Зимняя пышка.

 

На Невском по воскресному многолюдно. Под ногами, обутыми (как сейчас помню) в маленькие валенки и красные галоши, мнется и похлюпывает коричневая смесь снега и соли. Морозный воздух отдает соляркой иностранного автобуса марки «Икарус».

На нос падает снежинка. Еще одна. Мягкий легкий снежок превращает коричнево-сизую улицу во что-то уютно-нереальное. Сердце сладко замирает в предвкушении новогодних подарков.

Нагулявшись с мамой по огромному светящемуся магазину с загадочным названием «ДЛТ» и обретя очередную пластмассовую куклу с негнущимися пластиковыми ресницами, радостно шлепаю по тротуару и ощущаю, что для полного счастья мне хочется скушать чего-нибудь вкусненького. Мама полностью разделяет мое устремление, и мы сворачиваем в знаменитую Пышечную на ул. Желябова.

Плиточный пол, покрытый мокрыми коричневыми следами, топчет длинная мохнатая очередь. В уютном и пропахшем горящим маслом тепле мягкий снежный пушок на шапках и воротниках быстро превращается в меховые сталактиты, стекает по шубам и пальто, испаряется тяжелым и мокрым к потолку. В воздухе, заполняя маленькое помещение до краев и вызывая приступы бешеного аппетита у присутствующих, витает несравненный запах пышек.

Мы с мамой пристраиваемся в конец очереди, и начинается томительное ожидание. Очередь, на мой взгляд, движется слишком медленно. Хочется кушать. Я с завистью разглядываю счастливчиков, отходящих от прилавка с заветной тарелочкой, наполненной пухленькими пышками в сахарной пудре и с дымящимися стаканами молочного кофе. Хочется кушать. Очень.

Наконец-то и мы обретаем тарелочку с пышками и два щербатых стаканчика кофейного напитка и идем искать свободное место за столиками. Устраиваемся за круглым столиком на одной ножке, взгляд упирается в крючочек для сумок, голова в пушистой вязаной шапочке – в круглую столешницу. Я немного расстраиваюсь: кушать за столиком, за которым и взрослые сидеть не могут, мне не нравиться.

Мама заворачивает поджаристый краешек пышечного колечка в негнущуюся салфетку и отдает мне. Кажется, я смогу съесть пять, нет десять пышек сразу!

И я с наслаждением впиваюсь в это чудо кулинарии. Первая пышка исчезает со скоростью света. Я принимаюсь за вторую, с чувством, с толком… Съев половину, задумчиво останавливаюсь, рассматриваю остатки сахарной пудры, столешницу, окружающих дядей и тетей. Мама благоразумно забирает у меня остатки пышки и пытается напоить меня кофе. Он очень горячий и очень сладкий, и очень напоминает мой детский садик… Мама наклоняется и смеется. Выясняется, что мои щеки и нос покрыты толстым слоем сахарной пудры. Пудра удаляется маленьким носовым платком в разноцветных цветочках.

На меня снисходит пьянящее ощущение сытости и полнейшего счастья. Глаза начинают предательски слипаться. Хочется домой.

Мама застегивает мне шубку, и мы выходим на слякотную мостовую. В воздухе знакомо по-зимнему пахнет соляркой. Мимо проезжает автобус «Икарус», большой, красивый, с иностранными буквами на боку. Впрочем, я пока еще не

знаю, что они иностранные.

 

 

Пышка под зонтом.

 

Осенняя питерская морось орошает сизо-сиреневые тротуары, коричневые дома, голые черные ветви деревьев и облупленные скамейки на Большой Конюшенной, превращает мостовую в зеркало, смывает пыль, скопившуюся за лето с ларьков, украшенных вывесками «Кока-кола» и «Теремок». Светящаяся реклама магазинов рассыпается в воздухе тысячью блестящих капель, рождая ощущение нереальности происходящего.

По тротуарам спешат одетые во что-то темное прохожие, закрываясь зонтами всех цветов и размеров. По мостовым текут потоки авто, останавливаются на перекрестке, сигналят, возмущаются, поблескивают в приглушенном свете осеннего дня мокрым хромом.

Меж двух мерцающих вывесок висит большое пластиковое кольцо, изображающее пышку. Цвет кольца весьма отдаленно напоминает данное кондитерское изделие. В открытую дверь под пластиковой «пышкой» изредка заходят прохожие, потрясая мокрыми зонтиками и вымокшими рукавами плащей и пальто. Оживления не наблюдается.

Но вот в дверях заведения появляется нечто, не похожее на обычного посетителя: дама в теле, с табуреткой в одной и зонтом в другой руке. Дама являет собой нечто несомненно примечательное. Везде круглая, в какой-то темной хламиде, украшенной немалых размеров фартуком, и с чудным хлопчатобумажным платком на голове. Все ее движения размеренны и обстоятельны, полны достоинства и даже по-своему величавы.

Задерживая очередных посетителей на входе, она останавливается, медленно осматривается, ставит табуретку рядом со входом и усаживается, скрестив круглые ножки . Так же обстоятельно производится открытие зонта - огромного черного чудовища на длинной деревянной ручке крючком.

Устроившись поудобнее, оглядев еще раз улицу и набрав в легкие побольше воздуха эта пышка оглашает пространство пронзительным и совсем не округлым криком рыночной торговки:

- Пы-ышки! Горячие пы-ышки! Заходи-иииите!

От неожиданности проходящие мимо молодые люди подпрыгивают, а потом начинают хохотать.

Округлая дама радостно улыбается, а потом, посерьезнев от осознания важности своей миссии, начинает снова выкрикивать из-под зонта про пышки.

Дождь продолжает моросить. Прохожие не хотят откликаться на призыв зайти откушать «горячих и сладких». Они спешат мимо, закрываясь зонтами всех цветов и размеров...

 

 

Одноразовые стаканчики.

 

Тепло. Пахнет жареным маслом. Пахнет пышкам. Хочется есть. Очень.

Два маленьких низких зальчика выкрашены в ярко-розовый цвет. Это немного пугает. Некрасиво.

Вдоль стен и по центру расположены стоячие столики. За ними несколько студентов кушают пышки, завернутые в негнущиеся салфетки. Пьют дымящийся кофе и ароматный чай.

У прилавка очередь в три человека. Но он не пристраивается. Он медленно обводит взглядом розовый зал, ловя неприязненные взгляды. На него всегда так смотрят… Мятое пальто, немытое тело, грязь под ногтями – все это не добавляет шарма.

Из-за прилавка мрачно смотрит буфетчица (или как ее там называть). Из-за блестящего самовара выглядывает Танюха, официанточка. Она добрая. Буфетчица вздыхает и обращается к очередному покупателю.

Уфф. Значит, не выгонят сегодня.

Он снова внимательно оглядывается по сторонам. Вон студентик кушает пышки. Штук восемь взял, и куда ему столько. Не съест. А эта красотка, держит пышку кончиками наманикюренных ноготков; две откушала, а на третью смотрит с сомнением. Правильно! Фигуру надо беречь. Не доела, молодец, нам оставила. И он проворно смахивает остатки в пропыленную сумку. Девушка, подкрашивающая в этот момент губы, брезгливо морщится.

А вот и студентик выдохся – оставил полпышки. Ничего, мы не привередливые, заберем.

А тебе чего? Чего уставилась? Ну да, хожу здесь, побираюсь. Не твое дело! Вот смотрит!

А ты чего, деточка… Не бойся меня, чего во мне страшного? Маленький ты еще, не понимаешь. И он щербато улыбается малышу, сидящему с мамой за столиком. Мама явно нервничает. Он снова улыбается:

- Смотри, какой у тебя стаканчик красивый, с цветком. И чаю там сколько! А дядя пить хочет. Угостишь дядю?

Ребенок с готовностью подвигает ему свой стакан. Он отпивает половину и ставит стакан на место.

- Добрый парень, хороший.

Его рука тянется погладить малыша по белокурой головке. Мама быстро подхватывает ребенка. Рука нищего безвольно падает, глаза становятся пустыми, прозрачными. Он поворачивается к столику спиной и слышит пронзительный вопль испуганной мамы:

- Господи, когда же здесь будут одноразовые стаканчики?!