Завывала метель, снегом укутывала, наверное, забытую Богом сибирскую деревушку - Брусничное. Здесь долгими зимними вечерами редко в какой избе светится оранжевый огонёк керосиновой лампы или трепещет неяркой бабочкой фитилёк самодельной «коптилки». По утрам не из всех труб вьётся сизой ленточкой дым, не от каждой избы прокладывается в высоких снежных сугробах дорожка к древнему с прогнившим срубом колодцу...

 

Деревня давно заброшена как неперспективная, жители её разъехались кто куда. Некоторые перебрались в Центральную Усадьбу, что в тринадцати километрах от этого «гиблого» места, где уже много лет нет ни света, ни газа, ни магазина; кто-то переехал в районный посёлок, а кто-то и за границу уехал... Остались в деревне только те, кому некуда податься – старики-пенсионеры, доживающие свой век, да невесть откуда приблудившиеся «бомжи», существующие неизвестно на какие средства.

Раз в месяц сюда приезжают почтовые работники в сопровождении участкового, чтобы выдать пожилым людям, бывшим колхозникам, их скудный «пенсион», а вместе с «почтарями» появляется и автолавка, доставляющая необходимые продукты...

Кирилловна проверила, хорошо ли в печи прогорела топка, закрыла задвижку в трубе, чтобы не так скоро выстудилось тепло, и пройдя к ситцевой в голубых васильках занавеске, осторожно заглянула за неё.

 

- Маруся, - тихонько позвала она. - Спишь, ай нет? Может, поешь чего? Я картошечки сварила, капустки из подпола достала...

Не услышав ответа, Кирилловна тяжко вздохнула, задёрнула занавеску:

- Ну, поспи, поспи, моя хорошая... Может, полегчает тебе малость. А я немного перекушу, и тоже – на покой. Зачем керосин зря жечь...

За окнами на все лады свистела вьюга, ей вторил шум вековых елей и сосен тайги. Под заунывное пение вьюги тревожно думала Раиса Кирилловна о том, надолго ли хватит им с Марией в эту, как никогда суровую зиму запасённых дров? Картошки, выращенной на небольшом огороде?.. Вот, ёщё один безрадостный год уходит из их жизни, а что принесёт Новый – неизвестно. Переживала, что не может помочь подруге, которая, похоже, серьёзно захворала...

 

Мария слышала, как Раиса возилась на кухне, как звала её ужинать, но ей не хотелось ни разговаривать, ни есть. Жить тоже не хотелось...

Как случилось, что на старости лет она должна мыкаться по чужим углам?.. Ведь был же когда-то у неё свой большой, добротный дом в Центральной Усадьбе. Был муж, росли сыновья... И сама она, Мария Калмыкова, кажется, совсем недавно была молодой, крепкой, работала дояркой на колхозной ферме. Вася её шоферил. В семье царили мир и достаток. Какую свадьбу они с Василием старшему сыну сыграли! Сейчас уже Петины дочки замуж повыходили; у Марии есть правнуки. Не пожилось Петру в родном доме... Бежит народ из деревень... А она-то, как оказалась в полуразрушенном Брусничном? Да ещё приютила их с Раисой, такой же бездомной, как и она, изба, когда-то принадлежавшая неприятным Марии людям. Не возмездие ли это за грех, тяжким грузом повисшим в душе?..

 

«Скорей бы уж избавиться от всех мучений...» - шептала Мария.

Мысли больной путались, выбивались из последовательности. Наваливался сон, тяжёлый, удушливый, как суконная попона. Калейдоскопом одно за другим возникали видения ушедшего.

С чего начались тяжкие испытания в её жизни? За время своей болезни, а занемогла Мария ещё с осени, она многое передумала, и вновь пережила все несчастья, обрушившиеся на семью Калмыковых.

И в этих бедах виновата только она одна...

 

Через несколько лет после свадьбы старшего брата Сергей, её младшенький сынок, поздний ребёнок, её надежда и утешение в грядущей старости, объявил родителям, что у него есть невеста, живёт она в Брусничном, а имя её – Ирма Пресс.

- Немка?! - возмутилась мать. - Ты в своём уме, сынок? Не вздумай её к нам привести. Прокляну!

- Ну и проклинай, - засмеялся Серёжка. - Мы, всё равно, поженимся!

- Не бывать этой женитьбе! - отрезала Мария. - Ты забыл, что фашисты твоего деда на войне убили? Я по их милости безотцовщиной росла.

- Ирма что ли нашего деда убила?! Мам, кто из нас с ума сошёл?

Сергей и Ирма расписались против воли Марии. И та в гневе прокляла сноху. Казалось, что в эту минуту небо упало на землю, а сама земля разверзлась и заполыхала. Страшно стало матери, но слово - не воробей: вылетело, не поймаешь...

 

Молодожёны уехали на золотые прииски. Младший сын родителям не писал, прощения за «самовольство» не просил. Обиделся! Мария терзалась, скрывая душевные муки от мужа. У старшего подрастали дочки; любящая бабушка пыталась найти отдушину в общении с его семьёй. Но Елена, жена Петра, врач по образованию, поступила на учёбу в ординатуру в областном городе, там же работать устроилась; Пётр беспрекословно последовал за женой. С тех пор Мария и Василий почти не виделись со старшим сыном.

 

Встретились все на похоронах Серёжи... На прииске случилась авария, унеся их младшенького. Ирму Мария в упор видеть не желала, как и маленькую дочь Сергея, Анастасию. Негодовала, кляла ненавистную невестку, считая её виновницей происшедшего.

По слухам Мария знала, что Ирма с четырёхлетней дочкой уехали в Германию, многие российские немцы тогда уезжали...

 

Пролетело пятнадцать лет, не стало Василия. Он давно жаловался на сердце, но всерьёз своим здоровьем не занимался. Пётр уговорил мать переехать в нему. «Незачем тебе было в Центральной Усадьбе одной оставаться, - успокаивал её сын. - Видишь, что вокруг творится? Развал полнейший. Радуйся, что дом, хоть и дёшево, но удалось продать...»

 

- Раиска, Раиска... - прерывисто дышала больная, - не сообщай Петру, что мне плохо... Он сам хворый... Да и не позволит ему Ленка меня проведать... Это она меня выжила, выгнала на улицу... Позови, позови Ирму. Я должна...

Испуганная Кирилловна склонилась над подругой.

- Бог с тобой, Марусенька! Какая Ирма? Она же в Германии! - беспомощно суетилась старушка, видя, что у Марии жар. - О, Господи, кромешная ночь на дворе, пурга все дороги замела, ни проехать, ни пройти... Что делать-то?..

К утру метель стихла, и больной стало легче, но от еды она с отвращением отказывалась, только воду пила.

- Не берёт меня смерть! - жаловалась Мария. - Грех мне не отпускается, вот небо и не хочет меня принять...

- Что ты мелешь, дурёха?! - ворчала Кирилловна. - Какой-такой грех? – Ещё жить нам с тобой, Мария, да жить. Разве семьдесят пять – это годы?! Даст Бог, поправишься... Мы с тобой ещё Новый год отпразднуем! Вон, и пуржить перестало. И печь я сейчас растоплю. Самовар поставлю..

 

Ближе к обеду за окнами избы послышался ревущий шум мотора, залаяла на привязи собачонка.

- Кого это к нам? – удивилась Кирилловна.

Она выглянула в окно и изумилась ещё больше: у их заваленного сугробами двора стоял вездеход, а из него выходили какие-то люди.

Кирилловна поспешила к двери, а нежданные гости, напустив в избу паров морозного воздуха, уже обметали на пороге веником снег с обуви.

 

- Хозяева! Можно войти? – весёлым раскатистым басом спросил мужчина в тулупе и лисьем малахае.

Рядом с ним сияли радостными улыбками молодая, стройная девушка в шубке и высокий парень в меховой куртке.

- Да уж вошли! - отозвалась Кирилловна, всматриваясь в незнакомцев. - Кто такие? Чего надо?

- С наступающим Новым годом! - шагнула ей навстречу неожиданная посетительница, протянув Кирилловне большой пакет. - Берите, берите гостинцы, бабушка! Не пугайтесь, пожалуйста! Мы везли их тому, кого здесь встретим. В этом доме когда-то жила семья Пресс. Это родители моей мамы. А меня зовут Анастасией. Мы с мужем приехали из Германии его родственников навестить, они в вашем районном центре живут. Вот, я и упросила деверя, чтобы нас сюда привёз. Мне очень хотелось увидеть дом, где родилась моя мама...

 

- Анастасия... – раздался слабый голос из-за ситцевой шторы. - Анастасия, скажи, как твоя фамилия?

- Моя фамилия Райхерт, - ответила девушка, подойдя поближе к перегородке. - По мужу. А девичья – Калмыкова.

За занавеской тихо охнули. Упала на пол кружка, по половицам разливался горячий чай, приправленный чабрецом.

Кирилловна метнулась к подруге:

- Маруся! Да ведь это же твоя внучка, Серёжина дочушка, к нам пожаловала!

- Я поняла... - прошелестели губы Марии. - Сам Господь привёл её ко мне. Я должна, должна попросить прощения за всё... Время моё пришло - время собирать камни...

 

...Мария смотрит в окно: «Отступили лютые холода. Выходит, перезимовали мы с Раисой? Кажись, весна возвращается!..»

 

Над деревней сияет солнце, кое-где уже появились первые проталины. Кирилловна во дворе уборку затеяла. Как управится, они сядут обедать.

В комнате к аппетитному запаху наваристых щей примешивается аромат хвои, исходящий от пышной еловой ветки, стоящей в деревянном ведёрке. С Нового года сверкают на ней ёлочные игрушки. Жалко убирать: внучка украшала! А какой порядок она в избе навела, пока мужики брёвна пилили и дрова рубили!

"Кто знает, была бы я сейчас жива, если б наши дорогие гости не съездили тогда на Центральную Усадьбу за фельдшером?.." - тепло подумалось Марии.

На стене висит большое фото в лакированной рамке: на нём – Ирма с Анастасией.

В начале февраля в огромной посылке с тёплыми вещами и продуктами из Германии доставлена эта красивая фотография с надписью: «От всей души желаем нашей бабушке крепкого здоровья!»

А следом пришёл от Ирмы и денежный перевод. Простила она свою свекровь...

«А умирать-то совсем расхотелось!» - сквозь благодарные слёзы улыбается Мария, стоя у окна в доме, в котором родилась её невестка...