Миролюбиво потрескивал костерок, всполохами освещая разлапистые нижние ветви древних елей. Четверо мужчин удобно расположились на сооруженных сидалищах из бревен и с итнтересом вслушивались в потрескивание живого кислорода, дарующего свет в краткосрочной темноте и тепло, разносимое порывчиками низового ветра, признанного нести без огня прохладу. Искры, выбросы дымков из многочисленных пор обреченных на прокорм очагу сухих дров, шипение, синие, желтые, красные всполохи тепла – истинный танец подчиненной, согласной на добро, стихии.

Лес награждал мужчин лишь реальными ночными созвучиями – астрал балует заигрываниями, только, похоже, славных, открытых всем телом огню, девчонок.

Мужчин же окружающий мир не отвлекает. Как будто уберегает от множественного числа того, что уведет в сторону от дела. Мужского дела…

Тут же случались лишь вздохи расшевеленных непредсказуемыми ветрами крон, скрипучие потирания мощных стволов друг о друга, реже – клекот или уханье ночных птиц. И капельки старого, прошедшего недавно дождя, спадающие с хвои от усилий тех самых непостоянных, как и все на этой территории, ветров. Огонь – тепло, в круг – спокойная, умеренная прохлада. «Умеренный» климатический пояс – как эта география не соответствует многому другому на наших территориях.

Подросток, тринадцатилетний Иван, казавшийся несколько старше своих лет, внимательнее остальных вслушивался во мглу бескрайности. Его чуткое лицо с ярко выраженным взглядом рисовало, как казалось, стремительно сменяющие друг друга мысли и эмоции – парню тут было несказанно комфортно и радостно. Наконец-то Марат дал дело, давно бы этому быть – да, видать, не до прецендентов было.

 

…Вообще когда-то, лет девять назад, он звался Святославом, так мать окрестила. Вернее, он и сейчас звался Святослав, но для всех был Иваном. Даже для Марата – не мог он иначе. И объяснить этого он тоже НЕ МОГ. Как принял это имя в четыре свои года, так и носил его «в миру», ни на секунду не забывая о данном матерью. Тому, настоящему, обязательно предстояло открыться и быть озвученным – это мальчик чувствовал несомненно ясно, но вот когда и как – ему пространство не отвечало, держа на приколе какой-то большой тайны.

- Хорошее место. Зверь спокойно ходит… - задумчиво протянул Иван, заслыша ровный шум потревоженного подлеска где-то вблизи, - людей не боится… Хозяин.

Степан Парамонов пошуровал веткой огонь и сказал со спокойной усмешкой:

- Потому и ходит спокойно, что людей-то сюда не загнать, в чащобу эту. Никакими пытками… Колдун хорошо, судя по всему, держит место.

Сибиряк как то лихо вскинул улыбку, подытожа

- Ну… Слава Богу. Мы все больше и больше зверями делаемся! Мне тут славненько, в лесу этом. И нам тоже тут «свободно ходить» выпало, значится!..

Иван продолжал внимательно прислушиваться к несильно удаленным звукам из чащи, которые не прекращались, но и не приближались с осторожностью к костру человеческому.

- Ух ты, мужики! – вдруг с восторгом изрек подросток, - это ж не серые даже… Мишка бродит, ух-мать!

 

Святослав Волгин, сын Клима и Марии….

 

В дальнем уголке новгородской области родился он и жил недолгое свсвое детство припеваючи и светло с отцом и матерью, с добрыми соседями в реликтовом поселении. Отношения – самые что ни на есть дружеские, Радово произрастало из древнейших корней. Малочисленное население славилось соблюдением традиций дальних предков, поклонением и уважением к Богу и лесным духам. Немного, вероятно, подобных поселений дожило до недавнего времени, но такие вкрапления, случайно оставшиеся на теле пульсирующей прорывающимися гнойниками страны, еще пока украшают славянские земли. Места, как будто не тронутые временем – только что техника мало-мальская работает, да экраны телевизоров проблескивают из чрева дальних городов, выхаркивая «новости», коим нет места в реальном существовании человека, подчиненного труду, любви и Вере. А также дыханию чистым воздухом и восхвалению вездесущих Богов мира, дарящих себя человеку разумному. Есть земля – на ней все. И пища, и здоровье, и радость бытия. И любовь. Бесконечная, волнующая душу любовь мужчины к женщине, мужчины к земле, к природе, женщины к ребенку… «Чтоб удержать ее, эту землю – сильные руки нужны, сын!» - так говорил когда-то… Отец??

Он не знал ничего, кроме своего Радова, и, главное, ни в каких иных познаниях не нуждался – всего предостаточно. Человек, насыщенный любовью и Жизнью, не нуждается в большем, тем более если ему четыре юношеских года. Да и старшие не нуждались. Экранная информация – здоровая потеха, недоумение и повод для радости – такой радости, что вот наградил господь родиться в Радове, а не в жуткой там Москве, Ленинграде или Нью-Йорке. Значит, было за что награждать, значит, достойно прожили предыдущие свои судьбы радовчане, ведь всевидящий славянский Бог не спускает недоделок – только переживши несметное количество «огня, воды» приходишь, доползаешь на подкосившихся от здоровой усталости ногах к тому самому светлому бытию, коего достоин прошедший тернии.

Вот они тернии, далеко ходить не надо – безобразный муравейник бесформенных клетей, шум, газы, драки, тупая злоба уродливых морд, пасти и крючья пальцев, жадно хватающихся за черствую хлебную корочку. Работа локтей, окровавленные морды, ненависть, смрад, мерзость – а как иначе, твой кусочек данной корочки достанется другому, и ты сдохнешь где-не-то у мусорного бака. Конкуренция! Неужели так можно жить??

Бог, тот, который надо всеми, он справедлив еще и тем, что избавляет душу от .памяти – той самой памяти пережитого в прошлых жизнях. Ведь – в это никто ни на секунду не усомнился – души, вселенные в тела радовчан, проходили и тот самый ад, что «по телеку», и еще более пущие мытарства. Это так устроено мироздание – РОД обитает в счастии и покое, женщины рождают детей, мужчины строят и пашут, а вот ДУШИ, что вселяются в новорожденных – те несут скрытую память об абсолютно всех имеющихся на планете местах и обществах. И, разумеется, токмо прошедшие по всем кругам внутреннего и внешнего ада, попадают сюда из раскаленного, взбешенного тупостью и скотством слабосилия, астрала планеты.

 

Но кровоток всевозможных вопросов продолжаются и для них, для «избранных». Так устроен мир – верный, истинно праведный покой, допустим только по ту сторону. Тут – вечные вопросы и испытания. «В муках рождается сверхчеловек». И Бог всегда тебе дает возможности ровно противоположные – проявить себя поступком или же скинуть на много этажей вниз спирали бессмертной души своей. На то он и «средний мир» - всегда, все двадцать четыре часа в сутки, ты владеешь бесценной свободой выбора. И всегда есть – КУДА.

 

Зачастил район в Радово…. И все с новыми людьми приезжают, все более и более приветливые морды у депутатов и возможных «председателей». Мужчин Радовских сзывают на какой-то свой сбор, и вместе, и по одному.

И приходит Клим Волгин в избу (крепко слаженную могучими руками, просторную, светлую, грамотно поставленную по сторонам света). К любимой своей Машеньке-Марии с масеньким Святославом, и лицо его сияет, как на плакатах советской эпохи.

- Мария, девочка моя, что я тебе скажу!!! Земля у нас будет огромная, расти поля-не-хочу, фермерами предлагают стать!... – Мария замерла от неожиданности – Дом сколотим – чистый терем, мир увидим со Святом, поездим…

- Какая земля, где, к чему ты???

- Да к югу от Ильменя, ближе к Ново-граду-то! – продолжал «скакать радостью» Клим, - тут, понимаешь, озеро наше прибыльным делом обернулось для…

…Да. Озеро, безымянное прозрачное блюдо минеральной воды. Может статься, что и физическим здоровьем, и душевной натурой своей род радовчан обязан этому водоему. Сколько водицы этой и выпито, и впитано кожей, сколько младенцев выходило на свет Божий в животворящих водах его. Вот и Свят тоже – оттуда, озерной рыбкой выплыл из материнского лона…

- Климушка… Я что-то не поняла… Ведь и озеро наше, и лес этот. Предки же наши тут ходили, как мы без них…

- Марь-юш-ка!!! Ну пойми – это государственная директива! Господь велел делиться!!! Они ж не просто так, они ж вона что дают взамен!!! – Мария села на лавку, сраженная недобрым предчувствием неминуемого. Слова счастливого своего суженного доносились, как из бездны. А он вещал и вещал, что теперь и американцам, и немцам, и еще много кому полюбилась наша земля (что ж они, не люди, что ли?), что из самого Питера приезжало в район какое-то огромное начальство, дало бешеных денег на строительство гостиницы и на создание международного природного парка вкруг Озера… И что радовчанам земли даны будут, как их нрав и обычаи, их трудолюбие и истинно славянский дух тоже не могли не заприметить в «верхней власти»

- Ух, заживем, Машка-а! Сына ведь у нас растет, так на большой земле как развернемся-то! Ну что ты, горлинка моя, Что-о?? Плачешь, что ль? Ты ли это, радушка… Терем отстрою, весь город кормить стану, Иии-эхххх!

- Климчик, окстись! – вкрадчиво говорила жена, - не быть тому!

Теперь уже муж слушал свою дроленьку, бунтарски мотая непослушной шевелюрой, но из уважения к ней не смевший перебить, тактично с необычайным трудом сдерживающий ответные тирады.

 

- Климушка, вздор это все! В жизни есть только один источник силы человеческрой. ОДИН! Ты слышишь?? – Мария была грандиозно сложенная молодая красавица, с косою «до попы», густо-русым цветом волос и необычайно гармоничной фигурой «мощной славянки». Сейчас она волновалась, лицо выдавало подвижной мимикой, но рекла по-всегдашнему ровно и слаженно, без заворотов. – ЭТОМУ ВСЕМУ – ты обязан собою. Посмотри в эту трубу – щелчок в экран выключенного телевизора, - видишь, кто и как там себя чувствыет? А ты, а мы… Радовчане, то бишь?! Есть у каждого свой ОСНОВНОЙ источник силы, земля предков, память, род! Ведь лес этот – сколько их туда ходило, сколько сил и духа было отдано ему и взято взамен… взаймы у Него. И какой жизгнью ты заживешь, если уйдешь на Ильмень и отдашь эту свою родовую землю… Кому там? Да, елы-палы, включи ты его и увидишь, КО-МУ!!! Тебя… нас купить хотят, как этих… Климушка, не узнаю тебя, куда ж тебя так, милый мой!....

 

С полной девичьей страстью, дотла, безоговорочно любила Мария мужа своего, отца сына своего. И вынашивала в чреве красавицу-дочку, пока еще молча, готовя сюрприз воину своему… Стоял тысяча девятьсот девяноста третий год от рождества Христова.

 

Дальше – больше. Вечером последущего дня обеспокоились Волгины, заслыша шум в соседней избе, в семье Куториных. Рванулся Клим к соседу-дружке, почуяв недоброе. Но вернулся второпях чернее тучи, сел на лавку и бесдвижно вперился взглядом в пол. Шум рос, разрастался, невольный, полный ужаса, крик Настасьи Куториной и… выстрел. Клим взрогнул, но через секунду уже сидел в прежней позе, только еще более изогнутый столбнячной дугой к полу.

Павка Куторин, весельчак и балагур, схватился за топор. Когда пришедшие вечером «мОлодцы» из района долго убеждали молодоженов без нареканий покинуть жилище, увещевая золотыми горами на новом месте, парень с девчонкой, обоим по девятнадцать от роду, смеялись им в лицо и предлагали ответно «решить дело миром и оставить их наедине, наконец, мОчи нет боле»… Никуда, мол, мы не поедем отсюда, глупостей не городите тут, лучше позвольте уединиться, а то лопнем тут, мол… Молодец в форме милиционера грубо цепанул Настю, дернув к выходу. Последней каплей стало то, что Пашка увидел, как грудь возлюбленной смялась при движении о ментовской китель. Он, несомненно, рубанул бы охрясть по черепу незваного гостя, но был сражен выстрелом в упор.

 

Клим продолжал не шевелиться. Мария рванулась было к соседям, но…

Заплакал, зарыдал необъяснимыми слезами маленький Святослав, и схватил мамку за одежду, и вцепился в нее мертвой хваткой. Как бульдог в повести американского классика, намертво-бетонно. И не пустил ее туда, где гуляла смерть…

Не шевелился отец, только ниже и ниже клонится голова его к полу. Потому что остановили его в сенях куторинских, и нашептали «не будь дураком Там все решено наделаешь глупостей по миру пустят а так реально землю дадау подумай о семье уйди восвояси…»

Удар. Второй выстрел…

Настенька сама не поняла, что схватила, но это что-то обрушилось прямиком на висок схватившего ее мОлодца из района. Со зверским треском брызнуло красно-желтое из разверзнувшегося черепа представителя власти. Коронный удар, точное попадание в необходимую для судьбы мента точку – Он не мучился.

Настя тоже уберегла себя от кошмара надругательства и женской долгой зоны. Прямиком под случайную пулю попала грудь девичья. Как специально – тоже не мучалась ни секунды.

 

Успокоив опытными ласками Свята, Мария медленно подобралась к сидящему, скрюченному Климу. Подняла сжатым кулаком под шею голову его, чтоб «в глаза»

- Пощел прочь, - тихо и внятно произнесла девушка, - я не жена посрамлению рода…

- Марьюш-ка… Любовь мо-я… - Могучий воин захныкал, как ребенок, - по-слу-шай…

- Ты что, недомерок, не понял?... – Мария сделала пару шагов к стене и медленным движением сняла заряженное охотничье ружье. Силы духа обезвредить женщину у мужа не хватило, он нелепо встал, - на тебя смотреть противно, уйди прочь… Выстрелю, слово даю… Сгинь,… говнюк! – Маша даже непроизвольно вздрогнула. Бранные слова слетали с ее уст лишь считанные разы за всю жизнь. - Ну же… Шевелись!... – ствол приближался к уже давно убитому мужику, неминуемым возмездием от всего рода.

Он ушел. В неизвестность.

 

Мать на глазах пропадала. Худела, слабела, старела. Молча ласкала сбитого с пути, ошарашенного происшедшим четырехлетнего Свята. А ему снились сны, где он был молодым парнем возраста, где-то, как отец, но мама при этом была той же прекрасной девушкой, что он видел ранее в жизни.

- Сына, отпусти! – говорила сновиденная Мария, - глупыш, зачем ты меня держишь?

- Не стоит, мама, - отвечал ей юноша-Святослав, - нам жить надо.

 

Прошло дня четыре. Наехавшие милицейские разборки, следственные группы по делу Куториных замедлили затеянное властью строительство и переселение Радова. Очередной сон Святослава…

 

- Сына, это предательство, с этим не живут, пойми! Мне – мучение. Ты обязательно вырастешь, у тебя хорошее будущее, и ты меня простишь после… Нельзя жить, зная, что ты любила паскудную крысу. Недостойна жизни кулема тухлая, сына!

- Мам, я все понял… Иди с Богом – неожиданно ответил во сне «взрослый» Свят – я справлюсь, у меня получится…

- Я с тобою, сынок. Спасибо…

Мария в этом сне была божественно красива, как на полотнах гениев.

 

Четырехлетний мальчик, вышедши из рокового сновидения, поцеловал маму в холодные уста и спокойно, ровным шагом, незаметно покинул избу. В Радове делать ему было уже нечего. Это был уже не ребенок.

И… Непонятно, как всегда до конца – во благо это для отдельного человека или, наоборот, лучше бы по другому – все-таки залетел мальчонка в областной детдом. Поймали люди, уверенные в верном действии, насильно скрутили ребенка, хоть кусался он и бился, как истый волчонок – не хотел терять лесную свободу, невесть как выживая повзрослевшим мозгом своим. Скрутили мальца и отволокли в обитель сиротскую, где он и нарек себя Иваном – тоже, не понимая, почему ж таки Иван, а не какое иное имя изреклось. И, не ведая, до какой поры приказано спать «Святославу». Святославу Маратовичу, теперь уже, это точно…

 

- Да, я вам скажу, парни – говорил Афганец своим новым знакомым и соратникам в предстоящем неясном пока действе, - это – чистый зверь! По сравнению с ним мы все дети малые. Это – нечто… Наконец-то я успокоил его душу, сына своего, найдя, куда взять с собой можно.

- Ох, печально, - произнес, занятый своими мыслями, Сибиряк, - жалко девчуху… Что ж она так? Ну, победила бы мрак свой, силищи-то, как в прорве… С сынулей бв выжила, добились бы чего вдвоем… - Он глубоко вздохнул. – Лучшие погибают, это всегда понятно, но ОНА Ж ДОБРОВОЛЬНО!!! Как же она так…

Марат перед этим вкратце поведал им историю подростка, которую тот рассказал одному ему. Иван был самым умелым учеником в рукопашном бою и стал, несомненно, приемным сыном Афганцу.

- Знаешь, брат… - задумчиво отвечал он неистово расстроенному смертью Марии Мамину, - не все нам дано знать и ведать. Так то, конечно, так, но что мы знаем про любовь?? Про ту любовь, что исповедовали предки, про ту, о которой ни один бард не споет. Это ж не человеческое качество! Это ж дар Божий. И каково ж внутри этого расплава духа перенести предательство… Не ведаю, мужики, сам ни в чем не уверен. Да и не добровольно! – вдруг пронзился он мыслью, - ведь сын же отпустил, для ее же блага. Она ж явно где-то есть… Точно! Нам ли думать о Смерти, парни…

 

- Иван – зверь нешуточный. Только я его и держу, иначе он давно бы смертельно вляпался, на лоботомию бы попал. Он же не ведает никакого страха, никакой «человечинки» - жалости там, или морали, или законопослушания, милосердия. Этот человек видит какую-либо мерзость и сразу идет УБИВАТЬ. Только успевай вклиниваться и собою заслонять жертву обреченную. И чутье, и интуиция, и ВЕЧНОЕ состояние «Амока»… Ну, знаете, это когда можно по голой стене на сто метров залететь, если за тобой смерть гонится, в шоке то есть. Так вот Иван обладает ТАКИМ постоянно, безо всякого стресса. Чуете, кто в нашей бригаде, а, парни!!

Афганец говорил о парне с глубочайшей любовью и участием.