А.ВОРОНЦОВ

 

 

В ОЖИДАНИИ СТАНИСЛАВСКОГО

неоконченная пьеса

 

Действующие лица:

 

Мейерхольд Всеволод Эмильевич – молодой, подающий большие надежды декадент.

Вахтангов Евгений Багратионович – режиссер, руководитель третьей студии МХТ.

Михаил Чехов – актер.

Кнебель Мария Осиповна — дочь печатника.

Сулержицкий – Сулер.

Жора (Товстоногов) – отрок, половой в трактире.

Банда критиков за соседним столом.

Система Станиславского – тень витающая.

Недействующие лица:

Станиславский Константин Сергеевич

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

КАРТИНА ПЕРВАЯ

 

По первому плану выстроен кабинет ресторана “Славянский базар”. За сервированным столом сидят М. Чехов, Вахтангов и Мейерхольд. Второй план справа представляет собой весьма убогий интерьер закулисного театрального буфета. За столом в буфетной части сидит Банда критиков. Слышен скрип перьев и звон посуды из кухни.

 

М. Чехов (Вахтангову) – Вот вы Евгений Багратионович все “системой” нас потчуете... А по моему, талантливый актер, так же как и талантливый режиссер, уже сам – “система”. ...талант создает систему, а не система создает талант. Станиславский сам говорит: “Система моя только для талантливых”. Это значит, что неталантливому нечего будет с ней делать, не к чему ее применять. Система дает методы, с помощью которых можно увлечь душу, и увлечь тем именно материалом, который изберет для этого сам же художник. Я не умаляю значения “системы”, но как учесть то неуловимое, эфирное, что отличает истинное искусство от ремесла. А ведь найдутся люди, которые скажут: “система суха, теоретична и слишком научна, акт же творчества – акт живой, таинственный и бессознательный”.

Вахтангов – А об этом речь и не идет. Система не только “научна”, она просто “наука”. Вот ведь что такое “система”? “Система” – это лишь путь к самовоспитанию актера, это тропинка, по которой надо идти всю жизнь к поставленной цели. Никаких рецептов, как сыграть ту или иную роль, она не имеет и не собирается нам сообщать. “Система” – это лишь ряд упражнений, которые нужно делать каждый день, чтобы верно играть все роли.” (К.С.) Ты, Миша, пользуешься всем набором инструментов “системы”. И потом, ты, - это Ты! А какой - ни будь провинциальный актер, для которого гнев выражается зубовным скрежетом, а радость мажорным ржанием, ему “система” очень даже нужна. Естественно, при том условии, что ему вообще что-нибудь еще нужно.

 

Мейерхольд погружен в чтение газетных статей, временами отчеркивает прочитанное ногтем, реагирует на прочитанное отрывистыми восклицаниями типа “шлимазел”, невнятным бормотанием. Банда критиков периодически подбрасывает ему газетки с очередной статейкой.

 

Систему К.С. следует изучать только практически! Пройдет совсем немного времени и система станет неотъемлемой частью актерского труда. Душой театра является актер...

Мейерхольд (отрываясь от чтения) - Актер плюс зритель.(углубляется в чтение).

Вахтангов (смеясь) -С вами Всеволод Эмильевич не поспоришь, даже когда вы не правы, но в данном случае я с вами полностью солидарен. Итак, актер...

О чем это биш я... Да! Так вот... Станиславский открыл новые элементы: элементы внутреннего сценического самочувствия, чтобы “учиться на сцене смотреть и видеть, слушать и слышать”. Он считает, что актер должен идти к роли непременно от себя, от искренней веры в то, что все, что происходит в пьесе – происходит именно с ним, с актером.

М. Чехов –“Я”, о котором говорит Станиславский, может привести актера к натурализму, и, на мой взгляд, является признаком эгоистичного сознания. Художественный образ, есть нечто очищенное от житейских чувств актера!

Вахтангов – Однако ты, Миша, крутоват!.. Хорошо что Станиславский не слышит...(смеется, оглядывается на критиков)

Мейерхольд (отрываясь от чтения, с улыбкой) – Валяй, Миша, я за тебя!..

М. Чехов – Я – сторонник образного мышления, холодный рационализм не по мне. А как вам понравится другой термин – “сочувствие”? Он, (термин) корректирует отношение актера к образу, что уберет мелкие эгоистичные чувства, которые могут замусорить роль. Дар сочувствия – это дар художника, его надо в себе осознать и высвободить. Судите сами: -Станиславский предлагает актеру использовать воспоминания из своей личной, интимной жизни, что если сосредоточиться на них, то они, якобы, приведут его к живым творческим чувствам, так необходимым ему на сцене. (нервно закуривает)

П а у з а

(Мейерхольд с обожанием смотрит на Чехова. Банда критиков, побросав перья,

с откровенно скрываемым любопытством, следит за происходящим.)

 

А я считаю, что истинные творческие чувства достигаются через фантазию, и чем меньше актер затрагивает свои личные переживания, тем больше он творит! Он пользуется при этом очищенными от всего личного творческими чувствами. Душа его забывает личные переживания, перерабатывает их в своих подсознательных глубинах и претворяет их в художественные.

Мейерхольд – Браво, Миша!

 

Банда критиков нервно закуривает.

 

М. Чехов – Прием же “аффективных воспоминаний” Станиславского не позволяет душе забыть личные переживания. Если актер играет, например, Отелло, то он должен вообразить себя в обстоятельствах Отелло и это, якобы, вызовет в нем чувства, нужные для исполнения роли Отелло. Я, опираясь на свой личный актерский опыт, полагаю, что актер должен забыть себя и представить в своей фантазии Отелло, окруженного соответствующими обстоятельствами. Наблюдая Отелло, а не себя самого, в своем воображении, как бы со стороны, актер почувствует то, что чувствует Отелло, и чувства его, в этом случае, будут чистыми, претворенными и не будут втягивать его в его собственную личность.

 

П а у з а

Вахтангов – (вынимает из жилетного кармана часы, смотрит на циферблат. Часы мелодично отзванивают без четверти девять) – Однако Константин Сергеевич что-то задерживаются...

 

Банда критиков вынимает из кармана часы, с удивлением их рассматривает.

Часы молчат.

Хоть бы Сулер заехал, что ли...

 

П а у з а

 

М. Чехов – Пауза...

Мейерхольд – Милиционер родился...

Вахтангов – Вы хотели сказать дурак?

М. Чехов – (задумчиво) Нужно изучать в роли паузы. Паузы бывают разными: одни предшествуют действию, другие следуют за ним. Первые – подготовляют зрителя к восприятия дальнейшего, другие – суммируют и усугубляют впечатление.

Вахтангов – Пауза должна быть связана с эмоциональным «зерном» пьесы, с ее поэтическим строем, с характерами и внутренними монологами действующих лиц и, если хотите, эти паузы должны стать маленькими режиссерскими новеллами, раскрывающими суть происходящего.

Мейерхольд – “...а по - моему, современный театр – это рутина, предрассудок.

 

Ощущается запах серы. Банда критиков в тревоге озирается по сторонам,

хлопает себя по карманам.

 

Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль – мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят одно и то же, одно и то же, одно и то же, и я готов бежать и бежать, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.

Вахтангов - От кого же бежать? От себя?

Мейерхольд - Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно.

М. Чехов – Между прочим, моя система проще и удобнее для актера. При моем методе, например, актер вполне объективен по отношению к создаваемому им образу с начала работы и до конца ее. У Константина Сергеевича, как мне кажется, много моментов, когда актер принуждается к личным потугам, к выдавливанию из себя личных чувств – это трудно, мучительно, некрасиво и не глубоко... Душа всякого человека, в сравнении с теми образами, которые посылает иногда мир фантастических образов, несомненно беднее.

Мейерхольд – Вот послушай Миша, что о тебе пишут господа критики:

 

(Банда критиков углубилась в бумаги. Слышится скрипение перьев)

 

-- “Чехов отравляет и губит театр своей “мистикой”, которую он вносит во все, искажая пьесы”. Ну? Каково? А Константин Сергеевич опасается что ты просто напросто сойдешь с ума, “если не пересмотришь своих подходов к ролям и образам”.

Вахтангов (Мейрхольду) – Мне кажется, что в своей погоне за “правдой”, Константин Сергеевич не разглядел, что Чехов, в сущности, проник в самую суть мечтаний самого Станиславского – перевоплощение.

Мейерхольд - Как не разглядел? Еще как разглядел!(роется в газетах) Вот, послушайте: «...изучайте систему по Мише Чехову, все, чему я учу вас, заключено в его творческой индивидуальности. Он – могучий талант, и нет такой творческой задачи, которую он не сумел бы на сцене выполнить...»

Вахтангов – Да уж Миша... приятно, черт побери, услышать такое из уст «самого». А только я тебе вот что скажу, раньше говорил и готов повторить еще раз – ты допускаешь излишнюю вольность в импровизациях!

Чехов (смеясь) – Я не виноват, ты сам понимаешь – апперцепция!

 

(по заднему плану ресторана проходит цыган из ресторанного хора.

На его плече сидит большая шестидесятилетняя обезьяна)

 

Мейерхольд – (наблюдая цыгана) Апперцепция говоришь?

 

(Из глубины ресторанной залы доносится бой больших напольных часов.

Все, как по команде, достают свои карманные хронометры, сверяют время)

 

Мейерхольд – Однако...

Вахтангов – Константин - то Сергеевич...

Чехов – Задерживается...

Мейерхольд – Полагаю господа, что его временное отсутствие не омрачит наше застолье. Признаюсь, я нагулял порядочный аппетит! (выразительно потирает руки)

Думаю, что Константин Сергеевич на нас не обидится. Итак, позвольте мне начать первому...

 

(производит сложные манипуляции руками над столом, в результате чего

на нем появляются всевозможные закуски и кушанья. Настоящие.)

 

Нет! (Застывает в задумчивости. Все с интересом смотрят на него.)

Не люблю!

П а у з а

 

Не люблю работать за столом! Не люблю, и всё! Вот говорят – и Константин Сергеевич тоже последнее время разлюбил... За столом может быть только сговор режиссера с исполнителями, и только. Нельзя с самочувствием, найденным за столом, уверенно выходить на сцену. Все равно почти все придется начинать сначала. И, если хотите, предпочитаю застольному периоду дружеское застолье.

 

(Делает выразительный пасс руками и над столом в воздухе зависает

запотевшая бутылка водки. Банда критиков не выдерживает и со стоном

убегает в сторону актерского буфета)

 

Вахтангов – Фамильная?

Мейерхольд – Мейерхольдовка...

 

бережно берет бутылку, ласково протирает ее глазами.

 

Жаль что я не пью водки. Вам Евгений Багратионович и карты, как говорится, в руки..

Протягивает бутылку Вахтангову.

Вахтангов – (смотрит сквозь бутылку на свет) Как слеза! Нуте-с, приступим...

 

КАРТИНА ВТОРАЯ

 

(Резко входит А.Д. Попов)

 

Попов – Все, не связанное со сверхзадачей произведения, все что не тянется к ней, то является лишним, засоряющим и тормозящим сценическое действие. Стремление к сверхзадаче должно быть непрерывным, сплошным, а самое главное, - качественным.

 

(пауза. Все с интересом смотрят на Попова)

 

Попов – (довольный произведенным эффектом) - Ну, каково звучит?

Однако господа, (звонко целует руку М.О. Кнебель, окидывает взглядом обильный стол, садится, закладывает за ворот салфетку) я, кажется, не опоздал...

М. Чехов – Как всегда вовремя. (смеется) Ну и нюх у тебя!..

Попов – Ты о чем Миша? (Вахтангову) - Наливай!..

М. Чехов – Да все о том же. О методе физических действий...

 

(все рассаживаются вокруг стола. Слышится мелодичный

звон хрусталя, позвякивание приборов)

 

Попов – Станиславский открыл “метод физических действий”, как точный путь для уничтожения разрыва между работой рассудка и тела. Теперь я часто слышу от него об энергии, которую должен излучать из себя актер.

М. Чехов – Это красивая теория, а как я это почувствую на практике?

Мейерхольд – Вверни в себя лампочку... Да а... не театр, а динамо-машина. Предлагаю ввести в театральный обиход новое слово - «динамить»!

 

 

(Вахтангов разливает водку, за соседним столом, одновременно с ним,

критики разливают по стаканам портвейн. Что-то будет...)

 

Попов – (следя глазами) Кстати, а где наша Кнебелище?

Вахтангов – На ковре. У Немировича...

Но она просила передать вам, что нельзя внутреннюю подвижность тренировать в отрыве от тренажа тела в пространстве. Надо искать жизнь тела и ритм образа в пространственных условиях, чтобы все психологические, душевные движения вышли наружу. И что ей хотелось бы, чтобы вы, как режиссер, как следует помечтали, поразмыслили над тем, как любое психологическое движение проявляет себя вовне. Этот процесс в режиссерском сознании, по ее мнению, должен идти синхронно.

Мейерхольд – (обводя всех низким взглядом) Я чего-то не понял... «Как режиссер» или «как следует»?

Вахтангов – Как говорится – «за что купил...»

Мейерхольд – (поднимая над головой стакан кефира) Ну?.. Вздрогнули?...

Вахтангов – За СИСТЕМУ!

Попов – За женщин!

М. Чехов – И за то и за другое! А еще - за «аффективные воспоминания»!..

 

(все дружно выпивают, закусывают)

 

Мейерхольд – Между первой и второй... (наполняет рюмки) не надо думать о переживаниях. Я и своим ученикам это говорю.

Вахтангов (Мейерхольду) – Вы Всеволод Эмильевич и не подозреваете, до какой степени близко вы подходите к Станиславскому, запрещая своим ученикам думать о переживаниях, добиваться от себя чувств. Вы, вероятно, очень удивитесь, узнав, что это запрещение является одним из основных, принципов школы Станиславского. А между тем, Станиславский уже сейчас не устает без конца повторять своим ученикам: - не надо ничего переживать, не думайте о чувствах, не играйте их, а действуйте, не ожидая чувств, - действуйте и верьте, чувство придет само!

Мейерхольд – Мне кажется, что вы отождествляете мой метод “биомеханики” с “методом физических действий” Константина Сергеевича. Некоторое сближение позиций, конечно, есть, но это все же только сходство, а не тождество. Существенное различие заключается в том, что у меня речь идет о физическом движении человека, а у К.С. о физическом действии, а с понятием “действие”, в отличие от понятия “движение”, всегда связано представление о цели, то есть о процессах, происходящих в сознании, в психике человека. В основе моего метода стоят целесообразность и естественность движений (И. Ильинский). Система исходит из признания неразрывного единства физического и психического, опирается на принцип органической целостности человеческой личности.

Банда критиков (побросав перья, хором) - Ваш метод механистичен, он отрывает физическую сторону человеческой жизни от психической, от процессов, происходящих в сознании человека ...

1. - Это глумление!

2. - Это хуже!!

3. - Это еще хуже!!!

1. - Это черт знает что!...

 

(нервно пьют портвейн)

 

Попов – (примиряюще) Ах, господа, не умеете вы отстраняться. Вот сейчас, например, самое время опробовать на практике уроки К.С., только наоборот. Я полон решимости наполнить себя внутренним содержанием в виде вот этой румяной куропатки. В этом и только в этом, господа я вижу для себя сверхзадачу. А если все это приправить хорошим бокалом...

Чехов – Пуи, то это будет уже сверх-сверхзадача!

Вахтангов - Вот вам, пожалуйста, и пример: -- вот эта самая куропатка!..

 

(критики с тоской разглядывают пирожки на своем столе)

 

Вообразите себе, куропатка одна и та же – и дома, и в ресторане. Но в ресторане она так подана и так приготовлена, что это звучит театрально, дома же - она домашняя, не театральная. Константин Сергеевич подает правду правдой, воду подает водой, куропатку – куропаткой. Мейерхольд же, извините, Всеволод Эмильевич, – мастер, подает по - мастерски, ресторанно, но кушать это нельзя”.

Мейерхольд – Мда...

М. Чехов – Ну что ж, все это весьма любопытно, но, уважаемый Всеволод Эмильевич, потрудитесь все же объяснить мне глупому, в чем все-таки состоит суть вашего метода, в чем, так сказать, соль и правда...

Мейерхольд – Охотно, Миша. Я хочу показать основное!

М. Чехов – (смеясь) Вы мне не поверите, но Станиславский на этот же самый вопрос ответил точно так же. Кто же прав? Впрочем, такой вопрос неправомерен. У каждого мастера свой путь к гармонии. Вы с Константином Сергеевичем роете один и тот же тоннель, с той лишь разницей, что роете его с разных концов.

Мейерхольд – А иной раз хочется вырыть обыкновенную, большую яму, да и...

М. Чехов – Однако и жестковаты вы, Всеволод Эмильевич, к нашему брату актеру. О вас ведь бог знает что говорят.

Мейерхольд – А вы поменьше слушайте этих сплетен, а приходите ка завтра ко мне на репетицию да сами и посмотрите каков я деспот. Да, мне говорили и не раз, о том, что я подавляю творческую индивидуальность актеров, что превращаю их в послушных кукол, что натаскиваю их как охотничьих собак, но так могут говорить лишь те, с позволения сказать, артисты, которым лень работать, лень затрачиваться, которые берегут себя как девки на выданье, а я так полагаю, за словоблудием скрывают свою профессиональную несостоятельность. Ну да бог с ними.

Мне так же не нужны актеры, умеющие двигаться, но лишенные мыслей: фразу надо подавать сочно, как бы разжигая аппетит (это ваша вина Евгений Багратионыч, это вы навязали нам гастрономические сравнения), подобно повару, который, подавая вкусное блюдо, не сразу открывает крышку кастрюли, а заставляет окружение пустить обильную слюну, а уж потом... Заколдуйте нас ароматом фразы, а потом уже угостите ею!

Вахтангов – Да уж, про вас не скажешь что вы принадлежите той категории поваров, которые готовят холодные блюда. Вам подавай раскаленные уголья, да побольше перцу, да приправ.

Мейерхольд – Первейшая забота режиссера, - разжечь актеров на репетиции, накалить атмосферу.

Попов – Совершенно верно! А - то успокаивать актера научились многие, но сейчас, пожалуй, придется учиться тому, как возбуждать в актере беспокойство.

М. Чехов – Вы начинаете работу с построения точной схемы, диктуете каждому актеру интонацию и жест, так точно и педантично, насколько это возможно. Вы понуждаете актера подражать вам, приспосабливаться к переданной ему правде, помещаете его в общие рамки действия, ведете по намеченной линии и, по мере развития темы, актер заполняет внешнюю оболочку своими переживаниями. Складывается впечатление, что вы подчиняете процесс четкой логике, заранее подготовив и связав воедино сюжетную канву пьесы.

Мейерхольд – Я не буду с тобой спорить Миша, но твое впечатление обманчивое. У каждого свои секреты. Но что касается логики, мы ведь не точными науками занимаемся. Привычка к логическому мышлению убивает фантазию.(Шестов)

Вахтангов -- Театр не может повторять действительность, он только может стремиться к этому как угодно, но достигнуть предела не сочиненного мира - не может. (А.Вас.)

“Стандартный путь театра в работе над спектаклем неверен. Надо брать темы и придумывать вокруг них множество ненужных работ, а внутри этих сочинений и репетиций на тему, искать единственный вариант будущего представления. И, когда театр научится не жалеть потерянного времени, подобно художнику в мастерской, привыкнет к образам: не для любителей салонов и выставок, можно будет как-то надеяться на живые вещи. А иначе что же мы имеем? Застывшие философии в застывших формах.” (А.Вас.)

Банда критиков (Мейерхольду) - Да вы, душа моя, совершеннейшим образом не знаете предмета разговора, а все от того, что у вас сложилось предубеждение против системы Константин Сергеича, а знаете, что он говорит о вас?

 

Начинают говорить по очереди, репликами.

 

1.— Я не отказываю ему ни в коей мере в личном таланте.

2. – Но куда он ведет свой театр?

4. – Чему он учит?

1. – По-моему, нигилизму в искусстве!

Хором – А для молодых умов это яд.

2. – Его приемы режиссуры идут не от познания жизни, законов природы и человеческой психики, а от узко понятого, фальшивого, театрального ощущения драмы.

4. – Для меня же, драма всегда вытекала из жизни”.

5. –“Мейерхольд не любит жизнь. Его не волнуют судьбы русского театра”.

9. –“Я сам за все новое, яркое, смелое, но прежде всего я за реализм”.

1. –“Учиться надо у жизни, у природы, а не в лавке фокусника”

Мейерхольд –

 

 

 

 

Продолжение следует.