Расцвет сил.

 

Как прожить достойную и спокойную жизнь, если твоя фамилия – Колбаскин? Скажите, если кто знает?

Естественно, что прозвище, с детского сада, было – Колбаса. Да и быть по-другому не могло. Отсюда и все беды в жизни. И двойки в школе, и выгоны с уроков. И в армии он был Колбасой. Все, даже командир роты, называли его Колбасой. И на заводе, после армии, – Колбаса. Даже жена и то нет-нет, да и скажет: «Колбаса, сделай то, то».

О жене - это вообще особый разговор. Ещё в тот момент, когда она не захотела взять его фамилию и осталась с девичьей, якобы очень красивой фамилией – Преображенская, она ещё тогда заложила почву для их развода.

Друзья сразу отметили – это нехороший знак. Ведь не виноват же человек, в конце концов, если фамилия его Колбаскин. Ну, может и не плохой он человек, а всерьёз его никто не воспринимает. Как тут было не пристраститься, со временем, к выпивке. Хотя и тут проклятая фамилия не давала покоя. Как посмотришь на стол с закуской, как увидишь её… проклятую…

Так и дожил Колбаса до сорока двух годочков, с извечной этой проблемой.

А проживал он в посёлке Красная Яма, в микрорайоне, в отдельной однокомнатной квартире, которую выменял после скандального развода и дележа имущества с женой. Ну, ничего, сын вырос большой, скоро всё поймёт. А жена вечно его пилила. За выпивку - пилит. На дискотеку сходит-пилит. Ну и что? Да, любит он танцы и дискотеки, и в баре посидеть, ночку напролёт, и с молодыми девушками пообщаться. Просто придаёт это силы и бодрость, будто молодость не кончается. Не даёт зачахнуть раньше времени. Весело это. Что такого? Да и не один он такой. Вон Юра Крикунов, тому уж скоро пятьдесят, а тоже в их компании, и на дискотеку, и в бар. А куда идти то ещё? Наутро бывает, конечно, иногда неудобно: молодые девки встречают, хихикают. Да в школе сыну рассказывают, как его отец здорово танцевал, да, как и кого, в каком углу зажал, да как дрался с приезжими. Хотя здоровьем бог не обидел, тут сыну отца стыдиться нечего. Выходил он в драках всегда победителем.

Такая вот преемственность поколений получалась. Сынку то легче в жизни будет.

Он не Колбаса, он Преображенский, в школу ментов собирается. Серьёзный.

-Вот выучится, и посадит тебя, дурака стоеросового, - злопыхала бывшая тёща.

Зимой Колбаса работал, на лесозаготовках, летом отдыхал. Летом хорошо в Красной Яме. Тепло. Дачницы приезжают. В бикини ходят на прудах. Можно позагорать, покупаться, познакомиться с кем нибудь, домой пригласить. Дискотека чаще. Да и вообще лето есть лето. Вышел, взял бутылку пива, сел на травку, вот тебе и курорт.

Всё бы ничего, да только однажды засушила сердце Колбаскина любовь. Не какая нибудь, похотливо-смазливо-временная, а чувство настоящее, большое, которое вкатилось в его душу, да и заполнило всю её, без остатка.

Звали девушку красиво - Оксана. Колбаскин давно уже положил на неё глаз. Но подходить боялся. Боялся спугнуть. Она была такая нежная и манящая и в то же время казалась гордой и неприступной. У неё даже прозвище в школе было – Принцесса.

Колбаскин тайком наблюдал за ней на танцах, проезжал частенько медленно мимо её дома на машине. Вдруг она выйдет, а он её галантно подвезёт. Приходил в школу, якобы к сыну, а сам знал наизусть, во сколько перемена, и где в данный момент, находиться её десятый «Б».

Колбаскин представлял, как он впервые подойдёт к Принцессе, как познакомиться.

Ни о каком интиме, сразу, конечно речи быть не может. Ей ещё семнадцать только что стукнуло, хотя на вид… Они вообще все такие на вид, эти десяти и одиннадцатиклассницы, идёшь по школе, а голова аж кружиться от их взглядов, от вида их ног, талий, бюстов.

«Да, отмена школьной формы – вот это начало сексуальной революции», - думал Колбаса. – «В наше время, мы, конечно, тоже думали о том, что у девчонок под коричневыми платьицами и чёрными передничками, но как-то не так думали. Не так как сейчас. Сейчас я бы со всеми переспал! Со всеми! А может это у меня, возраст такой настал? Расцвет сил. Самый расцвет. Глупые девчонки. Ну что они тискаются по парадным, с прыщавыми сопляками. Они созрели для настоящего мужчины, для удовлетворения. А кто ещё может удовлетворить молодую девушку как не сорокалетний разведённый мужик. Многоопытный мужик. Определённо мне повезло, что я развёлся. Это так и нужно, разводиться в сорок лет, и начинать новую жизнь. С новыми ощущениями. Не прятаться же от жены с молодыми девчонками по баням, как другие, и оправдываться за каждую ночь, проведенную вне дома. Нет, нужна свобода. И у меня она есть. Не хватает только её. Моей принцессы.»

Хотя Колбаскин и не хранил целомудрие в ожидании Принцессы, но всё равно, находясь рядом с очередной пассией, мечтал лишь о ней.

Всё как-то получилось само собой. В тот день он совсем не думал об Оксане. Стоял май, сын попросил заехать его в школу и сдать деньги не выпускной. Одиннадцатый класс. А когда Колбаскин выходил из школы, собираясь сесть в свои «Жигули», то на крыльце увидел её.

-Оксана? – поперхнулся он, и почувствовал, что лицо его залилось красной краской, под цвет его пиджака. – Подвезти?

Так они, наконец, познакомились, хотя заочно давно знали друг друга. Оксана

безусловно, догадывалась обо всех греховных и тайных мыслях Колбасы. Во-первых, по его взглядам всё было понятно, а во-вторых, весь посёлок и так об этом знал, потому что стоило Колбаскину перебрать, как он начинал рассказывать всем подряд о своей любви и восхищаться прелестями Оксаны.

Они выехали на шоссе, прокатились в одну сторону, в другую. Колбаскин был явно не в своей тарелке. Что делать? Куда её везти. Любую другую, он тут же, свернув в лесок, завалил бы на заднем сидении, а то и вовсе кинул бы на траву одеяло, всегда лежащее в багажнике, прямо на землю и… А тут? Она совсем ещё девочка. Хрупкая, ручки тоненькие, нежная кожа, десятиклассница. На ней тоненькое платьице из простого хлопка с розовыми цветочками и кофточка, под которой такие волнующие очертания. Вся будто прозрачная и воздушная. Так бы и взял бы её на руки, прижал к себе и понёс, понёс куда-нибудь далеко. В волшебную страну, под звуки флейт и скрипок. Туда, где всё так светло, воздушно и розово, как и её платьице. Туда где никто не будет осуждать их, и мешать им. Туда, где царит любовь.

Внутри Колбаскина всё трепетало и вибрировало. Каждая клеточка, каждый нервик, каждый волосок.

-А поехали к вам в гости, - словно гром прозвучало в машине. – Напоите девушку чаем.

До Колбаскина дошло прозвучавшее, лишь через пару минут.

-Конечно, конечно! – нажав на газ, пробормотал он. – И давай на ты.

По пути они заехали в магазин и купили коробочку пирожных. Продавщицы таращились на них во все глаза.

Их приезд к колбаскинской пятиэтажке, наверное, можно было приравнять к внезапному появлению Мерлин Монро, под руку с Ди Маджио, где нибудь в Америке. Впечатление было такое, что все жильцы будто специально ждали этого момента. Хозяйки на лоджиях замерли и перестали развешивать бельё. Из кухонь выглянули другие, прекратившие варить обед. Трое мужиков вынули головы из под капота жёлтого «Москвича», который они, третий день, пытались завести. Даже малыши высунулись из песочниц.

-Я Вас не очень скомпрометировала? – пропела Принцесса.

-Оксана, мы же договорились на ты.

В квартире воняло. Это было ужасно. Во-первых, воняла кухня, с давно не вынесенным ведром, во-вторых, запах застарелого курева пропитал всё вокруг.

Да и унитаз давно пора было намыть и дизенфицировать.

«Ну почему, я не знал, не предвидел этого?» - казнил себя Колбаса, а в слух добавил, быстрее проводя Оксану в комнату:

-Располагайся здесь, вот видик включай, что ли.

Колбаскин распахнул настежь окно и закурил, пытаясь перебить запахи его холостяцкой берлоги. Принцесса тоже попросила сигарету и элегантно задымила, усевшись в кресле.

Кавалер отправился на кухню, включил чайник и намыл две более-менее приличные чашки. Когда же, через пять минут, он вошел, с чашками и пирожными на тарелке, в комнату, то чуть не грохнул всё это на пол.

 

Принцесса сидела всё так же в кресле, в той же позе и так же курила. Но она была абсолютно голая. Её одежда валялась рядом на полу.

Как же она была прекрасна и мила. Как нежна её кожа. Как белокурые локоны спадали на небольшую, но высокую и округлую грудь. Бедра, талия, ноги, а между ними…

Колбаскин бросился к ней. Покрывая поцелуями её грудь, живот, плечи, целуя её в губы, он одновременно стремительно раздевался, и уже через насколько мгновений, перенёс её на свой, вечно разложенный, и не застеленный диван. Он сгорал от нетерпения и желания, они обнимались и катались по дивану. Она гладила его и ласкала, теребила… НО!

Но всё оказалось тщетно! Когда Колбаскин явственно понял, что ничего не получиться, его прошиб такой пот, что спальное бельё на диване мгновенно стало мокрым.

Какой ужас, какой позор. Это он то так осрамился. Он, у которого не было ни одной осечки, за всю его многогранную половую жизнь. Ну, может с женой. Ну, считанные разы. Но чтобы с посторонней женщиной, да ещё и с молодой семнадцатилетней красавицей, которую он давно любит!

Это немыслимо. Это был удар! Колбаскин безуспешно напрягал ягодицы и пресс. Сжимал ноги. Всё бесполезно. Никакого, не малейшего напряжения, словно пустота там между ног. И в душе тоже, одна пустота и горечь.

Они молча лежали и смотрели в потолок, он не видел лёгкой улыбки, игравшей на её лице. Не смел, посмотреть ей в глаза. А если бы посмотрел, и углядел лишь лёгкую искорку насмешки, то непременно выскочил бы в коридор, достал с антресоли охотничье ружьё и отстрелил бы себе проклятые бесполезные органы, а потом умер бы, истекая кровью. А перед смертью прошептал бы:

-Прости, Оксана. Я любил тебя так, как никто на свете.

И тут же умер бы. «Как хорошо бы было сейчас умереть, лишь бы не смотреть ей в глаза. Как стыдно. Как больно. Импотенция! Ну почему она подкралась так рано и в такой неподходящий момент».

Он слышал, как она встала и быстро одевалась. Так же, не поднимая глаз, он тоже оделся.

-Ну, так что, чай? – робко спросил он.

-Что-то расхотелось мне вашего чаю, - холодно ответила она и направилась к двери.

-Оксана…

Дверь прихожей хлопнула. По лестнице застучали каблучки. Колбаса выглянул в окно. Оксана, с растрепанными волосами, быстро семенила по двору, иногда переходя на бег. Мужики вновь подняли голову из-под капота и проводили её взглядом.

Колбаскин отпрянул от окна, бросился на диван.

-Какой позор, какой позор! Да мне теперь из дому не выйти. Срам, Стыд. Проклятая девчонка растреплет всё. Малолетняя шлюха. Сама разделась. Кто её воспитал такой? Да у неё и мать то сама похожая была в молодости. Я помню. Да это первый раз эдакое. Я не ожидал, не настроился. Да как теперь пригласить какую нибудь женщину? А если опять не получиться? Надо бежать отсюда, уезжать в город, к чёрту на куличики.

Колбаскин достал бутылку водки, налил полный стакан, выпил, откусил злосчастное пирожное.

-Это всё из-за вас! – слезливо крикнул он, и запустил тарелку в стену. Пирожные, обляпали кремом обои, и шлёпнулись на пол, перемешавшись с осколками тарелки. – Проклятье! - закричал Колбаскин и налил себе ещё один полный стакан.

 

На следующее утро он проснулся рано. Похмелье точило. В доме всё было выпито.

Закурил. Стало ещё хуже. Надо бы сходить за пивом, да искупаться в пруду. Но нет. Как выходить из дому, после этого всего.

Поборовшись с собой часа три и, тщательно всё взвесив, Колбаскин решил: «А что собственно такого. Что случилось то? Что я распсиховался как последний идиот. Да и чёрт с ней, с этой Принцессой. Пацаны поймут. На то они и пацаны. Фиг с ними с этими девками молодыми. Поржут, да и забудут. В конце концов, это с каждым может приключиться. И с молодыми прыщавыми недоумками, когда нибудь это тоже случиться. Не вечно будет у них стоять. Поеду в Питер, куплю себе цепь на шею, в два пальца и жилетку малиновую, и наглости побольше на морду, и не одна гадина на дискотеке ни в чём меня не упрекнёт. И тёлку уведу с танцев самую крутую.

Сядем, выпьем с ней, не спеша, и всё получиться.

А то разделась, нате! Да тут у любого ничего не выйдет, просто от неожиданности даже, а человек постарше, так может и вообще инфаркт получить». Мысли его были прерваны телефонным звонком.

Колбаскин схватил трубку.

-Здорово, Колбаскин, это Миша Тарасов с отделения милиции.

-Здорово, Миша.

Миша был помоложе, лет на пять, на дискотеки не ходил, не пил, но с Колбаскиным они были прекрасно знакомы.

Работал Миша в отделе дознания.

-Ты зашёл бы ко мне в отдел.

-Когда? Срочно?

-Срочно, Колбаса, чем раньше, тем лучше.

-А что случилось то.

-Придёшь, узнаешь.

Колбаса вышел из дома и завел свои «Жигули». Из окон повысовывались соседи. Хотелось сжаться, спрятаться от всех. Неужели знают уже? Спасли затонированные окна. Колбаскин надавил на газ и понёсся со двора прочь.

Езда по посёлку хоть как-то успокоила. К отделению он подъезжал почти совсем уравновешенный.

-Привет, товарищ лейтенант, чего вызывал то.

-Привет, - пожал протянутую руку, Миша. - Садись.

-Ты хочешь сказать, присаживайся.

-Да нет, может получиться, что и садись.

Колбаскин сел, продолжая улыбаться.

-Вот заявление на тебя поступило, вчера вечером.

-От кого?

Миша придвинулся вплотную и тихо издевательски вполголоса сказал:

-От девушки Оксаны, знаешь такую?

-Знаю, - ухмыльнулся Колбаскин и покраснел, - Так за это что ж, в милицию теперь вызывают?

Тут уж изумился Миша.

-А как ты думаешь, за изнасилование несовершеннолетних куда вызывают?

Колбаскин ошалело смотрел на Тарасова.

-Какое изнасилование? - прошептал он.

-Обыкновенное, что ты дурака то включаешь? Приводил ты её вчера к себе домой?

Отпираться было бесполезно, об этом знал весь посёлок.

-Приводил.

-Пробыла она у тебя полчаса?

-Пробыла.

-Выбежала растрёпанная и взволнованная?

-Ну… не знаю…

-И заявление прилагается о том, что ты её изнасиловал. И вдобавок ей семнадцать лет, а тебе сорок два.

-Да не было у нас с ней ничего, Миша, не было. Даже больше того, мне стыдно Мишка, ужасно стыдно, но я тебе признаюсь, - Колбаса перешёл на шепот, - У меня не получилось.

-Чего?

-Ну, ничего, не получилось. У меня не встал.

-А это и значения не имеет.

-Как это?

-Да так. Из того, что я огласил выше, судья, какой, по-твоему, сделает вывод? Кому поверит? Ты не Билл Клинтон. Тебе впаяют четыре года влёгкую.

-Да за что же?

-За то, что, дурак, с малолетками путаешься. За одно это уже припаяют. Даже если у тебя и вообще не стоит. Даже за то, что ты ей его показывал.

Колбаскин совсем не был готов к такому повороту событий. Нервы явно начинали сдавать.

-Миша ну ничего же не было. Ну, есть же медицинская экспертиза, - Колбаса теребил свои пальцы.

-Она, в лучшем случае покажет, что Принцесса не девственница. Для тебя это далеко не алиби, хотя и не для кого давно не секрет.

-Не девственница! – эхом прошептал Колбаскин.

-Ну, так что тебя сразу под стражу брать, как сексуального агрессора?

-Миша ты, что… Миша! Христом богом…

-Слушай, Колбаса, даю тебе, как приятелю, на всё, три дня. Через три дня пусть приходит твоя принцесса, и забирает заявление. Утрясай с ней как хочешь. Если не утрясёшь, открываем дело.

Колбаскин встал и, покачиваясь, пошёл к выходу из Мишиного кабинета.

-Неужели действительно не встал? - услышал он вслед, но не обернулся.

Вокруг бушевал май. Лезла трава и зелёные листья. Просыхала земля. Впереди было лето, с рыбалками и охотами. С пляжами и пикниками, со всеми своими прелестями безмятежного отдыха. А у него впереди что? Тюремная камера. Доплясался на дискотеках. Его бывшая так и говорила: «Допляшешься». Сглазила, тьфу.

Колбаскин сидел в машине, возле милиции, опустив голову на руль. В груди щемило. Щемило от безграничной жалости к себе, от коварства и подлости людей, от несправедливости и обиды. И кто это только придумал, что до восемнадцати это растление несовершеннолетних, да такая и в четырнадцать, кого угодно сама растлит. Да это её надо сажать.

«Проплясал, пропил, прохохотал всю свою жизнь, на что потратил? На таких вот дешёвок. Сколько всего было через них. И били, и вендиспансер и сколько денег потрачено, потеряно. А теперь вот ещё что».

Колбаскин включил радио.

«…Сползает по крыше старик Козлодоев…» - блеял Боря Гребенщиков. Колбаскин с огромной силой ударил кулаком по магнитоле. Панель переломилась пополам. Боря замолк. Разрезанный, обломками пластмассы, кулак, окрасился кровью.

 

На следующий день Колбаскин звонил в квартиру к Принцессе, где Оксана жила со своей матерью, работавшей уже много лет в совхозе дояркой.

Дверь открыла Оксана.

-Ну, и чего вы хотите? – начал он вместо «Здравствуйте». – Мать дома?

-Нет, на смене.

-Ну, тогда я не буду с тобой наедине оставаться.

-Не бойтесь, я не одна.

В коридоре возник облик родного сына Колбасы.

-Гена, ты, что здесь делаешь?

-Да просто зашёл, - опустил голову сын.

-Ну, ну, - Колбаскин прошёл в квартиру, - Так ты Гена, что в курсе дела? А?

-Хотите чаю? - предложила Принцесса.

-Не до чаю, говори, что ты хочешь?

-Мне для себя ничего не нужно, а вот сыну могли бы помочь.

-Да перестань, Оксана. Ничего мне от него не нужно, - буркнул Генка.

-Как перестань? Я себя опозорила на весь белый свет, а теперь не нужно.

-Я тебя не просил же.

-Ну не важно, я за справедливость, за то, что он сделал, пусть ответит.

-А что я сделал то? – возмутился Колбаса.

-Ты дожил до сорока лет с его матерью. Всё это время ты пил, таскался за молодыми девками и позорил сына на танцах. Когда его мать тебя, наконец, выгнала, ты имел наглость разменять их двухкомнатную квартиру. Все вокруг осуждали тебя за это, но тебе было наплевать.

-Я должен был где-то жить.

-Ты мог построить себе дом, как нормальный мужик, как, к примеру, мой отец сделал, хотя он тоже не подарок. Ты не бедный, вон какая цепь на шее. Не попил водку годик, вот и дом. В лесу работаешь!

-Узнаю бабские разговоры. Это мамаша твоя напела, так мамаша может, и подучила тебя на подлость, на эту.

-Нет, никто не подучал. Сама я придумала всё, причём ещё тогда, когда ты на меня только глаз положил. А наслушалась я разговоров бабьих - это может быть. И слёз твоей жены насмотрелась, когда она матери рассказывала, как ты их в однокомнатной живопырке вдвоём с взрослым сыном оставил, а сам в свою, девок водишь, развлекаешься.

-А ты, Геночка, что же всё знал?

-Я ничего не знал, она мне только что и рассказала всё.

-Так что же ты хочешь, аферистка?

Оксана зажмурилась, словно перед прыжком в воду.

-Переведите на Генку квартиру свою, иначе не заберу заявление.

-Оксан, не надо, - снова забубнил Гена.

-Видишь, он же не хочет! Видишь? Не пойдёт он против отца. Просчиталась ты. Ты сама на этот подвиг пошла, опозорила себя на всю Красную Яму, на весь район. Геройства ей захотелось. Героиня, Зоя Космодемьянская. Вас, наверное, сейчас и в школе то не учат этому. Ты и не знаешь, кто такая Зоя Космодемьянская. Вас учат, как своим телом подлости совершать.

-Короче всё, документы на квартиру переоформляй на сына, ему уже восемнадцать, и я забираю бумагу с ментовки. А иначе нет. Выбирайте дядя.

Оксана была вся красная, даже пунцовая. В своём благородном порыве, она была ещё более интересной, чем обычно, но Колбаскину теперь представлялась страшной уродиной.

-Ну почему? Тебе то какая выгода, так ты с Генкой моим что ли? – загремел он

-Нет, просто за справедливость я, без выгоды, а с Гешей у меня, даже так как с вами, не было.

Этим она его убила. Колбаскин задыхался. Он чувствовал, что сейчас рухнет в обморок, хотелось курить, хотелось на воздух, всё давило здесь в этой квартире, рядом с этакими чудовищными детьми - не детьми, не знаешь, как назвать.

Этим, «даже как с вами…», она совсем прибила его. Совсем прикончила. Он поглядел на неё, самоуверенную и непробиваемую, как танк, на Генку, опустившего ещё ниже голову и не знавшего что сказать, встал и вышел.

Набрав сумку пива, он поехал домой и заперся там, не открывая никому и не отвечая на звонки. У него оставался один день.

 

Вся Красная Яма замерла. Мать Оксаны, узнав всё, била её мокрым полотенцем с узлом, крик стоял невообразимый. Мать Генки бегала к ним и уверяла, что ей ничего не надо, в ответ тоже получила мокрым полотенцем по лицу, от матери Оксаны. Вопли: «- Старая шлюха, подговорила мою девочку, опозорила!» - стояли на весь микрорайон.

Генка заперся в кладовке и сидел там, не выходя несколько часов, в страшной депрессии, и размышлял, что ему сделать: повеситься или убежать из дома, пока сосед не взломал дверь, и не вытащил его оттуда. В обеих семьях не спали всю ночь.

 

Утром Колбаскин съездил в райцентр к нотариусу и оформил генеральную доверенность на сына, с полным правом распоряжаться квартирой: продавать, менять, дарить. В два часа дня, он, в присутствии Миши Тарасова, вручил доверенность Оксане, а та при нём разорвала заявление.

Они вышли из отделения вместе.

-Ну что, довольна? – зло процедил Колбаскин.- Теперь тебя в Красной Яме никто замуж не возьмёт, - злорадно добавил он.

-Даже ты? – улыбаясь, ответила она ему, - Жить могли бы у нас.

-Чт…!?! – Колбаскин прыгнул в машину, сорвался с места и понёсся прочь, подскакивая на кочках.

Лейтенант Тарасов только покачал головой, глядя на это из окна.

 

На следующий день Колбаса собирал чемодан и большую сумку в своей и, одновременно, уже не в своей, квартире.

В дверь позвонили.

-Открыто! - буркнул он.

В комнату тихонько вошёл Гена.

-А, сынок, чего не так что ли?

-Да нет папа, всё так, вот возьми, – Гена положил на стол доверенность, и так же медленно вышел, как и вошёл.

-Постой, Гена, постой!

Колбаскин выскочил на лестницу, но Генки и след простыл.

Колбаса сел на диван, взял в руки доверенность, тупо смотрел на неё несколько минут, потом скомкал, поднёс к лицу и заплакал. Подвывая, всхлипывая и вздрагивая всем телом. Заплакал, так как не плакал никогда в жизни, с самого детства, опустив голову в свои огромные ладони.

А. Оредеж