постоянство это объяснялось, пожалуй, просто: курсанты хотели кушать. Начальство, в целом понимая это, предложило им ходить в столовую, как на первом и втором курсах, когда они еще проживали в казарме. Но это благое начинание встретило почти единодушный отпор. Да и то верно, кто же будет ходить в курсантскую столовую и есть тамошнюю малосъедобную пищу, опостылевшую за два казарменных года, когда в комнате можно приготовить себе роскошный ужин, пусть даже и с риском попасть на карандаш начальнику курса. Опять же, просыпаться на полчаса раньше утром или одеваться по полной форме вечером ради завтрака и ужина мало кому хотелось.

 

Вадим ощутил под ложечкой неприятное посасывание. Он посмотрел на часы и с удовлетворением отметил, что неотвратимо приближается время его отхода ко сну. Шурик Галкин, его сосед по комнате, только что закончил жарить картошку и Вадим с удовольствием представил, как он плотно поужинает, перед тем как завалиться в кровать. Эту радужную перспективу несколько омрачал тот факт, что в три часа ночи придется подниматься и выходить на тумбочку, но, в общем, все было не так уж плохо. С легким вздохом он констатировал, что до счастливого мига остается еще пятнадцать минут, а это значило, что надо бы заняться делом.

 

Вадим вытащил из стопки сложенных на столе красных папок, с документацией дежурного по курсу, «Книгу вечерней поверки» и принялся заполнять ее на новый месяц, то и дело сверяясь с уже заполненными страницами. «Книга вечерней поверки» представляет из себя журнал, вроде тех, что каждый из нас видел в школе на учительском столе. Здесь под номерами идут фамилии и инициалы всех курсантов курса, а напротив идут графы, соответствующие числам месяца. Таким образом, выходит, что заполнять эту книгу надо каждый месяц. Новый месяц февраль как раз и открывался сегодняшним нарядом, поэтому дежурный поручил эту почетную миссию Вадиму.

 

Примерно через полтора часа пройдет вечерняя поверка. Она, в зависимости от того, придет на курс проверяющий или нет, может быть выполнена в двух вариантах. Первый, так сказать, легальный, заключается в том, что курсу придется построиться в холле, а старшина будет читать все фамилии, ожидая ответа от находящихся в наличии или, если лица эти отсутствуют по уважительным причинам, ответа их командиров. Второй, совершенно нелегальный, но гораздо более человечный вариант, заключается в том, что ближе к 22 часам к дежурному выйдет, почесываясь, старшина, в неуставном свитере на уставное нижнее белье, и командиры групп. Вместе они прикинут, кто где есть и поставят отметки в «Книге вечерней поверки». Но такой прелестный способ использовался лишь в том случае, если проверяющие не предвиделись. Впрочем, он использовался все-таки чаще, чем первый, несмотря на то, что имелась реальная опасность приобрести проблемы с начальником курса. Вот и сегодня дежурным по общежитию заступил неплохой офицер, который старался не утруждать себя утомительными обходами этажей. А значит, поверка будет проходить по, так сказать, сокращенному плану.

 

К тому времени, когда на тумбочку вышел Леха Коншов, Вадим уже заканчивал список личного состава. Леха с размаху опустился на стул и бросил на стол перед собой ремень и шапку.

 

-Блин, там фильм классный идет, а ты хреновней всякой занимайся!

 

-Что за фильм? – Вадим с удовольствием оторвался от журнала и отложил ручку.

 

-Да детектив.

 

-Крови много?

 

-Нормально!

 

-А давно идет?

 

-С полчаса.

 

-Это хорошо. Значит еще не поздно начать смотреть. В общем, я пошел. Список вот, допиши. И смотри, раньше чем без пяти три не буди.

 

-В половину разбужу.

 

-Я тебя загрызу тогда… Ладно, пошел я. – Расстегивая на ходу ремень, Вадим двинулся к комнате.

 

2.

Едва Вадим распахнул дверь 717 комнаты, как в нос ударил сладостный запах жареной с чесноком картошки. Шурик и вправду не подкачал. Запах чем-то напоминал жареную курицу и еще что-то совершенно невообразимое. Вадим с удовольствием втянул воздух и плотно закрыл за собой дверь. Зимой в общежитии было не слишком тепло, а в холле и коридорах и вовсе откровенно холодно, так, что наряд иной раз одевал по ночам бушлаты. Им же повезло с комнатой. Она была на удивление теплой, так что даже не приходилось отапливать ее всякими обогревателями, которые, кстати, тоже были запрещены. По телевизору и впрямь шел какой-то детективный боевик. На экране неслась машина, в которую кто-то стрелял, а перед самым экраном сидел Шурик и трескал жареную картошку, обильно полив ее кетчупом, вприкуску с толстыми ломтями черного хлеба.

 

-Слушай, к такой картошке только стакана не хватает. – Вадим плюхнулся на свою кровать и принялся стаскивать сапоги.

 

-Угу, - нечленораздельно промычал Шурик, не отрываясь от телевизора.

 

-Чего показывают-то? – Вадим развесил портянки на сапогах и принялся освобождаться от надоевшей за день формы.

 

-Да тут, короче, мужики с мафией воюют.

 

-Понятно. – Вадим обул тапочки и налегке отправился в ванную.

 

Пришла пора обрисовать, в нескольких словах комнаты в общежитии. Они, хотя и были меньше по площади, чем комнаты в других общежитиях, единодушно считались лучшими. Дело в том, что уменьшение площади происходило оттого, что в каждой комнате был собственный санузел, а это качество, согласитесь, способно перевесить даже в том случае, если бы в других общагах комнаты были бы в два раза больше. Однако этого не было. Зато в других общагах в туалет надо было идти в конец коридора, а здесь он был в двух шагах за стенкой. С собственной квадратной ванной и душем, из которого иногда даже шла горячая вода. Для неизбалованных людей, комнаты были просто роскошны. А по-настоящему оценить эту роскошь могли лишь прожившие два года в казарме курсанты. Таким образом, в комнате имелась ванная (она же туалет), кладовка, короткий коридорчик, образованный этими помещениями и, собственно, комната, где умещались два стола, две двухъярусные кровати и даже еще оставался полутораметровый проход к окну. Если учесть, что из четырех человек здесь постоянно проживали только трое, то становится понятно, что о лучших условиях не приходилось и мечтать.

 

Вадим, фыркая, умылся, и вышел из ванной. Сел к столу и, приподняв крышку сковороды, вдохнул густой аромат.

 

-Ох, хороша! – вырвалось у него, - Слушай, Шурик, а у нас, часом, чесночка нет?

 

-Нет, весь туда изрезал. Его и оставалось-то две дольки.

 

-Жалко. А очень хочется.

 

-Сходи к Максу. У него вроде был. Может даст…

 

Вадим подумал несколько секунд.

 

-Схожу. В падлу, но схожу. Очень уж хочется.

 

Он вышел из комнаты и, шаркая тапочками, отправился в соседнее крыло. Выйдя в холл, он увидел Леху, курившего на площадке лестницы и сосредоточенно разглядывавшего крашенную в желтый цвет стену. Возвращаясь через несколько минут с тремя дольками чеснока, довольный Вадим остановился в малом холле, где несколько человек, вытащив из комнаты видак, смотрели комедийный боевик. Вадим стоял практически у самого выхода в холл. Там раздался телефонный звонок и Леха Коншов протопал своими «кирзачами» к тумбочке, где этот телефон стоял. Вадим двинулся в свою комнату, пересекая холл.

 

«Задержишься?..» – невольно ловил он обрывки телефонного разговора, - «Ладно я скажу. А когда?.. Ладно..»

 

«Кто-то из увольнения опаздывает» – механически подумал Вадим.

 

Через полчаса, плотно поужинав, он завалился на кровать, чтобы досмотреть детектив, идущий по телевизору и заснуть. Надо было все-таки помнить, что в три часа его ожидала тумбочка, дежурные, проверяющие и еще целый день суеты и хлопот. И все это притом, что он не доспит порядка трех часов из положенного ему отдыха. И три часа эти, никто ему не возместит…

 

3.

Дежурный по училищу отложил авторучку.

 

-Значит так, товарищ капитан, на 44 курсе у вас непорядок. У дежурного лицо какое-то помятое. Сдается мне, что наряд спит самым наглым образом. Так что проследите. Запись делать не буду, но все-таки…

 

-Прослежу, товарищ полковник, - розовощекий капитан, через плечо дежурного, пристально всмотрелся в запись в журнале.

 

-Хорошо. Сообщите в штаб, что я выхожу для осмотра второго общежития.

 

Полковник встал и застегнул верхнюю пуговицу шинели. Неторопливо вышел из «аквариума», застекленной выгородки, построенной в холле первого этажа общежития №3, прямо перед входной дверью, специально для размещения наряда. Выходить в мороз и вьюгу не хотелось, но выбора не было. Полковник решительно распахнул дверь и шагнул в промерзлый фанерный предбанник. Стоило ему легонько толкнуть наружную дверь, как порыв холодного ветра распахнул ее и забросил в лицо офицеру взвихренный колючий снег.

 

«Черт! Ну и погодка, раздери ее!» – подумал он и шагнул в крутящуюся белую пелену, - «Ладно, сейчас второе пройду и пойду до штаба…»

 

Мысль о скором отдыхе придала сил. Представилось заднее помещение «аквариума» в штабе, с топчаном и раскаленной электропечкой. От этого даже стало немного теплее. Полковник с легкой завистью подумал о двух своих помощниках, которые сидят сейчас в этой благостной теплоте и не имеют никакой служебной надобности таскаться по глубокому снегу, наметенному за ночь, по морозу, леденея на резком ветру. Постояв секунду, он двинулся к углу общежития. Стоило ему показаться из-за кирпичной стены, залепленной снегом, как сбоку яростно ударил порыв ветра, едва не повалив офицера с ног. Он поскользнулся на разметенном льду и едва не упал.

 

«Черт!» – еще раз выругался он.

 

И тут взгляд его наткнулся на какую-то темную, но уже заметенную снегом массу, лежащую почти рядом с ним. Это был явный непорядок, так как здесь, возле этой стены никакой массы не могло быть по определению – каждый день целое отделение курсантов вычищало снег до самого намерзшего на асфальт льда и посыпали площадку перед общежитием песком. Так что если тут что-то и могло валяться, так это мусор, который нерадивые курсанты иной раз выбрасывали из окон, ленясь сходить до контейнеров. Однако что-то выглядело странно. Если это и был мусор, то целый мешок, а такое тоже нечасто встретишь.

 

Полковник подошел поближе по скользкой поверхности льда, балансируя руками и сопротивляясь порывам острого ледяного ветра. Всмотрелся. Эта темная масса была человеком! Снег медленно заметал очертания фигуры, распластавшейся на льду. Летящие снежинки таяли, с размаху попадая в темную лужу, расплывавшуюся по земле…

 

Офицер осторожно потянул на себя рукав куртки, думая, что это, может быть пьяный курсант, так и не дошедший до родной комнаты. Такие случаи бывали. Тело медленно перекатилось на спину и на полковника глянули мертвые остекленевшие глаза на разбитом лице…

 

Глава 2

1.

-Вставай, – кто-то потряс Вадима за плечо.

 

Он с трудом разодрал глаза и в тусклом свете, идущем из полуоткрытой двери увидел темную фигуру.

 

-Вставай, вставай. Время…

 

-Угу-у, – промычал Вадим и принялся с величайшим усилием поднимать свое тело с кровати.

 

Это процедура была совсем не легкой. Тело хотело спать и было невыносимо тяжелым. Голова, словно ватная. И вообще, состояние – хуже не придумаешь.

 

Фигура уже удалилась. Поднявшись, наконец, с поскрипывающей кровати Вадим босиком прошлепал в туалет и плеснул в лицо холодной водой. Предметы вокруг стали приобретать знакомые очертания. Недобрым словом помянув ночную службу вообще и наряд в частности он вернулся к кровати и, нашарив хэбэшку принялся одеваться. Минут через семь, натянув сапоги, он вышел в коридор.

 

Стук кирзовых сапог по старому паркетному полу гулко разносился в тишине коридора. Волоча за собой ремень, Вадим повернул за угол и вышел в холл. Здесь его сразу охватили смутные подозрения. Что-то было не так. Андрей Линев сидел за столом и смотрел прямо перед собой, уставившись в одну точку. Леха нервно прохаживался по холлу.

 

-Иди, Леха… - Вадим застегнул ремень и надел шапку, - Поспи…

 

-Да какой там!.. – Леха раздраженно махнул рукой, - Тут такие дела!

 

-Чего за дела такие?

 

-Да ты понимаешь, Мороз позвонил вечером и сказал, что из увольнения опоздает. Ну, Андрюха вместе с Добрым его отметили в книге. – Леха нервно перебирал пальцы, - А недавно позвонили и всех дежурных вниз вызвали… Там, на углу Мороз лежит, разбился он. Наверное, по балконам пытался залезть и упал…

 

-Е-е-понский городовой! – протянул Вадим, - Вот теперь нам кранты…

 

-Ну ты представляешь, полез по балконам в такой мороз? Крышу сорвало что ли… - Леха был явно расстроен.

 

И надо сказать, на то были свои причины. В принципе, ни Вадиму, ни даже Лехе, хоть это была и его смена, ничего не угрожало. Если, конечно, не принимать в расчет того факта, что теперь на курсе будет заседать все начальство, какое только можно придумать, никакие неприятности им не грозили. Другое дело Андрей Линев, дежурный по курсу, старшина Володя Добров, по кличке Добрый, а также командир взвода и отделения погибшего – насчет них можно было смело сказать, что они здорово влипли. Если Денис Морозов, которого Коншов назвал Морозом, всего лишь попался на самоволке им бы было плохо, но не слишком. Но он погиб. А это значило, что и им, да и всему курсу будет плохо по-настоящему…

 

Однако была у Лехи и своя, личная причина расстраиваться. Дело в том, что Морозов был его другом. Об этом знали все на курсе. Они вместе сидели на занятиях в аудиториях, вместе ходили на дискотеку, вместе гуляли в увольнениях. Одним словом их связывали хорошие дружеские отношения. И нелегко было теперь Алексею Коншову воспринять трагическую и нелепую гибель Морозова.

 

-Блин! Ну почему я его не отговорил? – сказал Леха куда-то в пустоту.

 

Вадим подумал, что Леха теперь так и будет корить себя за свою ошибку, невольно чувствуя свою вину в смерти друга. Ведь мог бы и отговорить…

 

-Брось! – подойдя к Коншову, он положил руку ему на плечо, - Можно подумать, если бы то сказал ему, чтобы он шел на курс, он бы тебя послушал и не опоздал бы.

 

-Не послушал бы…

 

-Вот и я говорю. Так что не казнись, а иди и ложись. Днем нам тут всем кранты будут.

 

Леха ушел. Вадим подошел к дежурному и уселся на стул рядом.

 

-Все Вад, мне теперь писец… - обреченно проговорил Андрей, по-прежнему не сводя глаз с какой-то только ему заметной точки на стене.

 

Вадим промолчал. Да и было бы глупо начать сейчас утешать и говорить, что ничего страшного не произошло. Это был тот самый случай, когда уже запросто можно было начинать паниковать. В обязанности дежурного по курсу входит вместе со старшиной проверить вечером личный состав, а после отчитаться перед дежурным по общежитию. Далее доклады шли дежурному по факультету и по училищу. Если кто-то отсутствовал на вечерней поверке – это обязательно должно было быть выявлено. Так что информация об отсутствии Морозова уже как пять часов должна была быть у всех вышестоящих дежурных. Должны были быть организованы поиски, на курсе уже находился бы начальник. В общем, был бы самый настоящий шухер.

 

Но на деле ничего такого не случилось. Морозов позвонил и сказал Лехе, что он задержится из увольнения. Эта была довольно обычная практика. Дежурный, старшина и командиры взвода и отделения знали о его отсутствии, но дружно скрыли этот факт, дабы не подводить товарища. Ну, задержался, обычное дело. Что ж поделаешь, если парню не хватает времени чтобы закончить свои дела за забором училища! И самое главное, что обычно ничего и не случалось. Человек приходил поздно, перелезал через забор, минуя КПП. Ждал момента, когда дежурный по общежитию отлучится из аквариума, и проскальзывал на лестницу. Помощники дежурного по общежитию, такие же курсанты, естественно ничего против не имели.

 

Самое худшее, чего можно было бы ожидать от такого ночного рейда – это то, что где-нибудь на пути к общаге гулену прихватит патруль. В этом случае, конечно, все также вылезет наружу. Но в этот раз все сложилось значительно трагичнее.

 

Курсант Морозов, возвращаясь в общагу, почему-то не пошел через дверь, как все. Толи дежурный никуда не уходил, толи еще по какой-то причине, но он выбрал путь через балконы. Выбор рискованный, особенно учитывая мороз, ветер и восьмой этаж. Но Морозов был хорошим спортсменом и вообще очень уверенным в себе человеком. Он выбрал этот путь и погиб. И теперь весь курс должен был расплачиваться за его глупый поступок…

 

2.

Через час на курс прибыл начальник курса, подполковник Александр Павлович Кузин. Среди ночи его подняли с постели телефонным звонком и сообщили о трагическом происшествии в подчиненном ему подразделении. Ему ничего не оставалось, как в пять часов утра двинуться на курс и начать расследование произошедших событий. Опытный человек, он понимал, что ранний подъем и прогулка в метелистую ночь – это еще только маленькая неприятность, в начале грядущего дня больших проблем. Он уже ясно представлял себе, какой переполох будет сегодня во всем училище и сколько проверяющих, расследующих, руководящих и прочих лиц побывает сегодня на подчиненном ему курсе.

 

Александр Павлович обладал редкостным для офицера набором качеств. Вообще-то его можно было бы охарактеризовать строками из Лермонтова «Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам…». Эти слова были написаны словно бы про Кузина. И хотя он был только подполковником, это замечание можно смело отмести, ведь в русской, потом советской, а теперь уже российской армии есть традиция называть подполковников полковниками. И мало кто противится такому обращению.

 

Так вот, Александр Павлович был действительно своим курсантам как отец. Его любили, но его и уважали, а уважения курсантов нелегко завоевать. Его любовь и внимание к подчиненным позволяли людям жить достаточно вольготно и просто, насколько это вообще возможно в армии. Но уважение к нему было настолько сильным, что было просто стыдно хоть когда-нибудь подвести его и причинить ему неприятности. Таким образом, курс, которым командовал подполковник Кузин не раз занимал первые места в училище по сочетанию показателей в дисциплине, учебе и многих других составляющих армейской жизни. И это притом, что люди на курсе были самые разные. Почти сто двадцать человек, среди которых были и те, кто любил выпить. Были и те, кто любил побуянить и подраться. Были те, кто хронически ходил в самоволки. Те, кто не учился, потому что не мог или не хотел. Да разве перечислишь, какие люди были на курсе. И до прихода Кузина курс этот слыл одним из самых недисциплинированных и неуправляемых. Единственное, чем удавалось как-то обуздать его – постоянное давление и страх наказаний. Но вот уже больше года начальство не могло надивиться на 43 курс, который раз за разом если не занимал первые места, то находился хотя бы в первой пятерке. А это значило, что не люди плохие, а просто управляли ими как-то неправильно.

 

По чести сказать, таких офицеров, как Александр Павлович Кузин в армии вообще немного. Чаще подчинения принято добиваться через страх, нежели через уважение. Это проще, но это не дает спокойствия. Страх требует от командира постоянного напряжения, чтобы он не ослаб. Или же соответствующего состояния души, когда ощущение чужого страха позволяет подняться выше в своих глазах.

 

Таким был курсовой офицер 43 курса капитан Сергей Алексеевич Чернышов. Молодой, но выглядящий едва ли не юношей, этот человек с первого взгляда не производил впечатление жестокого человека, да еще с садистскими замашками. А однако же это было именно так. Доподлинно неизвестно, что именно сделало его таким, но то, что не внушало никому никаких сомнений – это то, что он получал удовольствие, когда делал человеку какую-нибудь гадость. Он любил власть и любил ее настолько сильно, что на праздники, когда нормальный офицер старается любыми путями уйти от обязанности находиться на курсе ответственным, Чернышов наоборот, старался попасть на этот пост. В чем ему, естественно, никогда не отказывали. Он не мог разгуляться при старом начальнике курса, немолодом майоре, который был в чем-то сродни Кузину. Но зато когда тот уехал в академию, а произошло это предыдущей зимой, и до назначения на пост начальника курса подполковника Кузина, исполняющим обязанности был именно капитан Чернышов. Он радостно проводил дни и ночи в казарме, не давая людям никакой жизни. Он осматривал тумбочки в казарме, а после комнаты в общежитии. За малейшее нарушение он безжалостно лишал увольнения в город. Он словно бы упивался своей властью над людьми. И все же его жизнь не была спокойной. Ответом ему была такая ненависть подчиненных, что если бы желания людей смогли сбываться только долю секунды, капитан Чернышов был бы разорван на десять тысяч маленьких кусочков, потому что постоянно хоть кто-нибудь да желал ему зла. А однажды в городе, какие-то Робин Гуды дали ему в глаз в темном переулке, а кто, он даже и не видел, так как был поздний вечер. Да, впрочем, вряд ли это были его курсанты, скорее кто-нибудь из их знакомых, ведь немалая часть 43 курса состояла из местных.

 

3.

Подполковник Кузин, несмотря на раннее время, прочно обосновался в канцелярии, куда моментально отправились дежурный по курсу Андрей Линев и поднятые с постели командиры Морозова. Старшина Володя Добров, заместитель командира взвода Денис Градов и командир отделения Виктор Почкин. Разбуженные еще ничего толком не соображали, мучительно пытаясь переварить сообщенную им при пробуждении новость. Они прошествовали в канцелярию и дверь за ними закрылась.

 

Вадим остался в одиночестве. Не было речи о том, чтобы посидеть. По уставу это не положено, а уж в такое время и подавно нельзя было подумать о чем-то таком. Вадим вышел на лестницу и прислушался. Вроде тихо. А, впрочем, глупо было бы ожидать, что сейчас сюда примчится все руководство училища. Нет. Расследование начнется завтра. Кузин для этого и пришел сюда, чтобы заранее, до вызова на ковер к начальнику факультета, а затем и к начальнику училища, разобраться в деталях происшествия.

 

Вадим попытался представить, о чем сейчас разговаривают в канцелярии. Понятное дело, что шила в мешке сейчас не утаишь. То, что самоволку Мороза прикрывали все, ясно и без объяснений. И все-таки объяснения надо было давать. Конечно, формально, по уставу, все люди, собранные в канцелярии, были виноваты в том, что курсант Морозов оказался в самоволке. Но любой офицер, который хоть что-то понимал в жизни подразделений, прекрасно понимал, что фактически оказать влияние на человека, задумавшего уйти в самоволку, практически невозможно. И ладно, если человек этот из, так сказать, «законопослушных» курсантов, которые побаиваются неприятностей, а потому в самоволки и сами идти не горят желанием. Если только очень надо. Другое дело, такие как Мороз.

 

Мороз ходил в самоволки всегда и принципиально. Он словно хотел доказать всем, что он по-прежнему свободный человек, что он плевал на армию и командование, и что он, вообще, сам себе хозяин. Он был лихой, грубоватый, любил поспорить и подраться. Одним словом, этакий рубаха – парень. И что для него были слова командира взвода, когда этому командиру он однажды в кухонном наряде дал по морде за то, что тот пытался заставить его таскать бачки по скользкой лестнице, вместо того, чтобы позволить ему спокойно спать на этаже. Точно так же ничего не значили для него и слова командира отделения. Старшину он уважал и выполнял его просьбы, но только потому, что Добров был изрядно старше его и учился в училище уже не в первый раз. Да и то было понятно, что уважение уважением, но даже Добров не сможет сделать так, чтобы Мороз вернулся из увольнения вовремя, если сам он желает обратного. О дежурном по курсу и говорить нечего, он вообще ничего не мог сделать, да и ничего не знал, потому что когда Мороз позвонил из города, Линев вообще ужинал, а значит в холле не присутствовал…

 

Вадим прислушался. Вроде бы шаги внизу…

 

Но тишина стала еще звонче. Только этажом ниже кто-то закашлял. Вадим вернулся к размышлениям.

 

Дураку понятно, что никто, кроме самого Мороза, естественно, в трагическом происшествии не виноват. Но даже дурак, знакомый, однако, с принципами военной службы, понимал, что начальство обязательно будет искать козлов отпущения, которые и ответят за плохое состояние воинской дисциплины на 43 курсе. А может быть козлов отпущения назначать и не будут, но в том что весь курс будет подвергаться теперь бесконечным проверкам и смотрам сомнений не было. Ведь как в армии принято бороться с нарушениями воинской дисциплины?

 

Для начала, конечно, устроят крупный строевой смотр, на плацу, по полной программе. А это значит, что проводить его будут офицеры кафедры общевоинских дисциплин и будут они придираться к любой мелочи, как, например, неправильное расстояние в размещение знаков на форме, а неправильным было расположение отличающееся на миллиметр. Замечания могли быть получены из-за неправильно пришитых пуговиц, бахромы на шинели, пятнышка на пряжке ремня и прочей несущественной, с точки зрения нормального человека, ерунды. Серьезный строевой смотр означал, что таких замечаний на весь курс должно быть не более семи. А значит почти сто сорок человек должны быть в идеальном порядке. С первого раза это не удается никогда, 43 курс это уже знал по собственному печальному опыту. Обычно строевые смотры повторяются раз пять-шесть, с постоянным устранением недостатков. Но это крупные смотры. А еще будут подготовительные осмотры на курсе, осмотры взводов, отделений… Будут долгие воспитательные беседы и, возможно, даже запрет увольнений. Хотя в общаге-то вряд ли, но вот в том, что рано не уйдешь, а поздно не придешь – это точно. Да и проверять теперь всех будут целый месяц, обяжут офицеров на вечерней поверке присутствовать. В общем, резюмировал Вадим, геморрой!

 

Ничего приятного в этом не было и лично для него. Увольнения теперь ограничат, в этом он не сомневался. А значит встречаться с Ларисой станет сложнее и это не могло радовать Вадима. С Ларисой он встречался уже полгода и был по-настоящему влюблен в нее. Каждый вечер он с трудом дожидался увольнения, чтобы получить пропуск и выскочить за КПП. А там, проклиная неторопливо движущиеся автобусы, добирался до ее дома, где ждали его чудные мгновения встреч…

 

Теперь все будет значительно сложнее. Дело в том, что Вадим тоже был не без греха. В книге увольняемых он периодически отмечал стирающейся ручкой себе увольнение не до 22.00 а до 23, исправляя цифру после прихода, специальным корректором. А это позволяло ему задерживаться у любимой на целый лишний час. Теперь же все эти ухищрения грозили серьезным залетом и лишением вообще всяких выходов в город.

 

Вадим тяжело вздохнул и прислушался. Пока тихо…

 

4.

Утро целиком оправдало скверные опасения Вадима. Построение курса проходило внизу, на улице, так что все сказанное на разводе он не слышал. Курс ушел и Андрей Линев с документацией поднялся наверх. Вскоре пришел и Кузин. Едва он прошел в канцелярию, как дверь открылась и на курс вошел заместитель начальника факультета по учебной работе полковник Воронцов. Вадим выкрикнул «Смирно», а Линев браво промаршировав три шага привычно начал докладывать:

 

-Товарищ полковник, во время моего дежурства никаких происшествий не случилось…

 

-Товарищ сержант! - неожиданно прервал его Воронцов своим резким, скрипучим голосом, - Что вы мне такое тут докладываете? Что значит никаких происшествий не случилось? Или по-вашему то, что у вас курсант ушел в самоволку и погиб – это не происшествие?

 

Андрей сконфуженно замолчал и опустил приложенную к шапке руку.

 

-Это не происшествие по-вашему, товарищ дежурный? – настойчиво переспросил Воронцов и стало понятно, что просто молчанием отделаться не удастся.

 

-Происшествие, - выдавил из себя Линев.

 

-Так что же вы тут докладываете? – опять вопросил Воронцов, но, поняв, что ответа не будет, спросил – Начальник курса на месте?

 

-Так точно.

 

Кузин уже открыл дверь и вышел из канцелярии, приготовившись докладывать. Но Воронцов только махнул рукой и прошел в комнату. Дверь закрылась. Андрей обреченно опустился на стул.

 

-Кранты…

 

Вадим промолчал. Что тут говорить, если дела действительно обстояли крайне плохо.

 

Кузин вновь показался в дверях.

 

-Линев, оставь за себя дневального и зайди в канцелярию.

 

-Есть. – Андрей посмотрел на Вадима, - Вад, сходи Леху подними.

 

Вадим протопал через весь коридор к комнате, где жили Леха Коншов и покойный теперь Морозов. Комната эта была самой последней в коридоре и выходила прямехонько на балкон, до которого так и не смог добраться Мороз в эту последнюю ночь в своей жизни.

 

Леха сидел на кровати совершенно одетый и молча смотрел на несмятую постель возле другой стены.

 

-Леха – позвал его Вадим.

 

-Ты представляешь, - Леха повернул к нему свое лицо и Вадим увидел, что он страшно бледен, - Ведь он чуть-чуть не добрался…

 

Вадим подошел к балконной двери и глянул наружу. Несмотря на категорический запрет открывать двери на балкон, люди, живущие в таких комнатах, прибегали к различным уловкам, чтобы двери оставались незаколоченными. В таком случае у них была масса преимуществ. Можно было покурить, не таскаясь к урне на лестнице, можно было хорошенько проветрить комнату, а зимой, кроме всего прочего к услугам обитателей комнаты был совершенно бесплатный холодильник. Но первое, что увидел Вадим – полузанесенные снегом следы. Снег давно уже кончился и на улице сияло солнце, так что следы эти могли быть оставлены только ночью.

 

-Что за следы-то на балконе? – спросил Вадим.

 

-А, что? – Леха как будто проснулся.

 

Он подошел к окну и посмотрел на следы.

 

-Не знаю, я не выходил.

 

-А в комнату входил кто-нибудь ночью?

 

-Я откуда знаю! Я на тумбочке стоял. А потом спал. Никого здесь не было! – Леха ни с того ни с сего разгорячился, - Да какая хрен разница, может вчера наследили!

 

-Чего ты горячишься? – опешил Вадим.

 

-Да ничего, тут такие дела, а ты заладил следы, следы…

 

-Ладно, извини. Пойдем, там Андрюха зовет. Воронцов пришел.

 

-Екарны-бабай!

 

-Вот - вот. Пошли.

 

Глава 3

1.

Линев вышел из канцелярии через полчаса. Вид у него был совершенно убитый.

 

-Ну чего, Андрюха? – спросил у него Вадим.

 

-Ничего. С наряда нас снимают. Сейчас пойдешь к нашим, замену пускай назначают, приказано их с занятий снять. А нас с ним, - Андрей кивнул в сторону Коншова, - допрашивать будут. Сейчас менты приедут. Писец, короче говоря.

 

-А меня не будут?

 

-А чего тебя допрашивать? Ты все время, когда это произошло, то ужинал, то спал уже. Так что твоя хата с краю. Повезло тебе… И на хрена я сержантом стал… - как-то уже совсем невпопад вздохнул Андрей.

 

Вадим тут же сверился, где будут занятия у их взвода и отправился в аудиторию. Училище было довольно большим. Строилось оно единым комплексом и все казармы, общежития, учебные корпуса, столовая и даже тактическое поле располагались вместе, за единым забором. От переведенных из Харькова и Краснодара курсантов, до обитателей этого военного островка доходили удивительные и будоражащие воображение слухи о том, что в этих городах училища были не едины. За забором там находились только казармы и плац, а учебные корпуса и общежития были там разбросаны по всему городу. Так что даже первокурсники не чувствовали себя обделенными в некоторой свободе. Они так же ходили по городу, как и все люди. Другое дело здесь. Огороженное в сосновом бору, училище было наглухо закрыто от посторонних глаз и даже курсанты старших курсов вынуждены были миновать КПП уходя в увольнения и возвращаясь из него. Первокурсники же и вовсе не часто видели волю, ведь выпускали их в увольнение лишь в воскресенье, да и то, далеко не всегда. Старшекурсники же и за забором не чувствовали себя достаточно спокойными. Ведь что значит КПП? Возле КПП часто дежурит патруль, возле КПП можно встретить начальство, возле КПП постоянно можно нарваться на различные неприятности. Возвращается, к примеру, пара друзей в изрядном подпитии в общагу, а тут на их пути не вовремя оказывается зам начальника училища, который вдруг замечает, что друзьям как-то уж слишком хорошо. Да и запашок от них подозрительный. А поскольку употребление спиртных напитков строго – настрого запрещено, то друзья вместо теплой общаги отправляются в холодную камеру на гарнизонной гауптвахте сроком на десять суток. Таких и других неприятных случаев масса, а это значит, что курсанты не могут воспользоваться той свободой, которую гарантирует им регламент служебного времени.

 

Вадим поднялся на второй этаж корпуса «Б» и нашел на кафедре иностранных языков аудиторию, где занимался его взвод, вернее та ее половина, что изучала английский язык, потому что командир взвода был именно в ней. Вадим постучал в дверь и вошел. Все присутствующие, включая преподавателя английского языка, дружно повернулись в его сторону.

 

-Товарищ преподаватель, я дневальный по 43 курсу. Разрешите переговорить с сержантом Градовым, – обратился Вадим к полной женщине, сидящей за преподавательским столом.

 

-Переговорите, - пожала она плечами.

 

Денис Градов встал и спросил у нее:

 

-Можно в коридоре?

 

-Конечно…

 

Они вышли в коридор.

 

-Чего случилось-то? – хмуро спросил Денис.

 

Он был в плохом настроении. Его подняли сегодня среди ночи, он не выспался, да еще в его взводе погиб курсант, одним словом проблем у него было выше головы.

 

-Ничего. Нас с наряда сняли. Леху с Андрюхой сейчас допрашивать будут, да и меня, наверное. Кузин приказал тебе замену прислать.

 

Денис замысловато выругался. Теперь еще и наряд заменить надо!

 

-Ладно Вад, ты иди, я сейчас пришлю кого-нибудь. Вот блин, вляпались мы по самые не балуйся… А все по дурости!

 

Денис вернулся в аудиторию, а Вадим отправился обратно на курс, тщательно избегая патрулей, которые аки волки рыскали по территории училища. Вообще-то, чисто теоретически, патрули назначаются для поддержания воинской дисциплины в части. На деле же это выглядит несколько иначе. Всякий курсант, идущий по училищу без строя, всякий строй, который чем-то не понравился начальнику патруля рассматривается как потенциальный нарушитель. Идущий без строя курсант записывается в 98% случаев, а его после этого лишают увольнения в воспитательных целях. И тут уже не важно, почему он оказался в одиночестве. Может быть, за литературой в библиотеку ходил. Может быть, аудиторию дежурному офицеру сдавал, а может и еще какая причина была. Главное, что он попался патрулю, который должен записать всякого встреченного на пути курсанта. Опять же неважно за что. За неправильно надетую шапку, за неотдание воинского приветствия… Короче говоря, за то, что прошел мимо патруля и не свернул, а значит за наглость! Поэтому большинство курсантов училища старательно обходили патрули, следуя мудрому изречению: «Любая кривая вокруг начальника короче любой прямой».

 

Вадим тоже следовал этому правилу. Поэтому, счастливо избегнув столкновения с поборниками воинской дисциплины, он вскоре подошел к общежитию. Возле него уже стоял милицейский УАЗик.

 

2.

Вадима допросили, в общем-то, для проформы. Сначала следователь, в присутствии Кузина и Воронцова, допрашивал Андрея Линева, а потом Вадима и Леху Коншова. Вадим действительно почти ничего не знал, в чем честно и признался в своих показаниях. О чем рассказывал Леха, Вадим не знал, так как на допрос их вызывали поодиночке. Когда Вадим вышел из канцелярии на курс уже прибыл для замены назначенные Градовым люди. Несмотря на то, что им выпало заменять снятый наряд, они выглядели хмурыми. А ведь заменять всегда удобно, ведь снятые с наряда после обязаны будут отстоять их наряды по графику, а им остается самое простое - ночь прошла и остался только день, до пяти часов вечера. Но, несмотря на это парни были явно не рады. В этот раз всем было понятно, что на курсе весь день будет торчать начальство, а это никогда не вызывает энтузиазма.

 

Но Вадиму не пришлось заниматься сдачей наряда. К нему подошел человек из следственной бригады и попросил показать комнату погибшего.

 

-Комнату? – переспросил Вадим, - Я не знаю, открыта она или нет, там парень, которого сейчас допрашивают, живет. Но пойдемте, посмотрим.

 

Он провел следователя по коридору до конца коридора.

 

-Вот здесь, - Вадим толкнул дверь, которая оказалась не заперта.

 

Они вошли. Следователь принялся осматривать комнату. Посмотрел на книжных полках, заглянул в тумбочки и в стол. Подошел к балкону и подергал дверь.

 

-Она открывается?

 

-Да.

 

-Тогда придется открыть.

 

-Конечно, - пожал плечами Вадим.

 

Следователь открыл дверь. В комнату сразу пахнуло свежим морозным духом.

 

-Он на этот балкон лез? – следователь посмотрел на Вадима.

 

-Да, конечно, ему же надо было в комнату попасть.

 

-Так, посмотрим… - и следователь вышел на балкон.

 

Вадим все ждал, когда же он спросит про следы, ведь ему с утра показалось подозрительным, что на балконе остались чьи-то следы. Ведь Леха сказал, что он на балкон не выходил, а комната была закрыта. Он заглянул в балконную дверь и остолбенел. Следов не было!

 

Следов не было. Вернее они были, но не те, что утром. Снег на балконе был утоптан свежими отпечатками кирзовых сапог, словно весь курс утром выходил на балкон, посмотреть на место гибели Морозова. Но курс на этот балкон не выходил и это Вадим знал совершенно точно. Когда он видел эти следы, курс уже убыл на занятия а в общаге оставался только наряд. Так кому же надо было уничтожать эти следы?

 

Сзади скрипнула половица и отвлекла Вадима от его мыслей. Он оглянулся и увидел стоящего в дверях Леху.

 

-Что такое? – спросил он.

 

-Да здесь следователь комнату осматривает, попросил открыть, а здесь и не заперто было, – объяснил Вадим.

 

Леха прошел внутрь и сел на кровать. Вадим заметил, что он все время косится на окно, в которое был виден следователь. Тот что-то рассматривал на стене. Потом заглянул в комнату.

 

-Кто здесь живет постоянно? – спросил он.

 

-Я. – Леха поднялся со скрипнувшей кровати.

 

-Выйдите, пожалуйста, на балкон.

 

Леха вышел. Вышел и Вадим. Следователь указал на свисающую полосу громоотвода, который шел с крыши до самой земли и был пришпилен к кирпичной стене дюбелями. В том месте, на которое указывал следователь, он был оторван и висел свободно.

 

-Скажите, эта полоса металлическая всегда так болтается?

 

-Да нет, - медленно ответил Леха, - Она вроде прибита была…

 

-Значит так, - пробормотал следователь, - Похоже, он за нее ухватился, а дюбеля не выдержали. Вот и сорвался… - констатировал он.

 

Они вернулись в комнату. Вадим плотно прикрыл балконную дверь.

 

-Скажите, - следователь опять обратился к Лехе, - А вы за эти Морозовым в последнее время никаких странностей не замечали. В общении или в поведении?

 

-Да нет, все нормально было.

 

-Ну вы же понимаете, что это был довольно рискованный поступок, лезть на седьмой этаж по балконам, да еще при том, что балконы седьмого и восьмого этажа выступают над другими и ему пришлось схватиться за громоотвод. Это и летом-то рискованно, а уж зимой… Вот я поэтому и спрашиваю, никаких странностей не было? Никаких проблем в личной жизни? Вы с ним дружили?

 

-Да… - Леха замолчал, словно бы слова не шли с его языка.

 

-Вы знаете, - вмешался Вадим, - Морозов он вообще парень был рисковый и любил всякие такие вещи. Мне кажется, что он мог и без всяких проблем на это пойти. Для него это было совсем не так страшно.

 

-Вы согласны с такой оценкой? – следователь посмотрел на Леху.

 

-Да… - проговорил тот, - Денис был лихой парень. Он мог…

 

-Хорошо, – следователь поднялся, - Я здесь закончил, так что можно закрывать, – с этими словами он вышел в коридор.

 

Вадим проводил его взглядом и посмотрел на Леху.

 

-Следы исчезли, – сказал он.

 

Леха вскинул голову, словно его стегнули кнутом.

 

-Какие следы?

 

-Ну, помнишь, те, что я утром видел. Кто на балкон-то выходил?

 

-Я выходил. Ты понимаешь, это мои следы были, - Леха опустил глаза, - Я ночью, когда спать пошел, вышел и посмотрел вниз. Так страшно стало, как он мог ночью в мороз полезть по балконам… А потом я утром подумал, что следы увидят и подумают еще, что это я мог его… - голос Лехи прервался, - Ну я и испугался. Вышел на балкон и утоптал все. Ну, ты ведь видел, как они допрашивают. Обязательно привязались бы. А ведь я ничего не делал. Просто посмотрел.

 

-Да ладно, ты не переживай так. Надо было мне утром так и сказать, а то не выходил, не выходил. Я что, не понял бы? – Вадим укоризненно посмотрел на Коншова.

 

-Получилось так. Как-то само с языка сорвалось…

 

-Ладно. Пойдем к Андрюхе, пускай скажет, что нам дальше делать.

 

3.

Делать им больше ничего не пришлось. По крайней мере, Вадиму. Поскольку с наряда их сняли, а идти на занятия было поздновато, Кузин велел им остаться в общежитии. Правда Линева и Коншова заставили писать объяснительные записки, где требовалось изложить события прошедшей ночи. Вадим же удалился в свою комнату, где немедленно завалился спать, пытаясь компенсировать потерянные ночью часы. Такой образ действий может показаться странным лишь тому, кто в армии не служил. Любой более-менее опытный человек поймет, что в данной ситуации это было самым правильным. События миновали Вадима стороной, с наряда он был снят и в его распоряжении имелось несколько часов свободного времени. Что же в данном случае сделает любой здравомыслящий курсант? Да конечно же завалится спать! И это правильно, потому что он знает, что часы проведенные им в наряде никто не компенсирует, а это всегда очень обидно, в особенности же тогда, когда с наряда тебя сняли днем. Ведь это значит, что наряд повторится, а четыре часа сна уже нет. А что такое четыре часа сна может понять только человек, который в течение нескольких лет хронически не высыпается.

 

Армейский распорядок дня спланирован так, что каждому человеку в сутки дается восемь часов сна. И тем не менее, курсанты спят всегда и везде, где это только возможно. Они спят на лекциях и практических занятиях, на самоподготовке и воспитательной работе, за столом наряда и даже на посту в карауле, хоть это и запрещается совершенно категорически. Спящего курсанта в училище можно обнаружить в самых неожиданных местах. Например, в остове стоящего на тактическом поле БТРа, куда в летние дни убегают с самоподготовки любители побездельничать. Можно обнаружить спящих курсантов в подсобных помещениях столовой, на раздаточных точках, в мойке, где их ноги, обутые в кирзовые сапоги смутно виднеются в клубах пара. Что уж и говорить о таких заповедных местах, как каптерка или комната в общежитии! Да и вообще, вряд ли даже возможно перечислить те места, куда может завести курсанта для отдыха его изощренный ум.

 

Объясняется же эта почти патологическая страсть ко сну довольно просто. Во-первых, далеко не всем хватает рассчитанных учеными восьми часов. Во-вторых, не так-то просто уснуть, например, в казарме, где и после отбоя продолжается активная жизнь, снуют люди, пьют водку, смотрят видак или просто телевизор. И, естественно, галдят, пусть и не слишком громко, но надоедливо. Правда, привыкший человек и под этот гомон засыпает моментально, если, конечно, не принимает участия в вышеописанных мероприятиях. Затем – наряды. Они, как уже было сказано, не компенсируются. Здесь же и караулы. Здесь же и физическое утомление и просто усталость, потому что нести службу 24 часа в сутки очень тяжело даже морально. А поскольку усталость, в отличие от отдыха, имеет свойство накапливаться, то постепенно человеку становится необходимо спать все больше и больше. Чем он, собственно, и занимается в любую свободную минуту. Еще сложнее на старших курсах. Вставать курсанты вынуждены так же рано, но ложатся они гораздо позже, ведь они уже относительно свободны, а значит могут почитать, посмотреть телевизор, выпить или что-то отпраздновать. А местные вообще живут дома и часто шляются в компании друзей до глубокой ночи. А спать-то все равно хочется! Вот и спят будущие офицеры везде, где только представляется хоть малейшая возможность, зачастую рискуя быть застигнутыми преподавателями на занятиях или офицерами в общежитии и казарме.

 

Спал и Вадим, далекий сейчас от таких размышлений и логических выводов. У него была трудная ночь и сон властно наложил руку на его лицо, смежив отяжелевшие веки и погрузив тело в сладостную дремоту из которой, впрочем, ставший за годы службы чуткими слух и подсознательное чувство могли вырвать его в любую секунду…

 

4.

Два дня начальство ничего не сообщало, предоставив личному составу курса вариться в собственных слухах, словно в собственном соку. Слухи сильно подогревал вид окровавленного льда на углу общежития. Рассказывали разное. Например, что Мороз обкурился и полез по балконам ничего не соображая. Другие говорили, что он наоборот был совершенно трезв и никакой не обкуренный, а просто любил рискнуть, рискнул и в этот раз. Третьи утверждали, что у него поехала крыша и на этой почве он вообразил себя альпинистом. Причем последние доверительно сообщали, что эта информация случайно была подслушана в канцелярии, куда время от времени наведывался следователь. Впрочем, о подслушанном разговоре говорили почти все, чтобы они не утверждали, так что в конце концов стало непонятно, толи все они врали, толи в канцелярии разговаривали не вполне здоровые люди. Однако это было не так.

 

На третий день, вечером, подполковник Кузин собрал весь курс в большой аудитории, в которой обычно проводилась воспитательная работа. Обычно долгий галдеж в этот раз улегся практически мгновенно и аудитория погрузилась в тишину, так что казалось даже, что муха пролетит – и то все услышат. Кузин обвел взглядом замерших за столами курсантов.

 

-Вы все знаете, что три дня назад, ночью произошел несчастный случай. Курсант Морозов лез по балконам на седьмой этаж, сорвался и разбился насмерть. Сейчас я сообщу вам результаты экспертизы и выводы следствия, которое на сегодняшний день уже закончено, чтобы вы не разносили по училищу и городу разные необоснованные слухи. Значит так, Морозов был в состоянии алкогольного опьянения, но не слишком сильного, так что по балконам он полез вполне осознанно. Следующее. Поскольку балкон на уровне седьмого этажа несколько выдается, ему пришлось схватиться за металлическую полосу громоотвода, проходящую в полуметре от балконов. Полоса под его тяжестью, видимо, оторвалась от стены и он сорвался. Смерть была не мгновенной, но через некоторое время он умер…

 

Кузин помолчал, с минуту оглядывая притихшую аудиторию.

 

-Я много раз говорил вам, товарищи курсанты, - продолжил он, поправив очки, - что свои проблемы вы должны решать через меня. Если бы Морозов, опоздав из увольнения, обратился бы ко мне, он был бы наказан, но был бы жив. Он предпочел другой путь… А кроме того, наш курс не выглядел бы сейчас в глазах всего училища оплотом нарушения дисциплины. Кроме того, что погиб человек, вскрылось множество других нарушений. Отсутствие Морозова на вечерней поверке не было зафиксировано. Более того, все должностные лица знали о его отсутствии, но не приняли никаких мер. Как еще, по-вашему, это может истолковать командование? В общем так. По нашему курсу приняты следующие решения. Первое – на месяц запрещаются все увольнения, за исключением местных, да и то лишь потому, что им негде спать в общежитии. Второе - каждый вечер на вечерней поверке будет присутствовать проверяющий и пересчитывать всех по головам. Ну и третье – естественно, будет проведен строевой смотр силами кафедры ОВД и проверка общежития офицерами с этой кафедры. Проверки будут проводиться до полного устранения недостатков. Ну не вам объяснять, короче говоря! Начальник училища хотел также отчислить Линева, но мне и командованию факультета удалось его отстоять на том основании, что он хорошист и дисциплинированный курсант. Однако он снимается с должности командира отделения и лишается сержантского звания.

 

Кузин еще раз оглядел курс.

 

-Теперь нам предстоит снова доказывать, что курс у нас нормальный, чтобы нас оставили в покое. И все из-за глупости и высокого самомнения отдельных личностей. Старшина!

 

Добров поднялся из-за стола.

 

-Стройте курс!

 

Кузин повернулся и вышел из аудитории. За ним потянулись остальные.

 

Глава 4

1.

Прошло две недели. О ночной трагедии стали понемногу забывать не только в училище, но и на курсе. Так всегда бывает, когда трагедия не коснется нас лично. Ужас случившегося поражает лишь в первые минуты, часы, дни после трагедии. Немного позже потрясение меркнет и повседневная действительность, с ее делами, тревогами, волнениями и радостями постепенно начинает затягивать своей пеленой весь трагизм прошедших событий. Очень скоро только кровавое пятно на застывшем под февральскими морозами льду еще напоминало о том, что здесь закончил жизнь совсем еще молодой человек. А впрочем, пятно это в конце концов занесло белым пушистым снегом, который немного позже слежался и покрылся под солнцем толстой ледяной коркой. Этот сугроб словно символизировал собой человеческую память, которая может приспособиться к любой ситуации, покрыть любую катастрофу пеленой забвения и коркой забытья.

 

Морозы не спадали. Почти каждую ночь ветер злобно свистал за стенами и окнами общежитий, казарм, учебных корпусов, расшвыривая замерзшее снежное крошево. Змеилась поземка, а сугробы становились все выше и выше. Каждое утро, еще затемно, из казарм и общежитий, поеживаясь в своих холодных шинелях и нехотя матерясь на лепящий в лицо снег, выходили уборщики территории со скребками и лопатами. Те, у которых были скребки, принимались сначала неохотно, но по ходу дела все более распаляясь и злясь соскребать снег с плаца, площадок и дорожек, сгоняя его к бордюрам. Очень скоро им становилось уже не холодно, а даже жарко и некоторые расстегивали шинели. Другие швыряли здоровенными деревянными лопатами снег на двухметровую высоту ежедневно насыпаемого сугроба. Кто-то долбил по стенам сугроба лопатой, выравнивая его, ведь начальство чрезвычайно любит красивые сугробы. То есть те, которые, по возможности, сделаны квадратными. Впрочем, квадратных сугробов уже не получалось, слишком уж высоки они были. Но равнять, тем не менее, все равно приходилось, так что сугробы выглядели как подрезанные сбоку конусы. Несколько человек из каждой команды разбрасывали по льду песочные дорожки. Снега в феврале было так много, что выделенные команды уже не справлялись, так что даже приходилось иной раз выгонять на работу весь взвод. Да не только утром, но даже и вечером. И во всем этом люди чувствовали какую-то бесполезность, ведь скоро должна была начаться весна, а эти огромные сугробы долго не будут таять и значить придется карабкаться на их вершины и раскидывать плотный слежавшийся снег по дорогам и площадкам. А когда растает последний лед и высохнет вода, необходимо будет смести с асфальта весь песок, который так старательно набрасывали всю долгую зиму. И это, и вообще все в училище бесконечно злило курсантов 43 курса, измученных бесконечными строевыми смотрами, заждавшихся окончания «карантина», в течение которого их не выпускали в город.

 

А до окончания карантина оставалось еще почти две недели. Да и строевые смотры не прекращались, потому что каждый раз проверяющие находили что-нибудь недоделанным. Причем была в их действиях затейливая изощренность. Так, начав с осмотра повседневной формы одежды, а именно: хэбэшки, шинелей, шапок, сапог, портянок, знаков различия и прочая, прочая, прочая; они постепенно перешли к осмотру всего перечисленного, вкупе со средствами защиты, то есть ОЗК (общевойсковой защитный комплект – для защиты от химического оружия) и противогазами. А поскольку, как уже упоминалось, даже отступление пушек на воротнике или букв «К» на погонах даже на несколько миллиметров уже считалось неисправимым на месте недостатком, замечаний набиралось каждый раз вполне достаточно, чтобы назначить следующий строевой смотр. Очередной должен был состояться в описываемый день.

 

В этот день Вадим болел. Нет, у него была не простуда и не грипп, хотя некоторое сходство в ощущениях наблюдалось. Так, к примеру, у него было ужасно сухо в горле, а нос был заложен, хотя и не так сильно, как при простуде. Кроме того, у него ломило все тело и ужасно кружилась голова, да еще и желудок предательски пытался отправить всю залитую в него с утра воду наружу. Остается добавить, что рот был наполнен каким-то отвратительным привкусом и каждый, кто хоть раз бывал в похожем состоянии, без труда поймет, что Вадим мучился с ужасного похмелья.

 

Спору нет, вечер прошел чрезвычайно весело. Сначала долго решали, кому отправиться за водкой. Пропуска не выдавали, но выпить очень хотелось. Да и все было готово: целая сковорода ароматной жареной картошки по рецепту Шурика, поджаренное же мясо, целый килограмм которого приволокли младшие товарищи Женьки Ларина, третьего жильца 717 комнаты, которые стояли в прошлые сутки в кухонном наряде. На столе также присутствовали кетчуп, хлеб и банка превосходных соленых огурчиков, привезенная Шуриком из зимнего отпуска. Почему-то решили, что ее надо уничтожить именно в этот день. В конце концов, за водкой пошел Вадим. Выбравшись через дырку в заборе не территорию прилегавших к училищу гаражей, он кружными путями добрался до заветного магазинчика, где приобрел две поллитровки с тремя богатырями на этикетке. Потом тем же путем вернулся обратно.

 

Поначалу все шло хорошо. Выкушав обе бутылки трое друзей почувствовали как проблемы отступили на задний план, что телу стало легко и приятно, а в голове наблюдается легкая пустота. И все было бы неплохо, но тут в комнату забрел Макс Подошвин, тоже слегка навеселе, и предложил продолжить пиршество, благо еда еще оставалась. И продолжили…

 

Вадим помнил, как Макс сходил за водкой еще раз, как пригласили Витьку Повозкина и всех из его комнаты. Кто-то принес еще водки. Чуть позже, правда это Вадим помнил уже смутно, Витька играл на гитаре и пел эстрадные песни, потому что был известным на все училище артистом. А в комнату поминутно заглядывал дежурный по курсу и, мученическими глазами вглядываясь в наполненный сигаретным дымом полумрак, просил не шуметь так громко, потому как время уже приближалось к полуночи. Потом Вадим отключился. Очнулся он уже нынешним утром, за пятнадцать минут до построения, обнаружив себя лежащим в трусах и свитере поверх не расправленной кровати. Ему было плохо и ничего не хотелось. Но, однако же, надо было идти на строевой смотр.

 

2.

Сначала, был училищный развод. Это такое странное мероприятие, смысла которого Вадим, за все время обучения в училище, так и не смог понять. Впрочем, в армии есть масса мероприятий и ритуалов, смысла в которых давно уже нет, но выполняются они свято, видимо, как традиция. Развод заключался в том, что все подразделения училища, включая кафедры, выстраивались на плацу, перед трибуной. Потом происходила церемония встречи начальника училища или его зама, которые и проводили развод. Обычно он заключался в докладах начальников факультетов о личном составе, и долгих речах, которые обожал говорить начальник училища – генерал-майор Сидоров. В свое время он закончил Рижское политическое училище, был профессором философии и психологии, членом-корреспондентом каких-то там академий наук и имел еще множество ученых титулов. Речи его отличались гладкостью и несомненным ораторским искусством, так как он мог свободно говорить о чем угодно и сколько угодно. Правда, нельзя сказать, что вся выстроившаяся на плацу аудитория слушала его с удовольствием. Особенно в летнюю жару, когда спину и сапоги нещадно разогревает солнце, и в зимнюю стужу, когда те же сапоги превращаются в сдавливающие ноги ледяные колодки. Тем не менее, поговорить Сидоров любил. Кроме разговоров и длительных речей он имел и еще одну страсть – любовь к организации праздников и всевозможных мероприятий. В связи с этим пристрастием начальника училища, личный состав неизменно принимал участие в общегородских празднованиях Дня победы и Дня города. Торжественно обставлялись выпуск и присяга. К каждому празднованию училище готовилось очень старательно, проводились длительные тренировки и слаживание подразделений. А на 9 Мая Сидоров обязательно устраивал показательное исполнение сборки из различных песен военных лет хором всего училища под военный оркестр, на главном стадионе города. Выглядело это очень внушительно, но было трудно для офицеров и курсантов, вынужденных бесконечно распеваться каждый день в течение трех недель до праздника.

 

Вот и сегодня настроение у Сидорова было неплохое. А это означало, что речь его будет долгой и пространной. Так и произошло. Генерал-майор говорил о необходимости всемерно поддерживать и соблюдать воинскую дисциплину, чтобы не случалось таких событий, какие произошли совсем недавно на 43 курсе, про то, что надо учиться, учиться и еще раз учиться, про то, что настоящий солдат не должен мерзнуть даже в такую метель, какая метет в настоящее время (после этого генерал приказал всему училищу попрыгать на месте в течение пяти минут, дабы разогреть застывшие ноги). Далее, под аккомпанемент не слышимого на трибуне мата, он повел речь о важности службы в вооруженных силах, рассказал международную обстановку и сделал глубокомысленный вывод о важности армии вообще и данного конкретного училища в частности.

 

Все это время Вадим с наслаждением вдыхал морозный воздух, заполненный летящими снежинками. В голове явно намечалось некоторое просветление. Правда соседи Вадима по строю облегчения явно не чувствовали. Выдыхаемый им воздух содержал в себе столько различных примесей, что запросто мог бы разнести в клочья милицейскую трубочку для пробы на алкоголь.

 

-Слышь, Вад, ты бы дышал куда-нибудь в сторону, что ли. А то ведь захочет кто-нибудь покурить и взорвемся здесь все нафиг! – сказал Вадиму стоявший рядом Николаев.

 

-Не взорвемся… - прохрипел Вадим, - Ты мне лучше скажи, смотр у нас сегодня будет или нет?

 

-Должен быть. На хрена ж мы ОЗК с собой перли!

 

-И правда… - Вадим недоуменно посмотрел на лямки ОЗК и противогазный ремень, пересекавший грудь.

 

Он натянул это все чисто автоматически, ничего не соображая. Видимо сработал автопилот. Вадим еще раз оценил высочайшие качества человеческого мозга. Это ж какие возможности надо иметь, чтобы после вчерашнего умудриться с утра выполнить все приказания начальника курса.

 

-А кто проводить будет? – он опять повернулся к Николаеву.

 

-ОВД, наверное. – ответил тот поморщившись, - Да дыши ты в сторону, блин!

 

-Е-е-мое… - тоскливо протянул Вадим, - А как же я стоять-то буду. От меня же такой фон…

 

-Не знаю, не знаю…

 

-А стиморола у тебя нет, пожевать?

 

-Думаешь лучше будет? – насмешливо спросил Николаев.

 

Вопрос был уместен. Все курсанты старательно заедали перегар жвачками. Особенно ценились «Стиморол» и «Дирол», так как обладали свойством несколько освежать рот. Но верно было и то, что хороший перегар никакой «Стиморол» заглушить не мог. После жевания его изо рта шел настолько специфический запах (и был он тем специфичней, чем сильнее была вчерашняя пьянка) что настораживал офицеров даже, пожалуй, сильнее, чем непосредственно перегар.

 

-Не знаю, - Вадим тяжело вздохнул и мороз обжег ему ноздри, - но надежда все-таки есть… Так есть у тебя или нет?

 

-Есть. – Николаев отогнул полу шинели и порылся в кармане, - На, – он протянул Вадиму пачку «Дирола».

 

Вадим прихватил сразу три подушечки и принялся старательно разжевывать их. Поначалу все было неплохо, но через десять минут он ощутил, что смысла во всем это не было. Перегар не уходил, а строевой смотр приближался. Он, однако, продолжал механически жевать, ожидая неизбежного.

 

-43 курс, кру-у-гом! – Сидоров выпалил эту команду в микрофон совершенно неожиданно, так что курсанты, переставшие его слушать уже давно, не сразу среагировали.

 

-Двадцать шагов вперед, шаго-ом марш!

 

Курсовая коробка прогромыхала сапогами.

 

-Кру-у-гом! – Сидоров подождал, пока курс выполнит команду и вновь чуть склонился к микрофону, - Офицеры кафедры ОВД, приступить к осмотру личного состава 43 курса!

 

Назначенные офицеры вышли из строя управления училища и направились к одиноко стоящему строю. Для остальных курсов начинался выход, гремел оркестр и они торжественным маршем проходили мимо трибуны, удалясь с плаца. Ушли все замы начальника училища и сам Сидоров. На плацу теперь разыгрывался другой спектакль.

 

3.

-Курс! – Кузин сделал секундную паузу, - Разойдись! В линию взводных колонн, становись!

 

Приученные в присутствии проверяющих выполнять команды быстро, курсанты бодро разбежались и принялись выстраиваться в новом порядке. Очень скоро на утоптанном снегу стояли четыре взводные колонны. К каждой направились по два офицера кафедры ОВД и приняли на себя командование. Они разделили каждый взвод на две части и принялись методично их осматривать. Вадим стоял в шеренге между Николаевым и Добровым, который хоть и был старшиной, но состоял во втором взводе.

 

«Ну, держись!» - подумал про себя Вадим, - «Только бы не дыхнуть!»

 

Расчет его был прост. Если постараться задержать дыхание или, по крайней мере, выдыхать очень медленно, то, возможно, проверяющий не обратит внимания на подозрительный запах.

 

-Расстегнуть шинели! Клеймение к осмотру! – скомандовал офицер, подошедший к их шеренге.

 

Курсанты сняли ремни, расстегнули шинели и застыли так, предъявляя к осмотру поясные ремни и изнанку шинели. Офицер шел в вдоль строя и проверял, правильно ли нанесены цифры клейма. Когда он проходил мимо Вадима, тот затаил дыхание. Пронесло!

 

-Головные уборы снять! Иголки, нитки, к осмотру! – скомандовал проверяющий с другого края шеренги.

 

Вадим снял шапку и оттопырил ее ухо. В каждой солдатской, курсантской и офицерской шапке обязательно должны находиться три иголки с нитками белого, зеленого и черного цветов. Теоретически, предназначены они для того, чтобы в походных условиях военнослужащий мог привести себя в порядок. Практически же, иголочки эти превращались в мощный аргумент для проверяющих. Они осматривались почти всегда. И при всем этом, иголок на курсе хронически не хватало. Каким образом их умудрялись терять из шапок – непонятно. Но потерявший почти всегда старался возместить утрату за счет товарища, тайно изъяв из соседской шапки недостающий пошивной материал. Затем следовала цепная реакция. Если учесть, что иголки потерял не один курсант, а несколько, можно себе представить, какая тайная борьба шла за эти иголки. И вот Вадим, отогнув ухо шапки, вдруг обнаружил, что иголок в его шапке только две, а от третьей осталась только смотанная зеленая нитка.

 

-Ни хрена себе! – пробормотал Вадим. Мысли тяжело заворочались в больной голове, но помочь не могли.

 

Это была катастрофа. Отсутствие иголки – неисправимый недостаток и Вадим будет записан за него. Но это еще означало, что проверяющий задержится возле него и придется отвечать на его вопросы. А вот этого Вадим позволить себе не мог. Выручил Добров. Он, стоя рядом, все это время косился на Вадима, чтобы в случае чего подстраховать не отошедшего от вчерашнего товарища. А поскольку был он опытным военным, то на всякий случай носил с собой не три иголки, а четыре. Лишнюю он держал в тайном месте. Услышав ругательства и обнаружив нехватку иголки, Добров извлек свою лишнюю и сунул Вадиму.

 

-На, блин, вставляй быстрее!

 

-Спасибо – пробормотал Вадим, дрожащими руками приводя шапку в должный порядок.

 

-Пить меньше надо.

 

-Стараюсь.

 

Они замолчали, так как проверяющий был уже рядом. Через секунду он прошел мимо застывшего Вадима и вновь ничего не заметил.

 

-Головные уборы надеть! – скомандовал проверяющий, - Сапоги снять, портянки к осмотру!

 

Но это уже было лишним. Вадим даже усмехнулся. Осмотр портянок может дать результат только во время неожиданного смотра, когда курс не готов к нему. Тогда-то и можно обнаружить тех, кто вместо положенных по уставу портянок, носит в сапогах носки. Но сегодня, когда все знали, что смотр будет, когда смотр этот уже не первый, наивно было рассчитывать, что кто-нибудь припрется на плац в носках. А, впрочем, снятие сапог преследовало и другие, воспитательные цели. И Вадим очень скоро это почувствовал. Проверяющий медленно двигался вдоль шеренги, а голая нога в это время уверенно замерзала на трескучем морозе. А значит, смотр вполне соответствовал своему предназначению.

 

Ведь зачем нужен строевой смотр? Уж конечно не для того, чтобы курсанты выглядели так, как положено по уставу. В этом случае смотры надо проводить через день. Но они проводятся лишь иногда, или в случае, когда курс должен быть наказан. И все курсанты должны понять, что строевой смотр – это плохо. А особенно плохо это, когда за дело берутся профессионалы кафедры ОВД. Курсанты должны бояться строевых смотров, а значит и залетов, которые к ним приводят.

 

-Надеть сапоги! – скомандовал проверяющий и все стали быстро заматывать портянки, тихо поругиваясь при этом.

 

Промерзший пустой сапог не грел. Вадим с тоской глянул на офицера.

 

-Может быть хватит уже? – пробормотал он тихо.

 

Проверяющий, похоже, был того же мнения. Он и сам достаточно промерз уже на плацу и его не вдохновляла мысль осматривать что-то еще. Вероятно, также подумали и другие. Старший их группы подошел к Кузину и что-то сказал.

 

-Командиры взводов! – скомандовал Кузин, - Перестройте подразделения!

 

Очень скоро взводные колонны снова выстроились в линию.

 

-Командиры, люди в вашем распоряжении. – Кузин повернулся к группе проверяющих и они пошли к выходу с плаца.

 

Раздались команды командиров взводов и подразделения двинулись в сторону учебного корпуса где, в соответствии с расписанием занятий, первой парой должна была состояться лекция по электроснабжению.

 

-Давай иголку. – толкнул Вадима Добров.

4.

Лекция… Как много в этом слове для курсанта! Это одновременно и радостное и немного грустное понятие. Лекции массовым потоком идут лишь до середины семестра, позже они редеют, а за месяц до сессии почти совсем исчезают, а значит обилие их означает, что начался новый семестр и до следующего отпуска еще жить да жить. В этом легкая грусть этого слова. Но, в тоже время, радости в нем гораздо больше. Ведь что такое лекция? Это целая пара, проведенная в прослушивании преподавателя, который почти никогда не спрашивает, никуда не ходит, а просто прохаживается у доски или стоит за трибуной, потому что лекции проходят обычно в огромных аудиториях, ступенчато поднимающихся на высоту в два этажа. Лекции прекрасны еще и тем, что на них можно позволить себе заниматься самыми разнообразными делами. Например, почитать, порисовать, поговорить, поспать, наконец. Конечно, поговорить можно только очень тихо, так как преподаватели не поощряют шум в аудитории. А вот насчет всего остального следует действовать по обстоятельствам. Не каждый преподаватель позволяет курсантам открыто и нагло спать у себя на лекции. Большинство из них даже старательно борются с этим явлением. Однако курсанта не так легко сломить! Если нельзя спать на столе, положив голову на согнутую в локте руку, то можно спать маскируясь. Например, оперевшись подбородком о положенную на стол ладонь и прикрывшись другой рукой, в которой зажата ручка. Единственное, как можно определить спящего в такой позе – это странная неподвижность руки с авторучкой. Впрочем, методов много, а некоторые специалисты могут спать даже сидя, ни на что не опираясь.

 

Обычно Вадим на лекциях читал. Читать было безопаснее, чем спать, потому что он сохранял контроль над ситуацией. Он слышал и мог видеть преподавателя, а поэтому внезапное приближение его и разоблачение практически исключались. Что же касалось собственно лекций, то Вадим их не писал принципиально. Ему казалось расточительным тратить столько времени на абсолютно ненужное занятие. Личный его принцип в учебе был таков, что все нужное он узнавал на практических занятиях. Монотонные же лекции утомляли его, а в своих конспектах после он все равно ничего не понимал. Особенно же плохо они получались у него в случае, если на середине лекции он начинал тихо засыпать. Тогда буквы и строчки недружно разбредались по странице, а бумагу периодически прочерчивали нарисованные сорвавшейся рукой линии. Читать эту писанину не мог даже он сам. А значит, сделал для себя вывод по окончании первого семестра Вадим, и писать их нечего. Если же преподаватели требовали предоставление конспектов лекций на экзамене, то Вадим, затратив на экзаменационной сессии два – три дня полностью восстанавливал пробелы в своей работе. Ему всегда казалось, что на это уйдет меньше полезного времени, тем более, что на самой сессии делать обычно все равно нечего. К третьему курсу количество книг, прочитанных им на лекциях, было огромным. Письма домой и друзьям он также писал исключительно на лекциях, когда они были, конечно. Одним словом, лекция означала для него интересное времяпровождение.

 

Однако сегодня все было не так. Похмельный синдром делал невозможным чтение или еще какие-нибудь занятия. Больная и тяжелая голова требовала только одного – сна. И Вадиму повезло. Полковник, читавший курс лекций по электроснабжению, снисходительно относился к курсантским слабостям. На первой же лекции он оповестил курс, что для него главное – тишина в аудитории, а уж чем там занимаются люди, все равно! И курс со всей ответственностью пользовался таким доверием. Тишина была действительно гробовая. Разве что всхрапнет кто-нибудь, да послышится стук сапог о деревянный пол, когда кто-то захочет сменить позу. Впрочем, не все были такими. Первые два ряда писали лекции всегда и везде, выше также попадались старательные товарищи. Но основная масса все же позволяла себе отдохнуть. Вадим с удовольствием завалился на согнутую руку и, чувствуя сладкую негу в отходящем от мороза теле, погрузился в сон…

 

Глава 5

1.

Наступила суббота. Занятия в субботу проходили как в обычные, будние дни. А вот распорядок второй половины дня был совершенно иным. Если в обычный день после обеда следовала самоподготовка до 18.00, то в субботу после обеда неотвратимо наступало ПХД – парково-хозяйственный день, предназначенный армейским командованием для наведения всеобъемлющего порядка везде: от подсобного хозяйства до штаба. Уборка проходит в казармах, общежитиях, на территории, в столовой, в учебных корпусах и так далее до бесконечности. Каждый курс, кроме своего расположения и территории, имеет также прикрепленный к его взводам учебные аудитории, которые необходимо убирать. А кроме этого, имеет еще и прикрепленное к нему помещение в столовой. И все это обслуживается именно в субботу. Иногда это мероприятие начинается с развода на плацу, но обычно людей распределяют сразу после обеда и они расходятся в определенные командиром места.

 

Так было и в этот раз. Третий взвод был на этой неделе ответственным за территорию, так что отправился туда почти в полном составе, оставив в комнатах по одному человеку для уборки. Обычно нет нужды в таких силах, но как уже упоминалось, морозы не спадали, превратив асфальт перед общежитием в каток. Торопливо разбрасываемый по утрам песок разносился ветром, почти не помогая. Теперь от командования поступил категорический приказ завалить песком всю площадь перед общежитием, во избежание травм. А сделать это было ой как нелегко!

 

Наивно было бы предположить, что песок для таких глобальных целей привезут на машине. В том и заключался парадокс, что песок требовалось сыпать каждый день, но никто и никогда не давал этого песка и не говорил, где его можно найти. Здесь все было возложено на курсантскую смекалку. И смекалка эта, как всегда, не подкачала. Еще на первом курсе, совсем на другой территории, парни с курса Вадима отыскали неподалеку от училищного забора некое подобие карьера, разрытого такими же смекалистыми курсантами. Глубина его была метра два и песок, извлекаемый оттуда, был изумительного качества. Причем характерной особенностью карьера было то, что в сильные морозы он замерзал почти весь и выдолбить песок было сложно. Но в одном месте, под сосной достаточно было раздолбить тонкую ледяную корку и без усилий черпать сырье лопатой. Вадим еще на втором курсе поражался, каким образом несчастная сосна еще умудряется как-то держаться на своем месте, ведь корни ее фактически висели в воздухе. Но ничего не менялось из года в год. Вот с того-то карьера, находящегося почти в 250 метрах от общежития и предстояло третьему взводу натаскать песка и засыпать им всю площадь перед общежитием. Через пятнадцать минут после обеда они разобрали ведра, носилки, лопаты и, с хмурыми лицами, начали спускаться по лестнице.

 

Вадиму в этот день тоже не судьба была остаться на курсе. Едва он вошел в комнату и бросил шапку на стол, в дверь вошел командир отделения, Витька Почкин.

 

-Вад. – окликнул он Вадима.

-Чего?

 

-Ты с Антипом идешь в аудиторию.

 

-Я ж недавно был. – Вадим подозрительно скосился на блокнот, раскрытый в руках Почкина.

 

В этом блокноте Витька отмечал, кто и сколько раз участвовал в каких-либо работах. Отдельно он вел список по дежурствам. Таким образом, у него всегда было все учтено и ему удавалось равномерно распределять работы среди подчиненных, что делало ему честь. Вадим знал это и спросил, в общем-то, из привычки к противоречию.

 

-Да, недавно. – невозмутимо ответил Почкин, - Но на неделе все пацаны ходили кирпичи разгружать, а ты не попал, так что изволь…

 

-Ну ладно. А чего с Антипом?

 

-Я ж тебе говорю, все отделение кирпичи разгружало, так что на аудиторию я попросил одного с другого отделения.

 

-Понятно. – Вадим со вздохом принялся надевать только что сброшенный ремень.

 

Почкин, не отрывая глаз от блокнота, повернулся и вышел. Вадим же отправился к Коле Антипову - надо было договориться о выходе.

 

По правде сказать, перспектива пробыть в обществе Антипова, общепринятое прозвище которого на курсе было Антип, не слишком вдохновляла его. Тот, надо сказать соответствовал своему прозвищу, которое у Вадима ассоциировалось с угрюмым, молчаливым человеком. Антипов был именно таким. Прибавить к этому почти полное отсутствие чувство юмора и картина будет практически закончена. Антип обладал широченными плечами и был вообще здоров как шкаф. Однако вывести его из равновесия было трудно. Был он туповат и тяжело учился, но его всегда выручали какие-то родственные связи. А кроме того, Антип постоянно стремился к тому, чтобы рядом с ним был лидер, то есть человек который знает что и как делать и всегда объяснит это ему. В его училищной жизни таким человек был Алик Самохвалов – его сосед сначала по койке в казарме, а теперь по комнате в общаге. Алик никогда не знал сомнений ни в чем. Он хорошо учился, он неплохо занимался спортом, он умел работать руками. Но любил Алик еще и приврать. Делал он это творчески и с размахом. По его рассказам выходило, что в родном городке, откуда он приехал в училище, его знали почти все и все его очень уважали. Естественно, что Антип безо всякого труда попал под влияние Алика. Но был у Антипа и еще один лидер – Мороз. Того он тоже уважал и всячески пытался добиться его благосклонности. Он ходил за ним везде, с тупым хладнокровием выслушивал его насмешки и некоторым даже казалось, что Алику уже не удержать своих позиций. Но со смертью Мороза все стало на старые места. Надо ли говорить, что общаясь с остальными, Антип в полной мере проявлял свое баранье упрямство и очень тщательно следил за тем, чтобы никто не вздумал подшутить над ним. Отсутствие чувства юмора делало общение с ним чрезвычайно затруднительным даже для Вадима, который вообще довольно легко сходился с людьми.

 

Вадим распахнул дверь в 719 комнату и вошел. На кровати, в сапогах, валялся Алик. Больше никого не было.

 

-А где Антип? – спросил Вадим.

 

-В туалете засел. – Алик лениво отодвинул шапку с глаз.

 

Вадим невозмутимо постучал в туалетную дверь.

 

-Антип, ты в курсе, что мы в аудиторию сейчас идем?

 

-Ну! – донесся из-за двери низкий голос Антипа.

 

-Короче, я тебя жду в холле.

 

-Прямо сейчас?

 

-Конечно, а чего тянуть? Уберемся, да и все дела. Может к четырем уже здесь будем.

 

-Ладно.

 

-Ну давай, не тяни. – Вадим вышел в коридор и отправился за шинелью.

 

2.

-Ну что, давай, наверное, для начала стульчики перевернем… - проговорил Вадим заворачивая рукава хэбэшки и оглядывая фронт работ.

 

Этим фронтом была не слишком большая аудитория, расположенная на втором этаже учебного корпуса 4 факультета. Прибыв на кафедру, Вадим и Антип получили у дежурного офицера, скучавшего с книжкой в лаборантской, ведро, тряпки и щетку. Теперь, свалив все это в угол, они разделись и сложили шинели на столы.

 

-Давай, – согласился Антип насчет стульчиков.

 

Они принялись споро устанавливать опрокинутые стулья на столы, дабы те не мешали им при уборке.

 

-Ну что, давай мети, наверное, а я потом помою. – предложил Вадим, когда они закончили.

 

Антип молча взялся за щетку. Вадим же подхватил скрипнувшее ведро и отправился за водой. В учебном корпусе стояла гулкая тишина. С разных этажей, нарушая ее, доносились звонкий стук ведер, грохот стульев и сухое постукивание щеток. ПХД – есть ПХД! Вадим зашел в загаженный туалет и поставил ведро под кран. После учебного дня это помещение выглядело не лучшим образом. Курилка забросана бычками, пол грязный, почти черный. А уж в самый туалет и заглядывать не хотелось. Курсанты вообще не отличались аккуратностью.

 

Когда Вадим вернулся, Антип уже заканчивал прометать пол. Вадим взял пыльную тряпку со сложным запахом воды, затхлости, грязи и бросил в ведро.

 

-Погоди, - повернулся к нему Антип, - Я сейчас доску протру, а тогда мой.

 

-Без вопросов. – Вадим оставил тряпку киснуть в ведре и, сдвинув стулья в сторону, растянулся на столе, - Спать охота, блин!

 

Но поспать не удалось. Антип довольно быстро закончил с доской и пришел черед Вадима поработать. Он набросил тряпку на щетку и принялся протирать пол, периодически смачивая тряпку в воде. Делая это, он подумал, что вот именно так можно отличить первокурсников от старших курсантов. По спокойному разделению работы. Будь они первокурсниками, то принялись бы первым делом делить работу и стараться сделать так, чтобы ни в коем случае не сделать больше, чем другой. Это приводит к тому, что одно и тоже дело первокурсники всегда делают в два, а то и в три раза медленнее, чем старшекурсники. Для тех главным мерилом является быстрота, после чего можно уже ничего не делать.

 

-Елы-палы! – тоскливо потянулся Антип, - Когда же этот карантин долбанный закончится?

 

-Через две недели. – Вадим продолжал широкими движениями щетки промывать пол.

 

-Жизни нет. Сегодня бы в город сходить, водочки попить… - Антип мечтательно сощурился.

 

-Ну так сходи.

 

-Ну да! Кто ж меня выпустит?

 

-Ты как маленький. Если очень хочется, сходи сам. Рискни! – улыбнулся Вадим.

 

-На хрен нужно! Один уже рискнул! – возмутился Антип.

 

Вадим не торопясь отжал тряпку и разогнулся.

 

-Ты про Мороза что ли?

 

-А то про кого же? Сам грохнулся и нас все подставил. Сиди тут теперь!

 

-Про мертвых плохо не говорят. Тем более про товарищей. – Вадим пожал плечами.

 

-Какой он мне нафиг товарищ! – Антип даже покраснел от возмущения.

 

-Так вы, вроде, корешковали…

 

-Ага, с ним покорешкуешь. Все, блин, только для себя делал. И все для него только были. Если ему чего-нибудь надо – расшибись, но сделай. А если от него – хрен. Только издеваться надо всеми был горазд.

 

-Может он только с тобой так.

 

-Ну да, если бы. Со всеми он так. Не было у него друзей на курсе, не было! Так, погулять, водки жирануть, с бабами... Это было. Но друзей не было. Только кулаков его боялись все.

 

Вадим предпочел промолчать. Он сам в друзьях Мороза не числился, так как никаким ухарским поведением не отличался, а был вполне нормальным, скажем так, законопослушным, военнослужащим. Но его поразили суждения Антипа. Безусловно, он выражает не столько свое мнение, сколько мнение Алика Самохвалова, но ведь за язык-то его никто не тянул. А раз так свободно говорит, значит так оно и было. В принципе Вадим всегда подозревал что-то подобное. С виду сплоченная компания крутых ребят, в основном занимавшихся до училища разными единоборствами, или же просто наглых, развязных и беспринципных была раздираема внутренними противоречиями. И если с врагами внешними и внутренними они держались сплоченно, то между собой отношения у них были вовсе не безоблачными. Случались и драки, и ругань и прочие разборки. А Антип и вовсе заявляет, что там каждый за себя. Что, впрочем, очень может быть…

 

Вадим в последний раз отжал тряпку и посмотрел на Антип.

 

-Все. Ведро вылей и заканчиваем.

 

Антип лениво сполз со стола и, подняв ведро, отправился к туалету. Вадим же двинулся на поиски лаборанта, коего и обнаружил на том же ободранном зеленом кресле, в той же заваленной разным учебным хламом комнатке, читающим все ту же книжку. Услышав шаги, он обернулся.

 

-Товарищ капитан, мы все, – сказал Вадим.

 

-Пошли, посмотрим. – капитан вздохнул и стал выбираться из кресла.

 

Пристальным, цепляющимся за каждую мелочь взором истинного офицера, лаборант осмотрел аудиторию и нашел, что придраться практически не к чему. Поэтому он молча закрыл аудиторию и разрешил отправляться восвояси.

 

3.

Суббота в курсантской неделе всегда была необычным днем. Начать хотя бы с того, что она знаменует собой наступление единственного выходного дня – воскресенья. Не являясь сама выходным, а точнее сказать, занимая некое промежуточное положение между трудовыми буднями и воскресеньем, суббота несет в себе что-то будоражащее, какое-то радостное ожидание. Да, по большому счету, даже и воскресенье не столь романтично и радостно, как суббота. Ведь воскресенье уже стремительно несет отдыхающих к понедельнику и началу новой недели. А вот суббота есть суббота!

 

Уже с первого курса Вадим проникся этим чувством любви к субботнему дню. На занятиях и он сам и другие, да, пожалуй, даже и преподаватели, поддавались этому радостному чувству. Занятия в этот день всегда проходили значительно веселее, чем в тот же понедельник, когда добрая половина курса тяжело вздыхает и старательно пытается справиться с мучительной дремотой. Кто-то поддерживает больную с похмелья голову. Кто-то рассказывает соседу про вчерашние приключения. Тоска!

 

В субботу же ясно – после обеда ПХД и все, ты почти свободный человек! Если, конечно, не заступаешь в наряд. Но уж если не заступаешь… Местные вообще исчезают до самого понедельника, а остальных также ждет увольнение на весь день, хотя и будут в их жизнь в выходные по-прежнему вмешиваться мелкие служебные проблемы, вроде построений, поверок и проверяющих. И все-таки это свобода. Целый вечер и целый день можно заниматься тем, чем хочешь. Возможно, гражданскому человеку трудно оценить всю прелесть выходного дня. Понять его может лишь тот, у кого весь день проходит по заранее утвержденному распорядку, где время на отдых предусмотрено лишь ночью.

 

Ну и самое, пожалуй, главное заключается в том, что суббота сулит курсантам радость общения с женским полом. Еще с первого курса, когда неместный курсант, редко попадает в увольнение, суббота сулит ему дискотеку в клубе училища. Причем не трехчасовую, как в воскресенье, а удлиненную на целый час. Да ко всему прочему, к ней прилагается продолжение в виде воскресного вечера в том же клубе. Поэтому в субботний вечер все казармы наполнены приводящими в порядок парадную форму курсантами, запахом извлеченных из заначек дезодорантов, туалетной воды и прочими атрибутами праздника. Конечно, дискотека актуальна лишь для первых и вторых курсов, которые проживают в казармах. Старшие курсы уже выпадают из сферы влияние «Авиатора», как повсеместно именовался училищный клуб. У них есть пропуска. Они могут находиться в городе и вечером и весь следующий день. Они даже могут без особого труда отпроситься и на ночь. Они всегда предпочитали проводить вечера, с девушками или без оных, в городе.

 

Вадим в свое время обожал «Авиатор». Половину первого семестра он стоически отказывался ходить на дискотеки, полагая, что раз он приехал сюда учиться, то в свободное время лучше заниматься чем-нибудь полезным, вроде чтения. Однако случилось так что в первый краткосрочный отпуск, на ноябрьские праздники, Вадим не по своей воле остался в казарме, вместо того, чтобы поехать к родственникам. Душе хотелось праздника и ему ничего не оставалось, как ради интереса сходить на дискотеку. При этом он думал, что стоит только начаться учебе, как вся эта ерунда перестанет его интересовать. Однако он был в первый же вечер так захвачен атмосферой веселья, флирта, близости девушек, что дискотека превратилась для него в постоянный источник удовольствий и новых ярких впечатлений. На следующую неделю после этого он затащил на дискотеку своего закадычного дружка Пашу Гаврилова, который до этого также считал дискотеки никчемным времяпровождением. С тех пор, в субботу и воскресенье, они строго находились в клубе, если, конечно, в дело не вмешивалась судьба, заставлявшая заступать в наряд или в караул. В «Авиаторе» Вадим и встретил Ларису. Поначалу их чувства совсем не проявляли себя. Они были дружны, но и только. Они даже обсуждали девушек, с которыми Вадим и Паша закручивали отношения. И Вадим до определенного времени даже и не думал, что Лариса заинтересует его совсем в другом плане. Но время шло и мысли о ней все чаще посещали его, причем вытесняли из головы мысли о каких-то новых любовных приключениях. Нечто похожее, вероятно, происходило и с ней, ведь постепенно они совершенно перестали обращать внимание на других, искать новых приключений, а приходили в «Авиатор» только для того, чтобы увидеть друг друга, ощутить объятия, слиться в поцелуе. Это было уже на втором курсе. И не было ничего удивительного в том, что очарование «Авиатора» как-то само по себе ушло от Вадима. Он ходил в клуб только для того, чтобы встретиться с Ларисой. Когда же они переехали в общагу и выход в город стал свободным, он вовсе перестал бывать там. Каждый вечер он как на крыльях мчался к любимой домой.

 

Но в эту субботу, как и в предыдущую, на курсе был карантин. Увольнений не было, а значит единственным местом, где влюбленные могли встретиться, был «Авиатор». Вадим обо всем договорился с Ларисой еще неделю назад и теперь стремительно собирался на дискотеку. Извлеченная из пыльных недр шкафа парадная форма, в просторечии парадка, должна была быть отглажена и почищена. Вадим занимался глажкой, весело напевая себе под нос. Душа его тоже пела. Еще бы! Не видеться с любимой целую неделю!

 

Шурик, сидя на кровати, ковырялся в инструментальном ящике, разглядывая разные полезные железяки, доставшиеся им в наследство от пятикурсников, бывших хозяев этой комнаты. У Шурика были золотые руки и он обожал что-нибудь мастерить. А еще готовить. До дискотек же он был не охоч, так как имел в родном городе девушку и не думал смотреть на кого-то еще. Теперь он замыслил украсить дверь в туалет и придать ей более изысканный вид. В настоящее время мысли его блуждали в дебрях творчества.

 

Приближалось время начала дискотеки. Вадим закончил гладить и принялся торопливо натягивать на себя брюки. Дверь распахнулась и в комнату влетел Паша.

 

-Ты чего, еще не готов?

 

-Да сейчас, сейчас… Чего ты торопишься-то? – Вадим надел рубашку и недовольно повел плечами.

 

Парадную форму им выдали еще на первом курсе, а с тех пор все немного подросли и возмужали. Рубашка ощутимо жала в плечах. А ведь впереди еще два года учебы!

 

-Как чего торопишься! Идти надо.

 

-Времени еще без десяти. Хочешь на морозе постоять? – Вадим застегнул китель, - Ладно, пошли.

 

Они вышли в холл и обнаружили, что все желающие пойти на дискотеку уходят безо всякого построения, так сказать, в частном порядке. Недолго думая, друзья сбежали по лестнице и устремились к клубу. Окна его были освещены красным, из-за висящих на окнах штор светом. Изнутри гулкими ударами разносилась музыка. Паша нетерпеливо рванул дверь и они оказались в будоражащей атмосфере клуба, пропитанной духами, радостью и любовью…

 

4.

Купив билеты у толстой билетерши на входе, друзья огляделись. Первое впечатление было как всегда обманчивым. Музыка действительно гулко ухала из зала, но атмосфера была еще не столь насыщенной. Время было раннее, по меркам «Авиатора», так что народу было еще не слишком много. Явились только самые нетерпеливые. Большинство же, как курсантов, так и девушек, предпочитали приходить позже, часам к семи вечера, когда веселье набирает обороты. Однако Вадима это не смутило. В отличие от Паши, у которого не было никакой любви, его не интересовали другие девушки. Ну а с Ларисой он заранее договорился встретиться пораньше.

 

Они прошли в обширное фойе клуба, где располагалась раздевалка. Ларисы там не оказалось и Вадим решил пройтись с Пашей по залу. Торчать в холле не хотелось, так как из дверей изрядно садило морозным воздухом и в фойе было довольно холодно. В зале было лучше, правда не намного, ведь он еще было полупустым. Только по расставленным вдоль стен креслам сидели несколько девушек и человек десять первокурсников, которые обычно являются первыми. Темный зал освещался только разноцветными вспышками цветомузыки, а слова тонули во всепобеждающем грохоте музыки, несущемся из огромных, в метр высотой, колонок.

 

-Блин! Рано приперлись! – проорал Паша склонившись к Вадиму.

 

-Сам все подгонял! Мерзни теперь! – прокричал в ответ Вадим.

 

Как-то иначе разговаривать здесь было невозможно.

 

-Ну давай сядем тогда! Чего, плясать тут вдвоем, что ли! – Паша показал на свободные кресла.

 

Они уселись.

 

-Сейчас подожду минут десять и пойду в холл. – Вадим посмотрел на часы, - Может Лариса пришла.

 

-Эх Вад, и чего ты влюбился! – видно было, что Паша вздохнул, - Сейчас бы как гульнули вдвоем! Как раньше!

 

-Да нет, знаешь ли, я пас.

 

-Зря.

 

Они вновь замолчали. Да и сказать по правде, драть здесь глотки, перекрикивая колонки, не слишком хотелось. Зал, тем временем, постепенно стал заполняться. Поминутно в двери заходили все новые курсанты, с девушками и без, и девушки, по одной, парами и целыми стайками.

 

-Не знаю как ты, - Вадим вновь склонился к Паше, - А я пошел к раздевалке!

 

-Пойдем, чего здесь сидеть. Медляки еще не скоро пойдут.

 

Медляками общепринято было назвать медленные танцы, когда можно было потанцевать с девушкой. Обычно в программе дискотеки медляки шли не сразу. В первый час их почти совсем не было. Далее же они запускались все чаще и чаще, так что к последнему часу шли уже каждые десять – пятнадцать минут. Собственно говоря, именно медляки и интересовали тех, кто пришел сюда, чтобы пообщаться с девушками. Нечего говорить, прикольно, конечно, скакать под разные шлягеры в компании однокурсников. Но во много раз приятнее пригласить на танец девушку, знакомую или не знакомую, ощутить ее близость, вдохнуть пьянящий аромат духов. А лучше всего, если это любимая девушка, и тогда медленный танец часто превращается в затяжной поцелуй и туманит сознание похлеще любого спиртного. Спору нет, многие приходят сюда именно для того, чтобы в туалете выхлестать на троих – четверых бутылку водки, запивая ее водой из-под крана, после чего ирокезами отплясывать все танцы без разбора, а под занавес учинить еще и драку. Однако Вадима и Пашу, всегда интересовали медляки и именно из-за одуряющего чувства близости женщин они и таскались без конца на эти дискотеки весь первый и второй курсы, тратя на это дело скудную курсантскую зарплату, которая, как известно, приравнивается к довольствию военнослужащего срочной службы. Зарплаты этой как раз хватало на то, чтобы восемь раз посетить дискотеку.

 

Вадим увидел Ларису как только вышел из зала. Она уже сдала свою шубу в раздевалку и теперь оглядывалась, пытаясь найти его. Друзья двинулись к ней. Впереди как на крыльях летел Вадим, несколько сзади неторопливо шел Паша, желавший лишь поздороваться. Лариса, жизнерадостная хохотушка, слегка полноватая, что, впрочем, совершенно не смущало Вадима, повернулась к ним и заулыбалась. Вадим с налета обнял ее и поцеловал, что Паша тактично пропустил, посмотрев в сторону.

 

-Привет! – сказал он, когда поцелуй завершился.

 

-Привет! – Лариса смущенно посмотрела на Вадима, - Набросился как сумасшедший…

 

-Я соскучился, – проинформировал Вадим.

 

-Я тоже, – ответила она.

 

-Ну что, - влез Паша, - Пойдем в зал или будем тут стоять?

 

-Пойдем, конечно. – Вадим взял Ларису за руку.

 

Начинался, так сказать, час пик. За те несколько минут, что друзья отсутствовали в зале, народу там изрядно прибавилось. Теперь уже пройти можно было только вдоль стены зала, по краю толпы, которая еще была довольно редкой, но постепенно становилась все плотнее и плотнее. Паша зорко оглядывался по сторонам, выискивая круг, где находились в это время представители 43 курса. Круг обнаружился почти у самых колонок. Парни пока еще без особого энтузиазма двигались под музыку и оглядывались в поисках интересной пары. Не сказать, что так вели себя абсолютно все. Часть курсантов уже была под хмельком, и эти в первую очередь почувствовали себя раскованными. Веселье постепенно разгоралась. Впрочем, все это не почти не касалось Вадима и Ларисы. Они, отыскав свободное местечко на креслах, устроились рядом и погрузились в тихое созерцание друг друга, которое было тем полнее оттого, что разговаривать не было никакой возможности. Паша куда-то исчез.

 

Через некоторое время последовал, наконец, первый медляк. Танец властно закружил влюбленных и время словно бы остановилось. Вадим с томлением в душе чувствовал как округлое тело девушки прижимается к нему, вдыхал аромат ее волос, руки его охватывали талию Ларисы, а взгляд был устремлен на ее лицо. На ее карие глаза, чувственные, полные губы, которые чуть приоткрылись и влажно блестели, словно дразня. Вадим склонил голову и они слились в затяжном поцелуе, от которого сбивается дыхание и голова туманится как от вина… Нет, положительно, в этих дискотеках была своя волнующая романтика!

 

Вечер прошел замечательно. Случилась, правда, в зале небольшая драка. Однако патруль стремительно растащил дерущихся, так что многие этого даже не заметили. Кто-то напился и влип в историю. Кому-то стало плохо. Кому-то наоборот, слишком хорошо. Кто-то поссорился, а кто-то впервые признался друг другу в любви… Словом, все как обычно!

 

Вадим и Лариса вышли из зала лишь тогда, когда отзвучали последние аккорды последнего медляка, после чего традиционно загремела финальная песня из репертуара группы «Браво», коей всегда заканчивались дискотеки. В фойе уже толпился народ. Курсанты провожали девушек, которым надо было не только получить в раздевалке верхнюю одежду, но еще и переобуться, ведь на улице стояла зима, а девушки для дискотеки приносили туфельки. Все скамейки были заняты. Впрочем, это никого не смущало. Было шумно, раздавался смех и говорливый шум, от которого словно бы даже становилось немного теплее. Вадим оставил Ларису на попечение невесть откуда вынырнувшего Паши и отправился с ее номерком к раздевалке, где толпилась изрядная очередь. Стоя там, он неожиданно увидел, как чуть в стороне Леха Коншов, что-то торопливо и, судя по жестикуляции, горячо говорит симпатичной черноволосой девушке с короткой стрижкой. Вид у девушки был весьма расстроенный, в глазах явно стояли слезы. С такого расстояния и в такой атмосфере услышать их было нельзя, но было понятно, что Леха пытается сказать что-то такое, что успокоило бы девушку. Правда, без особого успеха.

 

Тут Вадима невежливо толкнули в спину и высказались что-то по поводу того, что подошла его очередь. Получив шубу Ларисы, он вышел из раздевалки и мгновенно забыл о Коншове. Минут через десять они с Пашей, проводив Ларису, двинулись в общагу. На улице задувал ледяной ветер и его порывы противно забирались в рукава кителей. В конце аллеи, ведущей к «Авиатору» стоял патруль и ждал того, кто не выполнит по форме воинское приветствие. Несколько таких уже стояли перед начальником патруля в очереди на запись. Вадим и Паша старательно повернули голову и, как положено по уставу, протопали строевым шагом, поприветствовав офицера, после чего продолжили свой путь.

 

-Слушай, - Паша поежился от холода, - Видел сегодня Коншова в «Авиаторе».

 

-Ну и что такого? – пожал плечами Вадим.

 

-Да ничего. Просто он после того случая ни разу не ходил, а сегодня пришел. И был он знаешь с кем?

 

-С кем? – Вадим внезапно вспомнил черноволосую девушку в фойе клуба.

 

-С Ленкой! – выпалил Паша таким голосом, словно бы в его словах крылась немыслимая сенсация.

 

-С какой Ленкой? – Вадим этой сенсации не разглядел.

 

-Ты что, не знаешь ничего что ли? – Паша был несколько разочарован тем, что его слова не возымели ожидаемого эффекта.

 

-А что я должен знать?

 

-Вот ты, блин, со своей любовью от жизни отстал… - протянул Паша, - Короче говоря, она с Коншовым познакомилась и первое время с ним гуляла. А потом Мороз ее увидел, ну и перехватил. А Коншов остался не у дел. А теперь видишь, только Мороз разбился, как Коншов уже тут как тут. Выгодно использовал обстоятельства.

 

-Мороз что, отбил ее что ли?

 

-Конечно.

 

-Они же с Коншовым друзья были.

 

-Ага, друзья. Мороз на Коншове катался и погонял еще. Такая, блин, дружба! А уж как Ленку увидел, так и вовсе обнаглел.

 

-Во как! – Вадим переваривал услышанное, - Ты только, это, - он взял Пашу за рукав, - Не слишком об этом распространяйся. А то ведь еще подумают, что он Мороза мог…

 

-Да нет, я только тебе, по-дружески. – тут Паша даже остановился, - А ты что, думаешь он правда мог…

 

-Да нет, установили же – несчастный случай. Просто тень на пацана бросать тоже не нужно. Он ведь неплохой парень – Леха-то…

 

-Ну, это без вопросов. Парень он нормальный.

 

Они уже поднимались по лестнице. Войдя на свой этаж они обнаружили, что курс уже лениво выстраивается на вечернюю поверку, которую, во время карантина постоянно проверяли. Друзья встали в строй.

 

Ночью Вадиму снилась Лариса, но почему-то с черными волосами а не со светлыми, как было в реальности. Они целовались на какой-то крыше, где резкие порывы ветра то и дело швыряли в лицо комья снега. Дурачась, Вадим вскочил на парапет крыши и хотел что-то сказать Ларисе, но внезапный порыв злого ветра вырвал опору у него из-под ног. И он, раскинув руки начал падение в бесконечность. А сверху на него смотрело бледное лицо уже не Ларисы, а той самой Лены, что сегодня он видел в «Авиаторе».

 

Вадим проснулся в холодном поту и еще некоторое время не мог заснуть. Лежал, глядя в потолок, и пытался успокоить сильно бьющееся сердце.

 

«Бред какой-то снится!» - подумал он, - «Может быть это потому, что все так хорошо с Ларисой и я просто боюсь ее потерять?»

 

Такое простое объяснение внесло успокоение в его душу и, повернувшись на бок, Вадим уснул.

 

Глава 6

1.

После смерти Морозова Леха Коншов стал сдавать. Это заметил не только Вадим. Это было видно всем. Леха, в отличие от Мороза, был «правильным пацаном», как издевательски называли людей его типа такие ухари как Мороз. Эта правильность выражалась в том, что он практически никогда не ходил в самоволки, старался не нарушать дисциплину, нормально учился и не пер на рожон. Естественно, он был не в одиночестве. Как на 43 курсе, во всем училище, да и вообще в жизни, основную массу людей составляли именно люди нормальные, ничем особо не выделяющиеся, но, конечно же, индивидуальные. Тех, кто бы резко выделялся в положительную или отрицательную сторону всегда меньшинство. Однако именно это меньшинство, то или иное, и руководит всей массой.

 

Не сказать, что Леха был просто каким-то середнячком. Отнюдь. Он весьма неплохо учился, так что его средний балл приближался к четырем. Он замечательно рисовал, не извлекая, однако из этого своего таланта никакой прибыли, если не считать некоторых поблажек к нему со стороны начальства. Он был довольно общительным, не чурался компаний и был не прочь выпить с хорошими людьми. Одним словом, Леха был хорошим не задиристым парнем, всегда готовым уладить любой конфликт миром. Может быть, эти его качества и делали такой странной и неестественной его дружбу с Морозом. Казалось бы, невозможно представить, чтобы два человека являли бы собой абсолютные противоположности. Но они сошлись, может быть даже именно поэтому. Леха всегда как бы опекал Мороза. Он помогал ему на занятиях, когда тот не мог справиться с задачами или какой-то работой. Он готовил еду в комнате. Он следил за порядком, причем делал это все вполне естественно, так что никому даже не приходило в голову обвинить его в том, что он пытается угождать Морозу. И буйный, задиристый, всегда готовый помахать кулаками Мороз отвечал ему взаимной дружбой. Причинить обиду Коншову было все равно, что нанести оскорбление лично Морозу. Об этом знали все. Одним словом это были настоящие друзья и ничто, казалось бы, не могло разрушить их дружбу.

 

Но наша жизнь, несмотря на кажущуюся прозаичность, способна иной раз преподнести нам сюрпризы покруче чем в иных наворочанных мексиканских сериалах, где события сплетаются так замысловато, что иной раз кажутся просто неразрешимым клубком. Случилось так и в этот раз. На одной из дискотек Леха познакомился с Леной – хорошенькой веселой девушкой. Характер у нее был поживее, чем у Лехи, но, тем не менее, они сошлись. Всякий человек, хоть раз испытавший любовное томление, легко бы определил у Лехи болезнь пресловутого генерала из сказки «Про Федота-стрельца…».

 

«А намедни был грешок –

Взял, и выдумал стишок!

Доктора перепугались,

Говорят, любовный шок!»

 

Такой вот шок хватил и Леху. Стихов он, правда, не писал, ибо не замечал за собой соответствующих талантов. Но влюблен был до одури. Даже учиться стал хуже, так как плохо слушал и говорил невпопад. Да и что уж говорить – со всеми бывает, у всех проходит, прошло бы и у него, да случилась тут трагедия нежданная. На одной из дискотек увидел увлеченно воркующую за колонной парочку случайно проходивший мимо Мороз. И толи собственных подружек ему не хватало, толи и ему Лена в душу запала, но с тех пор дружба его с Лехой изменилась. При каждом удобном и неудобном случае Мороз стал говорить ему резкости. Сыпал бесконечными упреками и колкостями. А в ближайшие выходные, когда Леха попал в наряд, сам отправился знакомиться с Леной. А дальше уже и рассказывать нечего. Сложился у них классический любовный треугольник, который довольно быстро распался, так как Лена, особых чувств к Лехе не питавшая, предпочла ему шумного и эффектного Мороза. И остался несчастный Леха, выражаясь словами Маяковского, «за бортом парохода современности».

 

Парень он был все-таки гордый, а потому мало кто на курсе знал об этой истории. Да и не пытался он показать, что с Морозом у них не такие лады как раньше. Мороз, впрочем, после того как отбил у друга возлюбленную, успокоился и, на первый взгляд, все пошло по-старому. Леха, по мере сил, пытался справиться с душевной раной. Он упрямо налег на учебу, перестал посещать дискотеки, во избежание посыпания раны солью, и ушел в себя.

 

Теперь же, после смерти друга-соперника, он вновь стал сдавать. Причем все сильнее и сильнее. Его твердые четверки по многим предметам превратились в довольно слабые тройки. Его рассеянность и невнимание все чаще становились причиной залетов и дисциплинарных взысканий. Да и сам он, даже внешне, выглядел довольно неважно. Странно похудевший, какой-то потерянный он вызывал во многих жалость, которую ему, впрочем, выразить никто не мог, так как Леха ни с кем уже и не разговаривал, кроме как по делу. Так продолжалось до тех пор, пока отцы-командиры не обратили, наконец, внимание на печальное состояние подчиненного.

 

В один из дней капитан Чернышов вызвал командира взвода Дениса Градова и поручил ему поддержать Коншова. Поддержка заключалась в том, что было необходимо определить человека, который поддержал Леху хотя бы в учебе. И выбор Градова пал на Вадима, который достаточно хорошо учился и был весьма общителен, что упростило бы налаживание контактов.

 

2.

-Привет, я присяду тут? – обратился Вадим к Лехе.

 

-Угу, - неопределенно промычал тот.

 

Курс устраивался в здоровенной аудитории на лекцию. Обычно каждый курсант имел почти в каждой аудитории свое место, которое в процессе учебы за ним само собой закрепилось и существовало неписаное правило, эти места не занимать. Но, как и почти любое правило, это не обошлось без исключений. Несколько крупных лекционных аудиторий имели весьма своеобразную архитектуру и в них каждый раз все усаживались по-новому. Аудитория В-450 относилась именно к такому разряду. Отделанная даже красиво, она оказывалась неожиданно тесной, несмотря на свои немалые размеры. Поэтому лучшие места доставались самым шустрым и тем, кому они эти места занимали. Соответственно каждый раз состав менялся. Поэтому Вадим и подсел к Коншову.

 

На предложение Градова Вадим согласился без труда. После того как он всерьез увлекся Ларисой, их приятельские отношения с Пашей становились все прохладнее. Не то, что бы они поссорились или не уважали друг друга, но просто получилось так, что интересы их стали совершенно разными. Паша по-прежнему продолжал разгульную жизнь, шлялся по дискотекам, обзавелся новыми приятелями, с которыми почти каждый день отправлялся пить водку и клеить новых подружек. Вадим же наоборот становился все приличнее и приличнее, а каждый вечер отправлялся к Ларисе. Даже пить стал гораздо реже, да и то в общаге, вместе с Шуриком Галкиным и другими соседями.

 

С Пашей они иной раз садились за одну парту и обсуждали разные события в их, теперь уже отдельной друг от друга жизни, и казалось даже, что ничего не изменилось. Но Вадима, который все-таки был парнем компанейским и любящим общение, такая дружба не удовлетворяла. А тут еще был у него к Лехе Коншову какой-то интерес, непреодолимое любопытство, какое часто возникает у людей, случайно узнавших о малознакомом человеке волнующие подробности. И Вадим не колеблясь принял предложение Градова о помощи Коншову. Тем более что со ссылкой на капитана Чернышова, предложение больше смахивало на прямой приказ.

 

Вадим огляделся. В аудитории стоял гвалт. Все говорили одновременно, причем некоторые пытались перекричать остальных. Преподаватель еще не появлялся и неподалеку от кафедры в ожидании его маялся дежурный.

 

-Леха, а меня за тобой закрепили. Или тебя за мной… - Вадим повернулся к Лехе.

 

-В смысле, - тот недоуменно посмотрел на него.

 

-В прямом. Ты же учиться хуже стал. Или не заметил?

 

-Ну и чего. Мое дело.

 

-Согласен. Но Черный так не думает. Поэтому велено меня к тебе прикрепить, дабы я оказывал тебе помощь. Так что не подведи.

 

Черным за глаза называли капитана Чернышова.

 

-Фигня какая-то… - Леха пожал плечами, - Ну ладно.

 

Больше они не сказали друг другу в этот день ни слова.

 

Но все изменилось, тем не менее. Во-первых, Леха, словно бы устыдившись своей слабости, с новыми силами взялся за учебу и вскоре начал выкарабкиваться из ямы. Во-вторых, их дружеские отношения с Вадимом, поначалу похожие на обязанности, постепенно стали более искренними и глубокими. Примерно через месяц можно было подумать, что они дружат как минимум с абитуры, настолько они привязались друг к другу.

 

А тем временем зима все-таки сдала свои позиции и училище стремительно захватывала весна. Вчерашние снежные горы почернели и просели, но все еще не таяли, слишком уж велики они были. По дорогам и дорожкам весело бежали ручьи, а когда днем светило мартовское солнце, то хотелось просто радоваться жизни. Эти веселые ручьи размыли подтаявший лед и смыли следы крови на углу общежития и больше ничего в природе не напоминало о февральской трагедии. Да что в природе, в памяти сокурсников Мороза события тех дней подернулись дымкой забвения и перестали занимать людей. А, к слову сказать, не столь уж велика оказалась на поверку любовь окружающих к самой фигуре Мороза. Из многих разговоров и реплик, Вадим обнаружил, что при жизни абсолютное большинство сокурсников просто-напросто опасалось его взрывного характера, своеволия, нежелания понимать окружающих его людей. Именно поэтому все вели себя так, будто уважали его. На самом деле уважали его немногие. Большинство наоборот не испытывали к нему ничего, кроме презрения. Или ненависти, если он в чем-то перешел им дорогу. (А таких, надо сказать, было совсем не мало!)

 

Вадим не был удивлен этим неожиданным выводом. Большинство сокурсников относились к Морозу или безразлично, или с ненавистью за испытываемый перед ним страх, или с завистью к его «талантам». Возможно, Леха был единственным человеком, который по-настоящему дружил с Морозом. До самого конца…

 

К началу марта завершился срок их невольного заточения в общаге и все вернулось на круги своя. Едва ли не каждый день Вадим, получив пропуск, мчался на автобусную остановку, дабы отправиться к любимой. Автобусы, как назло, ползли медленно и постоянно опаздывали, так что временами он не выдерживал и, ругая общественный транспорт на чем свет стоит, мчался пешком. Ведь им надо было сказать друг другу так много, а времени было так мало…

 

А весна, тем временем, все решительнее вступала в свои права. В тех местах, где земля и асфальт очистились от снега, появились уже проплешины сухой земли. В училище бригады курсантов по пятнадцать – двадцать человек «делали весну». А именно: раскидывали лопатами снег из высоченных не тающих сугробов по обочинам. Разбросанный снег таял уже через пару дней и после этого оставалось еще вымести оставшийся после зимы песок. На этом весна считалась уже окончательно пришедшей в военное училище.

 

3.

Комната в общаге… Как много значат эти слова для курсанта, прожившего два года в казарме, где с утра до вечера грохот и крики. Где ты на виду у всех, словно голый в бане, где ты слышишь о чем разговаривают соседи, а они слышат тебя. Где ты видишь, кто чем занимается в двадцати метрах от тебя, в соседней располаге, а все остальные, соответственно, видят чем занимаешься ты. Где орет музыка, которая, может быть, тебе не нравится и крутят по видаку боевики, которых ты терпеть не можешь. Где двухъярусные кровати, отбои и подъемы, дежурные, светящие по ночам фонариками в лицо, пересчитывая личный состав. Где негде вскипятить чай, а блага цивилизации в виде чайника и контрабандной электроплитки существуют только в каптерке и только для очень немногих. Где воруют зубную пасту из тумбочек и хлястики от шинелей. Где никогда нельзя оставить ничего ценного даже ночью. Где днем нельзя лежать на кроватях, да и самые кровати обязаны быть выровнены, словно строй факультета на параде. Где каждую субботу мытье паркета с мылом. Где громадный общий туалет и умывальник, в котором не предусмотрена горячая вода. Где летом невыносимая жара и духота, а зимой гуляет ветер. Где нельзя расслабиться ни на секунду…

 

И вот, когда ты прожил два года в таких условиях и научился, наконец, ценить простые радости жизни, такие как горячий душ и обжигающий чай, возможность поваляться в обед на кровати и без страха положить в тумбочку ценную вещь, только тогда ты поймешь, что значит для курсанта-второкурсника комната в общежитии. Конечно, и она не панацея. Здесь тоже нельзя иметь электроплитку, но можно иметь чайник. А это уже огромное достижение.

 

Ведь казалось бы, простая вещь – чай. Кружка кипятка с чайными листочками. А сколько удовольствия. И дело даже не в самом чае. Дело – в кипятке! Два казарменных года курсант видел горячий чай лишь изредка. В кухонном наряде, на варке, в наряде по столовой, когда сам накрывал на стол и мог второпях хлебнуть обжигающего напитка, да еще дома, в отпуске. Все же остальное время достается ему какое-то пойло. В казарме он пить не может, нечем вскипятить, а в столовой, разлитый за полчаса до прихода курса по стаканам чай остывает к моменту приема пищи и уже не доставляет никакого удовольствия. И это летом, а уж зимой-то и говорить нечего. Хорошо если он вообще не будет холодным. Может быть поэтому многие люди, до армии не переносившие горячий чай, да и кипяток вообще, после армии признают только свежевскипевший чай, и терпеть не могут остывшего.

 

Комната не панацея. Ее регулярно перетряхивают курсовые офицеры. Сюда тоже может зайти дежурный по факультету или училищу. Здесь тоже случаются подъемы и не редки построения. Но все-таки комната обладает несравненно большими преимуществами. Вот потому-то последние полгода на втором курсе – это грезы о своей комнате. Задолго до заселения люди уже разбиваются на группы, по будущим комнатам. Начинают откладывать деньги на ремонт. Решают, планируют, мечтают… Это чувство знакомо новоселам, которые уже точно знают, что получат новую квартиру.

 

Ремонт в комнатах курсанты тоже проводят с особой любовью. Совсем не так, как в студенческих общагах. Там народ свободный, казармы не видавший, а значит и комнаты они содержат соответственно: бардак, казенная обстановка, однообразные стены. В общежитии училища все по-другому. Два года курсанты мечтают, о том, что у них - наконец-то! - появится свой уголок, где они смогут без помех заняться своими делами. И они изо всех сил стараются превратить этот уголок в уютнейшее место на земле. И ремонт здесь делают по полной программе. От пола, до потолка. И выглядят эти комнаты, словно неплохие квартиры. Это уже потом, к пятому курсу, когда все в училище уже окончательно опостылевает, теряется и интерес к комнатам. Тогда они постепенно утрачивают былой блеск. Но новое пополнение второкурсников, возбужденное и радостное от обретения собственного угла, вскоре вновь приводит их в надлежащий вид.

 

Отношение к комнатам трепетное, особенно на третьем курсе. И однажды в апреле это отношение послужило искрой к давно зревшим неприятностям. Началось все просто, даже прозаично. Подполковник Кузин находился в отпуске по семейным обстоятельствам, в следствии чего командование перешло к капитану Чернышову. Тот взялся за дело со свойственным ему рвением и стремлением навести, как он выражался, порядок на курсе. С его точки зрения то, как вел дела начальник курса, было в корне не верным. Он считал, что курсантов нужно гонять, гонять и еще раз гонять, и был готов заниматься этим с утра до вечера, а также в выходные и праздники. Он вообще думал, что с приходом Кузина на курсе наступила опасная расслабуха. Оставшись за начальника курса, он принялся гонять.

 

Бесконечные построения в выходные дни и по вечерам вызвали глухой ропот. Начавшиеся проблемы с выдачей пропусков, для выхода в город, одобрения действиям Чернышова не добавили. А тут еще, как на грех, в училище началась очередная кампания по борьбе с контрабандными электроплитками.

 

Причиной к тому послужил какой-то приказ главкома, написанный по результатам разбирательства причин пожара в одной из воинских частей. Там, в результате замыкания старой проводки, сгорела казарма. В связи с этим приказывалось все незарегистрированные электроприборы, вплоть до нагревателей убрать и в помещениях не использовать ни в коем случае. Сей приказ был зачитан на училищном разводе и офицерам было велено претворить его в жизнь. Для того чтобы никто не голодал, курсантов старших курсов, за исключением тех, кто жил дома, ставили на довольствие. Это означало походы на завтрак и ужин, от которых давно все отвыкли. Да и желающих возвращаться к столовской пище не было.

 

Чернышов рьяно взялся за дело. Он попытался организовать походы на завтрак и ужин. Однако это дело встретило молчаливое сопротивление. Если он лично присутствовал при приеме пищи, то люди еще сидели. Но если он уходил, а он все-таки не мог постоянно сидеть в училище, ибо у него была семья и жена была не слишком довольна его служебным рвением, курс разбегался из столовой словно тараканы от дихлофоса. Тогда он пошел другим путем. Справедливо решив, что если конфисковать все спрятанные электроплитки, то готовить пищу будет не на чем, а значит, проблема решится сама собой. А заодно исполнится и первая часть приказа. Об этом своем решении он и объявил курсу на ближайшем построении. Мол, кто не спрятался – я не виноват.

 

Курс отреагировал соответственно. Все плитки были тщательно запрятаны в малодоступные уголки комнат, о наличии которых догадаться не всегда было возможно даже при тщательном осмотре. Каждый рассчитывал на лучшее.

 

4.

Четвертой парой во взводе Вадима должно было быть физо. Это означало, что курсанты должны будут промчаться после третьей пары из учебного корпуса до своих комнат в общаге, стремительно натянуть на себя спортивную одежду и также стремительно прибыть к спортивному комплексу училища, чтобы поспеть к началу следующей пары с минимальным опозданием. В идеале, конечно, опоздания быть не должно, но все понимали, что почти не реально успеть сделать все перечисленные действия за 10-15 минут, отведенные на перемещения между парами занятий. Правда сегодня задача облегчалась тем, что третьей парой было практическое занятие по системам и средствам связи, проходившее в самом близком к общаге учебном корпусе. После окончания ПЗ взвод выскочил из корпуса и, быстро построившись, двинулся к общаге.

 

Начальство на курсе отсутствовало. Народ, стремительно разбежавшись по комнатам, принялся уже было переодеваться в заготовленную заранее спортивную форму, причем многие из местных судорожно метались из комнаты в комнату, выспрашивая, кто кроссовки, кто штаны, кто майку, так как спортивная форма в общаге была далеко не у всех. Именно в это время суетливый процесс переодевания нарушили громкие вопли, по большей части нецензурного характера, доносившиеся из комнаты, где обитали Валера Вялов и Саня Снетков. Конечно те, кто был в соседнем крыле, не обратили на эти крики ни малейшего внимания – ну, мало ли, кто там чего орет! А что матом, так матом у нас в армии как известно не ругаются, на нем разговаривают. Однако те, кто был поближе к эпицентру действа, все-таки посчитали нужным заглянуть на шум и выяснить в чем дело. Прибежал на крики и дневальный свободной смены, исполняющий в утреннее время обязанности дежурного.

 

Дело было труба… Вошедшие с ужасом разглядывали учиненный в комнате погром. Все вещи, еще утром лежавшие в кладовой, а также находившиеся в шкафах и на полках, были раскиданы по полу и по столам. Настенная полка была сломана. Но хуже всего пришлось кладовой. Верхняя полка была обрушена и раздавила своим немалым весом банки и склянки на нижней полке. Все это было перемешано с остатками еды. Создавалось впечатление, что некто извлекал таким своеобразным способом припрятанную на верхней полке электроплитку, которая валялась тут же, не годная более к употреблению. Спираль была вывернута наружу, выключатель выломан, корпус помят. Гора мятой, истоптанной одежды, засыпанная стеклом и мусором, была заботливо облита кетчупом из стоящей неподалеку опорожненной бутылки.

 

К моменту появления дневального поток матерного красноречия Валеры уже иссяк. Он лишь молча обвел рукой царящий в комнате бардак и спросил:

 

-Кто?

 

-Это Черный с Ливси комнаты осматривали. Нас с собой не брали.

 

Черный – такой была подпольная кличка капитана Чернышова, что не очень странно, ибо происходила она от фамилии. Кличку в армии имеют все. Просто не все об этом знают. Офицеров подчиненные за глаза обязательно как-нибудь называют, просто никогда стараются этого не афишировать. Более примечательна была кличка Ливси. Так прозвали второго курсового офицера – Василия Андреевича Калмыкова. Было в его облике что-то такое, что неуловимо делало его похожим на доктора Ливси из мультфильма «Остров сокровищ». Та же вечная улыбка, смешки и не слишком умные шутки. И та же походка – грудь колесом, с непобедимым чувством собственного достоинства. Теперь уже было и не вспомнить, кому впервые пришло в голову назвать Калмыкова Ливси. Но кличка пристала настолько прочно, что иначе его уже никто и не называл.

 

Капитан Калмыков был личностью не слишком примечательной. Он не обладал харизмой власти как подполковник Кузин и не отличался горячностью и любовью к властвованию как капитан Чернышов. Он был просто офицер, ни рыба, ни мясо, каких великое множество в многолюдной Российской армии. Но, как всякая посредственность, он наиболее легко поддавался именно дурному влиянию, а посему брал себе пример с Чернышова. Они вместе обследовали курсантские тумбочки в казарме, вместе выдумывали наказания для провинившихся, вместе перетряхивали комнаты в общаге. В общем, у них сложился очень плодотворный дуэт.

 

Тем временем Валера еще раз выругался и осел на кровать.

 

-Ну и что теперь делать? – вопросил молчавший до этого Снетков.

 

-Убираться! – зло проговорил Валера.

 

-Тут теперь и за день не разгрести, - подошедший Вадим подцепил из валявшейся на полу кучи спортивные штаны, - Вот козлы-то, они же специально все это дело кетчупом поливали.

 

-Ну да, Черный еще говорил, когда они отсюда выходили, что это будет наукой, мол, как плитки прятать, – сказал дневальный.

 

-А еще у кого-нибудь нашли плитки? – подал голос Витек Повозкин.

 

-Нет, сегодня повезло, – дневальный пожал плечами, - Жаль только не всем…

 

Глава 7

1.

Солдатский телеграф работает стремительно, так что еще до того, как курс собрался после занятий для построения, все совершенно точно знали, что произошло в комнате Валеры Вялова. И нельзя сказать, что люди восприняли эту новость спокойно. Плитки были запрятаны буквально во всех комнатах и все невольно примеривали случившееся на себя. Примеривание это никого не оставляло спокойным.

 

-Нет, ладно там плитку раскурочили, хрен бы с ней! – возмущался кто-то в толпе, - Но на хрена же одежду портить?

 

-А полки ломать? – вторил ему другой.

 

-Да козлы они, козлы и есть! – кричал еще кто-то, - Им лишь бы поиздеваться над людьми. Им на эти плитки плевать. Черный вообще садист!

 

В этих словах была доля правды. Не то, чтобы капитан Чернышов был каким-то там абсолютным отморозком, но властью своей, а также доставляемым им неприятностям и страданиями подчиненных он упивался. И всякий, кто видел его в такие моменты не мог отделаться от мысли, что все, что он делает, ему нравится до самозабвения. Ибо ничем иным объяснить некоторые события было просто нельзя. Чего стоил один только сегодняшний кетчуп!

 

Курс волновался. Всем было понятно, что очередную выходку курсовых нельзя оставлять. Ведь проверки продолжатся, а если они так будут громить каждую комнату, то вскоре даже в город будет выйти не в чем. Да и не большое удовольствие после каторжного курсантского дня заниматься ремонтом комнаты. Однако что могут сделать люди в армии против своего начальника, которому они всецело подчинены. Которому, согласно устава, дана над ними огромная власть, неподчинение которой является как минимум дисциплинарным проступком, а в более серьезных условиях – воинским преступлением со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как могу подчиненные воздействовать на своего командира?

 

Но вот, неизвестно откуда родившись, неизвестно кем выдуманное или просто случайно произнесенное, по рядам пронеслось, сначала несмело, а потом все более утверждающе одно слово: «Голодовка!». Курс загудел. Было время обеда. Обед всегда проходит в училищной столовой. За обедом тщательно наблюдают все дежурные, начиная от дежурного по училищу и заканчивая дежурным по обеденному залу. Если целый курс откажется от обеда это ни в коем случае не останется незамеченным. Это может дойти даже до начальника училища и Черному, из-за которого это произошло, может и вправду не поздоровиться!

 

-А ведь и правда, братва, если мы есть не станем, так все сразу зашевелятся! – выкрикнул совсем уже было расстроившийся Валера.

 

-А как сделать голодовку-то? – спросил кто-то из толпы.

 

-Как, как?! – крикнул Сергей Тюрин по кличке Серый, - Не пойдем в столовую, да и всего делов!

 

Серый был один из группы неизбежных для всякого воинского подразделения забияк и неформальных лидеров. Такие всегда хорошо дерутся, но мало думают и все проблемы предпочитают решать без особых раздумий, преимущественно при помощи силы.

 

-Ага, блин, в столовую мы не пойдем, - выкрикнул Добрый, - Вы не пойдете, а сношать потом меня и сержантов будут. Охрененно вы придумали!

 

-А Добрый-то прав, - поддержали старшину сержанты, - Отвечать-то по любому в первую очередь нам. Надо что-то еще думать!

 

Тут, совершенно неожиданно вперед к Доброму протолкался Леха Коншов.

 

-Добрый, слушай, а если нам в столовую пойти, рассесться там, как обычно, но не есть, а минут через пять встать и выйти. Формально мы ведь все по правилам делаем, по Уставу: пришли, сели, встали, ушли. Все по командам, как обычно. А вот есть нас Устав заставить не может. И никто не может, ни Черный, ни генерал!

 

Приунывший вроде бы народ повеселел. Идея всем показалась вполне разумной. Даже сержантский состав, поначалу скептически отнесшийся к затее с голодовкой, теперь был совсем не против проучить зарвавшихся курсовых.

 

2.

Следуя мудрой задумке Лехи, творчески обработанной Добрым и сержантами, курс двинулся в столовую. В курсантской столовой было два входа, но реально в открытом состоянии постоянно был только один из них. Обычно тот, что ближе к КПП. Через другой вход впускали преимущественно летом и в течение недолгого времени, чаще всего во время абитуры. Почти все остальное время года этот вход был закрыт. Почему это было именно так, никто толком объяснить не мог, но положение вещей не менялось из года в год, так что, в конце концов, стало одной из хороших воинских традиций, многие из которых непонятны, но от этого соблюдаются не менее свято.

 

Из-за этого закупоренного входа возле оставшихся в единственном числе дверей каждый день, по три раза скапливалось колоссальное количество подразделений, курсовыми коробками подходившими для приема пищи. Строи толкались и тяжко маневрировали, словно автомобили на стоянке в час пик. Дело сильно усложнялось тем, что согласно Устава и сложившихся традиций каждый старшина, подведя свой курс к столовой, был обязан подать команду «Смирно» и доложить о прибытии дежурному по училищу, стоявшему истуканом на высоком крыльце столовой. После доклада и беглого осмотра сверху прибывшего курса дежурный подавал команду «Вольно» и разрешал вход в столовую. Именно это и создавало пробки, особенно когда наиболее твердолобый дежурный по училищу не разрешал курсам вход в столовую в два потока.

 

Но вот, наконец, Добрый доложил о прибытии и курс довольно быстро втянулся в прожорливые, распахнутые настежь двери столовой, которая поглощала строевые коробки с потрясающей скоростью. Почти взбежав на второй этаж, где располагался их обеденный зал, 43 курс, не дожидаясь команд, расселся за столами. Все, в общем-то, было как всегда. Однако сегодня ситуация была нестандартна. Рассевшись за столами, курсанты не стали разливать суп из бачков, расхватывать хлеб и делить кружки с компотом. Вместо этого все тихо переговаривались, поглядывая то на Доброго, то на растерянно взирающий на все это безобразие наряд по столовой, который не знал о случившемся в общаге, а следовательно, был не в курсе общего замысла. Им объяснили и надо отдать им должное за понимание, если учесть тот факт, что после ухода курса им предстояло куда-то слить потрясающее количество отходов, которых в обычное время, конечно же, оставалось значительно меньше.

 

Минут через пять Добрый встал и скомандовал:

 

-Курс! Встать! Выходи строиться на улицу!

 

Люди встали и начали выходить из столовой. Все были взбудоражены и многим неожиданно приятно щекотала нервы угроза грядущих неприятностей, в неотвратимости которых практически никто не сомневался. Ведь в истории любого училища не много можно найти фактов, когда курсанты осмеливались напрямую противодействовать командованию курса, тем более в форме голодовки. А последствия этого могли быть самыми непредсказуемыми, несмотря даже на то, что формально курс не нарушил никаких уставных правил: на обед приходили, за столами сидели, а что есть не стали, так насчет этого устав ничего не говорит, а значит и придраться, вроде бы, не к чему.

 

Реакция последовала незамедлительно. Не успел курс даже приблизиться к общаге, как в задних рядах увидели стремительно нагонявшего их Чернышова, позади которого поспешал Калмыков.

 

-Добров! Остановите курс! – заорал Чернышов, не останавливаясь.

 

-Курс! Стой! – Добрый отдал команду и двинулся к начальству.

 

-Постройте курс возле торца столовой. – Чернышов не стал дожидаться обычного доклада.

 

Добрый повернулся к строю:

 

-Курс, разойдись! В линию взводных колонн, становись!

 

Ситуация была напряженной и люди выполняли команды быстро. Уже через пару минут четыре взводные коробки стояли у торца столовой. Над курсом сгустилась напряженная тишина, все ждали реакции курсовых офицеров.

 

-Старшина, объясните мне, что происходит. – Чернышов попытался успокоиться, но нервная нота в его голосе показывала, что он вот-вот сорвется на крик.

 

-Люди отказались принимать пищу. - Добров напротив выглядел хладнокровно, заранее приготовившись к любому повороту событий.

 

-По какой причине?

 

-По причине погрома, учиненного сегодня утром в комнате Вялова и Снеткова.

 

Чернышов замолчал на несколько минут, видимо переваривая такой неожиданный ответ. Как и большинство людей, пытающихся установить свой авторитет, вселяя страх в подчиненных, он панически боялся даже малейших признаков неповиновения. В тех редких случаях, когда доведенные до отчаяния и ярости отдельные курсанты начинали высказываться на повышенных тонах, отстаивая свое мнение, капитан тотчас же шел на попятную. В данном же случае дело обстояло значительно хуже. Чернышов почти физически ощущал ненависть, исходящую от людей. И сейчас ни ему, ни стоящему чуть сзади Калмыкову, затея с разгромом комнаты за найденную плитку уже не казалась ни замечательной, ни поучительной. Однако из создавшейся щекотливой ситуации следовало как-то выбираться.

 

-Товарищи курсанты, - начал он, тщательно подбирая слова, - Я не очень понимаю, что послужило причиной отказа от приема пищи. Возможно, изъятие плитки из комнаты Вялова было проведено не слишком аккуратно, но ведь я предупреждал вас о таком исходе! Я и сейчас повторяю, что хранение электрических плиток в комнатах категорически запрещено. Их необходимо сдать в канцелярию, для последующей отправки родителям.

 

Курс зашумел. Голодовка явно удалась, ибо Чернышов не орал, хотя по его виду было видно, с каким трудом давалась ему спокойная речь. Более того, он был явно напуган столь явным выражением протеста и стремился поскорее вернуть события в нормальное русло, пока они окончательно не вышли из-под контроля.

 

Все загалдели разом. Трудно было разобрать отдельные выкрики среди общего шума. Каждый пытался высказать свое личное мнение по поводу происшедшего, однако ни к чему путевому это не приводило. Наконец вмешался Добров:

 

-Хорош галдеть! – рявкнул он, повернувшись к стою, - Пусть сержанты высказываются!

 

Шум постепенно затих, хотя и не прекратился вовсе.

 

-Товарищ капитан, - заговорил командир первого взвода, - Все понимают, что хранение плиток запрещено и поэтому, когда их отбирали раньше, и когда их будут отнимать дальше, проблемы не появились. Но у Вялова и Снеткова, кроме отнятой плитки, вы еще устроили в комнате погром, испортили личные вещи, которые к приказу о плитках никакого отношения не имеют!

 

-Да плитку-то, - выкрикнул командир третьего отделения третьего взвода, - Плитку-то вы не отобрали, а разломали так, что она теперь не подлежит восстановлению!

 

-А это тоже личная вещь! – подал голос Денис Градов, командир второго взвода, из которого и были пострадавшие, - За нее, между прочим, деньги заплачены. И как ее можно теперь отослать родителям?

 

-Товарищи курсанты! – прервал высказывания Чернышов, - Возможно мы с капитаном Калмыковым допустили некоторую неаккуратность и во время извлечения плитки повредили какие-то вещи. Но не следует забывать, что электроплитки запрещены к хранению, а значит наши действия были вполне правомерными.

 

Курс снова загудел. Такая иезуитская хитрость объяснений, после того, что многие своими глазами видели в разгромленной комнате, казалась издевательской.

 

-А зачем полки было рушить, зачем одежду выбрасывать, для чего все это было кетчупом поливать? – неожиданно для всех выкрикнул Леха Коншов, не являвшийся сержантом, но стоявший в строю сразу за командиром отделения, - Ведь это ни в каких приказах не указано. А просто это издевательство над людьми!

 

Воцарилась тишина. Так часто бывает, когда после массовой, но безликой акции протеста, необходимо объясниться с начальством. Вот именно на этом, последнем, этапе, никто уже не желает высовываться и подставлять себя под удар в будущем. Ведь начальник, припертый к стенке сейчас, имеет все возможности отыграться на смельчаке после, когда все уже успокоится. Но почти всегда находится человек, нашедший в себе силы, часто под влиянием обстоятельств, выступить с наиболее резким выпадом, который только и способен в такой ситуации нарушить хитрые ходы начальника, которыми он пытается выкрутиться и повернуть ситуацию в свою пользу. В данном случае таким человеком оказался Леха, своим эмоциональным выкриком нарушивший и обходные маневры Чернышова, и осторожные высказывания сержантов, сразу обострив ситуацию.

 

Первым нашелся Добров:

 

-Товарищ капитан, это – общее мнение. – развел он руками, - И курс ждет вашего решения.

 

-Товарищи курсанты, - после минутного молчания проговорил Чернышов, - Вполне возможно, что наши с вами взгляды на способ поддержания воинской дисциплины несколько разошлись. Я признаю, что несколько вышел за рамки обычного наказания виновных. Хотя я и настаиваю на том, что в этом все-таки виноваты проживающие в комнате курсанты. Нам необходимо разрешить этот вопрос: какие будут у вас пожелания на будущее?

 

Было видно, что эти слова дались Чернышову нелегко, но не произнести их у него уже не было никакой возможности – ситуация явно выходила из под контроля!

 

И вновь все загалдели разом. В этом гомоне с трудом можно было различить отдельные фразы. Чернышов поморщился. Заметив это Добрый снова заорал:

 

-Тихо! По одному!

 

Шум мало-помалу успокоился.

 

-Нужно просто по-человечески относиться к людям и к их личным вещам! – первым выкрикнул Леха Коншов, которого уже несло вперед с неудержимой силой.

 

-Точно! Здесь не казарма – вещи иметь не запрещено! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

 

-Об обходах комнат нужно предупреждать! – выкрикнул кто-то, но тут же осекся, видимо сообразив нелепость такого требования.

 

Чернышов поднял руку, требуя тишины. Выкрики затихли.

 

-Я понял ваши требования, товарищи курсанты. Хотя думаю, что пожелания насчет предупреждений об обходах – просто неудачная шутка. У нас здесь не демократическая организация, чтобы решать вопросы коллегиально. Но впредь я обещаю, что я и капитан Калмыков не будем что-то ломать в комнатах, а также портить личные вещи. Но я так же заранее объявляю, что запрещенные к хранению в комнатах общежития вещи буду изыматься. Кроме того, будет усилен контроль комнат, в целях наведения порядка и укрепления воинской дисциплины. Я надеюсь, что на этом конфликт разрешен!

 

Добров оглянулся на строй:

 

-Я считаю, что да.

 

-В таком случае ведите курс в общежитие. Построение для развода на самоподготовку в четырнадцать тридцать!

 

3.

-Давай Леха, вон за тот столик. – Вадим кивнул головой в сторону стоявшего в дальнем углу стола, из-за которого как раз поднялись уже отобедавшие четверокурсники.

 

Друзья двинулись ту сторону, осторожно лавируя между столами и снующими взад вперед военнослужащими, стараясь ни с кем не столкнуться и не расплескать добытую пятнадцатиминутным стоянием в очереди пищу.

 

Вообще посещение офицерской столовой было для Вадима и Лехи, а также для большинства остальных курсантов училища, делом нечастым, хотя кормили там сытно и довольно недорого. И все же, при очень невысоком денежном довольствии курсантов, постоянно столоваться там могли себе позволить только те, кто имел какой-то доход из-за стен училища, а проще говоря те, чьи родители могли позволить себе изрядную финансовую помощь своим чадам. К тому же в описываемый период, упомянутое выше денежное довольствие зачастую не выдавали месяцами, так что и ходить-то было особенно не на что. Существовала и еще одна проблем. Абсолютное большинство курсантов, однажды посетивших офицерскую столовую, давали себе зарок посещать ее лишь в случае крайней необходимости. Ну, может быть, еще в прекрасном расположении духа. Беда была в том, что офицерская столовая была невелика. В прежние, советские времена, она была предназначена лишь для питания офицерского состава училища, что и явствовало из ее названия, а значит размеры ее планировались именно под небольшой поток посетителей. В славные же времена свободы и демократии посещать столовую было разрешено всем, у кого имелись деньги. И теперь, практически каждый день, входя в офицерскую столовую все (в том числе и офицеры) обнаруживали гигантскую очередь, сползавшую своим хвостом по лестнице до самой раздевалки. Обслуживали на раздаче весьма резво, но даже опытные работники столовой не могли разделаться с хроническим столпотворением в обеденное время.

 

Сегодня же события и вовсе вышли из-под контроля. В связи с голодовкой, сразу по прибытии 43 курса к общежитию, как-то сама собой, среди курсантов распространилась мысль о том, что глупо оставаться голодными, тем более что цель голодовки – воздействие на курсовых офицеров, была достигнута. А раз так, то следует немедленно отправиться в офицерскую столовую, благо та находилась напротив третьего общежития. Тем более что несколько дней назад курсантам наконец-то выдали задержанную на два месяца зарплату. Большая часть личного состава восприняла эту идею на «ура» и очередь в этот день была особенно велика.

 

Усевшись на стул, Вадим быстро разгрузил поднос и остался сторожить место, дожидаясь пока Леха сходит за ложками. Через несколько минут друзья увлеченно занимались уничтожением горячего и ароматного горохового супа.

 

-Хорош! – восхитился Вадим, добирая последние ложки из наклоненной тарелки, - Что ни говори, а в нашей столовой такое варево не сделают!

 

-Это точно! – согласился Леха, - В нашей нас два года помоями кормили, старательно выдавая их за приличную еду. Ты вспомни запах из варочного, когда рыбу жарят!

 

Запах этот действительно заслуживает отдельного отступления от темы. Все дело в том, что на ужин в курсантской столовой нередко подавали картошку пюре с жареной рыбой. Рыба хранилась в замороженном виде на складе и была самой обычной рыбой, вроде той, что продается в магазине. Даже упакована она была вполне нормально. И тем не менее, оставалось загадкой, каким именно образом училищные повара ухитрялись при жарке извлекать из этой, самой обыкновенной на вид рыбы, сильнейший запах горелой изоляции, который ощущался на расстоянии ста метров от столовой, в момент приготовления данного блюда. Многие, во время заступления в наряд по столовой, пытались разгадать эту тайну, но сделать это так никому и не удалось.

 

-Да, запах ядреный! – Вадим отставил тарелку из-под супа в сторону и придвинул к себе картошку, залитую подливкой с кусочками мяса, - Хороша!

 

-Точно! Слушай, с деньгами, конечно, туговато, но стоит все-таки иногда сюда наведываться. Чисто для поддержки здоровья! – заявил Леха.

 

-Ага, только в обед сюда не пробьешься, а вечером не до того! – хмыкнул Вадим.

 

На несколько минут за столом воцарилась тишина, прерываемая лишь звяканьем ложек о тарелки.

 

-Ну ты, вообще, молодец, Леха. – проговорил наконец Вадим, - Круто ты Черного сбил. Я уж начинал думать, что он выкрутится, как всегда. Сержанты повыступали, да и замолчали. А общим галдежом никогда ничего не добьешься!

 

-Да я и сам не знаю, как это получилось, - Леха пожал плечами, - Вроде все вокруг что-то выкрикнуть пытались, но только тихо. Может я просто громкость не рассчитал...

 

-Может и так. Только получилось так, что ты, вроде, все и переломил. Как бы теперь Черный не напакостил тебе.

 

-Пошел он... Чем он мне напакостит?

 

-Как обычно. В увал не будет отпускать, до комнаты доковыряется. Придумает, короче, что-нибудь. Он на это дело мастер!

 

-Фиг с ним! Комната у меня в порядке, приберусь и все. А в увал может и не отпускать, все равно мне ходить некуда. А водки, в случае необходимости, я и так достану.

 

-Хотя, может ничего и не будет. Такие как Черный всегда боятся тех, кто им ответить может. Так что не исключено, что он тебя теперь вообще трогать не будет.

 

-Да-а, - протянул Леха, - как говорится, возможны два исхода...

 

-Угу, – промычал Вадим, допивая чай, - А я все-таки не рискнул, крикнуть. Все-таки правильно говорят, что тот, кому есть чего терять – не борец за идею.

 

-А есть что терять?

 

-Конечно. Я и так с этим карантином в общаге насиделся. А у меня, между прочим, любовь. Сколько можно в «Авиаторе» встречаться?

 

-Везет.

 

-Кстати, а у тебя, разве нет?

 

-Чего?

 

-Не чего, а кого. Девушки.

 

-Да как-то не сложилось...

 

-Да ладно! Я тебя в феврале в «Авиаторе» с такой красавицей видел...

 

-А-а, с Ленкой-то. Так она не моя девушка. Одно время я ею увлекался, но потом как-то не сложилось, а вообще из-за нее Мороз с Линевым конкурировали. А зимой я с ней просто насчет Мороза разговаривал. Она же в последнее время с ним гуляла...

 

-Вот это номер! – удивился Леха, - А тут говорили, что Мороз у тебя ее отбил!

 

-А-а, свежие слухи. Да нет, просто со стороны, может быть так и выглядело. Я с ней встречался какое-то время, чаще всего в «Авиаторе». Это было видно. Потом у нас как-то все расстроилось, может тут и Мороз виноват, конечно, ведь он ее тоже знал и мы даже вместе иногда гуляли. В общем, ей он больше понравился. Шумный, эффектный. Денег у него всегда было немало. Короче мы разошлись. Он, правда, с ней тоже долго не прогулял. Сам его знаешь – поигрался и бросил. А тут Линев, как будто специально ждал. Завязал с ней отношения и все такое... А мне потом Мороз говорил, мол, хрена я ему дам жизни. Отобью Ленку и все тут! Такие дела...

 

-Да-а, - протянул Вадим, - От Мороза можно было и не такого ожидать...

 

-Это точно... Ну ладно, двинулись, наверное.

 

Они поднялись и, протолкавшись сквозь толпу, вышли на улицу.

 

-А ведь я... - снова начал Вадим, - Сейчас уже смешно подумать! Я поначалу даже тебя подозревал.

 

-В чем? – удивился Леха.

 

-Да ты понимаешь, мне как Паша сказал, что Мороз у тебя Ленку отбил, так у меня сразу в голове и замкнуло. Думаю, вот, какой повод замечательный. А тут еще эти следы никак из головы не шли.

 

-На балконе?

 

-Ну! Зачем ты их затоптал-то? Все ведь одно к одному!

 

-А чего тогда спрашиваешь? Потому и затоптал, что испугался. Ведь ты понимаешь, может они там и были. Я же не курю и на балконе у меня ничего не хранилось тогда. Значит выходить мне на него резона не было. Вот я и не помню, были следы или нет. Может сам Мороз вечером на балкон выходил, смотрел на стену, кто его знает, что у него в голове было?

 

-Ну, может быть... Ведь снег тогда, по-моему, только ночью пошел. Может и правда сам Мороз?

 

-Вот и я так подумал. А когда менты приехали – испугался. Как-то сразу и подумал, что все с Ленкой связать могут. Взял – да и затоптал. Подальше от неприятностей.

 

-Да, может и правильно. Прицепятся почем зря, доказывай потом, что ты не верблюд.

 

-Точно. – Леха посмотрел на часы, - Слушай, Вад, давай быстрее, через десять минут развод на сампо.

 

Они уже подошли к общежитию, открытые двери которого жадно всасывали поток курсантов 43 курса, возвращавшихся из офицерской столовой.

 

Глава 8.

1.

 

Совсем недалеко от училища, метрах в четырехстах по прямой, находились руины старинного монастыря. Собственно, раньше в этом монастыре училище и располагалось. Именно на базе крепких строений из древнего красного кирпича и сформировали после революции школу красных военлетов. А перед войной эта школа была преобразована в школу авиационных техников. Тогда в бывших храмах и подсобных помещениях кипела жизнь. Весь примыкающий к бывшему монастырю район именовался авиационным городком. После войны у страны возникла нужда в новых специалистах. И, как многие артиллерийские и минометные полки преобразовывались в ракетные, так и школа авиационных техников сменила свой профиль. Теперь она превратилась в высшее военное училище и готовили в древних стенах уже офицеров-ракетчиков. Училище расширялось, постепенно вырастая из стесненных условий бывшей авиашколы. В начале 70-х годов было принято решение о строительстве новой базы училища, в находившемся неподалеку сосновом бору. Там были возведены новые казармы, учебные корпуса и в 1975 году училище переехало, оставив монастырь осиротевшим.

 

Здания опустели, уход прекратился и все пришло в упадок. Территория монастыря по-прежнему числилась за училищем, но заниматься им не было ни времени, ни желания. Да и необходимости тоже, раз уж не считался он историческим памятником. В те годы из многочисленных городских церквей работала только одна, остальные же пребывали в состоянии еще и худшем, преобразованные в тюрьмы, склады, цеха, а то и просто взорванные за ненадобностью.

 

Древние строения, помнившие еще Куликовскую битву, стены, которые сдерживали татарские орды, ветшали. Хозяйственные жители окрестных домов и дачники наносили монастырю больший урон, чем время и враги. Здания и стены постепенно ломались и растаскивались на стройматериалы. И, пожалуй, продлись такое существование еще лет на двадцать, уже никто бы и не вспомнил, что здесь когда-то была совсем иная жизнь.

 

Все изменилось в 1995 году. Министерство обороны согласилось передать территорию церкви, иерархами которой было принято решение возродить здесь женский монастырь. Вероятно, руководству училища было выражено пожелание как-то поспособствовать возрождению древней обители. Слегка пособить стройматериалами, а главное привести в порядок территорию, которая, как уже упоминалась выше, пришла в крайне плачевное состояние. Естественно, последнее сделать было для командования легче всего, ведь в его распоряжении имелись практически неограниченные ресурсы бесплатной рабочей силы.

 

2.

 

В один прекрасный апрельский день взвод Вадима оказался дежурным подразделением по училищу. Есть и такой вид дежурства в армии – дежурство целым подразделением. Заключается оно в том, что на каждый день, приказом начальника училища, один из учебных взводов назначается для выполнения разного рода работ, которые могут возникнуть на огромной территории училища и даже недалеко за его пределами. Занятия у такого подразделения, естественно, отменяются на целый день. Такое дежурство случается крайне редко, но за год хотя бы один раз каждый взвод на него все-таки попадает. Основная задача дежурного подразделения – оказание помощи караулу и наряду в деле охраны и обороны училища. Только если для караула и нарядов есть четко определенные места несения службы, то с дежурным взводом сложнее. На всю ночь из такого взвода выделяются два парных патруля, которые должны двигаться по определенным маршрутам. Люди сменялись в патрулях через два часа. Все же остальные отдыхают, но как бы в готовности в случае чего быстро собраться и прибыть на место возникновения проблем для усиления. Но то ночью. А днем дежурное подразделение с успехом используется для различных работ. А там уже как повезет: бывает, что весь день-деньской курсанты блаженно дрыхнут в своих комнатах или слоняются по казарме как неприкаянные души. А бывает и так, что и ночью не выспишься, да еще и днем будут гонять туда-сюда, то на раскопки канавы, то в помощь сантехникам, то мусор убирать, то плиты бетонные носить руками. Словом, сплошная неясность.

 

Вадиму с Лехой время патруля выпало самое, пожалуй, неприятное - с двух до четырех. Так что ни с вечера им выспаться не удалось, ни поутру доспать. Тут ведь как все получается: вроде звучит нестрашно – с двух до четырех. Но это же только время самого патрулирования. А значит, надо подняться самое позднее минут за пятнадцать, как-то прийти в себя, побрызгать в лицо ледяной водой из-под крана, натянуть форму, шинель и вывалиться с напарником из общаги, чтобы в условленном месте встретиться с жаждущими смены предшественниками. А потом, пробродив два часа по ночному училищу, замерзнув в еще довольно холодную апрельскую ночь, начисто растеряв даже жалкие остатки сна и сменившись, приходится еще битых сорок минут пытаться заставить взбодрившийся организм заснуть. Итого не мене трех часов из ночного сна оказываются выброшенными на ветер. Конечно те шестнадцать человек, что ночью находились в патруле, не подлежат утреннему подъему и, если их не разбудят крики в коридорах, команды и грохот кирзовых сапог по деревянному полу, вполне могут попробовать отоспаться. Если, конечно, удача будет за них и все подразделение не поднимут с самого утра по какой-нибудь срочной надобности.

 

Сегодня им повезло. До десяти часов утра на опустевшем курсе стояла тишь да благодать. С непривычки курсанты начали после девяти утра просыпаться сами – на третий год службы вбитый в организм распорядок уже не позволял спать до обеда. Там и сям зашаркали тапки, зашумела вода, засипели чайники. И как раз в это время, зазвонивший телефон оповестил дежурного по курсу, что дежурное подразделение должно прибыть на КПП училища не позднее 10 часов 30 минут. Сборы, так лениво и расслабленно начавшиеся, мигом стали упругими и стремительными. Уже через двадцать минут, одетые в подменку, торопливо нахлебавшиеся чаю и запихнувшие в глотку бутерброды, курсанты выбегали строиться на улицу.

 

3.

Пожилой майор из КЭЧ (квартирно-эксплуатационной части) провел взвод через КПП и, приказав построиться, повел по дороге прочь от училища, к автобусной остановке и входу в развалины монастыря. Как оказалось, именно в монастырь дежурное подразделение и направлялось. Погода была просто чудесной. Холодная ночь отошла в прошлое, а высоко поднявшееся к 11 часам солнце сияло в ярко-голубом небе. Осевшие, темные от дорожных брызг сугробы, палимые теплыми лучами, источали из себя потоки воды, весело бегущие вдоль бордюров. Все вокруг сверкало, светилось и переливалось в искрящихся солнечных лучах. И жизнь от этого казалась невыносимо прекрасной.

 

Пройдя полуразрушенную арку, когда-то служившую воротами монастырского подворья, взвод вышел к высоким стенам крепости, несмотря на жалкий вид, сохранившей былое величие. Внутри, за этими стенам, картина была даже более удручающая. Здания храмов, жилых корпусов, были, по сути, каменными остовами. Не было крыш, окон, дверей. Отсутствовали даже самые рамы и косяки. Кирпичные своды местами были проломлены. Лестницы в двухэтажных корпусах частично обрушены. Вся земля вокруг была завалена битым кирпичом, щепками и разнообразным мусором.

 

Виднелись, впрочем, следы и иной деятельности. Возле ворот были сложены в штабель доски. В другом месте, накрытые пленкой, стояли поддоны с кирпичами. Самый дальний храм уже начали восстанавливать – он был обнесен строительными лесами и даже местами побелен.

 

Майор отвел командира взвода, Дениса Градова, в сторону и что-то пояснял ему, то и дело показывая рукой в разных направлениях. Строй рассыпался. Кто-то курил, кто-то разговаривал, кто-то лениво прохаживался из стороны в сторону, разглядывая живописные развалины, четко выделяющиеся на лазурной синеве неба.

 

-Взвод, в две шеренги становись! – скомандовал Градов. – Задача такая, - начал он, когда люди выстроились, - вот эти доски надо разнести к зданиям, для строительства лесов. Первое и второе отделение займется этим. А третье отделение становится цепочкой и поднимает кирпичи из этих поддонов, - Денис махнул рукой, указывая на стоявшие у стены поддоны с кирпичами, - на второй этаж. Вон туда, – он указал на проломленную стену второго этажа стоящего рядом здания, - Командиры отделений, распределяйте людей.

 

Дело постепенно пошло. Пока два отделения ворочали тяжеленные шестиметровые горбыли, курсанты третьего выстроились в цепочку и начали споро передавать из рук в руки кирпичи. Количество их на поддонах стало быстро убывать, а на втором этаже стали быстро вырастали кирпичные стопки, ожидающие прихода каменщиков, которые выложат из них новые участки проломленных стен.

 

-Слушай Вад, - сказал Леха, когда они сбросили на груды щебня последнюю доску из тех, что им приказали перенести внутрь двухэтажного корпуса, под проломленный свод, - давай-ка чуток перекурим. Что-то я умотался эти дуры ворочать. – он зло пнул ногой смолистую доску.

-Давай, кури. Я посижу. – Вадим устроился на неаккуратном штабеле, радуясь, что подменную форму жалеть не надо и можно усаживаться где угодно.

 

Они помолчали. Леха сосредоточенно раскуривал и затягивался, блаженно пуская дым к потолку. Было тихо, разве что поверху слышались шаги укладывающих кирпичи курсантов. Из выбитых окон тянул сквознячок, подхватывая дым и унося его в пролом над их головами.

 

-Вад, а переезжай ко мне в комнату. У вас там все равно перенаселение. Живете втроем, да еще местный, а я один остался. Все равно кого-нибудь подселят. Так лучше уже с другом! Правильно?

 

-Ну, я как-то не думал… - немного растерялся Вадим, - Мы ж эту комнату вместе с ребятами делали. Да и привык я.

 

-Не, ну понятно, конечно. Но ты все-таки подумай. У меня тоже комната нормальная. Ну а пацаны… Ты ж не на северный полюс уезжаешь. Поймут. Чего как маленькие…

 

-Так-то да, народу у нас многовато. – раздумчиво протянул Вадим.

 

Его и самого в последнее время иной раз посещала мысль переехать к Коншову. Такие переезды с разрешения командования курса не возбранялись. Начальство настаивало только на том, чтобы люди жили в рамках одного взвода. А уж кто с кем, особо не вдавалось. В последнее время Вадим несколько отстранился от своих однокомнатников. Как-то так получалось, что интересы его стали со временем далеки и от домоседа Шурика, и от любящего загулять Женьки. Не было уже того энтузиазма и общей устремленности, как год назад, когда они вместе стремились сделать ремонт, жили и мечтали общими категориями. Можно было бы и проредить личный состав 717 комнаты, удалившись к Коншову, который оставался в комнате один.

 

-И ты знаешь, - тут Леха понизил голос, - Что-то у меня нервишки стали сдавать.

 

-В смысле? Чего ты, все за Мороза этого переживаешь?

 

-Да не переживаю я. Поначалу было, а потом нормально. Но ты понимаешь, последнюю неделю такое чувство иногда, будто за мной следит кто-то. Ну, знаешь, как бывает…

 

-То есть?

 

-Ну то есть сижу, например, на сампо, а чувствую, что кто-то спину сверлит взглядом. Или затылок. Обернусь, вроде все как обычно. Или в строю… И так, вроде, понимаю, что хрень это все, но как-то неприятно.

 

-Да ладно, может и впрямь нервишки расшалились. Эх, Леха, надо тебе влюбиться. Разом бы все позабыл!

 

-Да, конечно, может и так… – Леха замолчал, прислушиваясь.

 

Наверху, в проломе, что-то хрустнуло.

 

-Может мне Лариску попросить, чтобы она подругу как-нибудь в «Авиатор» привела? Хоть мы в него и не ходим теперь, но для такого дела можно было бы…

 

-А самое неприятное – Леха словно пропустил слова Вадима мимо ушей, - вчера ночью просыпаюсь, весь в холодном поту. Как будто в окно кто на меня смотрел. Нехорошо так смотрел. Я сел в кровати, резко так, и вроде краем глаза видел, как тень метнулась на балконе. А откуда там тень, Вад, там же быть никого не может? Там же проволока намотана…

 

-Да-а… - протянул Вадим, - Это тебя конкретно заплющило. Ты сейчас уже договоришься до того, что это Мороз-покойник за тобой приходит. Это у тебя и впрямь нервишки расшалились. Наверное, я и вправду к тебе перееду. А то ты там от одиночества завоешь.

 

Вадим поднялся с досок и блаженно потянулся, раскинув руки и задрав голову вверх. Прямо перед его глазами, через дыру в потолке, была видна высокая стопа сложенного недавно кирпича на краю пролома. Словно бы в замедленном кино, эта стопа начала крениться и Вадим понял, что сейчас вся эта небрежно сложенная куча полетит вниз, прямо на мирно курящего Коншова. Стопа продолжала крениться, медленно, как иногда бывает в минуты опасности. Также медленно Вадим развернулся к Лехе и с места прыгнул на него, сбивая с досок в безопасный угол. С этого момента время снова стало обычным. Они совсем не мягко приземлились у стены, причем Леха упал спиной на щебень, а Вадим изрядно приложился лбом о стену. Но еще до того, как ничего не понявший Коншов успел возмутиться, не меньше сорока тяжелых полнотельных кирпичей дробно грохнулись на доски в том самом месте, где еще секунду назад разговаривали друзья. Разлетелись осколки, поднялась красноватая пыль и стало тихо.

 

4.

Вадим, преодолевая звенящую боль в голове, обернулся. Яркое, безразличное ко всему солнце, по-прежнему беззаботно светило в выбитые окна. В золотистых лучах все еще роилась кирпичная пыль, перемешанная с мелкими опилками, которыми были облеплены смолистые горбыли. Опилки эти, поднятые в воздух слаженным ударом кирпичей, вообразили себя пылинками и никак не желали оседать на пол, кружась во взбаламученном воздухе.

 

В голове шумело от крепкого удара о стену и в первые минуты Вадим даже не понял, почему вскочивший с горы щебня и держащийся за поясницу Леха, открывает и закрывает рот, потрясая сжатой в кулак другой рукой. Понимание, что он что-то кричит, дошло несколько позже. Еще позже дошло и понимание, что именно он кричит. Для этого совсем не обязательно было его слышать, по экспрессивным жестам и выражению лица было понятно, что лексика используется весьма ненормативная. Вернувшийся мгновением позже слух, целиком подтвердил эту догадку.

 

-…совсем охерели! – Леха наконец замолчал и повернулся к Вадиму, который мотал головой, прогоняя временную глухоту.

 

-Вад, ты меня спас сейчас, – просто сказал Леха и опустился рядом, - Если б ты меня не сбил с досок, мне бы точно кирдык.

 

-Это точно. – Вадим пощупал лоб и почувствовал под пальцами набухающую шишку, - Ну-ка глянь, там только шишка и больше ничего?

 

-Ссадина небольшая, но почти не видно, тут волосы закрывают.

 

-Ты сам-то как?

 

-Спиной на кирпичи упал. Ударился, конечно, но сейчас уже нормально. Могло быть хуже.

 

-Да…

 

В дверном проеме появилась фигура Градова.

 

-Вы чего орете как ненормальные?

 

-Заорешь тут! – Леха показал на место происшествия, - Эти мудаки наверху шикарно кирпичи уложили – вон целая стопа свалилась. Если бы Вад меня не сбросил с досок, мне бы кранты.

 

-Ни хрена себе! – Градов зримо ощутил, как он снова отписывает бесконечные бумаги с объяснениями по поводу второй за несколько месяцев смерти в его взводе и покрылся холодным потом, - Ну-ка пошли наверх, посмотрим!

 

Они поднялись по лестнице без перил на второй этаж. Все помещение, почти не разделенное стенами, было ярко освещено солнцем, лучи которого свободно проникали сюда через выбитые окна и проломы в крыше. Почти посередине зиял пролом в полу, а неподалеку хаотично были составлены стопы кирпичей – результат работы третьего отделения. В помещении было пусто. Градов подошел к пролому.

 

-По ходу эти паразиты одну стопку слишком близко к пролому поставили, - он заглянул вниз, - Ну точно. Вон как кирпичи валяются. Скорее всего, здесь она и стояла, а тут вон пол неровный. Видать и завалилась. Леха, позови сюда Новина.

 

Коншов спустился вниз, а Вадим подошел к сержанту. Сверху было видно, что рассыпавшаяся внизу стопа упала как раз с этого места. А пол тут и впрямь был накренен в сторону пролома.

 

-Так что, они наставили тут все и ушли? – Вадим оглянулся, - А как же они мимо нас прошли, лестница-то одна.

 

-Да нет, вон за той перегородкой, - Градов махнул рукой в сторону, - есть еще одна лестница и выход сразу на улицу. Они там вышли. Да и вообще мы уже заканчиваем. Народ уже весь во дворе. Кто курит, кто пошел могилы смотреть.

 

-Какие могилы?

 

-Да тут, видать, кладбище было монастырское, а потом все сравняли. Сейчас взялись там, на заднем дворе, кабель прокладывать, вырыли траншею, а там полный комплект – надгробия, черепа, кости. В основном все туда и поперлись.

 

На лестнице затопали. Появились Коншов и Новин, командир третьего отделения.

 

-Чего тут? – Новин хмуро огляделся.

 

-Ты не сказал? – повернулся Градов к Коншову.

 

-Да нет, как-то еще в себя не пришел.

 

-Ну, короче, твои раздолбаи тут все так классно уложили, что вон та стопка, - Градов указал в пролом, - Чуть Коншову башку не проломила. Хорошо успели отскочить. Блин, Миха, ну можно все как-то нормально сделать, а?

 

-Да… - протянул Новин, заглянул вниз, - А она точно сама упала?

 

-Нет, блин, я ее снизу за веревочку дернул! – Леха аж затрясся от возмущения.

 

-Я думаю, что просто сложили неровно на неровном полу. – Градов вновь указал на наклонный пол, - А она постояла, покренилась, да и завалилась. Бывает. Просто надо проверять внимательнее, понял?

 

-Да понял, понял…

 

-Я думаю вот что, - Градов обернулся ко всем троим, - Слава Богу, что все обошлось. Давайте не будем это никуда докладывать. А то сейчас опять начнут шпилить, технику безопасности проверять, оргвыводы делать. На хрена это надо? Леха, Вад, вы согласны?

 

-Ну… - начал Леха.

 

-Согласны, - перебил его Вадим, - Только пусть Миха своим объяснит, что они козлы.

 

-Пойду объяснять? – Новин вопросительно посмотрел на Градова.

 

-Давай.

 

Новин ушел, а Вадим обратился к Градову.

 

-Дэн, слушай, тут дело такое. Мы с Лехой, как бы договорились, но все равно ж от тебя и от Кузина санкция нужна. Я хотел бы к нему в комнату переехать. Он сейчас один, а у нас в комнате четверо. Да, к тому же ты же сам меня за ним закрепил.

 

-Да переезжай, что за вопрос. Я сегодня к Кузину подойду, в принципе можешь хоть вечером вещи переносить. Я не думаю, что он запретит.

 

-Спасибо.

 

-Да ладно, это вам спасибо, от очередного залета спасли. Хотя, если вдуматься, сами виноваты. Нефиг было тут курить в тихушу!

 

-Ну понятно, что сами. Это уж как водится. – развел руками Вадим.

 

Градов плюнул в проем и пошел к лестнице. Друзья вышли вслед за ним. Только Коншов у самой лестнице обернулся назад и внимательно посмотрел на наклонный край пролома. Там лежала ничем не примечательная сухая палка, сломанная пополам.

 

Глава 9.

1.

Вплотную приблизились майские праздники. Давно уже сошел весь снег и высохла земля. Погода этой весной была как по заказу – теплая, солнечная. Не проливались на сырую после оттаявшего снега землю весенние дожди и оттого земля быстро подсыхала, нагревалась. И вот уже полезла на газонах первая травка, робкая, нежно-зеленая. Почуяв тепло, напоенная ярким весенним солнцем она быстро окрепла и уже неделю спустя все газоны покрывал зеленый ковер. Полезли из почек на деревья молодые, клейкие листочки. Сначала окрасились зеленым кусты, а потом и деревья выбросили листики, уже не стыдясь своих голых ветвей на фоне вечнозеленых сосен и елок, в изобилии растущих в училище.

 

Уже вся военная весна была доделана до конца. Гигантские сугробы раскиданы по дорогам и растаяли. Вода, последнее воспоминание о них, высохла без следа. За две недели до первомая, во время ПХД, было проведено последнее мероприятие по избавению от тяжелого наследия зимнего времени. Именно взводу Градова выпала непростая задача убрать с плаца перед общежитием весь тот песок, что был трудолюбиво натаскан за длинные зимние месяцы. В комнатах было оставлено по одному человеку, остальные же, вооружившись метлами, лопатами и носилками вывалились на территорию. Махали метлами и лопатами почти до самого вечера, собирая опостылевший песок в кучи, которые потом отгружались на носилки. А уже с носилок его украдкой ссыпали в облюбованные командирами отделений заброшенный домик какого-то древнего СМУ. Так, во всяком случае, гласила надпись на выцветшей табличке при входе. Никакого СМУ там уже давным-давно и в помине не было, а были только выбитые двери, порушенные окна и груды разного хлама во всех комнатах. Немало там имелось и дерьма. Располагались эти руины метрах в 80 от общежития, по дороге на тактическое поле. Туда и решено было относить песок. Ну не таскать же его, в самом деле, назад к злополучной сосне!

 

Очищаемый от песка асфальт выглядел непривычно, словно свежевымытый. И, поскольку приказ убрать песок касался всех курсов, то и вся территория училища, очищенная от последствий зимы выглядела как-то празднично и аккуратно. Особенно в обрамлении свежей зелени и сиянии солнца.

 

Минуло уже полмесяца, как Вадим переехал в комнату Коншова. Она не была такой теплой, как покинутая 717-я, но у Лехи имелся «Ветерок», конечно же запрещенный, который вполне сносно обогревал воздух в холодные еще весенние ночи. Главным же достоинством, безусловно, был балкон. Зимой он был холодильником, летом – источником прохлады. Хоть балконы и запрещалось чем-либо загромождать, но все-таки можно было хранить на нем что-нибудь не очень нужное в повседневной жизни, если изловчиться и уложить аккуратно. В конце концов, седьмой этаж не первый. То, что на полу, снизу не увидишь.

 

Как у любого достоинства, имелись у балкона и недостатки. Во-первых, источником прохлады он являлся и зимой, что радовало уже чуть меньше. Во-вторых, выходить на балконы категорически запрещалось, поэтому они были заколочены. Понятное дело, что по-настоящему заколоченным оставался выход на балкон из коридора (дело в том, что балкон был сплошным, на всю длину торца здания и имел выходы из двух находящихся напротив комнат и коридора), в комнатах же эти гвозди давно повытаскивали и заменили имитацией. Чтобы балконы не были проходными, они были посередине перегорожены колючей проволокой. Естественно, состояние дверей и этой самой проволоки иногда проверялось начальством, что доставляло дополнительные трудности в жизни. И все-таки балкон был приятным дополнением к комнате.

 

За прошедшее время друзья еще больше сошлись. Выяснилось, что и на бытовом уровне они в целом похожи, так что никаких проблем при совместном проживании не обнаружилось. А то ведь бывало и так, что при поселении в одну комнату вчерашние друзья, воспитанные в разных семьях с разными представлениями о жизни, в течение нескольких месяцев становились едва ли не врагами. И все из-за того, что никак не могли решить, к примеру, мыть посуду до или после еды. Или где и какие продукты хранить, а также кто и когда должен убирать со стола и как, собственно говоря, должен выглядеть результат этой уборки.

 

В общем, жизнь наладилась. У Коншова даже прекратились всяческие видения и уже не казалось, будто кто-то нехорошо его рассматривает исподтишка. Да и призрак, таращившийся на него через балконную дверь, вроде больше не появлялся. Поначалу Вадим даже предпринял в отношении этого «призрака» расследование. В сумерках, так его было почти не видно с земли, вышел на балкон и осмотрел колючую проволоку. Нашел, что она, пожалуй, слегка примята, но, в целом, выполняет свою функцию. На том и успокоились.

 

Приближающиеся праздники вносили оживление в размеренную жизнь. Местным и тем, кому посчастливилось иметь в радиусе двухсот километров родственников, позволялось на три дня убыть в краткосрочный отпуск, при условии, конечно, отсутствия хвостов по учебе. Остальным же эти выходные сулили ежедневные увольнения и прогулки по городу. Из последних, правда, формировали наряды, потому что праздники праздниками, а службу нести надо. Хорошо еще, что не выпал на курс наряд целым взводом – в карауле или дежурным подразделением.

 

Коншов, как проживающий далеко и вообще не увлекающийся увольнениями, был определен в наряд на 1 мая. Что, впрочем, его совсем не удручало – ведь наряды в выходные самые легкие и не напряжные. А если тебе некуда торопиться, то лучше времени и не придумаешь.

 

Вадим же имел в Тульской области тетку и возможность умотать сразу на три дня. Естественно, ни в какую Тульскую область он ехать не собирался. Да и вообще ехать не собирался, разве что на автобусе до центра города, и то, если попадется бесплатный, в котором проездным является военный билет. Ему эти три дня обещали сладостные минуты общения с любимой девушкой.

 

2.

Время – интереснейшая субстанция. Казалось бы, оно абсолютно размеренно, неизменно, неуклонно и безжалостно. Течет себе и течет, отсчитывая минуты, часы, дни и ночи, года и столетия. Не замедляется, не ускоряется и уж тем более не останавливается ни на миг. Оно абсолютно.

 

Но человек, в своем восприятии, в своей памяти, лишает время этой самой абсолютности. Нет уже могучего и постоянного потока, который несет нас с пугающей неизбежностью сквозь годы от рождения к смерти. Вернее поток есть. И мощь его никуда не девалась. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что кое-какие деформации в этом временном потоке существуют. Чего стоило одно ощущение Вадима, когда он даже с интересом рассматривал медленно кренящуюся стопу кирпичей, как медленно текло тогда время. По ощущениям прошли минуты – по часам – даже не секунды, доли секунд! И это было чувство, которое он переживал не в первый раз. Это иногда случалось и раньше в минуты опасности. И не с одним Вадимом. Такого рода откровениями мог бы похвастаться любой, пожалуй, человек, оказавшийся на краю гибели.

 

А чего стоят выкрутасы памяти? Иной год выпадает из нашей памяти начисто. Смотришь на фотографии и пытаешься вспомнить – в каком же году это было? А потом, вспомнив, автоматически прикинув в уме количество прошедших лет, думаешь:

 

«Да неужели! Это что ж столько лет прошло! Да как же так, я совсем не помню их!»

 

И ведь совсем не значит это, что все прошедшие годы ты тупо провалялся на диване и ничего не делал. Отнюдь. Ты крутился как белка в колесе, с утра до вечера и все выходные, праздники, отпуска ты что-то делал. Но все это было привычным и обычным, а значит не оставило в памяти сколь-нибудь значимого следа.

 

Напротив, какие-нибудь паршивые полгода, отмеченные чрезвычайными для себя событиями, вспоминаются нам как что-то бесконечно длинное. Кажется, что в эти полгода спокойно уместились лет пять обычных, так ты в это время страдал или радовался. И по прошествии лет ты перебираешь в уме события и поражаешься:

 

«Сделал это, это и это. А потом еще чем-то дополнил. То-то пережил… И в это время мне все еще было 18 лет?!»

 

И тянется в воспоминаниях тот год гораздо больше, чем десяток последующих, о которых и сказать-то примечательного ничего нельзя…

 

3.

Вадим шагал к КПП, переполненный теми самыми воспоминаниями и ощущениями, которые превращают три дня в полгода. Краткосрочный отпуск завершился. Завтра учеба, наряды и прочая армейская рутина. А также счастливые воспоминания о Ларисе. Ее руках, губах, глазах, ее голосе и всех проведенных с ней минутах.

 

В такие минуты Вадим размякал душой и все ощущал обостренно и радостно. Он с улыбкой прошел КПП. Он полной грудью вдохнул теплый, напоенный смолистым сосновым запахом, майский воздух и посмотрел вокруг. Памятник Ленину, плац перед воротами, который на первом курсе приходилось чистить от снега. Уходящие в бор асфальтовые дороги, виднеющиеся в промежутках между деревьями казармы и офицерская столовая. Все такое обыденное и ставшее за три года почти родным, не виденное три бесконечных счастливых дня, вдруг показалось ему замечательным и успокаивающим.

 

На курсе его встретила тишина. Причем не та, расслабленная и спокойная тишина выходного дня, а тишина настороженная, напряженная, которую может ощутить только человек, проживший в военной общаге не один день и привыкший чувствовать такие вещи кожей. Дневальный стоял на тумбочке, дежурный что-то писал и даже в этой, казалось бы, обыденности, была необычность. Чаще всего в конце выходного дня в холле остается один дежурный, отписывающий бумаги к сдаче наряда. Дневальные, если уже все сделано и убрано, разбегаются по комнатам. Или сидят тут же за столом, но уж никак не стоят на тумбочке. Это, прямо скажем, нонсенс. Если же он стоит, значит на курсе начальство. А что, спрашивается, нужно начальству в общаге в конце выходного дня? Вывод напрашивается сам собой – залет.

 

-Как дела тут? – спросил Вадим, отдавая пропуск дежурному.

 

-Какие тут нафиг дела! – зло ответил тот, - Целый день летаем как электровеники. Все начальство на курсе ошивается.

 

-Чего так?

 

Дежурный окинул его недоуменным взглядом.

 

-А-а… Ты не в курсах. Вялов отравился.

 

-Как?!

 

-Как – как? Водкой паленой.

 

-И чего с ним?

 

-Да повезло ему. Хорошо быстро сообразили, скорую вызвали. Сейчас в больнице. Вроде говорят, что ничего страшного не грозит. Полежит, оклемается. Ну а нас тут, как водится, сношают со страшной силой. Второй день уже кто только не приходит…

 

Вадим двинулся к комнате. Дела были, откровенно говоря, хреновыми. Ни для кого не было секретом, что пьют курсанты водку не лучшего качества. Особенно теперь, когда и водка подорожала, и зарплату выдавали через два месяца на третий. Вроде бы отсутствие денег должно было бы свести пьянки к минимуму, что в общем, было бы понятно. В конце концов, застолья стоят денег, но ничего не прекращалось. Рождались даже афоризмы, что денег может не хватать на еду, их может не хватать на подарок любимой девушке, но на водку деньги у курсанта найдутся всегда. И это, кстати, было чистой правдой. Никакие финансовые кризисы и черные пятницы не могли помешать жаждущим насытиться хмельным пойлом.

 

Валера Вялов был не хуже и не лучше других. Просто ему не повезло и в его руки попалась бутылка с паленой водкой. И то, что он отделался, по сути, легким испугом, еще было величайшей удачей. В год по стране от отравлений водкой помирало огромное количество народа. Другое дело, что курс теперь снова в залете и в какую сторону это вывернет – еще вопрос.

 

4.

Войдя в комнату, которая почему-то была закрыта на ключ, Вадим поразился багровому полумраку, в который была погружена комната. Не то, чтобы ему этот полумрак был не знаком – окна здесь занавешивались плотными шторами ярко-красного цвета – просто время для этого было довольно неподходящее. Все-таки вечер на дворе, еще светло, солнце в окна не бьет. Чего же закупориваться!

 

Леха лежал на кровати и бездумно смотрел в потолок. Он даже не среагировал на появление Вадима.

 

-Слышь, Лех! – Вадим плюхнулся на койку и блаженно вытянул ноги, - Я все хотел тебя спросить, нафига вы такие шторы красные-прекрасные купили? Нет, ты не подумай, они реально красивые, но цвет какой-то… возбуждающий, что ли...

 

-Да это Мороз. – Леха повернулся на бок и посмотрел на Вадима, - Собрали деньги на троих. Мы ж поначалу тут втроем были – я, Мороз и Санек, ну который отчислился в начале года, помнишь?

 

Вадим кивнул.

 

-Ну вот. Собрали и отправили Мороза. Он тогда с Ленкой гулял, с ней и покупал. Клялся, что все магазины в городе обошел, шторы только в одном был готовые и по размеру подошли. Вот эти. А что красные, решили пускай будет необычно. Опять же и от света хорошо закрывают. – Коншов помолчал, - И от посторонних глаз…

 

-А ты чего их задернул-то? На улице светло, солнышко, чего тут с лампочкой сидеть? - Вадим встал и потянулся к шторе.

 

-Не надо. Пусть закрыты будут, – попросил Леха.

 

Вадим внимательно посмотрел на него. Весь он был какой-то потерянный и словно бы чего-то боялся.

 

-Лех, ты чего? Нормально с тобой все?

 

-Нормально. Ты знаешь, Вад, по-моему, меня хотят убить.

 

-Ни хрена себе, вечер сюрпризов! – выругался Вадим, - Ты чего, с дуба рухнул?

 

-Ни с чего я не рухнул! – Леха вскочил и взволновано заходил по комнате, - Ни с чего я не рухнул. Смотри сам: сначала кирпичи на меня упали.

 

-Так разобрались же. Это мудаки из третьего отделения их так ловко поставить умудрились.

 

-Да как сказать. Я как сейчас помню, что прямо перед тем, как эти кирпичи завалились, наверху, в проломе, что-то хрустнуло. А я потом поглядел. Ну, когда мы наверху стояли. Палка там лежала рядом, сухая такая, ломучая. Так вот она сломана была. То есть ты понимаешь?

 

-Ты думаешь, что кто-то подошел к пролому и нарочно кирпичи опрокинул? А чего ж ты тогда Градову не сказал?

 

-А смысл? Думаешь, он мне поверил бы. Ты не можешь поверить, а ты сам эти кирпичи увидел и меня спас. А то Градов!

 

-Ну, допустим. Но это ж когда было! Сейчас-то ты чего раскис?

 

-Ты про Вялова слышал? – Леха остановился.

 

-Ну, доложили уже. Опять мы в заднице! – Вадим досадливо махнул рукой.

 

-А теперь слушай самое интересное. – Леха опустился на стул, - Ты же знаешь, то я с первого на второе в наряде стоял.

 

-Ну.

 

-Ну так вот, заступил я с Сотом, Линев дежурным. Наряд прошел нормально, никто особо не приходил, поэтому стояли на расслабоне. В холле по-одному сидели. А Линев так вообще часов в пять уже свинтил. Я обещал его прикрыть если что. Ну, короче, все как обычно. Комнату я открытой не оставлял.

 

-Ну ты ближе к делу. Случилось то чего?

 

-Ты не гони. Я ж не конь тебе. В общем, сменились благополучно. Я тут пошел картошечки замутить. Только начистил, заходит Валера Вялов. Слышал, говорит, что у вас чеснок есть. Ну чеснок-то есть, мы ж его в столовой нормально натырили, хорошему человеку не жалко. Только руки у меня были грязные от картошки и я ему сказал, чтобы он сам посмотрел, на средней полке. Он полез, чего-то ковырялся, а вылезает с чесноком и бутылкой. Говорит, мол, классно, у вас еще и водка есть. Давай, мол, выпьем.

 

-А откуда у нас там водка?

 

-Вот!!! Хороший, блин, вопрос. Откуда у нас там водка?! Ты ее туда ставил?

 

-Я – нет.

 

-И я – нет. Но я что-то тормознул, недоспал после наряда. Думал ты принес когда-то и заныкал до праздников.

 

-Когда это мы водку ныкали? Она у нас никогда не застаивалась. Да и найти могли. – Вадим пожал плечами, - Короче, я никакой водки туда не ставил.

 

-Я тоже. – Леха вздохнул, - Ну, он предлагает, пошли выпьем. А то, мол, и закусь есть, и повод, и все такое. Я отказался. Говорю, устал чего-то, желания нет. А пузырь взять разрешил, с уговором, что потом он отдаст. Я ж думал это твоя бутылка-то.

 

-Ну понятно.

 

-Вот он пошел там со своими пить. А уж потом слышу, шум, гам, вышел – говорят Валера траванулся. Он, короче, первым выпил, так почти сразу и свалился. Скорую вызвали, они сказали водка паленая, бывает. Чего, спрашивают, такую гадость пьете?

 

-Поди ее разбери, гадость или не гадость. Она вон вся ацетоном отдает, зараза! – выругался Вадим, - Хорошо хоть еще жив остался!

 

Они помолчали.

 

-Но меня одно мучает. – Леха покосился на окно, - Как эта бутылка сюда попала?

 

-Если мы ее не ставили…

 

-Я точно помню, что двери были все время закрыты. Никто ко мне не заходил, пока Валера не приперся.

 

-Раз ты ее туда не ставил, и я не ставил, значит либо она там еще со времен Мороза, либо ее кто-то принес…

 

-Ни фига! Я как раз перед праздниками там порядок наводил. Крошки вычищал, банки все вытаскивал и ставил по-новой. Ничего там не было!

 

-Значит после появилась. Значит принесли. Только вот кто и зачем?

 

-Что значит – зачем? – Леха опять вскочил, - Я ж тебе говорю, кто-то меня убить хочет. Ведь ты в отпуске был, это все знали. А поставили эту хрень в кладовку именно когда я один был.

 

-А если б ты еще кого-нибудь угостил? В одиночку что ли пить будешь?

 

-Видимо этому кому-то пофигу, сколько народу траванется. Хотя, могли рассчитывать, что народу мало, может я и один грамм сто-двести хлопну. Перед сном… А там сдохну и до двери не доползу…

 

-Ну понятно. А окно то ты чего занавесил? – Вадим раздернул-таки шторы и в комнате сразу стало веселее, от ворвавшихся в нее предзакатных лучей солнца.

 

-А ты сам подумай. Либо у кого-то ключи есть, либо кто-то через балкон входит. Я ж тебе говорил тогда, что на меня смотрел кто-то снаружи…

 

-Вообще, я думал это у тебя воображение разыгралось… - Вадим открыл балконную дверь и в комнату хлынул свежий воздух, напоенный ароматом хвои, - Но там же колючка натянута.

 

Он подошел к проволочной преграде и еще раз ее осмотрел. Ничего особо не изменилось, с того дня, как он осматривал ее две недели назад. Разве что сверху как-то смята еще больше. Хотя…

 

-Да нет тут ничего.

 

-Слышь, Вад, ты бы там особо не светил. Отпуск уже закончился, сейчас начальство будет рыскать, а ты там стоишь, как столб.

 

-Сейчас, - Вадим еще раз всмотрелся в переплетение проволоки, - Тут что-то есть. Сейчас…

 

Коншов через секунду уже стоял рядом с ним.

 

-Чего там?

 

-Какой-то обрывок. – Вадим наклонился над проволокой и вытянул руку, - Сейчас достану.

 

Возле входя в общежитие послышались громкие голоса. Вадим сдернул с острого конца колючей проволоки непонятный обрывок и они с Лехой, стремительно вкатились в комнату, опасаясь, как бы их не застигли на балконе. В комнате Вадим раскрыл ладонь, с зажатым в ней обрывком, и они оба с удивлением уставились на него.

 

На ладони лежал небольшой, серый лоскут толстого сукна грубой выделки, из которого в Советской армии делали солдатские шинели.

 

Глава 10

1.

-И что это за хрень? – растерянно спросил Коншов.

 

-Это кусок шинели. И притом довольно свежий. – Вадим поднес обрывок к самым глазам, - Я в том смысле, что на улице он провисел не так уж долго.

 

-Ты что, криминалист? С чего ты взял? Может он там висит хрен знает сколько. Это ж от шинели старого образца, такие у наших предшественников в этих комнатах были. Может это от них осталось?

 

-Ну, во-первых, уже почти год прошел, как они отсюда выехали, вряд ли этот кусок мог провисеть на улице столько и выглядеть как будто его только что оторвали…

 

-Ага, Шерлок Холмс, блин! На старых шинелях такое сукно было, что оно и два года могло там провисеть. В конце концов, у нас еще балкон сверху – не каждый дождь сюда заливает!

 

-Я ж тебе сказал, во-первых. А во-вторых, и в главных: я эту проволоку рассматривал две недели назад, проверял свои подозрения насчет призраков. И там точно не было никаких обрывков. Там вообще ничего не было, кроме проволоки. Да и примята она, пожалуй, была поменьше, хотя тут я могу и ошибаться.

 

-То есть ты хочешь сказать…

 

-Похоже на эту сторону балкона кто-то с другой стороны дорожку протоптал. Я еще тогда подумал, когда ты сказал, что на тебя кто-то смотрел ночью. А тут как пройти? Либо на ту сторону ограждения перевешиваться и по внешней стороне балкона идти. Но это надо нервы крепкие, особенно ночью, в мороз, да еще по снегу. Другое дело через проволоку. Но она довольно высоко – по пояс – и главное широко напутана, почти полметра – просто так не перелезешь. Значит, самое простое – это что-то сверху накинуть, толстое, например шинель, и перелезать. Так зацепиться не страшно.

 

-Ну, допустим. – Леха сел на кровать, - Но сюда можно только из соседней комнаты по балкону попасть. И кому это нужно?

 

-Я так думаю, что это нужно тому, у кого какие-то проблемы с тобой. Или со мной. Но скорее с тобой, потому что на меня никто не смотрел и водку вряд ли мне подсунули паленую. Меня в это время здесь не было.

 

-Но в той комнате только Линев с Сотовым живут. Получается, что кто-то из них…

 

Вадим потер виски.

 

-Нет, конечно, еще можно предположить, что кто-то ключи от их комнаты скопировал и лазит, но это сложно. Проще было, в таком случае, сразу от нашей комнаты ключи продублировать.

 

-Как?

 

-Да просто. Ночью в наряде сделать слепки с дубликатов в канцелярии и все. Было бы желание! Но раз уж от нашей не сделали, то вряд ли и от их стали бы. Значит это либо Линев, либо Сот. Кстати, если ты помнишь, именно у них такая шинелька имеется.

 

2.

Старорежимная шинель мышиного серого цвета в соседней комнате действительно имелась. Она досталась новым хозяевам от предыдущих жильцов комнаты, которые, выпускаясь, на радостях, оставили в комнате немало полезных вещей.

 

Хотя, вряд ли все объяснялось только радостью и бесшабашностью. Дело было в том, что комната была выкуплена. Была в училище и такая, довольно скверная традиция, которую, с переменным успехом, пыталось искоренить командование.

 

Дело в том, что комнаты общежития среди будущих счастливых жильцов распределяются еще в мае, когда те живут в казарме, а в комнатах по-прежнему проживают выпускники, которые через месяц отправятся в войска и освободят их. Пока же второкурсники отправляются на осмотр комнаты, где их радушно встречают нынешние хозяева. Они предлагают, оставить большую часть обстановки и ремонта в нормальном состоянии, но желают получить за это выкуп. Чаще всего это несколько бутылок водки. Иногда ящик. Ну а если совести у хозяев и вовсе нет – деньги. Впрочем, деньги мало кто платит. Начальство всячески борется с этим мздоимством, призывая второкурсников докладывать о таких случаях, но те предпочитают все-таки договариваться и торговаться.

 

Ходят среди курсантов и легенды о всяческих коварных выходках выпускников, так и не дождавшихся никакого выкупа, пускай даже в качестве бутылки водки. Говорят о порушенных полках и ободранных обоях. О специально забитых унитазах и испорченной сантехнике. О том, что в качестве особо изощренной мести, уезжающие лейтенанты оставляют в труднодоступном месте яйцо с проколотой скорлупой. И это яйцо, стухнув, источает потом убийственную вонь, а поди его еще найди! И хотя реально ничего такого при въезде в общагу не случилось, разве что выгребли уезжающие из невыкупленных комнат все что надо, а то, что не нужно выкинули из окон, слухи перед вселением ходили просто ужасающие.

 

В соседней же, 721-й комнате не только все осталось целым, но и вещей в наследство досталось немало. Среди них был ковер на стене, старый электрический чайник, комплект подменной одежды и шинель старого образца, каким-то образом оказавшаяся списанной. За все это богатство, а также за ремонт, который практически не пришлось переделывать, Линев, Сотов и еще один отчислившийся впоследствии курсант выставили ящик водки.

 

Их комната была сформирована по остаточному принципу: из тех, кто не нашел себе компаньонов. Таких сводили уже волей командиров и особого желания не спрашивали. Жили они разобщено, не особо вникая в проблемы друг друга, поэтому желания делать вместе ремонт у них не возникло. Тем более, предлагаемая к выкупу комната и впрямь находилась в недурном состоянии.

 

Вообще же личный состав упомянутой комнаты отличался удивительной контрастностью.

 

Андрей Линев был служака. На его груди всегда красовался гордый знак выпускника Суворовского училища, которое он закончил хорошистом. Этот знак принес ему поступление в высшее военное училище без экзаменов, сержантское звание и должность командира отделения, столь бесславно утраченные после гибели Морозова. Впрочем, особо драматичных переживаний у Андрея не было. Был он парнем спокойным и целеустремленным. Главным для него стало то, что он не был отчислен из училища в связи с чужой глупостью, а остался, пускай даже и простым курсантом. В конце концов, по выпуску из училища, через два года, сержанты и старшины станут такими же лейтенантами, как и все прочие. Учился Линев ровно, без особых прорывов, но и без провалов. Даже не слишком счастливые дела на любовном фронте не могли поколебать его отношения к жизни.

 

Совсем другим человеком был второй жилец 721 комнаты, Алексей Сотов. Бывает так, что человек, проигрывающий другим в каких-нибудь возможностях, оказывает крайне силен в других. Накачанный спортсмен оказывается не слишком умен, а хлипкий паренек может быть умным, хитрым и изворотливым. Бывают люди гармоничные, наделенные от природы разносторонними качествами. А бывает так, что человек оказывается обделенным по всем параметрам. Таким человеком не повезло оказаться Сотову.

 

Это был угрюмый парень, тщедушного телосложения, со впалой грудью и скрытным характером. Глаза его постоянно прятались за стеклами затемненных очков. Форма, так молодцевато и замечательно сидящая на многих курсантах, на нем висела словно на деревянной вешалке, усугубляя и без того не слишком радостную картину. В дополнение ко всему, особыми способностями он тоже не блистал, оставаясь в учебе твердым троечником. По всем этим причинам, а главное из-за его своеобразного характера, друзей Сот, как звали его все на курсе, не имел. Впрочем, врагов особых тоже, оставаясь для всех человеком на котором можно сорвать зло, не опасаясь ответных действий. Что же творилось в его душе и вовсе никто не знал.

 

3.

-Лех, давай чайник поставим, что ли, - Вадим заглянул под железную крышку, - А то у меня от этих переживаний аппетит разыгрался.

 

-Сейчас, налью. – Леха прошаркал тапочками в туалет.

 

Они молча смотрели за закипающим чайником, думая об одном и том же. В таком же тягостном молчании разлили кипяток по кружкам и уселись за стол.

 

-Я вот все не пойму, - Леха шумно отхлебнул горячего чая, - Ну, допустим, это кто-то из них. Но зачем?

 

-Давай думать. – Вадим отхлебнул глоток и поморщился, было все-таки еще горячевато.

 

-Так я и думаю. Только не понимаю все равно.

 

-Может ты кому-нибудь из них напакостил?

 

-Да нет. – Леха пожал плечами, - Ты ж знаешь, я с ними параллельно. С Линевым еще поговорить можно. А с Сотом в общем никак.

 

-А если… - Вадим в задумчивости отставил дымящуюся кружку, - Слушай, а вот если и вправду Мороз не сам…

 

-В смысле?

 

-Ну, помнишь следы?

 

-Ты опять?

 

-Да нет, вот ты подумай. Ты говоришь, ночью выходил посмотреть.

 

-Выходил.

 

-Но темно было, ты на следы внимания не обращал. А утром испугался и затоптал все. Так?

 

-Ну. – Леха смотрел на Вадима все также не понимающе.

 

-Ну. А ведь ни ты, ни я, ни следователь этот, не смотрели на другую сторону балкона. Он за паутиной колючки, вроде как и смысла не было. А если там тоже следы были?

 

-То есть ты думаешь…

 

-А ты представь сам. Меня все время эта неувязка беспокоила, - Вадим составил руки так, что получились две площадки, причем одна из них выдавалась в сторону, - Следователи сказали, что он за громоотвод схватился, чтобы выступ нашего балкона обойти, вот этот, - он подвигал верхней рукой, - А вот ты мне объясни, ты бы полез через этот выступ, а ведь тут больше полметра!?

 

-Да пожалуй, что нет. – медленно проговорил Леха.

 

-И я бы не полез. Это надо быть совсем звезданутым, чтобы так сделать. Во-первых, дотянуться тяжело, а во-вторых, у ног уже никакой опоры не будет. Скорее уж я бы встал на перила возле стены, а потом уперся бы руками в верхний балкон. Он же узкий – ничего не стоит одной рукой зацепиться за ограждение верхнего балкона! А потом уже перешел бы на внешнюю сторону. Там залезать гораздо проще, разве что подтянуться надо без опоры, да еще не один раз…

 

-Мороз бы подтянулся. Ты же знаешь, что у него физо реально получалось. – Леха вскочил, подошел к окну и посмотрел на верхний балкон, оценивая расстояния.

 

С физподготовкой у Мороза и впрямь все было в порядке. Он с легкостью выполнял все эти «выходы силой», «склепки», упражнения на брусьях, разве что «солнышко» не крутил. Подтягивался он раз двадцать, никак не меньше. И пускай во многих других дисциплинах он успевал плохо, на физо он с блеском отрывался. В отличие от того же Вадима, не сдавшего сессию на втором курсе из-за «склепки». Тогда он провисел на турнике пять дней, стер руки до кровавых мозолей, но так ничего и не добившись, был отпущен в отпуск сжалившимся преподавателем.

 

-Вот я говорю, - Вадим тоже посмотрел на балкон восьмого этажа, - Может он на самом деле так и лез. И залез бы… Если бы его кто-то не столкнул.

 

Наступила тишина. Друзья молча переглянулись.

 

-И кто… - начал Леха, - Кто мог его столкнуть? Кто вообще мог знать, что он по балконам полезет? Он даже мне ничего не сказал.

 

-Я недавно вспомнил, что как раз за неделю до того, как он разбился был разговор на сампо. Не помнишь?

 

-Нет.

 

-А я помню. Тогда с 44-го курса кто-то залетел после самоволки – нарвался на первом этаже на дежурного по общежитию. Вот и спорили – как в общагу пробраться, когда уже ночь. В принципе сошлись на том, что надо как-то с помощником дежурного связаться, а тот уже бы подсказал, когда идти. А Мороз сказал, что все это хрень. Лучше взять и по балконам залезть как можно выше. А там уже через чью-нибудь комнату войти. Это самое простое, мол. Другое дело, что не для всех.

 

-Я, по-моему, тогда в наряде был. Не слышал, – с сожалением сказал Леха.

 

-Вот. А все слышали. И они, - Вадим махнул рукой в сторону комнаты напротив, - тоже. А вечер, сам помнишь, был – холод, метель, да и время позднее. Дежурный в аквариуме сидел. Вот могли и подумать, что Мороз и впрямь попробует залезть по балконам. Что он и сделал…

 

-Линев или Сотов? – раздумчиво спросил Леха.

 

-Да по всему выходит, что Линев, – с сожалением сказал Вадим, - Он ведь знал, что Морозов задерживается, знал, что он пойдет ночью. Да и мотив у него был – с девушкой той. Он ночью не уходил в комнату?

 

-Уходил, но ненадолго…

 

-Могло и хватить…

 

Они снова замолчали. Высказанные Вадимом предположения были слишком смелыми, чтобы в них можно было так сразу поверить. В конце концов, следствие ведь установило, что имел место несчастный случай. С другой стороны, трудно было ожидать от следователей какого-нибудь другого вывода. Слишком уж фантастичным было предположение, что кто-то сбросил Морозова вниз. Гораздо более правдоподобной версией, которая, к тому же, вполне всех устраивала, было случайное падение. Но в свете последних событий, это падение уже не выглядело таким уж случайным.

 

-А ты знаешь, - сказал Леха, - Сотов тоже мог.

 

-Почему?

 

-Он тоже знал. И самое главное – он той ночью был в комнате один. Пускай и не всегда…

 

-Откуда он знал? Вроде Сот у нас не посвящен в секреты.

 

-Да это я… - с досадой проговорил Леха, - Ты когда ужинать ушел, я стоял и курил на лестнице. Тут Сот приперся…

 

-Не мог в комнате покурить?

 

-Да у него сигарет не было. Он у меня стрельнул и стоял рядом, когда телефон зазвонил.

 

Вадим отчетливо вспомнил, как он проходил через холл за чесноком и видел раскуривающего на лестнице Леху.

 

-Я по телефону разговаривал, а он слышал. Потом я вернулся к урне, а Сот спросил, мол, что, кто-то опаздывает? Я и сказал, что Мороз загулял…

 

4.

-Прикольно… - слегка растерялся Вадим, - Значит он действительно мог. Может быть, даже у него больше возможностей было, чем у Линева. А зачем?

 

-Зачем… - Леха задумался, - Ты знаешь, мне иногда кажется, что Сотов на любого из нас может зуб иметь. Сам знаешь, как к нему все относятся.

 

-Ну, в общем, да. Он же типа как мальчик для битья…

 

Что-то мелькнуло у Вадима в голове, какое-то воспоминание.

 

-Леха, а ведь Мороз его отлупил за неделю до того, помнишь?

 

-Это на пустой паре, что ли?

 

Примерно за неделю до смерти Морозова взвод оказался без преподавателей в одном из учебных классов корпуса «В». Пара была пустая, толи преподаватель не пришел, толи в расписании было окно, сейчас уже было трудно вспомнить. Ясно отпечаталась в памяти ссора между Сотовым и Морозовым. Никто уже и не вспомнит из-за чего. В какой-то момент пришедший в неистовство Морозов принялся бить Сотова руками и ногами, словно грушу, при полном отсутствии сопротивления последнего. Их быстро растащили, Морозов утих также быстро как и вспылил, но Вадиму запомнилась молчаливая ненависть в глазах Сотова, не прикрытых слетевшими в драке очками.

 

-Да, на пустой паре. Он тогда так на него смотрел… На Мороза, в смысле…

 

-Он так на многих смотрел, – сказал Леха, - Хотя…

 

Они снова замолчали. Наступало время ужина, но есть не хотелось. Оба были охвачены азартом неожиданного расследования.

 

-Ладно, пес с ним, с Сотовым! – заговорил Вадим, - Мог и он, и Линев, девушка это может быть даже более серьезный повод, тем более что бил Сотова не один Мороз. Давай лучше подумаем, кто мог остальные дела сделать?

 

-В смысле?

 

-Кто мог сбросить на нас кирпичи?

 

-Любой мог. Но, скорее всего, кто-то из третьего отделения, они же там работали. То есть и Сот и Линев…

 

-То есть могли, – удовлетворенно сказал Вадим, - Теперь с водкой этой. Они же оба издалека, в отпуска не ездят. Были на курсе. Ты с кем в наряде стоял?

 

-С ними и стоял, – растерянно сказал Леха, - Блин, одно к одному!

 

-Как с ними? Линев же не сержант, дежурным-то ходить.

 

-Не сержант. Но дежурным-то он ходил. Значит, имеет право, сам же Устав знаешь. А все сержанты разъехались, вот его и поставили, все равно ему здесь сидеть. А Сотов вторым дневальным…

 

-Твою мать! А я думал, что это поможет нам понять, кто мог в комнату пролезть.

 

-Да оба могли. Сот спал первую половину ночи. Никого в комнате не было. А Линев с утра спал, пока мы с Сотом убирались. Да и ночью он в комнату отлучался. Могли и пролезть… - Леха вдруг задумался, - Нет Вад, что-то тут не сходится. Не могли они пролезть. Балкон-то изнутри закрыт!

 

Вадим озадачено поглядел на балконную дверь. Ее и впрямь никак нельзя было открыть снаружи.

 

-А ты точно ее закрывал?

 

-Ты знаешь, ночью тут ни фига не Ташкент, – съязвил Леха, - Конечно закрывал.

 

-И проверял?

 

-Нет, конечно. Зачем?

 

-А никто из них к тебе не наведывался? Пока ты в комнате был.

 

Леха задумался.

 

-Ты знаешь… А ведь наведывались. Оба. Сначала Линев зашел, что-то про документацию сказать, он ужинать уходил… А потом Сотов заходил, сказать, что на тумбочку пора.

 

-Ты их одних не оставлял?

 

-Да нет. Хотя… Я здесь метался туда-сюда, готовил. То в ванную, за водой, то к плитке, то в кладовку…

 

-То есть любой из них мог балкончик-то приоткрыть. Да так и оставить. Мог?

 

-Мог, – расстроено пробормотал Леха, - Но зачем, Вад? Ну хрен с ним, с Морозом, но я-то им каким боком навредил?

 

-Да не навредил ты им, - Вадим прошелся из угла в угол, - Вернее ему, вряд ли они вместе – это кто-то один… Просто у этого кого-то, наверное, сдали нервы. Он решил, что ты можешь вспомнить и сопоставить. Как это мы сейчас сделали. И решил от тебя избавиться. На всякий случай…

 

-И чего теперь делать?

 

-Да ничего. Просто нам с тобой надо быть настороже. И стараться вместе держаться. По возможности, конечно. Докладывать бесполезно – никаких доказательств у нас нет. Только на смех поднимут.

 

-Ладно Вад, прорвемся как-нибудь!

 

Глава 11

1.

Через две недели было уже совсем лето. Деревья окончательно оделись листвой. Дни стояли солнечные, погожие, теплые. Веселый ветер доносил с юга сырой запах воды – разлившаяся по полям после таяния снегов река медленно отступала, но пока еще не вернулась в свои берега. А приближение календарного лета несло в себе радостное волнение приближающего отпуска и нерадостное беспокойство приближающейся же сессии.

 

Отгремели праздники, миновал парад на стадионе в День Победы. Закончились краткосрочные отпуска и потекли обычные будни.

 

Взвод Вадима заступал в караул.

 

Как любят повторять начальники всех степеней и званий, караул – это единственная в училище по-настоящему боевая служба. То есть наряды – это служба повседневная, всяческие учения, тренировки и прочее – служба учебная. А вот караул – боевая. И в этом они правы. И посты в карауле настоящие – у Знамени, на складах с оружием и боеприпасами, в автопарке. И оружие у часовых и караульных с боевыми патронами – по 60 штук на брата в двух магазинах. И отношение к караульной службе с первого курса вдалбливается самое что ни на есть серьезное. Потому что нет-нет, да и происходит в карауле что-нибудь скверное. В основном, конечно, при неосторожном обращении с оружием самих курсантов. Нападений на посты и караульных за все время существования училища не наблюдалось.

 

Подготовка к караулу начинается всегда загодя, за несколько дней. Как водится, все учат уставы. Но если для обычного наряда вполне хватает знания двух-трех статей, то в карауле надо помнить наизусть в разы больше. И это если тебе повезло быть простым караульным. Объем знаний разводящего и помощника начальника караула измеряется уже страницами.

 

Вообще же в караул попадает не весь взвод целиком. В караульное помещение прибывают люди в количество трех караульных на один пост, по одному разводящему, помощник начальника и начальник караула. Когда-то начальниками караулов тоже заступали курсанты. Но однажды, неудачная шутка привела к тому, что помощник выстрелом в голову из, казалось бы, разряженного автомата, убил начальника караула, своего друга. После этого начальником мог быть только курсовой офицер. Правило соблюдалось неукоснительно.

 

Еще часть взвода убывала на гауптвахту – нести службу в качестве караульных и выводных там. Четыре человека заступали в городской патруль. Остальные же, кому по разным причинам не посчастливилось нести боевую службу, тупо сидели в комнатах, выполняя какие-нибудь поручения начальника курса.

 

К концу третьего года никаких особых волнений и беспокойств предстоящий караул не вызывал. Уставы давно выучены – надо лишь освежить их в памяти, новизны ощущений нет, надо лишь спокойно привести в порядок форму, себя и в назначенный час отправляться на заступление.

 

2.

Вадим плюнул на раскаленную подошву утюга и задумчиво посмотрел на разлетевшуюся в брызгах слюну. То, что нужно! Вытащил из кастрюли напитавшуюся водой марлю, тщательно отжал ее и расстелил поверх уложенных на покрывале хэбэшных штанов. После этого неторопливо прошелся утюгом, утопающим в клубах пара, по всей этой конструкции. Стрелки выходили – просто заглядение!

 

Одной из воинских традиций, которую непросто понять, была необходимость тщательного наведения стрелок на штанах полевой формы. Впереди эти штаны имеют прострочку в виде стрелки и в заглажках не нуждаются. Зато сзади штаны абсолютно гладки и ни для каких стрелок не предназначены. Да, надо сказать, нигде эти стрелки и не требовались: ни на строевом смотре, ни в наряде, ни в повседневной жизни. Но вот именно при заступлении в караул стрелки эти проверялись всегда и отсутствие их хотя бы у одного караульного однозначно свидетельствовало не в пользу заступающего подразделения. Тщета гладильных усилий обнаруживалась очень скоро – стрелки никогда не держались больше трех часов.

 

Вошел Леха, бросил ремень на стул и опустился на скрипнувшую кровать.

 

-Вад, ты новость слышал?

 

-Нет. Что за новость?

 

-У нас разводящим Линев заступает.

 

Вадим обернулся к нему, держа утюг в отставленной руке.

 

-Почему Линев? Он же не сержант. Это ж не дежурным ходить.

 

-Ну, это он сейчас не сержант. А еще два месяца назад был сержантом и ходил разводящим на второй – третий пост.

 

-Но готовился-то Новин. Он же вчера обязанности разводящего на подготовке отвечал. – Вадим поставил утюг и поднял штаны, оценивая свою работу.

 

-А у Новина сегодня температура поднялась чуть не до сорока. Он в санчасти теперь.

 

-Фига се! – присвистнул Вадим, - А что с ним такое?

 

-А я откуда знаю! – удивился Леха, - Мы его только что с Шуриком отвели. Там видно будет.

 

-То есть Линев… - Вадим опустился на стул, - Фиговенько…

 

-Да. Мы с тобой думали, что только Сотов с нами. А теперь еще и Линев, оказывается, будет…

 

Вадим отхлебнул воды из кувшина.

 

-Да ладно, Лех. Хоть мы и не знаем, кто из них нам пакостил, но пока можно сказать одно – он всегда действовал тайно. Не будет же он палить из автомата. Во всяком случае, в открытую.

 

-В принципе да. – Леха тоже взялся за кувшин, - Но нам надо быть настороже. Следить постоянно и спиной не поворачиваться. Блин, а мне с Сотовым еще и в столовую ходить!

 

Если Вадим входил в состав караульных второго поста, то Леха нес службу на третьем - в автопарке. А этот пост был ночным – днем автопарк действовал и часовой в нем не выставлялся. Поэтому в состав поста входили не три караульных, а только два. В то время, как остальные посты сменялись постоянно, караульные этого поста в вечернее и дневное время отвечали за столовую. В их обязанности входила доставка пищи в термосах из общей училищной столовой, сервировка стола, уборка и мытье посуды. Зато в свободное время они могли поспать.

 

А разводящий на этих двух постах был один. Только в дневное время он двигался по короткому маршруту – от караульного помещения до второго поста. А в ночное по длинному – через ворота автопарка к третьему посту, а потом тропинкой, через калитку ко второму и возвращался в караульное помещение. Разводящим по Уставу должен быть сержант. Но поскольку подготовленный разводящий попал в санчасть, было принято экстренное решение заменить его на разжалованного из сержантов Линева. Во внимание было приняты моральные качества, хорошая психика и личное согласие бывшего суворовца.

 

3.

Заступление прошло вполне успешно. В караульном городке – специальном месте, оборудованном для подготовки караула – все было пропитано смолистым, сосновым духом. Этот городок располагался уже у самой тыльной стены училища, в глубине соснового бора. Здесь имелись все атрибуты караульной службы: муляжи вышек, ограждений постов, места для тренировки рукопашного боя, а также для снаряжения магазинов. Сюда же доставляли и боевые патроны для караульных, снаряженные в обоймы. На каждый из двух магазинов полагалось две обоймы, по пятнадцать патронов в каждой. Эти четыре обоймы каждый курсант должен был выщелкать в свои магазины через специально присоединяемый переходник. Все дело, при известной сноровке, не занимало и пяти минут.

 

Новый дежурный по училищу был слегка рассеян и словно бы занят своими мыслями, поэтому подошел формально к выборочному опросу обязанностей. Впрочем, внешний вид заступающего караула он все-таки осмотрел внимательно, не упустив также и обязательные к проверке стрелки на заднице каждого караульного. Не обнаружив никаких необыкновенных недостатков, дежурный успокоился и отправился осматривать остальной личный состав. Дело в том, что ежесуточный развод нарядов включал в себя построение не только для караула, но и для всего состава суточного наряда, заступающего на службу. Здесь были дежурные по факультетам и общежитиям, с помощниками, дежурные и дневальные по курсам и подразделениям обеспечения. Их также следовало выборочно осмотреть и опросить. Этот процесс затянулся.

 

Вадим стоял в первой шеренге. Никакие мысли в голову не лезли, так было здорово все в окружающем мире. Майский вечер был тих и спокоен. Нагретый за день асфальт плаца медленно отдавал тепло воздуху и, несмотря на то, что закатное солнце уже не грело, было очень тепло. Вадим поднял глаза на верхушки сосен. Они, эти высоченные сосны, с высокими кронами и голыми, желтыми стволами, были неизменны. С первого курса Вадим любил смотреть на них, особенно когда их верхушки четко вырисовывались на фоне голубого неба. Особенно здорово это было зимой, после долгих морозов, когда снегопадов уже давно не было и сосны стряхивали с себя весь снег, задержавшийся в их колючих лапах. Тогда, в какой-нибудь погожий денек, стоя на плацу и ощущая вползающий через сапоги, полу шинели, руки и лицо холод, было приятно поднять глаза от заваленной снежными сугробами земли вверх. Там, в лазурной синеве словно бы парили верхушки сосен – такие же зеленые, как и всегда. И тогда можно было представить себе, что никакая сейчас не зима, а жаркий летний денек, а холод - лишь иллюзия.

 

Потом развод закончился и караул строем отправился к месту службы.

 

Караулку всегда принимали жестко. За редким исключением, случавшимся не чаще раза за все пять лет, выпадала смена взводов с одного курса. И тогда еще можно было слегка слиберальничать и что-то простить. В остальных же случаях, принимая караульное помещение у совершенно посторонних людей, играть в человечность резона не было ни у кого. Тем более что сдавать помещение через сутки предстояло столь же посторонним людям, которые вряд ли простят тебе какие-то недочеты. Следовательно, придется все незамеченное скрывать или взваливать на себя. А кому оно надо?

 

Караульные первой смены первого и второго постов, вместе со своими разводящими и разводящими старого караула, зарядив оружие, тут же отправились на посты – сменять часовых. Остальные разошлись по помещениям, принимать наряд.

 

В зону ответственности караульных второго поста входил туалет, курилка, сушилка и помещение, примыкающее ко входу в караулку. Пока Шурик Галкин проверял холл и сушилку, где надо было пересчитать бронежилеты, каски и постовые плащи, Вадим отправился в туалет. Под бдительным взором сдающего наряд курсанта он осмотрел пол, стены и потолок на предмет мусора и пятен. Смыл воду в каждом очке, проверяя, не засорены ли они. Заглянул за трубы, пытаясь найти паутину. В конце осмотра оглядел окно и остался доволен. Предыдущий караул не схалтурил, сделав все как надо.

 

-Нормально все, - сказал он сдающему службу коллеге, - Давай еще инвентарь со списком сверим и все, пожалуй.

 

-Давай, – кивнул тот.

 

Вместе они подошли к шкафу с уборочным инвентарем и сверили его содержимое с описью. Все было в порядке. Вадим вышел в холл и столкнулся с Шуриком.

 

-Ну чего у тебя? – спросил Шурик.

 

-Да нормально все вроде. Сам глянь, да пойдем докладывать.

 

-Сейчас, - Шурик сморщился и чихнул, - Блин, духан в этой сушилке!

 

Он еще раз пробежал по туалету. Все было в порядке. Тогда Вадим подошел к Чернышову, заступившему начальником караула и доложил, что на вверенной им территории все в порядке.

 

Не у всех сдача протекала гладко. Из столовой доносились сердитые голоса и лязг металла – Коншов и Сотов пересчитывали посуду и столовые принадлежности. Не хватало одного ножа и двух вилок. Сменяемые пытались доказать, что так было и до них. Положение усугублялось тем, что время было ограниченно, ведь в течение ближайшего получаса надо было отправляться за ужином.

 

Однако всему приходит конец. С небольшими замечаниями помещения были приняты и старый караул, в приподнятом настроении, убыл сдавать оружие. Потекли однообразные часы рутинной службы.

 

4.

Вадим сменился с поста в 11 часов вечера, мучимый голодом, жаждой и желанием спать. Вторая смена трехсменных постов была неудобна тем, что выпадала на все приемы пищи. Поэтому, когда Вадим в караулке разрядил автомат, поставил его в стойку, сбросил грязный бронежилет в сушилку и вошел в столовую, то застал там только хмурого Сотова и сменившегося с первого поста Гаврилова. Последний, с аппетитом уминал картошку-пюре с жареной рыбой.

 

-Здорово, пацаны. – Вадим огляделся, - Я смотрю, сегодня картошечку дали. Это хорошо!

 

-Угу, - невнятно пробормотал Паша, - И рыба сегодня удалась.

 

-Ты не болтай с набитым ртом – подавишься. – Вадим повернулся к Сотову, - Леха, чего поесть-то?

 

-Вон в термосе картошка, там рыба. На столе вам хлеб и масло. – сказал Сотов, - Слушайте, тарелки сами помоете, а то мне заступать скоро?

 

-Да иди, чего уж там, – сказал Вадим.

 

Напрягать товарищей и впрямь не хотелось. В конце концов, такая вот смена неудачная, а ему и впрямь через полтора часа на пост. Да и с едой приходилось поторапливаться, чтобы отпустить спать Шурика Галкина.

 

Дело в том, что приходящие с поста караульные не имели права тут же заваливаться спать вплоть до следующего заступления на пост. Нет, прибывая в караулку, они тут же поступали в состав бодрствующей смены, которая несла службу в составе дежурной группы, охраняя караульное помещение и ожидая тревоги. В таком положении проходили очередные два часа. После прибытия сменщика, караульный переходил в состав отдыхающей смены и шел спать в отдельное помещение. Оттуда его вытаскивали за двадцать минут до заступления, будили и отправляли на пост. В таком вот двухчасовом цикле и крутились эти боевые сутки. Из этого ритма на ночь выпадал только третий пост. Поскольку там караульных было всего двое, ночью они либо стояли на посту, либо спали. Нужды во вверенной им столовой ночью, по понятным причинам, не было.

 

Вадим отпустил Шурика и устроился на скамейки у входной двери. Именно здесь было официальное место караульного второго поста бодрствующей смены. В его обязанность входило открывать и закрывать входную дверь самого помещения, а также калитку внешней ограды, встречая и провожая разводящих с караульными, проверяющих и дежурных. Полагалось также следить за порядком на вверенной территории.

 

Немного посидев, для порядка, Вадим отодвинул скамейку от стены и лег на нее, оставив ноги в сапогах на полу. Длины скамейка как раз хватало, чтобы уложить туловище на это узкое и жесткое, но все-таки ложе. Единственное, о чем приходилось жалеть – об отсутствии зимней шапки, которая всегда и с успехом заменяла собой подушку. Летняя же кепка для этого подходила неважно. А впрочем, Вадим не придал этому особого значения, очень быстро погрузившись в тревожную дрему, разморенный теплом и плотным ужином. Беспокоиться было не о чем. В караулке все под контролем, звонок на двери громкий, а начальники караулов сквозь пальцы смотрят на такие нарушения, как дрема у двери. В конце концов, курсант на месте, обязанности выполняет, а спать тоже хочется!

 

Сотов и Линев в комнате отдыха, на виду. Коншов на посту. Все в порядке.

 

Глава 12

1.

Время пролетело незаметно. Вот вроде бы только что Вадим устраивался на жесткой скамейке, а вот уже пролетело больше часа и надо выпускать заступающую смену. Покачиваясь от сонного дурмана, Вадим смотрел, как курсанты заряжали оружие. Потом протопал к калитке и, открыв замок, выпустил смену наружу. Закрывая калитку, он видел, как разводящие разошлись в стороны – Повозкин со Снетковым двинулся наверх, к штабу училища, где находилось боевое знамя. Линев с Подошвиным и Сотовым налево, за угол стены, где дорога шла вниз, к автопарку, стрельбищу и тактическому полю.

 

Теперь уже спать смысла не было. По опыту было известно, что смена первого поста вернется минут через пятнадцать, а Линев приведет смененных часовых самое большее через двадцать пять – тридцать минут. Поэтому Вадим отправился в холл караулки.

 

Картина там была идиллическая. Чернышов, после заряжания оружия, тут же ушел дремать в свою комнату. За длинным столом сидел один только Паша Гаврилов. Вся его поза, если смотреть со стороны, являла собой образец мыслителя – откинувшись на спинку стула он, полузакрыв глаза, внимательно размышлял над раскрытым перед ним томиком Устава караульной службы. И все в нем дышало возвышенной одухотворенностью, словно бы читал он каких-нибудь греческих философов или поэзию Серебряного века. Однако, при более внимательном рассмотрении, в глаза начинали лезть некоторые несообразности. Глаза были прикрыты больше чем надо, руки опущены на колени слишком уж безвольно, да и голова, склонена как-то неестественно. Да и Устав оказался лежащим вверх ногами.

 

Вадим усмехнулся и осмотрелся по сторонам. Холл был пуст. На пространстве перед столом строились для проверки и инструктажа заступающие смены. Рядом со столом, у стены, стояла пирамида с автоматами. Из-за закрытой двери в спальное помещение доносился храп отдыхающих.

 

Вадим выдвинул стул и сел к столу. От посторонних звуков Паша резко проснулся, несколько секунд оглядывался ошалелыми и ничего не понимающими глазами. Однако, увидев Вадима, он расслабился.

 

-Ты чего, Вад? Не спится? – сказал он хриплым со сна голосом и закашлялся.

 

-Да подремал уже. А сейчас чего спать? Минут через десять с первого поста вернутся. А там и мои. Только вскакивай.

 

-Вернутся – это хорошо. Можно спать идти. – Паша сладко потянулся.

 

-Офигеть! А ты, типа, тут бодрствовал! – Вадим показал на Устав, - Книжку хоть бы перевернул.

 

-Ну я хоть сидя спал, - парировал Паша, - А вы возле двери дрыхнете лежа. И ничего.

 

-Служба такая. Тебе-то хорошо – твои раньше приходят. Уже сейчас спать пойдешь. А мне еще минут двадцать точно париться. А поднимут одинаково, что тебя, что меня.

 

-Ну это да. Хотя я теперь один хрен сразу не засну. Вечно такая фигня – надо спать, не уснешь. А как не надо – хоть спички вставляй!

 

-А надо как Штирлиц. Помнишь, он спал когда надо и сколько надо.

 

-Это талант. У нас такие тоже есть. Вон Шурик – он, конечно, сколько надо спать не может. Но зато может засыпать мгновенно, где угодно и когда угодно. Я один раз видел, как он на тумбочке спал.

 

-Иди ты! – удивился Вадим.

 

-Точно говорю. – Паша поерзал на стуле, - Блин, спина затекла. Так я тебе точно говорю. Я с ним как-то еще в казарме в наряде стоял. Он вторую половину ночи. Я сменился и спать пошел. А часов пять в туалет приспичило. Прохожу мимо наряда, а там картина Репина, не ждали. Дежурный спит за столом, но это как всегда. А Шурик стоит на тумбочке, все честь по чести. Я мимо прохожу – а у него глаза закрыты и стоит он, покачивается. Ничего не видит, ничего не слышит. Пальцем тронь – упадет, как статуя.

 

-И чего ты?

 

-Да ничего. Разбудил его. А то проверяющий заглянет в окошко и тогда точно будет картина Репина…

 

От входной двери послышался резкий зуммер звонка. Вадим поднялся.

 

-Буди начальника, смена пришла.

 

2.

Сдав входную дверь на попечение Шурика, Вадим зашел в туалет. В курилке он обнаружил Леху, с наслаждением затягивающегося сигаретным дымом.

 

-Спать пошли, куряка, – сказал Вадим, моя руки и обращаясь к Лехиному отражению в зеркале умывальника.

 

-Сейчас. – Леха загасил бычок в урне с водой, - Блин, Вад, я как-то прям очканул два часа назад.

 

-Чего такое? – посерьезнел Вадим.

 

-Да как-то неуютно стало. Пришли сменяться. Стоим. Рядом Линев. А с вышки Сот спускается. Оба с автоматами. Хорошо еще Макс там был…

 

-Да ладно тебе. Что они сумасшедшие что ли, так в открытую… Ничего, через полтора час идем вместе. Правда, потом мне с ними по тропинкам ходить… - почесал затылок Вадим, - Но на меня, вроде, никто зуб не точил.

 

-Вроде да… - вздохнул Коншов, - Ладно, пошли спать уже.

 

Первое, что они увидели, выйдя из туалета – был Шурик, уже лежащий на скамейке возле двери. По всему было заметно, что спит он хорошо и спокойно, как человек, которому не о чем волноваться. С завистью покачав головой, Вадим двинулся за Лехой. В холле, после суетливого движения прибывших смен уже установилось спокойствие. Чернышов исчез в своей каморке. Место Паши у стола занял Илья Мошин. Он еще не спал, но уже внимательно примеривался к раскрытому все на той же странице Уставу караульной службы, выбирая как именно предаться дреме – оперев голову на согнутую в локте руку или положив подбородок на руки сложенные перед собой.

 

-Удачи, – пожелал ему Вадим.

 

-Давайте – давайте! Будет и на нашей улице праздник, – пробормотал тот.

 

Они вошли в спальное помещение. С порога оно казалось пустым – две кровати напротив входа пустовали. Однако кроватей было шесть – одна для помощника начальника караула, две для разводящих и три для караульных. По праву самыми блатными считались те, что были удалены от входа, ближе к замазанному краской наглухо окну. На них не падал свет из входной двери, когда она открывалась. Сейчас три кровати были заняты и Вадим с Лехой заняли оставшиеся. Спали в карауле не раздеваясь – это категорически запрещалось Уставом. Разрешалось снять только сапоги и размотать портянки. Поясной ремень с подсумком, набитым снаряженными магазинами, также оставался на месте. Его разрешалось только ослабить. Что друзья и сделали. В помещении стояла душноватая тишина, наполненная запахами сапог и портянок. Однако это никому не мешало, а усталое тело требовало отдыха. Вопреки опасениям, сон пришел быстро.

 

Снился Вадиму почему-то случай из его самого первого караула, произошедший в такой же теплый майский день. Тогда с их 41 курса, взвода один за другим заступали на свою первую боевую службу. И атмосфера на курсе была соответственной. Периодически начальник курса собирал всех на взлетке в казарме, передавая вести с «фронта» и проводя разбор этих вестей. Взвод Вадима был вторым в этой очереди.

 

Все сутки прошли благополучно. И заступление, и опрос знания уставов, и само посменное дежурство то на посту, то в караулке. Даже ночь, с ее зловещей тишиной, шевелящимися тенями за углами складов и бьющимися о стекло прожектора ночными бабочками прошла спокойно. Вадим стоял на посту последний раз, время уже подходило к пяти часам вечера. Минут через десять должна была прибыть смена. Прапорщик, начальник склада артвооружения, закрыл ворота в половине пятого и удалился. Через пятнадцать минут Вадиму позвонили из караулки и сказали, что пост сдан под охрану. Мысленно он был уже на завтрашней вечерней дискотеке.

 

И тут на подъездной дороге появился человек. От будки часового до ворот не менее ста метров, а бинокли часовым не выдают, поэтому разглядеть его было непросто. Человек уверенно подходил к воротам, а Вадим вдруг растерялся. Согласно Уставу, при приближении неизвестного к ограждению поста, он должен был остановить его окриком «Стой, назад!». Но был еще рабочий день, где-то рядом была смена и Вадим плохо представлял себе, кто в здравом уме будет пытаться проникнуть на охраняемый пост.

 

Человек подошел к воротам и остановился, нажимая кнопку звонка.

 

«Сейчас позвонит, позвонит, да и пойдет восвояси. Ясно же, что никого нет» - подумал Вадим.

 

Но все пошло иначе. Позвонив некоторое время, человек принялся дергать калитку туда-сюда, словно пытаясь сорвать замок. Этого Вадим перенести уже не смог. Он схватил с полки помятый жестяной рупор и во всю мощь легких рявкнул в него:

 

-Стой, назад!

 

Эффект был сокрушительным. Человек на секунду застыл, все еще вцепившись в прутья калитки, после чего обернулся и бегом устремился вверх по дороге со спринтерской скоростью.

 

Не успел еще Вадим поставить на место рупор и вытереть со лба холодный пот, как увидел вдалеке фигурки приближающейся смены.

 

Как позже выяснилось, это был знакомый начальника склада, зашедший к нему перед уходом с работы. Не зная, что склады уже переданы часовому, он пытался привлечь внимание прапорщика. И только услышав невнятный, искаженный дрянным рупором окрик, он вдруг понял, что уже здесь и сейчас находится на грани жизни и смерти. Это открытие произвело на него магическое действие – так быстро он не бегал со времен учебы в школе прапорщиков.

 

3.

В карауле никогда не будили шумно, как в казарме или даже в общаге. Никто не входил в спальное помещение и не орал «Подъем!». Никто не включал свет и не тряс кровати. В определенное время караульный бодрствующей смены первого поста, несший дежурство в холле, входил в спальню и осторожно трогал каждого за плечо – пора. Это правило неукоснительно соблюдалось даже сейчас, когда поднимались все отдыхающие.

 

Вадим проснулся первым – его кровать была у самой двери, но еще несколько минут лежал, пытаясь прийти в себя. И только когда по всему помещению заворочались, сонно поругиваясь, люди, он заставил себя медленно сесть на кровати и впотьмах начал наматывать портянки. Голова была словно чугунная, глаза слипались.

 

Потом, стараясь не терять времени, все отправлялись экипироваться. Заходили в туалет, затягивали поясные ремни, в сушилке накидывали бронежилеты, помогая друг другу затянуть ремешки. Минут через семь-восемь после подъема все воинство построилось в холле для инструктажа и получения оружия. Выглядели все в этот момент не очень здорово, с опухшими глазами и помятыми, заспанными лицами.

 

Из комнаты начальника караула в очередной раз появился столь же помятый Чернышов. После давних случаев неосторожного обращения с оружием вышел категорический приказ начальника училища – офицерам, заступающим начальниками караулов, обязательно присутствовать при каждом заряжании - разряжании оружия, дабы предотвратить несчастные случаи. Некоторые офицеры относились к данному приказу наплевательски, особенно на старших курсах, но большинство все-таки старалось выполнять его по максимуму. В конце концов, караул – дело серьезное.

 

Чернышов бегло оглядел внешний вид и выдал разводящим радиостанции. Потом все разобрали автоматы из пирамиды и вышли на улицу, встав в очередь перед местом для заряжания оружия.

 

Процесс заряжания – разряжания в карауле, да и вообще в армии в мирное время строго регламентирован и, при четком соблюдении всей последовательности действий гарантирует безопасность обращения с оружием. Для снаряжения автоматов во дворе караулки, под навесом, оборудовано специальное место на двух человек. Там имеется станок из двух продольных брусьев, с полукруглым вырезами, куда вставляется автомат, стволом к стене с пулеуловителем. Уложив в вырезы автомат, необходимо снять его с предохранителя, передернуть затвор, спустить курок, после чего, поставив автомат на предохранитель, присоединить к нему магазин с патронами. При разряжании, все действия выполняются в обратной последовательности. И даже если эта последовательность будет нарушена, патрон окажется в стволе и произойдет случайный выстрел, пуля пробьет деревянную стену пулеуловителя и застрянет в пространстве между деревом и бетонной стеной. Имеющиеся в деревянной обшивке пулеуловителя отверстия характерного калибра красноречиво указывали, что нет-нет, а выстрелы все же иногда происходят.

 

Курсанты выполняли все действия сноровисто – дело было не новым и никаких мыслительных процессов не требовало. Работа рук, чистая автоматика. Через десять минут Шурик уже закрывал за уходящими сменами калитку.

 

Вадим и Леха, предводительствуемые Линевым, по тропинке свернули за угол и зашагали вниз по дороге, к автопарку. Ночь была прохладная и со сна Вадима даже разобрала дрожь, до стука зубов. Однако быстрая ходьба под тяжестью бронежилета довольно быстро согрела. Они миновали поворот на тактическое поле и прошли через проходную автопарка, где за стеклом дремал дежурный. Линев шагал как автомат, сзади гулко бухал сапогами Леха. Стоял самый глухой час ночи и звуки далеко разлетались окрест. Рассвет еще не наступал и небо было темным, лишь пронизанным точками звезд. Новая луна представляла из себя только узенький серп, совсем не дающий света.

 

Редкие прожектора, разбросанные там и сям, выхватывали из тьмы ворота ангаров и гаражей. Эти лучи создавали огромное количество теней – колеблющихся, неверных, подозрительных. Неясные тени, и призрачный свет, и темное одеяло неба создавали тревожное ощущение где-то глубоко в подсознании, где у каждого человека прячется что-то животное, что-то первобытное, доставшееся от далеких предков, боровшихся за выживание в условиях дикой природы. Ночь – враг человека, лишенного звериного чутья, острого слуха, возможности видеть в темноте. Ночью нужно найти укрытие и отдыхать, а не разгуливать по окрестностям, пускай даже и с оружием в руках. Ночь сама по себе настраивает на тревожный лад.

 

Они вышли на открытую площадку, заасфальтированную перед въездом в целый комплекс больших ангаров. Это был уже конец автопарка и одновременно территория третьего поста – именно эти ангары и стоявшие на площади машины, а также ограждение самой площади являлись охраняемой территорией. Вдали уже виднелась решетчатая ферма вышки и прожектор на вершине будки, которая венчала эту ферму на высоте третьего этажа. От подножия фермы к будке вела железная лестница.

 

Вадим почувствовал, что в темноте, видимо, не очень аккуратно намотал портянку на правой ноге и она, сбившись в складочки, начала натирать ногу. Он подумал, что сейчас перемотает ее, пока Леха будет менять Сотова. Пока тот будет спускаться, пока они будут переодевать бронежилет, пока Леха поднимется наверх, времени будет достаточно. Надо только попросить Линева шагать чуть медленнее. Не опоздаем.

 

Он открыл рот, собираясь окликнуть разводящего, когда все звуки ночи вдруг покрыл дробный, раскатистый грохот автоматной очереди.

 

4.

Поначалу Вадим даже не сообразил, что случилось. Линев вдруг остановился, качнулся назад и, практически навзничь, опрокинулся на него. Только подхватив его, инстиктивно, не задумываясь, Вадим сообразил, что стреляют сверху, с вышки. Он наклонился, опуская на асфальт отяжелевшее тело Линева, который так до сих пор не издал ни звука. Автомат соскользнул с плеча и с металлическим лязгом ударился о землю. Все это длилось секунды, но Вадиму показалось, что время стало вязким и медленным. Положив Линева, он схватил автомат, но это время вторая очередь попала в него. Уже после Вадим узнал, что его спас бронежилет, надеваемый всеми караульными для защиты не от пуль, а от проверяющих, потому что так положено по инструкции. В эту минуту он спас ему жизнь, остановив своими титановыми пластинами три пули из четырех, угодивший в него. Третья прошила плечо. От обрушившихся на тело тяжелых ударов Вадим упал, глотая раскрытым ртом воздух и не имея возможности вдохнуть – бронежилет остановил пули, но энергия их никуда не исчезла, через широкие пластины она превратилась в сокрушительные удары по груди и животу.

 

Словно сквозь вату Вадим слышал, как шедший позади всех Леха матерился, срывая с плеча автомат. В плече, которое поначалу ощутило лишь тупой удар, теперь взорвалась зверская боль, от которой хотелось завыть. Краем глаза Вадим увидел, что Леха, отбежав в сторону, вскидывает автомат и как вокруг него пули высекают искры из асфальта, поднимая фонтаны каменной крошки. Из пламегасителя Лехиного автомата вырвались крохотные сполохи пламени и гулкие хлопки выстрелов заглушили все вокруг.

 

«Автомат!» - вспыхнуло в мозгу, - «Хватай автомат!»

 

Вадим перевернулся и, вытянув руку, сомкнул пальцы на холодном металле «калашникова». Сотов на вышке пока что переключился на Леху, который оставался невредим и, перемещаясь, стрелял по вышке короткими очередями.

 

Вадим перевел предохранитель на автоматический огонь и попытался передернуть затвор. Но пробитое пулей правое плечо отозвалось острой болью и ничего не получилось. Тогда он навалился на автомат боком, левой рукой отвел затвор назад до упора и отпустил. Тот клацнул, досылая патрон в патронник.

 

-Леха! – заорал Вадим, - Леха, сюда!

 

Он поднял автомат левой рукой и, поддерживая его правой, нажал на спусковой крючок, удержав его не более секунды. Три пули с грохотом ушли в стену будки. Подбежал Леха.

 

-Вад, что с тобой?

 

-Меня зацепило. А Линев без сознания. Тащи его за кунги, я вас пока прикрою.

 

-Ты идти можешь?

 

-Наверное могу, ноги вроде целы. Ты тащи его, а потом меня прикроешь. Надо не давать ему высунуться.

 

В окошке будки снова заплясал огонек, но пули легли в стороне.

 

-Шифруется гад, просто в окно лупит, сука! – выругался Леха.

 

Он схватил лежащего на земле Линева за бронежилет и, двигаясь задом наперед, поволок его к тому месту, где стояли снятые с машин кунги, образуя укрытие от пуль. До них было метров пятнадцать. Вадим вскинул автомат и начал стрелять по будке, целясь в разбитое стекло окошка. Он хорошо представлял себе эту будку. Когда-то, еще во времена первых караулов, он поднимался в нее, для сравнения условий службы. Была она сложена из кирпича и 5,45 миллиметровые пули АК-74У стены не пробивали. Попасть внутрь пули могли лишь через окошко, не слишком великое, сантиметров 20 на 30, либо через обитую железом деревянную дверь, которая, впрочем, находилась на другой стороне. Рикошетить внутри пули не могли. Влетев снизу через окно, они насквозь прошивали крышу, покрытую кровельным железом, и уходили в небо. И все же, поддерживая прицельный огонь по этому окошку, Вадим не давал возможности высунуться. Периодически автомат в окне все-таки появлялся, но выпущенные очереди были хотя и длинными, но не прицельными и вреда не принесли.

 

За это время Леха дотащил Линева кунгов и позвал его из укрытия. Сам он присел на колено и открыл огонь по будке.

 

Вадим тяжело поднялся, опираясь на автомат и, придерживая раненную руку, отбежал в безопасное место. Леха тут же прекратил стрелять и плюхнулся рядом с ним.

 

-Ни хера себе! – только и выговорил он.

 

-Зато сразу понятно, кто хотел тебя убить, – поморщился Вадим, пытаясь осмотреть залитое кровью плечо.

 

-И что теперь?

 

-Ничего. Надо связаться с караулом. Возьми у Линева рацию. А то им сейчас дежурный по автопарку доложит, что тут стрельба. Прибежит дежурная группа. А он еще и по ним палить начнет. Ему теперь терять нечего!

 

Леха снял с бронежилета Линева пристегнутую рацию.

 

-Не получится, тут дырка в самой середине. Одна пуля точняк в рацию угодила.

 

-А с Андрюхой чего?

 

-Да так с виду ничего. Крови нет. Наверное, просто ударило сильно. Первая очередь почти вся в него пришлась. Может ребра сломаны.

 

Длинная автоматная очередь ударила сверху по машинам и кунгам, прошивая их стенки. Взвизгнули рикошеты.

 

-Это еще хорошо, что автоматы у нас не 7.62, - Вадим посмотрел вверх, - Они бы эти стенки насквозь прошили бы. А 5,45 рикошетит.

 

-Я чего думаю, Вад, у меня патронов уже меньше магазина.

 

-У меня один магазин тоже пустой.

 

-Я к чему – мы вдвоем по нему стреляли, а он один, да еще лупил вон какими очередями. У него патронов-то мало должно быть.

 

-И чего? Мало не мало, а каждому из нас и одного достаточно будет.

 

-Давай так. Ты сейчас начинаешь его давить. Долби по окошку. А я проскочу до лестницы. Там он мне уже ничего не сделает. Вниз стрелять нельзя, а если выйдет, то ты его сразу увидишь.

 

-А надо оно? – усомнился Вадим.

 

-А что делать-то? Лучше будет, если он сейчас еще и пацанов положит? У нас хоть броники есть, а они вообще в одних хэбэшках прибегут.

 

Это была правда. Бронежилетов в караульном помещении имелось всего пять штук. На двоих разводящих и троих караульных из расчета на максимальное количество людей, находящихся вне караулки одновременно. Остальным, входящим в состав дежурной группы, возможность защиты не предоставлялась.

 

-Да, по ходу и правда ничего больше не придумаешь. – Вадим отсоединил пустой магазин и заменил его на полный, из подсумка. – Патронов тебе хватит?

 

-Да есть еще штук пятнадцать. Думаю хватит. Ты ж прикроешь.

 

-Давай тогда, - Вадим придвинулся к углу и стал на колено, - Готов, на три-четыре?

 

-Готов. – Леха стал за его спиной и весь подобрался.

 

Ремень автомата он забросил на шею. Вадим упер правую руку локтем в живот и опер автомат цевьем о ладонь. Потом, высунувшись, он послал очередь по будке.

 

-Пошел! – крикнул он, не переставая выпускать пулю за пулей.

 

Леха рванулся как заправский бегун. Придерживая одной рукой автомат и тяжело топая сапогами, он преодолел пространство от угла до вышки за несколько секунд. Там он перевел дух и начал медленно подниматься, не спуска глаз с верха лестницы. Вадим тоже перестал стрелять, экономя патроны.

 

Наступила тишина. Какая-то особая, зловещая тишина, в которой уже не было слышно ни стрекотания насекомых, ни других посторонних звуков. Хотя, может быть, просто уши, оглушенные хлопками выстрелов не воспринимали теперь звуков природы. Леха медленно двигался вверх и добрался уже до середины вышки, когда в этой тишине вдруг громко прозвучал одиночный выстрел. Вслед за эти из будки донесся металлический грохот.

 

Дверь была по-прежнему закрыта, но Леха задвигался быстрее, быстро поднявшись до площадки. От угла Вадиму уже было не видно его. Раздался удар в дверь, что-то упало и вновь наступила тишина.

 

Острая боль вновь пронизала плечо. Вадим выронил автомат и сполз по стене на землю. Рядом слабо пошевелился и застонал Линев. В глазах потемнело, но Вадим еще успел заметить прыгающие огоньки фонариков и услышать топот сапог приближающейся дежурной группы.

 

Эпилог.

Когда Вадим снова открыл глаза, он увидел над собой не черное небо, в котором только-только намечался приближающийся рассвет, стирающий с небесного купола яркие точки звезд. Над ним был простой белый потолок, с желтоватыми разводами в углу и швом между бетонными плитами посередине. Было светло и в угадываемое за изголовьем кровати окно светило яркое солнце.

 

Вадим попробовал пошевелиться и тут же ощутил, что грудь и правое плечо туго стянуты чем-то. Плечо болело ноющей болью, а любая попытка подвигать правой рукой вызывала такие болезненные ощущения, что он решил отказаться от этой затеи. Впрочем, тут же он обнаружил, что левая рука движется вполне нормально и никаких неприятных последствий от этого нет. Подняв руку, он увидел, что лежит в кровати раздетый и под одеялом. Он осторожно повернул голову и никого больше не обнаружил в помещении, которое кроме как палатой и назвать было нельзя. Впрочем, в санчасти Вадим был уже не в первый раз и мгновенно узнал знакомый интерьер: зеленые, крашенные стены, сетчатые кровати со стандартными матрасами и серые солдатские тумбочки. Некоторое разнообразие в эту обстановку вносили раковина и водопроводный кран в углу.

 

Тут Вадим почувствовал головокружение и страшную усталость. Он закрыл глаза и снова провалился в глубокий сон.

 

Он снова проснулся вечером, поел и вырубился. На следующий день он чувствовал себя гораздо лучше, если не считать постоянно ноющего плеча, так что даже медленно сел на кровати. В это время открылась дверь и, в сопровождении медсестер, вошел врач, в белом халате поверх военной формы.

 

-О-о, да он уже встает, а вы говорили спит и спит! – сказал он веселым голосом.

 

-Так они и спал. После того как рану прочистили, спал почти сутки. А потом после каждого приема пищи… - доложила одна из медсестер.

 

-Ну, значит спать хотел! Правильно говорю, курсант? – обратился доктор к Вадиму.

 

-Да, хотел.

 

-Вот я и говорю. Ты ж сюда прямо с караула, а там все спать хотят. Повезло тебе, - врач внимательно осмотрел повязку, перетягивающую грудь и плечо, - пуля прошла навылет, ни костей ни связок не задела, а мышцы заживут, ничего страшного нет. Ну а там где по бронежилету пришлось, одни синяки. Тоже ничего серьезного.

 

-А как разводящий?

 

-Это какой разводящий? Линев, что ли? Ну, у него ран нет, только ударило сильно через бронежилет. Тебе по пластинам вскользь пули прошли, а ему практически под прямым углом. Два ребра сломаны, но ничего серьезного нет. Он в соседней палате лежит. В полном сознании. Но тебе пока никуда отсюда выходить нельзя.

 

-Понятно.

 

-Да, кстати, - доктор повернулся к медсестрам, - Если кто-нибудь к нему придет – пропустите.

 

Те кивнули и вся процессия вышла из палаты.

 

А на следующий день, когда Вадим уже совершенно не желал спать и начинал подумывать, каким образом достать хоть какую-нибудь книжку, пришел Леха.

 

Он ввалился в палату, радостный и шумный. Хотел было обнять Вадима, но, увидев повязку, слегка оробел и уселся на стул.

 

-Привет, Вад. Как дела у тебя?

 

-Да нормально. Ты не на занятиях, что ли? Вроде утро.

 

-Да какие занятия! Я уже четвертый день объяснительные отписываю и с разным начальством объясняюсь. Это ж какое ЧП!

 

-Да, ЧП, так ЧП! Хорошо живыми выбрались. Причем, что удивительно, все.

 

-Ну, не все. – Леха посерьезнел, - Сотов застрелился.

 

-А-а, так это он в себя стрелял, в последний раз-то…

 

-Да. Я уже к будке близко был, услышал как после выстрела не только автомат загремел, но и что-то тяжелое упало. Я так и понял, что он стрелялся. По лестнице забежал, дверь открыта была. Ну а там он. Живой еще…

 

-Он же стрелялся!

 

-Ну, так стрелялся! Он не в голову, он в сердце хотел. Конечно не попал, где-то рядом прошло. Ранение смертельное, но не мгновенное. Так что он мне еще и рассказать все успел.

 

-Ты с ним говорил?

 

-Я – нет. Он меня увидел и сам говорить начал. Недолго, минут пять, может чуть больше…

 

-И что?

 

-Я дословно не помню. Сказал, что Морозова он сбросил с балкона. Узнал о том, что в самоволке он, как мы и думали, от меня, на лестнице.

 

-Но он же не знал, что тот по балконам… - начал Вадим, но осекся.

 

-Ну да, он тоже слышал, что Мороз про балконы говорил. Сот сказал, что сначала даже не думал про это. Просто вышел на балкон покурить, а тут его как осенило. Он же ненавидел Мороза. Да и не только его, конечно. Но Мороз для него был как бы абсолютным злом – выразителем всех его обидчиков в одном лице…

 

-Да уж… - пробормотал Вадим.

 

-Ну а дальше просто. Линев к тому времени уже сидел со мной в холле, так что никого в комнате не было. Причем и в нашей тоже. Взял шинель старую, перелез по ней через проволоку. И ждал на морозе. Когда Морозов залез на шестой этаж, то он хотел там постучаться, через комнату ниже войти. Но Сотов его окликнул, предложил помочь.

 

-И тот даже не подумал… - Вадим помотал головой, так зримо представилась ему вся картина.

 

-Да что ты! Крутой пацан, он даже представить себе не мог, что этот заморыш что-то мог задумать. Полез, конечно. Ну а Сотов ему руку подал, а когда тот завис уже на ней, отпустил. Вот и все…

 

-Вот тебе и несчастный случай… - задумчиво проговорил Вадим, - А дальше?

 

-Что дальше?

 

-Ну все же были уверены, что это несчастный случай. Уголовное дело даже не открывали. У нас тут вроде тоже никто расследованиями не занимался. Зачем он за тебя взялся-то?

 

-А-а, ты об этом! – Леха поморщился, - Ты знаешь, он так уже бормотал в конце, хрипел, не все было понятно. По-моему, он вообще не в себе был. Сказал, что сначала обрадовался, что все гладко сошло. А потом стал бояться. Вспомнил, как я с ним на лестнице разговаривал, решил, что я могу как-то связать. Мерещиться ему стало всякое. Сказал, что сон видел каждую ночь, как руку отпускает и Мороз вниз летит…

 

-Типа совесть замучила?

 

-Может быть. А потом решил от меня избавиться, чтобы уж точно свидетелей не было. Только все не знал как. Вот и смотрел на меня исподтишка, придумывал… Ночью, когда Линев в наряде был, в комнату заглядывал с балкона. Все прикидывал как ловчее меня извести… - Леха поежился, вспоминая.

 

-Ну с кирпичом ясно, - Вадим оживился, - Он же из третьего отделения! Видимо пока таскали, услышал, как мы разговариваем. А потом задержался и подслушивал, когда все ушли. А ты, как назло, как раз рассказывал про то, что на тебя кто-то таращится. Вот он и решился.

 

-Ну да. И денатурат он поставил в кладовую. Думал я сменюсь с наряда, да и тяпну в честь праздника. А вместо этого Валера… Тяпнул… И это ему еще повезло! Сотов же сказал, что он искал через каких-то мужиков на рынке метиловый спирт. А они его, как оказалось, кинули и всучили денатурат. Так что Валера еще легко отделался!

 

-Вот, блин, когда порадуешься, что в стране жулик на жулике! – удивился Вадим.

 

-Точно! – улыбнулся Леха, - Ну а к караулу у него и вовсе уже крыша поехала, судя по всему. Он уже постоянно думал, что мы с тобой его подозреваем, постоянно шушукаемся. А Линеву перед самым караулом зачем-то шинель понадобилась. Он ее нашел, а она в прорехах, от колючей проволоки. Сот ему что-то объяснял, но как-то невразумительно, и сам же решил, что и Линев его подозревает.

 

-Короче, мания преследования у него развилась, судя по всему!

 

-Наверное. Вот он решил все и прихлопнуть одним махом. Мы втроем на той площади были как на ладони. Повезло просто, что он сразу всех не накрыл…

 

-Да-а… - протянул Вадим, - Вот там было круто. Чудом выкрутились! Хорошо ты сразу не растерялся.

 

-Да и ты молодец! – Леха опять хотел хлопнуть Вадима по плечу но спохватился и отдернул руку, - А я, ты знаешь, чего-то такого и ждал все время. Только все не мог решить, кто – Линев или Сотов…

 

-Дела… И что теперь?

 

-В смысле?

 

-Как на курсе?

 

-Да как? Все в залете. Опять строевые смотры. Увольнений, правда, не лишили, так как дело мутное и не всего курса касается. Но уж по комнатам и строевым смотрам шмонают всех, для профилактики. Так что лежи, отдыхай!

 

-Отдохну. Крепитесь там! И почитать чего-нибудь притащи. Ладно?

 

-Ладно! Может даже вечером получится. Ну, давай! – Леха поднялся.

 

-Давай! – Вадим пожал ему руку, - Буду ждать.

 

Леха вышел за дверь и по коридору затихающее пробухали его твердые шаги. А Вадим подошел к окну и распахнул створку. На улице было тепло и пели птицы. Майский воздух освежающей волной хлынул в палату, пропитывая ее запахом хвои и сосновой смолы, от разогретых солнцем деревьев. Оттуда, из-за деревьев чуть слышно доносились звуки строевой песни и гулкий, слаженный топот множества ног. Училище продолжало заниматься своими повседневными делами. В столовой пыхтели котлы и суетились люди, в аудиториях шли занятия. На стрельбище гремели выстрелы, а в автопарке рычали моторы. Сменялся суточный наряд и караул, а бездонное синее небо равнодушно взирало на всю эту суету, высокое и бесконечное, как сама вечность.

 

Жизнь продолжалась.

 

Серпухов. 2002-2011г.г.